Кто такая Даша?

Глава третья

Последующие наши встречи с Храмцовым проходили в офисе. После рассмотрения эскизов и обсуждения с Марией Павловной возникшей проблемы, было решено перекрасить дом в белый цвет, а на следующий год сделать к нему террасу. Также я внесла еще ряд изменений и дополнений к будущему проекту, обозначила зону, которую Мария Павловна хотела оставить для мужа, и согласовала все с хозяевами.

К этому времени я закончила проект Самойловых, и полностью погрузилась в проект Храмцовых. Днем я выезжала на те свои объекты, где требовался авторский надзор, и контролировала соответствие проводимых работ дизайн-проекту, а затем возвращалась в офис или ехала домой и готовила, может быть, главный проект в своей карьере.

Часто в эти дни я оставалась без ужина или заказывала пиццу. Не хотелось отрываться от работы на приготовление пищи. Мой тренер наверняка отчитала бы меня за такое питание, но я ей об этом ничего не говорила, и надеялась, что форму за месяц на неправильном питании не растеряю.

И вот в один из таких вечеров, когда я думала, что пришел курьер с пиццей, я открыла дверь своей квартиры, не заглянув в глазок, и увидела перед собой Храмцова. В руках он держал букет бордовых роз и какой-то крафтовый пакет.

Сам в деловом костюме и рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами, без галстука и в белых кедах на босу ногу. На лице безукоризненно ровная бородка.

На мне были шорты-велосипедки, широкая футболка, открывающая одно мое плечо, и на голове собрана небрежная шишка. Не самый презентабельный вид, но кто его ждал?

– Роман Викторович, – удивленно произнесла я, – что вы здесь делаете? Я думала, пришел курьер.

– Я и есть курьер. Могу я войти?

Препираться в подъезде не хотелось, и я отступила, пропуская его в квартиру.

Он вошел и по привычке окинул меня взглядом. Ни мой педикюр, ни мои глаза, неприкрытые линзой, ни то, что под моей футболкой ничего нет – не остались им незамеченными.

– Это тебе, – протягивая цветы, сказал он.

– По какому поводу? – принимая их, спросила я.

– Просто, без повода.

– Спасибо.

– И это тоже тебе.

Он подал мне пакет.

– Что это?

– Это наш ужин. Он будет получше пиццы.

– Роман Викторович, зачем все это?

– Я не хочу, чтобы из-за моего проекта ты отощала и довела себя до обморока. Тебе еще презентовать его на дне рождения Маши.

– Что? Зачем?

– Все гости должны видеть автора проекта в лицо. Вдруг среди них найдутся потенциальные клиенты.

– Это ваше решение или вашей жены?

– Наше общее, – и, указывая в сторону комнаты, спросил: – Пригласишь? Жутко любопытно, как выглядит жилье дизайнера.

– Роман Викторович, я работаю.

– Отлично. Но нужно поужинать.

И больше не дожидаясь моего разрешения, он скинул кеды и прошел в комнату. Я глянула на пальцы его ног. Даже они были его украшением. Есть в его внешности хотя один изъян?

Мне ничего не оставалось, как пройти следом за ним. С видом знатока Роман Викторович оглядел интерьер. Панорамное окно похожее на то, что в его квартире, и это неудивительно. Потому что застройщик его компания, и многие их дома выполнены в одном стиле. На окне легкие шторы, не перекрывающие вида на город и реку. Справа от входа в комнату вдоль стены белоснежная лестница на второй этаж, где сразу спальня с таким же панорамным окном и ванная за стеклянной перегородкой. Под лестницей организовано небольшое помещение туалета с раковиной, гармонично вписывающееся в интерьер. С той же стороны на стене телевизор, под ним электрокамин. Напротив – белый диван на высоких ножках. Около него с потолка свисает белое подвесное кресло из ротанга. Я люблю наблюдать из него за городом или смотреть телевизор. Его кокон создает ощущение защищенности и комфорта, подобно тому, как руки матери успокаивают и расслабляют младенца.

Слева – белоснежная кухня. И, конечно, барная стойка. Она шире, чем на квартире Храмцова. Я использую ее не только для приема пищи, но и для работы. Сейчас на ней разложены листы, на которых я рисую проект. Возле стойки четыре высоких табурета на черных металлических ножках с белым сидением. Над ней круглые светильники, повторяющие форму и фактуру подвесного кресла.

И на контрасте черный пол.

Вверх по лестнице на стене висят портреты. Их рисовала я. Карандашом. Мама, папа, бабушка, дедушка, Жерар. Вся моя семья.

Пока я определяла цветы в вазу и выкладывала из пакета наш ужин, Роман Викторович скинул с себя пиджак, бросив его на спинку дивана, прошел к подвесному креслу и недоверчиво осмотрел его.

– Оно меня выдержит?

– Оно рассчитано на вес до ста килограмм. Если у вас больше, то я бы не рекомендовала.

– Жаль.

– У меня в спальне есть кресло-мешок, оно вам подойдет. Принести?

– Может, позже.

Ужин в контейнерах был еще теплым, и я не стала его греть, и сразу разложила по тарелкам. После этого сгребла все бумаги со стойки в одну стопку, убрала в сторону, чтобы не испачкались, и разместила на столешнице наши блюда.

– Вино не предлагаю, вы наверняка за рулем. Будете чай?

– Да, спасибо.

Я поставила кипятиться чайник и достала чашки из шкафа. Насыпала в заварник чай и вернулась к стойке.

– Почему вы перестали пить кофе?

– Стал плохо спать.

– А я наоборот к нему пристрастилась. Когда много работы, оно особенно помогает. Вот, даже купила кофемашину.

– Ты поаккуратнее с ним. Особенно на ночь.

– Я в основном по утрам его пью. Присаживайтесь.

Роман Викторович подошел к барной стойке и сел напротив меня.

– Как вам интерьер? – указывая на комнату, спросила я.

– Просторно и очень…

– По-женски?

– Уютно. Хоть и холодный белый, но очень тепло внутри. Особенного уюта придает это кресло. Так по-домашнему смотрится.

– Спасибо.

– А это фотографии твоей семьи? – делая взмах рукой в сторону лестницы, уточнил Храмцов.

– Это не фотографии. Это рисунки.

– А выглядят как фотографии. Ты рисовала?

– Да.

Он развернул голову и долго смотрел на портреты, а потом обернулся ко мне и со сдержанным восхищением сказал:

– Супер! Ты потрясающе рисуешь! Хотя… чему я удивляюсь, мой портрет чего стоит, а уж эти и подавно. Где ты училась так рисовать?

– Меня учил брат. Потом интернет. И далее технику отрабатывала уже в университете.

– Расскажи мне об этом.

Я отрезала ножом кусочек мяса и стала его пережевывать. Необычно было от него слышать вопросы и видеть его заинтересованность в ответах, и этот новый виток в наших отношениях сильно меня пугал. Кажется, я стала понимать, почему раньше он ничего не хотел обо мне знать. Чтобы не привязаться. Для чего он делает это сейчас? Зачем привязывается сам и привязывает к себе меня?

– Я думаю, вы уже все знаете. Наверняка, наводили обо мне справки.

– Я хочу услышать все от тебя. Твои эмоции, твои переживания. Как ты со всем справилась.

Его тон и взгляд содействовали искреннему разговору, и я решилась ему открыться.

Но прежде подошла к чайнику, который закипел, заварила чай и поставила заварник на стойку.

– После увольнения я уехала с братом на лечение, ему сделали операцию на ногу, я тем временем приглядела нам жилье на одной из конечных станций метро в пригороде Санкт-Петербурга. Потом вернулась сюда, все продала, и мы купили там квартиру. Однокомнатную, но очень просторную, и постепенно мы ее переоборудовали в двухкомнатную. Наличие двух окон нам очень в этом помогло. Мы с братом пошли работать, а летом поступили в учебные заведения – я в университет, Жерар в училище.

– Ты училась на бюджете?

– Да. Но вместе с тем подрабатывала на кафедре. Жерар тоже работал, много рисовал, даже продавал свои картины на уличных выставках.

– Как ты оказалась во Франции?

Я повернула голову к портретам и посмотрела на дедушку. Маминого отца. Жан-Клода Лагранжа. На самом деле у него много было имен, но все называли его Жан-Клодом, и я тоже привыкла к этому имени.

– Я заканчивала четвертый курс, когда нас нашел дедушка. Много лет назад мама уехала из Франции со скандалом, отказавшись выйти замуж за того, кого избрал ей в мужья ее отец. Вместо этого она вышла замуж за моего отца. Дед прогнал ее из дома, и сказал, что вычеркнет ее из завещания. Ей было все равно. Она любила моего отца и хотела быть только с ним. Дедушка ничего не знал о ее судьбе, и как будто бы и не хотел знать.

Но однажды он устраивал у себя прием, было много гостей, и среди них оказался…Пьер Дюпон. Еще тогда в ресторане, когда вы заключали с ним сделку, он узнал, что фамилия моей матери Лагранж и предположил, что знает ее родственников. И когда ему представился такой случай, он задал вопрос моему деду, нет ли у него дочери в России. Так дед узнал, что мама умерла, но у нее осталась дочь. Пьер не знал о моем брате и сказал деду только обо мне. Дедушка стал искать меня. И нашел в Питере. Его представитель звал меня и Жерара, когда узнал о нем, во Францию, но мы с братом приняли в штыки это приглашение. Столько лет он нами не интересовался, и вдруг зовет к себе! Нам было обидно за маму, которая ушла им непрощенная и отвергнутая.

Но когда мы узнали, что наш дед смертельно болен, мы сменили гнев на милость и откликнулись на приглашение. Так мы впервые оказались во Франции.

– Как вас встретил дед?

Я разлила по чашкам чай и ответила:

– Крепких объятий и жарких поцелуев не последовало, но при всей его черствости и строгости, он оказался довольно душевным человеком. Правда, сначала Жерар с ним страшно вздорил. Дед давал ему указания, как жить, что делать, а у брата были совсем другие планы. Но постепенно они нашли общий язык. Мне пришлось вернуться в Питер, чтобы закончить учебу, а Жерар остался во Франции, и встретил там свою будущую жену.

Дедушки не стало через восемь месяцев, я летала к нему на похороны, на оглашение завещания. Все отошло к Жерару, но какая-то часть денег досталась мне. На эти деньги я открыла здесь свой бизнес, купила эту квартиру. Но заниматься ландшафтным дизайном я начала еще во Франции. Когда окончила университет, я перебралась туда, и первым моим клиентом стал… Пьер.

Я замолчала и уткнулась взглядом в свою тарелку. Любое упоминание о Пьере будило во мне воспоминания о том злополучном вечере в квартире Храмцова, и я никак не могла избавиться от той боли, которую он причинил мне своими действиями и словами.

– Ты любила его?

– Не думаю, что это была любовь, – не поднимая глаз, ответила я, ковыряясь вилкой в салате. – Пьер красиво ухаживал, читал мне стихи, и выполнял любой мой каприз. Он окружил меня вниманием, к которому я не привыкла, и мне показалось, что я наконец встретила человека, которому интересна, и для которого я исключительная. Я не успела закончить проект на территории его дома в Провансе, как он сделал мне предложение. И я согласилась. Жерару он тоже понравился, и они подружились.

– Почему ты не приехала с ним в Россию, когда он снова хотел заключить со мной сделку?

Да, было такое дело. Компания Пьера решила запустить новое производство в России, и он хотел заключить еще один контракт с Храмцовым. Пьер звал меня с собой, но я отказалась. Именно во время той поездки Пьер рассказал Роману Викторовичу о том, что мы с ним поженились.

Я подняла глаза на Храмцова и невесело улыбнулась.

– Я была беременна, меня постоянно тошнило, и не могло быть и речи о поездке. Меня укачивало даже в машине, надо ли говорить, как бы я чувствовала себя при длительном перелете сюда?

– Он этого не сказал, – прекращая жевать, протянул Роман Викторович, – у тебя есть ребенок?

– Нет, я его потеряла, – снова опуская глаза в тарелку, сухо ответила я.

– Прости, мне очень жаль.

Если бы он только знал, как жаль мне! Я так хотела того малыша. Несмотря на то что рядом был мой брат – здоровый и счастливый, несмотря на то, что со мной был Пьер, который любил и обожал меня (по крайней мере, я так думала), несмотря на отсутствие проблем с деньгами и наличие уважение среди французской интеллигенции, иногда я чувствовала какую-то пустоту внутри, и думала, что ребенок сможет ее заполнить. Но не случилось. На пятом месяце беременности я потеряла своего малыша.

– Что случилось? – осторожно спросил Роман Викторович, порываясь, но не решаясь коснуться моей руки своей ладонью.

– Я застала Пьера в постели… с двумя женщинами, сильно перенервничала и у меня открылось кровотечение. – Мои руки затряслись, и я сжала кулаки, чтобы скрыть эту тряску. – Это была девочка…

– Лера…

И вот он уже около меня и прижимает к своей груди. И я, растроганная его участием, не выдерживаю и плачу. Мои пальцы цепляются за его рубашку на спине, будто пытаясь удержаться и не позволить ему выпустить меня из рук.

– Прости, что разворошил твои раны, – он погладил меня по голове, поцеловал в лоб и добавил: – Не плачь, все будет хорошо. У тебя будут еще дети. Будут ведь?

Он отстранил меня от себя и с беспокойством посмотрел в мои глаза. Я видела решимость убить Пьера в случае моего отрицательного ответа.

– Врачи сказали, что да.

– Вот и отлично, – и он снова прижал меня к себе, тыкаясь колючим подбородком в мою голову.

В его объятьях было тепло и уютно, и покидать их не хотелось. Но понимая, чем все может кончиться, если я не верну между нами дистанцию, я нехотя отодвинулась от него и отпустила.

– Простите, мне надо умыться.

Когда я вернулась из туалета, Роман Викторович сидел на своем месте и ел. С моим появлением он озабоченно осмотрел меня и спросил, как я себя чувствую.

– Спасибо, уже все хорошо. Простите мне мою слабость. Этого больше не повторится.

– Не надо бояться быть слабой. Слабость делает нас живыми. Ты поэтому уехала из Франции?

– Да. Какое-то время я провела в больнице, потом развелась с Пьером, но не смогла там больше оставаться. Мне казалось, что все знают, что произошло и жалеют меня. И считают глупой наивной девочкой, не замечавшей очевидных фактов.

– Твой брат знал об изменах Дюпона?

– Нет. Он узнал тогда же, когда и я.

– И что он сделал?

– Он едва его не убил. Я тогда была в больнице, и мне об этом рассказывали другие люди. Я боялась, что Пьер накажет его. У Жерара на тот момент уже была семья, дети, и, если бы они остались без него, это было бы ужасно. Но Пьер проявил завидное благородство, и не стал сдавать Жерара властям. Но пришлось заплатить хорошие отступные при разводе.

– Я рад, что за тебя было кому постоять. На месте твоего брата, я сделал бы то же самое, – и, заметив мой насмешливый взгляд, добавил: – Жаль, что он не сделал того же со мной, когда я подверг тебя насилию. Мне нужна была взбучка, я ее заслуживал.

Он выглядел и звучал убедительно, и я наконец-то позволила себе простить его за тот далекий вечер.

– Роман Викторович, почему вы отказались от сделки с Пьером во второй раз?

Этот вопрос мучил меня не меньше Пьера. У того, конечно, были свои домыслы по этому поводу, но мне с трудом верилось, что они стали тому причиной, и мне хотелось знать, что на самом деле оттолкнуло Храмцова от выгодного контракта.

Роман Викторович стал медленно пережевывать мясо, напрягая скулы будто бы вспоминая о чем-то неприятном, и выдержал паузу прежде, чем мне ответить:

– Теперь, когда ты знаешь Дюпона лучше, ты можешь сама догадаться, почему.

– Я бы не спрашивала, если бы догадывалась.

– Если бы ты видела, что он вытворял на следующие дни после заключения первой сделки, ты бы никогда не вышла за него замуж. Но я рад, что тебя не было, и ты не стала жертвой его низменной похоти. Он такое вытворял с той переводчицей, которую ты ему нашла, да и не только с ней, что мне и тогда хотелось разбить ему рожу. А уж когда я от него узнал, что ты стала его женой… Уже за одно это я хотел его убить! А как представил, что заключу с ним новую сделку, а он опять начнет зажимать всех подряд и совокупляться с ними в открытую, когда ты его ждешь дома… И я послал его ко всем чертям с его новым цехом!

– Вы отказались от многомиллионной сделки из-за меня? – с сомнением спросила я, отодвигая от себя пустую тарелку и принимаясь за чай.

– Думаешь, это невозможно?

– Я не верю, что причина только во мне. Наверняка было что-то еще.

– А что тебе по этому поводу сказал Дюпон?

– Он был взбешен и уверен, что между нами что-то было. Потому что вы переменились в настроении, когда он сообщил вам о своей женитьбе на мне.

– Ты не представляешь, что я тогда испытал, Лера. Я думал меня порвет от злости и ненависти к нему. Стоило мне представить тебя с ним в одной постели…

Он замолчал и, сжимая челюсти, смотрел на меня немигающим взглядом. Я не выдержала и опустила глаза в тарелку. Ах, Роман Викторович, если бы вы знали, что испытывала я, когда вы проводили ваши совещания с Кудрявцевой и Белобородовой. Но это ведь не считается, да?

– Ты можешь мне не верить, но твой брак с Дюпоном – единственная причина моего отказа. Конечно, это не уберегло от того, свидетелем чего ты вскоре стала, но по крайней мере я не способствовал его изменам.

– А как вы объяснили все своим коллегам, которые ждали этой сделки?

– Я не собирался ничего объяснять. Я – руководитель. И это было мое единоличное решение. Мы нашли другой не менее выгодный заказ, и все быстро забыли о Дюпоне.

Я допила свой чай и посмотрела на часы на кухонной плите. Начало темнеть, но впереди было много работы.

– Роман Викторович, спасибо за ужин. За цветы. Но вам пора. Мне нужно работать.

– Позволь мне задержаться и посмотреть, как ты работаешь.

– Это будет отвлекать меня.

– Я буду нем как рыба. Я сяду на мешок, который ты мне предлагала, и стану тихо на тебя смотреть.

И он остался. Сам сходил в спальню за креслом-мешком, вернулся оттуда с новыми впечатлениями от увиденного дизайна, и после этого разместился напротив меня около лестницы и не сводил глаз.

Сначала это действительно отвлекало, но очень быстро я втянулась в работу и перестала его замечать.

Оторвала голову от своих чертежей я уже глубоко за полночь. Вспомнила о Храмцове и посмотрела на его угол. Мешок был пуст. Я прошлась по всей квартире в надежде его обнаружить где-то в другом месте, но мои поиски оказались тщетными.

Он ушел.

Но сколько приятных моментов оставил после себя.

На следующий день он пришел снова. С ужином. С коробкой конфет. И я впустила. Мы поужинали. Я показала ему, что уже сделала, мы это обсудили, и после этого он снова разместился в кресле-мешке и стал наблюдать за мной.

И так всю неделю. Он не опаздывал, и я могла сверять по нему часы. Сердце замирало, когда наступала долгожданная минута, и он звонил в дверь.

Но сегодня он уснул. И мне не хотелось его будить. А хотелось уйти потихоньку в спальню и прислушиваться к его посапыванию всю ночь, а утром вместе позавтракать.

Но образ Марии Павловны возникал всякий раз, когда я начинала допускать подобные мысли. Зачем бы он сюда не ходил, у него есть жена и этого не исправить.

Я подошла к нему и коснулась его плеча. Крепкого, мускулистого. И непрошенные воспоминания нахлынули на меня.

После Храмцова у меня был только Пьер, но при всей своей харизме он не действовал на меня так, как Роман Викторович. Секс с Пьером был не лучше и не хуже, чем с Храмцовым. Просто он был другим, и переживала я его по-другому. Только телом. И лишь Роман Викторович знал, как затронуть глубины моего сердца.

Отчего так? Неужели именно это называется родственной душой?

– Роман Викторович, проснитесь, – потрясла я его.

Он откликнулся довольно быстро. Открыл глаза и огляделся.

– Я уснул? Какой мне приятный снился сон…

И он недвусмысленно посмотрел на мои губы.

– Это просто сон, – сказала я. – Вам пора домой.

И вдруг он резко отрывается от мешка и, обхватывая мой затылок рукой, припадает своими губами к моим. Его борода колет мой подбородок, но я не успеваю понять, нравится мне это или нет. Он быстро меня отпускает и говорит:

– Нет, не сон.

Я резко поднимаюсь и отхожу к окну. За ним глубокая ночь, светят фонари, машин почти не слышно, и речка темным полотном лежит на горизонте.

– Уходите, пожалуйста, – спокойно говорю я.

Он тихо выходит в прихожую и вскоре хлопает дверь.

А я снова одна со своими несбыточными мечтами.

Но он продолжает приходить и в дни последующие.

И однажды утром я просыпаюсь в своей постели в той же одежде, в которой накануне встречала Храмцова у себя дома – в шелковой пижаме с запа́хом, и не помню, как оказалась здесь. Я опасливо посмотрела на место возле себя. Никого. Как и признаков того, что рядом кто-то был.

Я снова упала на подушку, дотянулась до телефона, лежащего на прикроватном столике, и, зайдя в приложение, запустила водопад. Тот самый, что удивил Храмцова, когда он поднимался в спальню за мешком. Ванную комнату отделяла от спальни только стеклянная стена, по которой из форсунок струилась вода, создавая иллюзию водопада. Она стекала в продолговатую чашу, оборудованную как цветник, и снова по скрытым трубам устремлялась наверх. Сделала я и специальную подсветку, чтобы любоваться этой красотой в темное время суток, но в последнее время редко ею пользовалась.

Неужели я уснула за рабочим столом? И Роман Викторович отнес меня в спальню? Или я сама дошла? Я ничего не помнила.

А не остался ли он сам?

Я вскочила на ноги и побежала к лестнице. Перегнулась через ограждение и нашла взглядом кресло-мешок и диван. Храмцова не было. Спустилась вниз. Мои чертежи лежали в том же положении, в каком, вероятно, я их и оставила.

И только слабый аромат мужского парфюма указывал на то, что он был здесь.

И я вспомнила все, что происходило в эти недели. Его томные влюбленные взгляды, его сдержанность и смирение, его любознательность и открытость… И как это отличалось от того, что было раньше.

И это все творило со мной самое страшное зло. Зло по отношению к его жене. Я хотела, чтобы он остался. Хотя бы на одну ночь. Просто пролежал рядом со мной, мы слушали водопад и дыхание друг друга.

Нет, кого я обманываю? Я не хочу просто лежать. Я хочу его. Хочу его ласки, хочу его поцелуев, хочу снова чувствовать себя им желанной. И любимой.

Но нет, если я позволю хоть раз этому случиться, это уже не остановить. И я снова стану его рабой. Я стану его любовницей. Разве этого я хочу?

А другого он мне дать не может.

– Лер, что с тобой творится? – вывела меня из раздумий Кира.

Только что закончилась планерка, а я по большому счету даже не помню, что мы на ней обсуждали. И к чему пришли.

Храмцов заполонил все мое сознание, и я все чаще думала, что будет, когда проект закончится и отгремит день рождения его жены. Будет ли это конец… или только начало?

– Что творится? – спросила я.

Девочки ушли по рабочим местам, и только Кира осталась, чтобы устроить мне допрос.

– Ты вообще с нами? Ты сегодня не дала ни одного дельного совета и слушала нас вполуха. Это твой Роман Викторович так на тебя действует?

– Кир, я не знаю, что мне делать. Может мне все продать и уехать?

– Что? Ты с ума сошла? А как же мы?

– Я продам компанию Эльвире, ей не привыкать руководить. Она оставит вас себе.

– Здорово! – без тени восторга воскликнула Кира. – Когда придумала?

– С тех пор как он появился, я часто об этом думаю.

– Лера, ты убежишь от него, но не от себя. Что тебе дала разлука… во сколько лет?

– Восемь.

– И что она тебе дала? Ты снова здесь. Из-за него ведь вернулась?

– Не знаю. У меня был тяжелый период во Франции, мне надо было где-то его пережить.

– Но ты не поехала в Питер. А ведь там у тебя есть квартира. Ты приехала сюда, где ничего, кроме воспоминаний и… Романа Викторовича.

– Ты всегда умела поддержать, – удрученно сказала я.

– Я вообще не понимаю, в чем проблема. Любишь Храмцова – плюнь ты на его жену, отдайся ему. Женщина, у которой есть секс – счастливая женщина. Вот у меня его давно не было, и я злая. И несчастная. Если бы возле меня крутился такой мужчина, как твой Роман Викторович, я бы и дня не стала думать, спать мне с ним или не спать. И уж точно бы никуда не хотела уехать.

– Кира, а как же моральные принципы?

– Да к черту их! У него жена инвалид. Мужчине надо где-то снять напряжение. А ты его динамишь. Он мужик. А мужикам без секса намного сложнее, чем нам. И по всему видно, он тебя любит. Он ни на одну из нас не посмотрел так, как на тебя. Да я вообще не знаю, видел ли он кого-нибудь здесь, кроме тебя. Прими его таким, какой есть. Секс без брака лучше, чем брак без секса. У меня конечно опыта в браке не было, но Эля тебе об этом может много рассказать.

– А как же дети, Кира? Я хочу детей.

– Ну и рожай. Что тебе мешает? Или он не хочет?

– Много лет назад он сказал, что дети ему не нужны. А я не хочу, чтобы мой ребенок рос без отца.

– Ой, Лерка, задурила ты себе голову. Таких счастливых браков, как у твоих родителей, раз-два и обчелся. Остальные привыкают к тому, что есть или разводятся. Жизнь – лотерея. Тебе выпал такой билет, не самый проигрышный между прочим, в каком-то плане даже джек-пот, так бери его и будь счастлива.

– Жерар его не примет.

– Твой Жерар за тридевять земель. Ему необязательно об этом знать.

– Я так не могу, Кира. Такие отношения не принесут мне счастья. Мне нужно все или ничего.

Проект на бумаге был окончен, и началась его реализация на участке. Роман Викторович выделил бригаду своих рабочих, и они приезжали ежедневно, выполняя работы согласно плану и графику.

Я стала чаще встречаться с Марией Павловной, и то как приветливо и радостно она меня встречала коробило сильнее, чем если бы она была со мной холодна и учтива.

Каждый раз, приезжая на объект к Храмцовым, она приглашала меня к столу и угощала своим шоколадом. Она добавляла в него новые ингредиенты, и я стала ее главным дегустатором. Словно я могла в этом разбираться также хорошо, как в дизайне.

Я познакомилась с их сибирским котом. Он действительно был стар, передвигался лениво и посматривал на меня как на нарушителя покоя. А однажды на мою попытку его погладить он недовольно буркнул и ушел в спальню. Я ему явно пришлась не по нраву, и на этом наше общение было окончено.

В один из таких визитов Мария Павловна снова пригласила меня на чашечку кофе и предложила белый шоколад с ароматом ванили, с кусочками сушеной клубники и малины. Кислинка ягод придавала пикантности шоколаду и чуточку сбивала его сладость.

Между тем мы наблюдали через окно, как на участке трудилась бригада рабочих. За прошедшую неделю они освободили участок от ненужных построек, удалили нежелательные насаждения и сорняки и обработали территорию от вредителей. После этого они соорудили временные места хранения для своего инвентаря и материалов и приступили к инженерным работам. Они провели дренажную систему, установили систему автоматического полива и приступили к прокладке электрического кабеля.

– Спасибо, очень вкусно, – сказала я, отведав шоколад Марии Павловны.

– Хочу еще попробовать сделать с мелко порубленной цедрой апельсина. Тоже должно быть интересно.

– Наверняка, – согласилась я, запивая шоколад кофе. – Мария Павловна, а чем вы занимались до того, как…

Я осеклась, не зная, какие слова лучше подобрать.

– До того, как стала инвалидом? – закончила за меня хозяйка.

– Я хотела выразиться иначе.

– Да ладно, Лера, не переживайте. Период, когда я остро реагировала на это слово, давно прошел. В каждом состоянии своя прелесть. Не надо искать оправдания, почему я не бегаю по утрам или не хожу в магазин за продуктами.

Она посмеялась, и невольно я за ней повторила. Только сильный человек может смеяться над своим увечьем.

– Я помогала отцу в его компании. Он готовил меня на свое место.

– Почему вы не стали руководить компанией после его смерти?

– Тогда прошел только год после аварии, и я была не в силах. Меня угнетала моя беспомощность, неповоротливость, безнадежность заключения врачей. Я доверила все Роме. Он к тому моменту окреп, уже хорошо разбирался в бизнесе, и взял все в свои руки.

– Кем он был в компании до этого?

– Впервые он попал в компанию будучи студентом-практикантом. Папа увидел в нем потенциал, амбиции, и пригласил работать. Он начал свою карьеру еще на пятом курсе.

– И как быстро произошел его взлет?

– Кажется, года за два-три. Уже не помню. Но он молодец. Он оправдал ожидания моего отца. Да и мои тоже. Он в компании лет семнадцать или восемнадцать, и вытянул ее на передовые позиции на строительном рынке. Откуда у него такие способности к бизнесу непонятно, его мать была обычной женщиной, отец пьяница и пройдоха. Может, талант от бога?

– Скорее всего.

Я взяла еще одну дольку шоколада и, запивая ее кофе, направила взгляд на участок. Мужчины протягивали провод и укладывали его в специально подготовленные траншеи.

– Рома сказал, вы раньше у него работали, – неожиданно произнесла Мария Павловна.

Ее тон нисколько не изменился по сравнению с тем, каким она говорила до этого, но отчего-то по моим венам прошел холодок. Зачем он ей об этом сказал? И что она хочет обсудить?

– Да, был у меня такой опыт, – коротко ответила я.

– Секретарем?

– Да. Я проработала недолго. Десять месяцев.

– Почему?

– Что – почему?

– Почему так недолго? Почему ушли?

Я была не готова говорить на эту тему с его женой, и стала поспешно размышлять, что бы ей ответить.

– Это была временная работа. Я не планировала всю жизнь работать секретарем.

– Многие секретари переходили в другие отделы в компании. Почему вы не последовали их примеру?

– У меня не было подходящего образования. Кроме того, моему брату требовалась операция в Питере, и мы переехали туда. А уже после во Францию.

– А что было с вашим братом?

– Когда-то в детстве мы тоже попали в аварию, и после нее он хромал. Мы лечили его ногу.

– О, сколько лет вам было, когда с вами случилась авария? – переменившись в лице, спросила Мария Павловна.

– Мне двенадцать, брату шестнадцать.

– Кто был с вами, когда это произошло?

– Наши родители. Они погибли. Лобовое столкновение с фурой.

– О, Господи! – хватаясь за сердце, воскликнула Мария Павловна. – Вы тоже попали в детдом?

– Нет. У нас была бабушка, она нас воспитывала.

– Хорошо. Но то, что случилось с вашими родителями – ужасно! Бедняжка, вы так рано остались без них.

– Но все-таки я была старше, чем Роман Викторович, когда потерял свою маму.

– Но в двенадцать лет перенести это тяжелее, чем в шесть. Уже больше понимаешь.

– Может быть, не знаю, – пожала я плечами. – Родных в любом возрасте терять больно.

– Да, вы правы. Мне было двадцать, когда умерла мама, а моей сестре тринадцать. Тоже еще ребенок.

Я удивленно повернула к ней голову. Почему я в первый раз слышу о ее сестре?

– У вас есть сестра? Вы не говорили о ней.

– Ее уже нет в живых.

– О, простите, – быстро извинилась я и с сочувствием спросила: – Что случилось?

– В день, когда я родилась второй раз, она погибла. Она была со мной и Ромой в той аварии. Вернее, это мы были с ней. Мы ехали на ее машине, потому что машина Ромы была в ремонте.

Меня охватило еще большее недоумение. Роман Викторович сказал, что кроме него и Марии Павловны никого в машине не было. Почему он солгал?

– Вас было трое?

– Рома не сказал вам о ней? – риторически спросила она и тут же добавила: – Он не любит об этом говорить. Да и я тоже.

Женщина глубоко вздохнула, и мне показалось, тем самым хотела прекратить разговор о своей сестре.

– Если хотите, мы закроем эту тему, – сказала я. – Кроме того, мне уже пора. Скоро подъедет Леонид Алексеевич, хочу еще кое-что сказать рабочим до отъезда.

И я заторопилась на выход.

– Лера, погодите, – она выехала из-за стола и направилась ко мне, – вы обиделись?

– Обиделась? – спокойно переспросила я. – С чего вы взяли? Каждый имеет право на секреты, вы не обязаны выдавать свои. Я посторонний человек, и мне необязательно все о вас знать.

И я улыбнулась, чтобы смягчить свои слова.

– А у меня такое чувство, – беря меня за руку, сказала Мария Павловна, – будто вы стали нам родной.

Ее рука теплая и мягкая. Как была у мамы. Но она его жена. И от этого ее слова звучат довольно странно. Что она имела в виду?

– У вас добрые глаза и с вами легко разговаривать, – продолжила Мария Павловна. – Даша совсем не похожа на вас.

Это имя резануло по ушам и отозвалось где-то в сердце. Не та ли это Даша, которую Храмцов звал во сне много лет назад? И, чувствуя, что близка к какой-то разгадке, я заинтриговано посмотрела на Марию Павловну.

– Даша? – переспросила я. – Кто такая Даша?

– Моя сестра.

В голове произошел какой-то взрыв, и все мысли в ней перепутались. Стали возникать тысячи вопросов. И столько же ответов. И я никак не могла найти им пару. Из всего услышанного я поняла одно. Храмцов не любил говорить о сестре своей жены, но почему-то произнес ее имя во сне. Когда я его поцеловала в губы. Почему? Они были любовниками?

Сколько Марии Павловне лет? Сорок пять, а сестра младше ее на семь лет, значит… Даша была ровесницей Романа Викторовича. Что это значит? Я ни черта не понимала, что это значит!

И почему Мария Павловна сравнила меня с Дашей?

Я не заметила, как этот вопрос сорвался с моих уст.

– Просто мне с вами легче разговаривать, чем с ней, – пояснила Мария Павловна. – Она была такая взбалмошная, капризная, избалованная. Все делала наперекор. Я не понимаю, как он мог на ней жениться.

И я, чем дальше, тем меньше ее понимала.

– О ком вы говорите, Мария Павловна? Ваша сестра была замужем?

– Да. Она была первой женой Ромы.

И вот тут мой мозг окончательно закипел. Я была на грани обморока и вернулась на стул, чтобы не упасть.

– Я вышла за него замуж уже после смерти отца, – продолжала Мария Павловна, подъезжая к столу. – Рома мне всегда нравился. Конечно, он был младше меня, но разве разница в возрасте помеха для любви? Мне нравилось, как он рассуждал, как принимал решения, да просто как говорил. Но он почему-то влюбился в мою сестру. Глупую и безмозглую девчонку, у которой кроме красивой мордашки ничего не было. Ах, да, еще папа-предприниматель. Так Рома и попал на практику в нашу компанию. Даша привела его знакомиться с отцом, а тот назначил ему испытательный срок в своей компании. И он достойно его выдержал. После университета он сделал ей предложение, и она согласилась. Что весьма странно, потому что она была девушкой ветреной и непостоянной, и довольно скоро проявила эти качества. Правда, Рома о них узнал уже после ее смерти.

– У нее кто-то был?

– У нее всегда кто-то был. Я предупреждала Рому, что Даша не та девушка, которая ему нужна, но он и слышать ничего не хотел. Вроде здравомыслящий, а чем-то она его охмурила, и он с ней совсем бестолковым становился. А уж когда после ее смерти он получил фотографии, на которых она с другими мужчинами, только тогда прозрел. Правда, сдавал фото на экспертизу, чтобы убедиться, что они не подделка. Оказались настоящие. Он так переменился потом. Улыбаться совсем перестал, брови вечно хмурил. И по женщинам пошел.

Я смущенно опустила глаза и захотела провалиться сквозь землю. То, как спокойно она об этом говорила, делало ей честь, но в то же время было за нее обидно. Она такая славная, ее так легко любить. Но в своей любви она одинока.

– Не смущайся, Лера. Думаешь, я не знаю о его женщинах? Он мужчина, у него есть определенные потребности, которые я не могу удовлетворить. И само собой разумеется, он удовлетворяет их с другими. Но у меня есть гораздо больше, чем у них. Его уважение, почитание, забота. Это дорогого стоит.

– Да, конечно. Спасибо, что обо всем мне рассказали. Это позволило мне лучше узнать вашу семью и понять, что выбранный вами стиль как никакой другой вам подходит. А теперь, извините, мне пора. Я приеду завтра после обеда и посмотрю, что уже сделано.

Я встала и вышла из дома. Нет, скорее сбежала. Мне надо было все переварить и уложить в своей голове. И что-то понять. Что-то очень важное.