Кто такая Даша?

Глава восьмая

Жерара выписали в первых числах ноября.

Выпал первый снег, и стояла весьма теплая погода для этого времени года. Детишки лепили снеговиков и играли в снежки, и пока мы с Жераром добирались до дома, он тоже не удержался и запустил в меня один снежный комок.

Брат выглядел посвежевшим и бодрым, и я радовалась преображению, произошедшему в нем. Что бы ни случилось со мной за эти пять с половиной месяцев, я никогда не буду сожалеть о принятом мною решении. Ведь это позволило вырвать Жерара из цепких рук наркозависимости и подарить ему новую жизнь. Может быть он, как и друг Артема скоро обретет семью, и у меня появятся племянники, и все ужасы последних девяти лет останутся позади. Словно их и не было вовсе.

Я наготовила всяких вкусностей для Жерара, и мы с удовольствием принялись за их поглощение за праздничным столом. Жерар сказал, что сегодняшний день будет считать своим новым днем рождения, и впредь мы будем отмечать именно его. А я была готова отмечать его день рождения хоть три раза в год, только бы у Жерара было больше поводов для праздников.

– Ммм, – протянул Жерар, прожевывая мясо, которое я мариновала всю ночь, чтобы оно было мягким и сочным, – какая прелесть. В больнице меня таким не кормили.

– Ты говорил, что там вкусно кормят.

– Вкусно. Но ничто не сравнится с домашней едой. Ты просто кудесница. Мама бы тобой гордилась.

– Кстати, о маме. У нее скоро день рождения. Ты поедешь со мной на кладбище?

– Нет. Ты же знаешь, я не люблю это место. Оно на меня угнетающе действует. И знаешь, о чем я подумал. Если я умру раньше тебя, кремируй меня. Не хочу гнить в земле.

– Жерар, что за разговоры?

– Ну а когда еще об этом говорить? Когда умру? Мертвые не разговаривают.

И он засмеялся. А у меня мороз прошел по коже от мысли, что Жерар может умереть. Сколько раз я переживала этот момент, пока он был в отключке. И сейчас совсем не хотелось об этом вспоминать.

– Не смешно, Жерар.

– Да ладно, Лер. Не собираюсь я пока умирать. Но это тебе информация на будущее.

– Я поняла. Но давай больше не будем говорить о смерти. На наш с тобой век уже хватит смертей.

– Хорошо. Какие у нас планы?

– Завтра свяжусь с клиникой в Санкт-Петербурге и узнаю, смогут ли они принять нас через две недели. Возьму отпуск, и мы поедем лечить твою ногу.

На самом деле я не решила, что это будет – отпуск или увольнение. Но Жерару о моих сомнениях не сказала. Он хоть и не разбирается во многих вещах, но не такой уж и дурак. Даже он поймет, что, если я уволюсь, жить нам будет не на что. Не говоря уже о лечении.

– А деньги на клинику у нас есть?

– Деньги будут. За это не переживай. А тебе нужно завтра сходить в парикмахерскую и привести себя в порядок. Ты сильно оброс.

У Жерара всегда были длинные волосы, которые свисали над его ушами, но сейчас они достигали его плеч, и так как не славились особой густотой и блеском, то выглядели неопрятными и тусклыми.

– Тебе не нравится? А я думал оставить длину.

– Ну… если ты хочешь…

– Да, хочу.

– Хорошо. Я купила тебе новую одежду, и, если ты заметил, новый диван.

– Да, заметил. Избавилась все-таки от грибка и старых клопов?

– Жерар, перестань. Не было в диване никаких клопов. Но он действительно был старым и скрипучим, и я с превеликим удовольствием его выбросила.

– Лера, я все хотел спросить, а где ты взяла деньги на мое лечение? Оно ведь не бесплатное. Мне сосед по палате сказал, это удовольствие не из дешевых.

Я взяла нож и стала пилить свой кусок мяса, опустив глаза в тарелку.

– Я взяла кредит.

– Но у тебя уже был один, как ты их платишь?

– Жерар, я работаю в хорошей компании. Перед днем строителя всем дали премии, что-то вроде тринадцатой зарплаты, а это неплохая сумма, и часть кредита я погасила.

– Хорошо. А на учебу мне будут деньги?

Я подняла глаза на брата и выдавила из себя улыбку.

– Конечно, Жерар. Все будет. Но учебный год начнется только осенью, и к тому времени деньги на учебу будут. Ты уже определился, где будешь учиться? Там же?

– Да. Хочу в художественном училище.

– Замечательно.

– А когда ты будешь снова поступать в университет? – спросил Жерар.

– Я, наверное, попозже. Пока нам надо поднять тебя.

– Но ты не переживай, Лера. Мы сейчас ногу мне починим, и я тоже пойду работать. Хоть грузчиком, хоть носильщиком. Везде, где возьмут.

– С грузчиком я бы пока не торопилась. Неизвестно, как долго нога будет заживать. Найдем для тебя что-нибудь полегче. Пока не думай об этом. Здоровье прежде всего.

В понедельник я вошла в кабинет к Храмцову с двумя заявлениями. Он попросил принести ему документы по одной из прошлогодних сделок, и вместе с ними я подала свое заявление. Он ознакомился с ним и нахмурил брови.

– Ты не пойдешь в этом году в отпуск, – откладывая мое заявление в сторону, сказал Храмцов. – Тебя нет в графике отпусков.

– Я понимаю, но по законодательству через полгода непрерывной работы я могу взять отпуск. Мне он очень нужен.

– Не получится. Мне некем тебя заменить, а в конце года ты мне крайне необходима. Планируй отпуск на следующий.

– Мне надо именно сейчас.

Роман Викторович поднял на меня глаза и, прищурившись, спросил:

– Зачем?

– Мне нужно с братом поехать в Питер на лечение.

– Он болен?

– Ему требуется операция на ноге. Это последствия аварии, в которую мы попали много лет назад.

– А ехать надумали только сейчас? – он усмехнулся. – Если ждали «много лет», подождете еще. К тому же твой брат не маленький, может съездить и без тебя.

И он взялся за папку с документами, которую я ему принесла.

– Если это все, – добавил он: – ты свободна.

Я не сдвинулась с места, стояла и смотрела на него, а внутри все разрывалось от обиды и отчаяния. Будут ли когда-то мои желания хоть что-то для него значить? А я сама? Глупо до сих пор в это верить. Значит, это финал.

И я протягиваю ему второе заявление.

– Что это? – не глядя на него, спросил Храмцов.

– Посмотрите сами.

Он берет его в руку и знакомится с содержанием, а потом поднимает на меня глаза и говорит:

– Лера, ты знаешь, я это жутко не люблю.

– Чего?

– Когда меня прижимают к стенке.

– Вы не оставили мне выбора.

– И ты правда уйдешь?

– Да. Скажите, сколько я должна, и я все верну.

Он пристально посмотрел на меня, словно доставая калькулятор в своей голове и складывая все цифры.

– Сто тысяч.

– Что?! За оставшиеся две недели? По моим подсчетам должно оставаться не больше сорока!

– А как же премиальные? Их ты не учитывала?

Я никогда не ненавидела его больше, чем в эту минуту. Он в который раз показал, как ловко управляет людьми с помощью денег, и все доброе, что было у меня к нему растворилось как мыльная пена.

– Хорошо, – пытаясь говорить ровным тоном, согласилась я. – Я верну вам сто тысяч. Только подпишите.

И не в силах выносить его, я развернулась и выбежала из кабинета. А в приемной камера, и кто-то мог следить за мной. И чтобы не выдать своих эмоций я забилась в угол около кофемашины и создала иллюзию заваривания кофе.

Я не помнила содержания договора и что там написано по поводу возврата «неотработанной» суммы, но какая разница, что там написано? Не пойду же я в суд с этой бумажкой. Не в той стране я родилась.

Сорок тысяч я могла бы ему вернуть. Такая сумма денег у меня имелась. Но сто! Неужели придется брать кредит с учетом этой суммы? А что другое мне остается?

Вдруг дверь кабинета открылась и боковым зрением я увидела, как Храмцов вышел из него и направился к моему столу. Он положил на него бумагу. Видимо, мое заявление. А потом собрался вернуться в кабинет, но, взявшись за ручку двери, остановился. Обернулся ко мне и сказал:

– Если ты хорошо знакома с договором, то должна знать, что больничные и отпуск за пределами города продлевают действие договора ровно на тот срок, на который они пришлись. Я подписал заявление, отнеси его в кадры.

И он скрылся за дверями кабинета.

Не понимая, какое отношение имеют его слова к моему заявлению об увольнении, я подошла к нему и посмотрела на его визу. Может в ней прописано что-то объясняющее его слова. И увидела, что он подписал не заявление на увольнение, а заявление на отпуск, и возненавидела его еще больше, потому что поняла, на этом мои муки не закончились. Они продолжаются. И будут продолжаться еще больше месяца. И мне снова придется настраиваться на то, чтобы уйти.

Я села на стул, продолжая тупо смотреть на бумагу. Почему он подписал именно это заявление? Неужели он не готов со мной расстаться?

Судя по последним двум встречам, которые были на прошлой неделе, все выглядело именно так. Он снова целовал меня в губы, был нетороплив и казалось между нами никогда не было большего единения, чем сейчас.

Но в остальном все оставалось по-прежнему. Когда все заканчивалось, он быстро собирался и уходил. Я могла бы подумать, что это спешка связана со страхом остаться и все повторить, но нет. Я не обольщалась. Его ждала жена, и он спешил к ней.

Зачем он держит меня? В договоре действительно прописано о том продлении, о котором он говорил? Почему я его не заметила, когда перечитывала сроки его действия? Или об этом написано в другом месте?

Почему не отпустит? У него таких как я воз и маленькая тележка, он ничего не потеряет, расставшись со мной. Только сто тысяч? Смешно. Для него это не деньги. Они лишь предлог, чтобы удержать меня. Но зачем?

Не любит же он меня в конце концов. Это еще смешнее. Если это любовь, то я – инопланетянка. Не похожа? Вот и я о том же.

Но я отнесла заявление в кадры и имела удовольствие понаблюдать за мимикой Кудрявцевой, когда она его приняла.

– Что?! Отпуск?! Опять меня назначил? Да он издевается! На две недели?! Убейте меня, девочки. Ладно бы приголубил, а так… Козел! Импотент недоделанный!

А потом я вышла и больше ничего не слышала.

К концу рабочего дня пришло сообщение от Храмцова. «18.00». Не хочет ли он обсудить мой сегодняшний выпад? Наказать? Нет. Он не посмеет. Не теперь, когда видит мою решимость уйти.

Я предупредила Жерара, что задержусь на работе, и молилась о том, чтобы Храмцов не опаздывал, и я не слишком задержалась.

Но он приехал только в семь. Не совсем трезвый, но и не пьяный. У него была деловая встреча, и конечно без виски или бренди не обошлось. И от него пахло сигарами. И эта гремучая смесь ароматов, исходящая от него, сводила меня с ума.

И я снова забывала все обиды и отдавалась ему вся без остатка. И в эти мгновения понимала, что, когда мы расстанемся, мне этого будет не хватать. И сможет ли кто-то другой его заменить неизвестно. Разве можно испытывать одни и те же чувства к разным мужчинам? Казалось, что нет.

Когда я вернулась домой, Жерар был встревожен и даже возмущен. Часы показывали девять, и он считал, что никакая работа не стоит того, чтобы проводить за ней двенадцать часов.

– Лера, а как ты устроишь личную жизнь, если все время на работе?

Мы прошли в зал, и оба плюхнулись на диван. Новенький, жёсткий и очень удобный. Жерар его оценил и спал на нем, как младенец. Спокойные зеленые тона обоев тоже действовали на него расслабляюще и даже вдохновили на новую картину.

Это был обеденный стол, изобилующий яствами, и особенно хорошо у него получилось изобразить рыбу на вытянутом блюде.

– Жерар, мне сейчас не до личной жизни, – и шутливо добавила: – моя задача устроить ее тебе. Ты все-таки старше меня.

– Не смешно.

– Не переживай, мне оплачивают переработку.

– И все равно, они не имеют права.

– Не злись. Мне дали отпуск, и через две недели мы поедем в Питер. Сейчас зайду на сайт авиакомпании и куплю билеты.

– Вот это хорошая новость. Хоть отдохнешь от этой работы.

А на следующий день Жерар нашел мои противозачаточные таблетки и устроил допрос.

– Что это? – начал он с порога.

– Таблетки, – спокойно ответила я, пытаясь забрать у него упаковку.

– Ты болеешь? – поднимая руку вверх, чтобы я не достала, спросил он.

– Нет.

– Тогда зачем они? Они начатые. И что означают дни недели? Их надо постоянно пить?

– Жерар, отдай, пожалуйста.

– Ответь мне.

Я не спеша разделась и прошла на кухню. Жерар следовал за мной и всем видом выражал желание услышать ответ.

– Это назначил гинеколог. Для регулировки цикла.

Я налила в стакан воды и сделала несколько глотков.

– Что это значит? У тебя какие-то проблемы?

– Ничего страшного, небольшие кисты и из-за этого цикл был как попало.

Я не знала, может ли то, о чем я говорила быть правдой, но Жерару ведь об этом тоже ничего неизвестно, и я воспользовалась его непросвещенностью.

– И как долго их надо пить?

– Постоянно, – пока в отношениях и не решу забеременеть, но этого я не добавила.

– Они не вызывают… зависимости?

– Нет, Жерар.

– Точно?

– Точно, Жерар. Не беспокойся.

– А если их не пить? Может все у тебя там восстановилось? Знаешь, лишние таблетки организму не на пользу.

– Мне приятны твои переживания, но врач пока их не отменяла. Отдай, пожалуйста.

– Хорошо, но ты мне дай инструкцию к ним, я почитаю.

И я согласилась. Сопротивление вызвало бы его подозрения, а я всячески хотела их избежать.

Жерар вернул мне таблетки, и стал читать инструкцию, которую я ему протянула. Он выпучил глаза, когда увидел, какая она длинная. И я понадеялась, что он не захочет читать так много, но он нашел для себя знакомые слова и начал чтение с них. С показаний к применению.

– Пероральная контрацепция, – прочитал он. – Что? Контрацепция? Как презерватив, что ли?

– Вроде того.

– Подожди, так это противозачаточные таблетки?

– Ну да. Иногда их назначают с целью регулировки цикла, а не как средство контрацепции.

– Погоди, – все больше напрягаясь в лице, сказал Жерар, опускаясь на стул на кухне.

И я поняла, что разговор не будет быстрым. И села рядом с ним.

– Ты хочешь сказать, что, принимая эти таблетки, ты не можешь забеременеть?

– Да, у них такое действие. Но я тебе объяснила, для чего я их пью.

– Но если ты захочешь ребенка, тебе надо перестать их пить, так?

– Разумеется.

– А если они там у тебя все так изменят, что из-за них ты потом не сможешь иметь детей?

– Жерар, врач сказала, что это безопасно, и они не вызывают бесплодие. Их весь мир пьет.

– Весь мир их пьет, а ты перестань. Пусть твой врач поищет другие средства лечения твоих кист.

– Жерар, врач лучше в этом разбирается.

– Или может быть ты мне чего-то не договариваешь? У тебя все-таки кто-то есть? И он сказал тебе их пить?

– Жерар, ну как мне доказать тебе, что это назначение врача и вреда от них нет?

– Покажи мне это назначение.

– Оно в моей карте, а она в женской консультации. Их на руки не дают.

– Сфотографируй тогда.

– Хорошо, но это когда я в следующий раз пойду на прием. А пока я не планировала.

– Придется запланировать.

– Жерар, мне некогда ходить по врачам. У меня все нормально.

– Как ты можешь это знать?

– Не могу. Но я доверяю своему врачу. Но чтобы ты беспокоился меньше, я обещаю, что в следующий визит к ней обязательно попрошу поискать для меня другие средства лечения.

– Хорошо, договорились.

Я поцеловала его и внутренне выдохнула. Как мне показалось, самое страшное осталось позади.

Но я ошибалась.

На следующий вечер я снова была с Романом Викторовичем и вернулась поздно. Жерар не вышел меня встречать, и это меня немного напугало. В памяти еще были свежи воспоминания, когда я вернулась домой, а Жерар лежал в отключке от передозировки. И когда я перестану пугаться и не думать об этом неизвестно.

Он сидел на кухне и немигающим взглядом таращился в какой-то документ. Я поздоровалась с ним, улыбнулась и хотела спросить, что он читает, как вдруг поняла, что за бумаги перед ним, и меня прошиб холодный пот.

Ох, Лера, опыт с найденными таблетками ничему тебя не научил. И ты не удосужилась перепрятать договор подальше от Жерара. Да и когда? Только ночью, когда он спал? Ведь шкаф был в его комнате. Об этом надо было подумать заранее. Но… уже поздно.

Я медленно опустилась на табурет возле Жерара и тихо начала:

– Жерар, я все объясню.

– Что ты объяснишь? – глухим голосом, каким разговаривают на похоронах, спросил Жерар. – Что спала с каким-то мужиком за деньги? Я кстати посмотрел в интернете, кто это. Твой начальник, да?

– Жерар, все не так, как ты думаешь.

– А как?

– Этот договор – это просто шутка. Мы заключили его смеха ради. Ну согласись, там столько глупостей написано. Разве в настоящем договоре об этом пишут?

– Я не знаю, что пишут в договорах. Мне не приходилось их читать.

Я протянула руку к бумагам и попыталась их забрать, но Жерар держал крепко и не позволил.

– Смотри, – с усмешкой сказал он громче, – а вот здесь написано о противозачаточных таблетках. И даже название, как у твоих. Это он тот врач, который их назначил?

– Не совсем. Он только рекомендовал, а я действительно ходила к врачу, и она мне подтвердила, что я могу их принимать.

– В качестве контрацепции? Нет ведь у тебя никаких кист?

– Нет.

– Что бы сказала мама, если бы узнала, до чего ты опустилась, Лера?

Если бы он знал, как часто я сама думала об этом! Но я находила себе оправдание. Я делала это не для себя. Для Жерара.

– Жерарчик, миленький. Все не так, как ты думаешь. Да, он предложил мне деньги, когда я в них нуждалась. Но он ни к чему меня не принуждал. И… все было по обоюдному согласию. И… теперь я его люблю. А этот договор – это просто проформация.

– Что?

– Просто формальность. Мы никогда его и не придерживались.

– Но марафет ты навела. И там тоже депиляцию делаешь? – тыкая мне в пах, спросил Жерар.

– Жерар, не говори со мной таким тоном. Если женщина стала за собой ухаживать, в этом нет ничего пошлого.

Он подскочил с табуретки и отошел к раковине. Кухня была небольшая, и при желании я могла дотянуться до брата рукой.

– А он любит тебя?

Знать бы для чего задан этот вопрос, чтобы понимать, что ответить. Но телепатическими способностями я не обладала, и ход мыслей брата не знала.

– Любит.

– Тогда почему ты от меня скрывала, что у тебя кто-то есть? Он женат? Я не нашел этой информации в интернете.

– Да, – а как еще я могла ответить, чтобы все объяснить?

– Замечательно! Моя сестра мало того, что спит за деньги, так еще и с женатым! Лера, ты с ума сошла?

– Жерар, не нервничай, пожалуйста. Я понимаю, как это ужасно звучит. Но все не так страшно на самом деле.

– Он собирается развестись? – возвращаясь на свой табурет, спросил Жерар, заглядывая в мои глаза.

– Да, он об этом говорил, – солгала я.

Я видела, как Жерар возбудился, и это напомнила мне те времена, когда он легко вспыхивал и убегал из дома за дозой, чтобы потушить в себе раздражение. Врач говорил, что ни в коем случае нельзя допускать таких вспышек и ограждать его от стрессов.

Проклятый договор! Почему я его не уничтожила?

– Тогда чего тянет?

– Жерар, развод не быстрый процесс. У них имущество, компания… Им надо договориться.

– А дети?

– Детей нет.

– Мне кажется, он морочит тебе голову.

– Жерар, не нервничай, пожалуйста.

– Я не нервничаю. Я пытаюсь во всем разобраться.

Он бросил договор на стол, спрятал лицо ладонями, и с надрывом сказал:

– Это я виноват. Я тебя не уберег! И мама наверняка сейчас осуждает меня.

– Жерар, не говори так.

Я придвинулась к нему ближе и погладила по голове. Он развернулся и загреб меня в свои объятья.

– Я завтра же пойду к нему и заставлю его на тебе жениться. И пусть только откажется.

У меня волосы на голове зашевелились, когда я представила себе эту сцену. Ох, как же остановить этот спасительно-губительный марш брата?

– Жерар, пожалуйста, не надо этого делать! Мы разберемся сами.

– Нет, Лера. Он должен понимать, что за тебя есть кому постоять. Тогда он зашевелится быстрее.

– Жерар, умоляю тебя. Не надо. Ты все испортишь.

– Это почему? – отстраняясь от меня, спросил он.

– В компании никто не знает о… нашем романе, и, если ты устроишь разборки, это всплывет наружу. Мы не хотели шумихи.

– Да он дурачит тебя, Лера, а ты и ведешься на развод.

– Нет, Жерар. Успокойся, пожалуйста. Тебе нельзя нервничать. Позволь мне самой поговорить с Романом Викторовичем и попросить его ускориться.

– Пригласи его к нам. Если не хочешь, чтобы я сам к нему шел, пусть он придет. Как нормальный мужик заявит о своих намерениях и попросит твоей руки.

– Сейчас он, наверное, не сможет, Жерар, у него много работы. Конец года, как можно больше объектов хотят закрыть. Ты же видишь, как поздно я прихожу. Давай, мы вернемся с Питера, там и Новый год не за горами. Вот тогда и встретитесь, хорошо?

– Только не говори, что сегодня ты пришла с работы! У тебя вон засос на шее. Вчера его не было.

Инстинктивно я потянулась левой рукой к шее.

– Даже знаешь, где он, – заметил брат.

– Жерар, давай, прекратим этот разговор. Я устала и хотела лечь спать пораньше. Завтра снова тяжелый день. И скорее всего я опять задержусь.

– Лера, я не смогу спать, зная, что моя сестра спит с женатым мужиком за деньги. Давай ты возьмешь кредит и вернешь ему все до копейки.

– Жерар! А как мы будем жить? Нам еще тебе операцию делать! Тоже в кредит. Мы не потянем.

– Я так не могу, Лера. Я чувствую себя виноватым.

Он снова обнял меня и зарыдал. Как маленький мальчик, который столкнулся с трудностями, и не знает, как их преодолеть. И я тоже зарыдала. Потому что не знала, как ему помочь. Я хотела, как лучше. А лучше, наверное, не наш случай.

Когда мы успокоились, я погладила Жерара по обросшей щеке и нежно сказала:

– Жерар, пожалуйста, пообещай, что не станешь ничего предпринимать для встречи с Романом Викторовичем. Я сама вас познакомлю, когда мы вернемся.

– Ты всегда его называешь по имени и отчеству?

– Мне так привычнее. И удобнее. Чтобы не ошибиться.

– Хорошо. Я подожду.

– И не думай обо мне плохо. Все, что я делала, я делала ради тебя. Разве ты не сделал бы то же самое для меня?

– Сделал бы.

– Вот видишь.

– Почему ты снова не попросишь у него деньги на мое лечение, а берешь кредит?

– Он сейчас помогает другому человеку, дал ему большие деньги, и свободных у него нет. Но он обещал, что поможет мне вернуть кредит, как только у него появится такая возможность. Поэтому не переживай. Все будет хорошо.

Кажется, Жерар успокоился и поверил мне. И мы легли спать. Но на всякий случай я дала ему лекарство, которое рекомендовал врач для крепкого сна.

Через день Роман Викторович снова прислал сообщение, и я впервые за все время возмутилась. Да сколько можно? В третий раз за неделю? Он словно знал, что меня дома ждут и нарочно провоцировал Жерара на скандал.

Пока я добиралась до квартиры, я позвонила Жерару и предупредила, что снова задерживаюсь. Но напомнила ему, что завтра выходной день, и обязательно проведу его вместе с ним. Он, конечно, поворчал, проявив недоверие к причине моей задержки, но раздражение не проявил и просил долго не засиживаться.

Романа Викторовича снова пришлось ждать. Я пробовала занять себя рисунками, взялась за портрет Артема, но от напряжения ничего не выходило, и, разорвав все в клочья, выбросила в урну.

В семь часов от Жерара пришло первое сообщение, в котором он интересовался, вышла ли я с работы. Я ответила, что осталось совсем чуть-чуть, и я закончу. Через полчаса, он написал снова и задал тот же вопрос. Я набила на дисплее, что выхожу из офиса, и действительно собралась уходить.

К черту все! Я не обязана ждать Храмцова, когда он опаздывает. Я и так делала это слишком часто. Пора бы ему понять, что я тоже личность, а он не центр вселенной. Он знает, что я готова уйти, и если хочет меня удержать, то пусть сам под меня подстраивается. А с меня хватит!

Я вышла в прихожую, стала поспешно одеваться, и вдруг в замке провернулся ключ, и на пороге показался Храмцов. Он удивленно окинул меня взглядом с головы до ног. На мне уже было пальто и одной ногой я находилась в сапоге.

– Роман Викторович, я больше не могла ждать. Мне нужно срочно уйти. Давайте перенесем на другой раз.

– Что-то случилось? – встревожился он, бросая ключи на тумбу, и скидывая с себя полупальто.

– Нет, мне просто надо вернуться домой. Меня ждет брат, я обещала ему к восьми быть дома.

– Тот самый брат, который старше тебя?

– Да, он у меня один.

Роман Викторович подошел ко мне и стал расстегивать пуговицы на моем пальто.

– Это смешно, Лера. Пять месяцев он ждал, а сегодня не может?

– Его не было. А сейчас вернулся. Мне надо к нему.

Храмцов, не слушая меня, продолжал раздевать меня.

– Роман Викторович, что вы делаете? Мне надо идти.

Я вцепилась в его руки и попыталась его остановить. Но пальто уже полетело на пол.

– Не сейчас.

Он обнял меня и приник к моим губам. И я поняла, что проиграла.

Через час Храмцов вез меня домой.

На телефоне было несколько пропущенных звонков от Жерара. Я не стала ему перезванивать, а написала сообщение, что уже в пути. Попала в пробку.

В ответ он снова мне позвонил.

– Лера, какая к черту пробка в восемь вечера? – первое, что сказал Жерар.

– Наверное, какая-то авария, – наклоняя голову как можно ниже, словно в таком положении Храмцов мог меня не услышать, сказала я. – Что ты мне предлагаешь, пойти пешком?

– Почему ты мне не отвечала? Ты снова меня обманываешь? Ты с ним?

– Жора, давай я доберусь до дома, и мы поговорим. В автобусе неудобно говорить. Потерпи, я почти доехала.

– Жора? Когда я для тебя стал Жорой?

– Извини, я больше не могу говорить. Жди, я скоро буду.

Я отключила телефон. После этого подняла голову и посмотрела в зеркало заднего вида. Храмов следил за дорогой, но почувствовал мой взгляд, и перевел глаза в зеркало.

– Он знает о нас? – и объяснился: – Извини, твой брат говорил слишком эмоционально, я все слышал.

– Знает. Он нашел договор.

По глазам я поняла, что он усмехнулся.

– И теперь жаждет набить мне морду?

Я отвернула голову к окну и промолчала. Но потом решила, что раз мы заговорили о договоре, то надо бы продолжить тему. И пока он на расстоянии и не может до меня дотронуться, самое время расставить точки над i.

– Роман Викторович, – снова устремляя взгляд в зеркало, сказала я, – на днях я перечитала договор. В нем нет речи ни о каком продлении его действия из-за больничного или отпуска.

Шеф быстро стрельнул в меня взглядом и вновь направил его на дорогу.

– Нет? – как бы удивляясь, сказал он. – Странно. Я считал, я его добавил.

Что это было? Блеф? Он думал, я не буду перечитывать договор? Зачем он это придумал? Неужели и правда не хочет меня отпускать и ищет повод, чтобы удержать?

– Роман Викторович, тогда я думаю нам…

– Лера, – перебивает он, – поезжай в отпуск, отдохни. А потом приедешь, и мы поговорим.

Он как будто бы догадался, что я хочу прекратить наши отношения, и я услышала в его голосе решимость это предотвратить. Но по-прежнему не понимала, почему.

Но неожиданно мелькнула дерзкая мысль, и сердце быстрее застучало в груди. А если он влюбился в меня и хочет развестись? И все его приступы ревности, и последние встречи с поцелуями словно бы подтверждали ее.

Но я быстро отринула это предположение. Сомнительно, чтобы из всей вереницы его женщин, я оказалась особенной, и он захотел все бросить ради меня. Нет, он не тот человек. И я не особенная.

И по итогу я признала его маньяком, которому нравится чувствовать надо мной власть и упиваться ее плодами. Только этим все и объясняется.

Я не ответила ему, и остаток пути мы проехали молча.

Жерар сидел в зале и смотрел телевизор. Или создавал видимость просмотра. Он проигнорировал мое приветствие и даже не поднял на меня глаза, когда я вошла.

На мольберте был новый рисунок, и он немного меня обеспокоил. Грозовое небо, дождь и слякоть. И одна одинокая фигура, бредущая по этой непогоде в невидимую даль. Мужская. Что он хотел этим сказать?

Я села около Жерара на диван и прижалась к его плечу.

– Ты обиделся? Прости меня.

– С чего мне обижаться? Ты взрослая девушка, и сама знаешь, как тебе жить.

– Давай уедем, Жерар, – неожиданно – даже для самой себя – сказала я.

Он перевел на меня удивленный взгляд.

– Не понял. В каком плане? Мы и так едем в Питер на лечение.

– Нет, я не об этом. Насовсем. В другой город.

Жерар отклонился, сдвинул брови и еще внимательнее воззрился на меня.

– Все равно не понимаю, – сказал он.

– Давай продадим здесь квартиру и начнем все с начала в другом городе. Ты и я, вдвоем.

– И куда ты хочешь уехать?

– В тот же самый Питер, например. Пока ты будешь лечиться, я бы могла присмотреть для нас жилье. Где-нибудь на окраине, где нам хватит денег на покупку.

– И тебе не жалко здесь все оставить?

– А что мы тут оставим? Только могилы родных. Но мы сможем сюда приезжать, когда будет такая возможность. Что нас еще здесь держит?

– А как же твой Роман Викторович?

Я откинулась на диван и уставилась в телевизор. Но не видела, что там показывали.

– Он не мой, Жерар. И никогда не будет моим. Он не собирается разводиться. Я все придумала, чтобы успокоить тебя. Я не смогу прекратить эту связь, если останусь здесь. Когда он рядом, я становлюсь сама не своя. Я хочу уехать. – Жерар прижал меня к себе, и невольно слезы покатились из моих глаз. – Нам обоим будет лучше начать все заново на новом месте. Никаких воспоминаний, никаких соблазнов, все с чистого листа. Там мы поступим в какие-нибудь учебные заведения, там будем работать. И у нас будет свое жилье.

– Если ты так хочешь, я согласен. Мне здесь терять нечего.

Он погладил меня по голове, и мне стало так уютно и тепло в его объятьях, как не было уже давно. Как хорошо, что он у меня есть, и есть возможность не чувствовать себя одинокой и никому не нужной. Вместе мы со всем справимся.

– Что ты рисовал, Жерар? – шмыгая носом, спросила я.

– Да так, смотрел кино, и набросал оттуда сцену. Чуточку от себя добавил.

– Молнии?

– Как ты догадалась?

– По тому настроению, каким ты меня отчитывал по телефону.

– Я переживаю за тебя. И мне стыдно, что вместо того, чтобы как старшему брату заботиться о тебе, я сам стал для тебя обузой и толкнул на эту порочную связь.

– Не говори так, Жерар. Ты не был обузой. Ты мой брат, и я не могла поступить иначе.

– Спасибо тебе, сестренка. Я этого никогда не забуду.

В воскресение я позвонила Артему и попросила его отвезти меня на кладбище. Оно находилось в стороне от города и добраться до мест захоронения родителей и бабушки без машины довольно затруднительно. Можно, конечно, и на такси, но тогда бы пришлось платить за ожидание, потому что обратное такси «в городе мертвых» тебя просто не найдет.

Жерар не понимал моего желания ехать на кладбище посреди зимы. Тем более не в поминальный день, а день рождения, который после смерти потерял свой смысл. Но я все равно хотела навестить могилы, потому что в свете принятого нами решения о переезде, следующее выезд к родным случится не скоро.

Кроме того, Жерар заподозрил, что кладбище лишь прикрытие, и на самом деле я собираюсь снова встретиться со своим шефом. И чтобы его в этом переубедить я стала настаивать на том, чтобы он поехал со мной. Но он отказался, и я поехала одна.

По дороге мы разговаривали с Артемом о его маме, которая находилась в немецкой клинике и проходила дополнительные обследования. Немецкая сторона приняла ее радушно, весь персонал был с ней приветлив и обходителен, и она как будто бы стала чувствовать себя лучше. Рядом с ней находилась сестра Артема, и она подтверждала положительное влияние климата клиники на здоровье мамы. Эти новости порадовали меня, и я поверила, что у мамы Артема есть будущее.

Когда мы добрались до места, я просила Артема оставаться в машине. Мои родные были похоронены в одном месте, и я хотела побыть с ними наедине. Но он, заметив, как запорошило снегом могилы, все-таки вызвался помочь мне их расчистить. Он взял из машины щетку, которой чистил машину после снегопада, и принялся ею смахивать снег с крестов.

А я стала обрывать торчащую их-под снега траву. Благо, что была в рукавицах и руки не ранились.

Вместе с тем я рассказала Артему, как так получилось, что родители и бабушка оказались похороненными в одном месте. Это решение приняла бабушка. Когда родители погибли, она сразу сказала, чтобы ее похоронили рядом с сыном и невесткой и выкупила семейное захоронение. Она думала, что сможет поставить им памятники, но так и не смогла накопить деньги на благоустройство могил. А потом и сама легла рядом.

– Данилова Жаклин? – Прочитал Артем с ударением на имени табличку под фотографией, когда очистил один из крестов.

– Да, это моя мама.

– Красивая. Ты на нее очень похожа.

– Спасибо. Это огромный комплимент. Потому что на самом деле мама была гораздо красивее, чем на этом фото. Я и в половину не так хороша, как она.

– Ты не права.

– Сегодня бы ей исполнилось пятьдесят лет, – желая сменить тему, сказала я.

– Да, я вижу. У нее нет отчества.

Я подошла к кресту с другой стороны и протерла ее мокрую фотографию рукавицей.

– Мама была француженкой, у них нет отчеств.

– Француженкой? – с выражением лица человека, сделавшего сенсационное открытие, переспросил Артем. – Как же она оказалась здесь – в Сибири?

– Она вышла замуж за моего папу.

И я рассказала Артему историю их любви. Он слушал, раскрыв рот от удивления, и поражался, как многим человек может пожертвовать ради любви. Он думал, так бывает только в кино.

– Так вот откуда у тебя знание французского языка.

– Да, Артем, от мамы. Она говорила с нами на двух языках. Русским она владела хуже, но училась ему вместе с нами. И перед смертью знала его довольно хорошо. Слышался легкий акцент, но он только украшал ее речь, делал ее нежнее.

Я прошла на лавочку, почистила ее и села.

– А ему ты говорила, кто твоя мама?

Я поняла, о ком речь и не стала уточнять.

– Нет. Я сказала ему, что она была учителем французского языка.

– Почему, Лера? – присаживаясь рядом, спросила Артем.

Подул холодный ветер, и я втянула шею за воротник. Артем и виду не подал, что ему холодно, хотя одет был сравнительно легче меня. На нем были джинсы, кеды, возможно зимние, и черный пуховик. Шапки на нем не было, вместе нее он набросил на голову капюшон. Я протянула к нему руку в рукавице и свела под его подбородком две стороны капюшона. Чтобы не поддувало внутрь. И, улыбнувшись, спросила:

– Что бы это изменило? Я бы стала для него привлекательнее, будучи наполовину француженкой? И тогда бы меня не пришлось стыдиться?

Я невесело посмеялась.

– Причем здесь это? – возмутился Артем. – Он же совсем ничего о тебе не знает – ни о том, кто твои родители, ни о том, что ты умеешь рисовать. Он бы мог помочь тебе отучиться в университете и перевестись на другую должность. Ты бы смогла работать у него архитектором.

– Я не хочу быть архитектором, я хочу быть дизайнером.

– Да какая разница! В его компании ты могла бы быть и дизайнером.

– Артем, у него нет дизайнеров. Дизайном занимается сторонняя организация, с которой он сотрудничает.

– Лера, я не понимаю ваших отношений.

– И не надо понимать. Они исчерпали себя. Мы уезжаем, Артем. Я и Жерар.

– На лечение?

– Да. И не только. Мы решили переехать в другой город.

Артем перестал моргать и уставился на меня во все глаза.

– Насовсем? – с испугом спросил он.

– Скорее всего.

– А… – начал он и осекся, окинул взглядом все могилы и продолжил: – как же это?

– Возможно, я вернусь. Когда-нибудь. Надо будет поставить хотя бы памятники, оградку. Это обязательно. Хотелось бы еще выложить здесь плитку, чтобы травой не зарастало летом, но это уже по возможности. Мне стыдно, что мы до сих пор этого не сделали. Но это стоит больших денег, а свободных пока нет.

Артем взял мою руку, удерживающую его капюшон и сжал ее.

– А как же Роман Викторович? Он уже знает?

– Нет. Я скажу ему на следующей неделе. Я напишу заявление на увольнение, и из отпуска уже не выйду.

– Но ты говорила, что любишь его.

– Артем, он женат. И ни я, ни мой брат никогда не примем этих отношений. Да, я была с ним, но только потому что мне были нужны деньги. Иначе бы я никогда не согласилась на эту связь.

– Но зачем уезжать?

– Это единственный выход, чтобы порвать с ним. По-другому у меня не получится.

Я поднялась и высвободила свою руку из рук Артема.

– Иди, пожалуйста, в машину, – сказала я. – Не мерзни. Я немного поговорю с ними и вернусь.

На обратном пути Артем молчал, и мне отчего-то тоже не хотелось говорить. Наверное, потому что я боялась снова вернуться к разговору о Храмцове, и Артем приведет какие-нибудь доводы, которые заставят меня передумать.

Я еще не знала, как скажу об увольнении Роману Викторовичу, хватит ли у меня твердости, и поэтому чаще напоминала себе, что он «женат и разводиться не собирается». И что «дети ему не нужны». А я не мыслю отношений без брака и без детей. Пусть это кому-то кажется старомодным, но меня воспитали так. И на меньшее я не согласна.

Я вышла из машины и собиралась идти домой, когда следом выскочил Артем и окликнул меня.

– Лера, подожди.

Я остановилась и обернулась к нему:

– Прости, я даже не поблагодарила тебя. Спасибо, что свозил меня на кладбище.

– Я не за этим вышел. Лера, – он подошел ко мне ближе и взял мои руки в свои, – не уезжай насовсем. Помнишь, ты ведь обещала, что мы будем друзьями?

– Помню. Но друзьями можно быть и на расстоянии.

– Да, но это совсем не то.

Артем поглаживал большими пальцами кисти моих рук, и невольно я подняла голову вверх, словно проверяя, не наблюдает ли Жерар эту сцену. Мы находились в видимости наших окон, и приди в голову брату в этот момент посмотреть вниз, он был бы весьма удивлен увиденным. Но я ничего не разглядела за шторами ни в комнате, ни на кухне, и снова обратилась взгляд на Шведова.

– Не то, но другого пока не будет.

– Лера, я люблю тебя. И хочу, чтобы мы были вместе.

– Артем…

– Погоди, дай сначала я скажу. Я понимаю, ты меня не любишь. Ты любишь его. Но я готов дать тебе время прийти в себя после отношений с ним. Только бы знать, что ты вернешься, и у меня появится шанс быть с тобой.

Он замолчал и с надеждой посмотрел в самую глубь моих глаз. И видимо ждал ответа. А у меня в голове крутилась только одна безумная мысль, которая рвала меня на части. Как бы счастлива я была, если бы эти слова сказал он. Но он их не скажет. И оттого почувствовала себя еще сквернее. Потому что делала несчастным другого.

– Артем, не надо меня ждать. Я могу не вернуться. Тебе надо найти девушку, которая полюбит тебя, и которую полюбишь ты. Ты хороший. И странно, что до сих пор один. Но я уверена, что такая девушка существует. Дождись ее. А меня не надо. И потом, у тебя мама. Тебе надо поднять ее на ноги. Без Храмцова это будет тяжело сделать. Думай прежде всего об этом.

Я пожала его руку в ответ и высвободилась из его ладоней.

И в этот момент из подъезда вылетает мой брат в наспех наброшенной куртке, в домашних тапках и прямиком устремляется к нам. Я не успеваю понять его намерений, как он со всех маху врезает Артему по лицу кулаком.

– Оставь в покое мою сестру! Подонок! Иди к своей жене, а сюда дорогу забудь.

Артем, не ожидая такого натиска, летит в сторону, но удерживается на ногах, хоть и скользит на снегу. А я выпучиваю глаза и после секундного шока хватаю Жерара за руку, который собирается отвесить Шведову еще один удар, и начинаю кричать:

– Жерар! Прекрати! Это Артем!

– Какой еще Артем? Что ты из меня дурака делаешь? Я же видел, как он тебя за руку держал.

– Жерар! Нет! Я тебе говорила, что еду на кладбище с водителем. Его зовут Артем.

Шведов приложил руку к носу и с опаской поглядывал на Жерара, сжимавшего кулаки.

– Приятно познакомиться, Жерар, я Артем, – протягивая руку, сказал Шведов. – Водитель того, кому, видимо, предназначался этот удар. Давно мечтал с вами познакомиться.

Жерар перестал гневаться, и переводил виноватый взгляд с Артема на меня.

– Простите, обознался, – отвечая на рукопожатие, сказал брат.

– Да ничего, понимаю.

Из его носа бежала кровь, и он тщетно пытался остановить ее рукой. Я полезла в сумку и по карманам в надежде найти в них какой-нибудь платок, но его не оказалось.

– Артем, тебе надо умыться, – сказала я, подходя к Шведову, – пойдем к нам.

– Да ладно, ничего страшного. Сейчас все пройдет.

– Лера права, Артем, – вступился Жерар. – Давайте поднимемся. Чай попьете, мне так неловко…

– Жерар, иди домой, а то простудишься. И ты, Артем, пошли, не упрямься.

Вместе мы зашли в дом. Артем, придерживая нос, все же нашел возможность оглядеться вокруг и заметил на стенах картины. Он спросил, чьи они, и я ответила, что это рисунки Жерара. «У вас семья талантов», – подытожил Артем, но в глазах его я видела продолжение: «А он ничего об этом не знает».

Я проводила его до ванной, где он умылся и, убедившись, что кровь остановилась, вышел в коридор. Мы уговорили Артема остаться на обед, и даже накрыли стол в зале, потому что на маленькой кухне втроем пришлось бы тесно.

Жерару было любопытно узнать, кто такой Артем, и он нескромно задавал ему самые разнообразные вопросы, начиная с того, не женат ли он, и почему держал меня за руки и, заканчивая тем, какая у него зарплата и есть ли жилая площадь. Я поняла, в каком направлении работали мысли брата, и пыталась обратить их в шутку. К счастью, Артем не стал говорить Жерару о своих чувствах ко мне, прикрывшись лишь дружеским расположением, и за это я была ему благодарна. Меньше всего мне хотелось, чтобы на меня оказывали давление.

Когда Жерар отлучился из комнаты, я поспешила извиниться перед Артемом за допрос, учиненный братом, и призвала его к пониманию. Конечно, он все понял. Поведение Жерара было ему знакомо, потому что он сам когда-то устраивал подобный допрос своему зятю.

– Лера, это тоже твой брат рисовал? – указывая на картину на стене, спросил Артем.

Это был мой портрет на ромашковой поле, который Жерар подарил мне в этом году на день рождения.

– Да.

– Подари мне его.

– Это вообще-то подарок.

– Он нарисует тебе еще. А мне останется память о тебе.

Артем смотрел на меня таким умоляющим взглядом, что я не выдержала и согласилась.

– Я могу подарить тебе и свои рисунки. Те, что на квартире. Я не знаю, вернусь ли туда, но могу дать тебе ключи, чтобы ты съездил и забрал их. Мне они ни к чему, с собой я их не повезу. Пусть останутся у тебя. Вдруг я когда-нибудь вернусь и захочу узнать, с чего все начиналось. Будет любопытно посмотреть свои первые эскизы. Ты сохранишь их?

– Конечно, если ты хочешь. А портрет Романа Викторовича сохранить?

– Как хочешь. Можешь порвать.

– О, нет, пожалуй, сохраню.

– К сожалению, я так и не нарисовала тебя. Не было вдохновения. Но у меня есть твоя фотография. Попробую рисовать по ней. И если получится, вышлю тебе.

– Что ты вышлешь? – спросил Жерар, который вернулся в комнату.

Я объяснила ему, о чем речь, и мы продолжили наш дружеский обед.

Каждый новый день я собиралась написать заявление и предъявить его Храмцову, и каждый раз не решалась. Я боялась, что он найдет какой-нибудь повод, чтобы не отпустить меня или придумает какое-нибудь наказание, или еще что-нибудь, что заставит меня передумать. И я тянула до последнего.

Даже очередная вспышка его ревности не пересилила меня взять бумагу и настрочить короткий текст.

Что за вспышка? В приемную зашел новый сотрудник из сметного отдела. Большой любитель кофе. Ему сказали, что его можно сделать в кофемашине, и под этим предлогом он заявился в приемную.

Я отвлеклась от работы и быстро запустила ему кофемашину, а между тем Иван, так он представился, пустился со мной в разговоры. Ему было интересно, как меня зовут, как давно я здесь работаю, нравится ли мне компания и так далее и тому подобное.

И когда я отвечала на все его вопросы, из кабинета вышел Роман Викторович и, заметив мою широкую улыбку и даже легкий смех, так не по-доброму покосился на новичка, что лучше бы тому провалиться на месте, чем продолжать расточать мне ответные улыбки и комплименты.

– Молодой человек, вы кто? – спросил Храмцов.

– Я Иван Курочкин. Из сметного отдела.

– Вот и идите в сметный отдел. Рабочий день только начался.

– Да, конечно, – улыбка вмиг сползла с губ новичка, и, указывая на кофе, он добавил, обращаясь ко мне: – Я попозже зайду.

Когда он вышел, шеф пригвоздил меня своим взглядом и холодно спросил:

– Что он здесь делал?

– Ему сказали, что здесь есть кофе, – и, желая смягчить обстановку, и сменить тему, я спросила: – Вы что-то хотели? Я почти закончила с протоколом.

– Я бы хотел, чтобы в рабочее время ты работала, а не любезничала, с кем не попадя. И вообще пора прекратить хождение за кофе. Я брал кофемашину для приемной, а не для каждого пройдохи.

– Как скажите.

В тот же день он захотел со мною встретиться, и я ждала, что он накажет меня, и была готова, чтобы сказать ему об увольнении. Но мои опасения оказались напрасными, и я снова не смогла поставить жирную точку в наших отношениях.

А время шло, и чем ближе была пятница, тем тяжелее становилось на душе. Я готовила подлость накануне своего отпуска, и чувствовала языки пламени костра, на котором гореть мне всю оставшуюся жизнь. За то, что не предупредила его заранее и трусливо ждала последнего дня.

И вот этот день настал. Дрожащей рукой написала заявление и вошла к нему в первой половине дня.

– Лера, сегодня надо будет задержаться. Ввести Кудрявцеву в курс дела и по возможности оставить как можно меньше… Что это?

Я дошла до его стола и опустила перед ним заявление. Мои руки продолжали дрожать и, наверное, он это заметил. Он пробежал глазами по бумаге и резко поднял их на меня.

– Что это? – с ноткой раздражения повторил он.

– Я ухожу, Роман Викторович. Простите, что говорю вам об этом только сегодня.

– Мне кажется, мы договаривались подождать до твоего возращения.

– Мы не договаривались, – как можно тверже сказала я.

Я вцепилась в спинку стула, который оказался рядом со мной, и слушала стук своего сердца в ушах. И молилась только об одном. Чтобы не упасть.

Мы смотрели друг другу в глаза, и я, как и прежде, не понимала, что выражал его взгляд. Обиду? Злость? Ненависть? Отчаяние? Что? Только холод и лед в его глазах.

В этот момент дверь в кабинет открылась, и вошел Аксенов. Его взгляд оставался в приемной, и первые его слова окончательно убедили меня, что я приняла верное решение:

– Ром, а где твоя шалава ходит?

И тут он обернул голову к нам и добавил:

– Ах, она тут.

Меня всю затрясло, и единственное, что я смогла сделать, это выбежать из кабинета и бегом понестись в уборную. Мне надо было остаться одной и никого не видеть. И чтобы никто не видел меня.

Я заперлась в одной из кабинок и беззвучно прорыдала около двадцати минут. Кто-то входил и выходил, я слышала какие-то разговоры, но сама никак не выдавала своего присутствия. Ко мне несколько раз ломились, кто-то решил, что сломался замок в моей кабинке, и надо бы вызвать рабочего, но я знала, что палец о палец никто не стукнет, чтобы это реализовать.

Еще пять минут я просидела взаперти, давая возможность лицу обрести нормальный здоровый вид, и только потом вернулась в приемную.

Заявление лежало на моем столе.

Подписанное.

И я поняла. Это конец.