Кто такая Даша?

Глава пятая

Через час раздался звонок в квартиру. Я лежала в кровати и пустым взглядом смотрела в окно. Мое тело ныло и до сих пор чувствовало, как грубо с ним обходились. Я слышала трель, но не хотела вставать. Если это Храмцов, у него должен быть ключ. А никто другой и не мог сюда прийти.

Зазвонил телефон. В который раз.

Слышать я тоже никого не хотела.

Я умерла, меня нет, оставьте меня в покое.

– Лера! – услышала я из-за входной двери и стук по ней кулаком. – Открой, Лера!

Я вздрогнула. Артем! Что он здесь делает? Что-то с Романом Викторовичем?

И ноги сами понесли меня к дверям.

Я открыла ее в тот самый момент, когда в коридоре показалась соседка и стала ругаться на Артема за шум в столь поздний час.

– Простите, я не хотел.

Он заметил, что я открыла дверь и встревоженно посмотрел на меня. Он все также был в костюме и при галстуке.

– Лера, ты почему на звонки не отвечаешь?

Мне пришлось запустить его в квартиру, чтобы и дальше не тревожить соседей.

– Что случилось? – зажигая свет в прихожей, спросила я. – Почему ты приехал?

Как будто только сейчас разглядев меня, Артем смущенно забегал глазами. На мне была белая шелковая сорочка на тонких бретелях с кружевной вставкой на груди, которая совсем не скрывала всех прелестей. Я быстро схватила с крючка плащ и накинула сверху.

– Прости… Ты не отвечала на звонки, и я стал беспокоиться.

– С Романом Викторовичем все нормально?

– Я отвез его домой. Он был таким… раздраженным, когда вышел от тебя, и я не знал, что и думать.

Артем стал вглядываться в мое лицо, словно пытаясь считать хранящуюся на нем информацию. И наверняка заметил мои красные заплаканные глаза. И вместо того, чтобы порадоваться его тревоге обо мне, я ощутила укол в сердце. Кому-то оказывается было дело до меня, но только не тому, кому бы мне хотелось.

– Артем поезжай домой, – плотнее кутаясь в плащ, сказала я.

– Да, конечно, я только хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

– Со мной все в порядке. Иди.

Он с сомнением повернулся к дверям, но потом снова развернулся и взволнованно спросил:

– Может быть тебе сейчас лучше не оставаться одной?

– Нет, Артем. Как раз сейчас я очень хочу побыть одна. Ты не переживай, завтра я буду в норме.

– За тобой приехать?

– Нет, я сама.

Я сделала пару шагов к дверям и открыла замок.

– Что случилось? – не унимался Артем. – Сделка же состоялась?

– Да.

– Тогда чем он остался недоволен?

– Артем, прошу тебя уходи и не мучай меня. Мне и французов хватило.

– Погоди! – осенило Шведова. – Он приревновал тебя к кому-то из французов?

Я отвела глаза.

– Иди, Артем. Еще не хватало, чтобы ты из-за меня пострадал.

И это правда. Что такое мои проблемы на фоне тех, что пришлись на долю Шведова? Ему остаться без денег никак нельзя.

Я открыла дверь и отошла в сторону.

– Доброй ночи.

– Доброй ночи, – повторил Артем. – Я уверен, он извинится. Что бы он ни сделал.

Я промолчала. Артем вышел, я закрыла за ним дверь.

Следующие три дня Храмцова я не видела. Я нашла ему нового переводчика, и она приехала сразу на место встречи.

За это время я нашла в себе силы восстановиться и взбодриться. И было от чего. Работы действительно оказалось невпроворот, и я гнала из приемной любого, кто приходил посплетничать.

Ведь всем хотелось знать, как прошла встреча с французами, что подавали на ужин, и как так вышло, что я владею французским языком. А еще всех женщин интересовало, женаты ли французы и, если нет, не планируют ли они найти себе невест в России?

И когда я заперлась в приемной, вопросы посыпались в почту и на телефон. Причем сначала спрашивали меня по делу, а потом переходили на волнующую их тему. И в конце концов я стала говорить, что французы женаты, на ужин подавали жареных лягушек, а французский меня подвел и большую часть вечера переводила переводчица французской стороны. Это помогло и от меня с вопросами отстали.

На четвертый день появился шеф. Я готовила кофе, когда, еще не видя его, ощутила аромат его парфюма в приемной.

– Кофе? – не глядя на него, спросила я.

– Да, и покрепче. Без сливок.

– Хорошо, через десять минут будет готов. Что-то еще подать?

Он молчал и мне пришлось повернуть к нему голову, чтобы понять, чем вызвано это молчание. Роман Викторович стоял около дверей в свой кабинет, держался за ручку и смотрел на меня напряженным взглядом. Что за ним скрывалось? Хотел ли он извиниться? Думал ли как еще меня наказать или что-то еще? Я не понимала этого мужчину, и, наверное, никогда уже не пойму.

– Нет, только кофе. И позвони Кудрявцевой. Пусть придет ко мне в конце рабочего дня.

– Хорошо, – сказала я чужим голосом и отвернулась к кофемашине.

Нет, он наказал меня недостаточно. Но может оно и к лучшему. Пусть уж лучше он удовлетворяет себя с ней, чем истязает меня. Время ведь от этого не остановится, и полтора месяца пройдут быстрее. А потом я уйду, и начну новую жизнь.

Без него.

И все забуду.

Обязательно.

Позднее я позвонила Марине Юрьевне и передала ей слова Храмцова. Я не видела ее, но по голосу определила, как она встрепенулась и обрадовалась приглашению.

– Что нужно взять с собой? – спросила она взволнованно.

Грудь, задницу и здоровые голосовые связки, – подумала я, а вслух сказала:

– Все, что обычно с собой берете на совещание.

И в назначенный час она предстала передо мной в лучшем виде. Да, все при ней.

И я снова занялась самоуничижением.

Странно, что Храмцов так долго отказывался от ее аппетитных форм. Но видимо его помутнение рассудка закончилось после первого бокала французского вина и все вернулось на круги своя.

Кудрявцева вошла к нему в кабинет, и щелкнул замок.

Я ведь знала, что так будет. Но на деле оказалась к этому не готова.

Работать я уже не могла.

А когда из кабинета стали доносится вполне определенные звуки, я не выдержала, отключила всю технику и, не доделав работу, торопливо вышла из приемной.

К черту все! Пусть он уволит меня, но я не буду слушать как он совокупляется с другой. Мерзавец! Ненавижу его! Ненавижу!

Я не помню, как оказалась на улице. Кажется, я воспользовалась лестницей, а не лифтом. Ждать его не было мочи. Мне хотелось оказаться как можно дальше от этого места и не слышать преследовавших меня звуков. Ее стонов.

Ненавижу! Ненавижу их обоих!

Я не понимала, куда бегу. Просто вперед. Я сталкивалась плечами с другими людьми, кто-то ругался, кто-то извинялся, но я словно безумная продолжала бежать и едва различать перед собой дорогу. Я плакала. Или это дождь?

И дождь тоже.

И вдруг дорогу мне преградила черная машина. Я практически наткнулась на нее. И это отрезвило меня. По щекам безжалостно хлестала вода, и я вся вымокла.

– Лера, садись в машину, – услышала я и подняла голову.

Артем. Это его машина.

Он вышел из салона с зонтом и приблизился ко мне.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я, вытирая слезы тыльной стороной ладони.

– Я увидел, как ты помчалась сломя голову, и поехал за тобой. Пойдем в машину. Я отвезу тебя домой.

– Да, отвези меня домой. Только не к нему. Ко мне.

– Хорошо, поехали, куда скажешь, только давай уйдем с дождя.

Он довел меня до пассажирского места за водительским креслом и открыл дверь. Я нырнула в салон.

– Что случилось? – спросил Артем, когда сел в машину, и подал мне носовой платок.

Я с благодарностью приняла его и протерла им глаза.

– Ты можешь просто отвезти меня домой и ни о чем не спрашивать?

– Могу. Но я хочу тебе помочь.

– Чем?

– Выслушать. Иногда это помогает человеку.

Я посмотрела на Шведова в зеркало заднего вида. Его встревоженный взгляд располагал к откровенности, но зачем ему знать о моих проблемах? У него своих выше крыши.

– Не о чем рассказывать, Артем. Я просто дура, которая вообразила себе невообразимое и теперь за это расплачиваюсь. Поехали. Я хочу домой.

– Он снова тебя как-то обидел?

Я направила взгляд в свое окно и промолчала.

Позади послышались сигналы машин, и Артем, отвлекая от меня взгляд, тронулся с места.

– Лера, поговори со мной. Я ему ничего не скажу… если ты этого боишься.

– Не надо, Артем. У тебя мама болеет. Думай лучше о ней. А я справлюсь сама.

– Надеюсь, он тебя не уволил?

– Нет.

Он не уволит меня, пока я ему все деньги не отработаю. Но вслух я этого не сказала.

Артем больше не задавал вопросов, и весь путь мы проехали, слушая радио.

За окном стремительно потемнело. Дождь стал меньше, но все равно еще моросил, и Артем вышел из машины с зонтом, чтобы довести меня до подъезда. Во дворе горели фонари, и мы обходили лужи, стараясь как можно меньше замочить ноги.

Моя одежда была мокрой, и от любого дуновения ветра мне становилось холодно. Но я стойко держалась и не выдавала своего состояния.

– У тебя сейчас есть кто-нибудь дома?

Я настороженно посмотрела на него. К чему этот вопрос?

– Мне бы не хотелось, чтобы ты оставалась одна, – пояснил Шведов причину своего любопытства.

– Есть, – солгала я, не желая тревожить Артема. – Брат.

– Младший?

– Нет, старший. Он твой ровесник.

– Хорошо. А кроме него у тебя кто-то есть? Я помню, что отец умер. А мама?

– Ее тоже нет. Они погибли вместе.

– Что случилось?

– Авария.

– Сколько тебе было?

– Двенадцать, – и я схватила его за руку, призывая остановиться. – Артем, дальше я сама.

Мы встали в двух шагах от подъезда, и я отпустила руку молодого человека.

– Спасибо, что подвез. Извини, что не приглашаю. Но… не в этой жизни.

– Ну… может быть когда-нибудь я заслужу твое доверие, и ты пригласишь.

Мы встретились взглядами, и что-то в глубине его глаз заставило меня напрячься. А его жест и того больше насторожил. Он протянул руку к моему лицу, но после того, как я озадаченно отклонила голову, он сменил направление руки, коснувшись моих волос. Словно такое намерение у него было изначально. Он провел по моей голове ладонью, будто бы приглаживая выбившуюся прядь.

– У тебя «петух» вылез, – оправдался Артем.

– Спасибо. Я пойду.

– Да, конечно, – и поспешно добавил: – Лера, если ты когда-нибудь захочешь с кем-нибудь поговорить, кроме брата, я к твоим услугам. Я не выдам твоих секретов. Я не такой.

– Хорошо, я запомню.

Я вышла из-под зонта, сделала шаг, но остановилась и обернулась к Шведову.

– Артем, могу я попросить тебя о маленькой услуге?

Он снова приблизился ко мне и взял под защиту своего зонта.

– Все, что угодно.

– Ты не мог бы купить мне наушники? Я в них совсем не разбираюсь. А мне очень надо.

И тут же поняла, какую оплошность допустила. Ведь у меня есть брат, почему я прошу Артема? Но Шведов будто бы и не заметил моей оплошности, и согласился.

– Конечно. Какие тебе нужны?

– Маленькие, которые в уши вставляются.

– Чтобы слушать музыку?

– Да, с телефона.

– Хорошо.

– Спасибо. Ты не мог бы купить завтра в течение дня и до вечера занести мне на работу? Я тебе потом деньги отдам.

– Да ерунда, конечно.

– Еще раз спасибо. И до завтра.

– За тобой приехать?

– Нет, не надо, я сама.

И я развернулась и вошла в подъезд.

На следующий день я пришла на работу раньше, чтобы доделать то, что не успела вечером. Никого не было, и ничто не отвлекало от дел.

И когда ровно в восемь в приемную вошел Храмцов, ни один мускул не дрогнул на моем лице. Все документы, которые я должна была подготовить, лежали на его столе, и он не мог упрекнуть меня в том, что работа не выполнена. Сухо поздоровавшись, он вошел в свой кабинет, оставив после себя привычный аромат парфюма.

После обеда, когда у него закончилось совещание по подведению итогов недели и месяца в целом, я получила от него сообщение: «18.00». И впервые за все время мое сердце не встрепенулось, а сжалось в комок. Ему все равно, с кем быть, лишь бы было с кем. Мы просто игрушки в его руках, и он ловко нами играет.

И когда немного позже в приемную пришла Белобородова и заявила, что шеф ее пригласил к себе, я совсем перестала понимать, что происходит. Она вошла к нему в кабинет, щелкнул замок, и я потянулась к наушникам, которые мне купил Артем. Мне все равно. Это меня не касается. Я это как-нибудь переживу.

Но они вышли из кабинета довольно быстро. Вероника поправляла волосы и подтирала губы, и светилась, как бенгальский огонь. Знала ли она, что вчера на ее месте была Кудрявцева? Неужели ее не унижает тот факт, что ей приходится делить Храмцова еще с кем-то?

Я поспешила вынуть из ушей наушники, когда шеф со стопкой бумаг направился ко мне и положил их на моем столе.

– Это надо подготовить для сдачи в архив, – сказал он. – Сегодня. Елена Васильевна их будет ждать, пока ты не принесешь документы ей.

– Но, Роман Викторович, рабочий день уже окончен. А тут работы часа на два.

А сама смотрю ему в глаза, и как бы спрашиваю, как же я справлюсь с этим, если через час у меня с вами свидание? Но молчу и начинаю подозревать, что зрение меня подвело.

– Я уверен, ты справишься. Не подкачай. Я ушел.

Он обнял Белобородову за талию, и они вышли.

Я бросилась к своему телефону и проверила сообщение. Храмцов написал его сегодня. Я сверила календарь на компьютере, на стене и на телефоне. Даты совпадали. Но не могло ли это сообщение прийти запоздало – с другого дня? Но нет, наверняка, я бы об этом узнала.

Но тогда для чего он нашел для меня эту работу? Ищет очередной повод, чтобы меня наказать? За что я впала в немилость? За французов? Или за Аксенова? Чего Храмцов добивается? Чтобы я уволилась? Я ему надоела, а первым разрывать отношения он не хочет, чтобы не потерять свои деньги? В этом все дело?

Я в отчаянии перевела взгляд на документы, и попыталась найти выход из ситуации. Их было только два – либо успеть к 18.00 на квартиру и не сделать того, что он просил, при этом получив выговор и от Елены Васильевны, нашего архивариуса, либо опоздать на встречу, и закончить работу. Наказание ждет в любом случае. Так не все ли равно, за что его получить?

И, отпустив ситуацию, я принялась за подготовку документов в архив.

Часы показывали 19:40. Машина Романа Викторовича стояла во дворе под фонарем. Дул пронизывающий северный ветер, и я сильнее вжала шею в повязанный вокруг нее шарф.

Я сказала себе, что, если меня снова ждет грубость, я уволюсь. Я не буду больше этого терпеть. Я возьму кредит, и закрою перед Храмцовым долг. Пусть я снова лишусь работы и денег, но сохраню остатки гордости и верну себе самоуважение. Я верну себя.

Я вошла в квартиру, сняла ботинки и скинула верхнюю одежду. Храмцов сидел в рубашке и брюках за барной стойкой спиной ко мне и что-то пил. Видимо, виски. Над мужчиной горели три светильника, словно подсвечивая главного персонажа сцены.

На город опустилась темнота и вид из окна был особенно привлекательным.

– Ты опоздала, – сказал Храмцов, не оборачиваясь.

– У меня было много работы.

Я оглянулась на кровать. Не разобрана. Посмотрела на кофемашину. Кофе не сварен. Меня тут как будто бы и не ждали.

Я распускаю шишку на голове, снимаю заколки, удерживающие мою челку, и подхожу к нему. И делаю то, чего сама от себя в данной ситуации не ожидала. Я прижимаюсь к его спине щекой и обнимаю. Словно желая своими объятьями растопить лед в его сердце и вернуть того Романа Викторовича, которого знала четыре месяца. А сама боюсь, что он снова отправит меня в душ и накажет за… да за что угодно.

Мои пальцы нащупывают пуговицы на его рубашке и начинают ее расстёгивать. Я слышу, как учащается его дыхание и чувствую биение его сердца. Так ли оно стучит с ними, с другими? Так ли он замирает в их объятьях, как в моих? Так ли они его удовлетворяют как я?

Храмцов осушает свой стакан и оборачивается ко мне. Я справляюсь с пуговицами и порываюсь снять с него рубашку, но он протягивает руки ко мне и обхватывает мое лицо своими ладонями. Он дышит на меня своим виски и смотрит глубоко внутрь, от чего мурашки проходят по всему телу. Я утопаю в зелени его глаз и забываю все свои страхи. Он мой, он весь мой. И я принадлежу только ему.

Между нашими губами столь близкое расстояние, что, мне кажется, я чувствую их касание. И закрываю глаза в предвкушении поцелуя. Первого поцелуя. Сердце мое замирает и ждет этого сладостного слияния.

Но ничего не происходит, и я открываю глаза.

И вдруг он резко отпускает меня и отстраняется.

– Не сегодня, – говорит Храмцов, торопливо застегивает все пуговицы на рубашке и спешит в прихожую.

А я смотрю ему вслед и никак не могу понять, что я опять сделала не так. И что, черт побери, с ним вообще происходит?

Он хлопает дверью, и этот звук еще долго стоит в моих ушах. Я оборачиваюсь к стойке, хватаю стоящую на ней бутылку с виски, наливаю его в стакан Храмцова и лихо осушаю. Обжигает, но довольно скоро меня расслабляет, и я перестаю думать о странностях в поведении Романа Викторовича. Не изнасиловал и слава богу.

На выходных я поехала к Жерару. Это была первая встреча с момента его госпитализации, и мы оба заметили перемены друг в друге. Жерар поправился, стал спокойнее и улыбчивее. Он все также хромал на правую ногу, но на боли не жаловался. Я рассказала ему о новой клинике, куда нам придется обратиться в будущем, и он был настроен пройти еще один курс лечения, если того требует его здоровье.

Мы гуляли на улице на территории клиники. Бабье лето, которое посетило нас неделю назад, сменилось резким похолоданием, но мы все равно решили с братом пройтись по свежему воздуху и пообщаться без посторонних ушей.

– Ты изменилась, сестренка.

– Надеюсь, в лучшую сторону?

– Безусловно. У тебя появились щеки. И глаза какие-то другие. Не влюбилась ли ты?

Я изобразила смех. Но смеяться совсем не хотелось.

– Что такого ты увидел во мне, что натолкнуло тебя на эти мысли?

– Ты стала женственнее. У тебя новая прическа. Отращиваешь челку?

– Да, говорят, она уже не в моде.

– Кто говорит?

– Те, кто в этом разбираются.

– А еще у тебя новая одежда. Скажи честно, у тебя кто-то появился?

– У меня хорошая работа, Жерар, – ушла я от ответа. – Хорошо платят. И я могу себе позволить купить новую одежду. И тебе куплю, когда ты выйдешь из клиники.

– Рад за тебя. Ты этого заслуживаешь. Ты приедешь ко мне на следующей неделе?

– Если ты хочешь, то конечно.

– Хочу. У тебя же день рождения во вторник, и у меня будет для тебя подарок.

– Ух, ты, – обрадовалась я искренне, – даже так. Тогда обязательно приеду. Но только в субботу. На неделе не получится.

– Хорошо.

Я догадывалась, что это будет за подарок, но предпочла промолчать о своих догадках. В прежние годы Жерар рисовал для меня картины, и все они висели в нашей квартире. В основном это были натюрморты. Их можно было рисовать, не выходя из дома, и Жерар весьма в них преуспел.

Подул ветер, и я плотнее прижалась к Жерару.

– Что говорит Иван Степанович? – спросила я.

– Он не исключает моей преждевременной выписки. Говорит, если все будет идти в том же темпе, то в начале ноября меня могут выписать.

– Здорово! Значит осталось чуть больше месяца!

– Да.

– Это очень хорошая новость.

Дальше мы заговорили о планах Жерара, когда все клиники останутся позади. Он хотел пойти учиться. Когда-то он начинал учебу в училище, но потом бросил его, не проучившись и года. И сейчас хотел наверстать упущенное.

Эти мысли брата мне нравились больше, чем его мечты о путешествии на море, и я отдала должное лечению, которое перенастроило восприятие мира Жераром на нужный лад. Это укрепило мои надежды, что все у нас будет хорошо, и мы справимся с любыми сложностями. Вместе.

Наступил мой день рождения. Последние три года я его не люблю. В этот день умерла бабушка. Тихо и незаметно. У нее было больное сердце, и она боялась не дожить до моего совершеннолетия. После смерти родителей ей несколько раз вызывали скорую и пару раз увозили в больницу с инфарктом. Все из-за Жерара. Любая его «отключка» вызывала у нее сердечный приступ, и я разрывалась между ними двумя, не зная, кого спасать первым.

Но бабушка держалась. Она понимала, что, если умрет раньше моего восемнадцатилетия, я попаду в детский дом. Потому что на Жерара служба опеки меня не оставит. И такой судьбы она для меня не хотела.

И в день моего совершеннолетия она расслабилась. Откинулась на диван, создавая иллюзию просмотра телевизора и, только убрав все с праздничного стола, я поняла, что бабушка совсем не моргает, и грудь ее не поднимается.

С тех пор я перестала любить свой день рождения. Но Жерар все равно делал мне подарки, и я покупала ему торт. И мы вдвоем пили чай на кухне, ели торт и блины и вспоминали бабушку.

И сегодня я пришла на работу в строгом черном костюме с голубой рубашкой, волосы собрала в высокую шишку, и вела себя так, словно это был обычный день.

Я переживала, что кто-нибудь в кадрах знает о моем дне рождении и станет поздравлять, как это принято в компании – появится общая рассылка в почте с поздравительной речью, принесут цветы, и каждый, кто будет входить в приемную, станет желать всяких благ, которые возможно мне совсем не желает, и я буду улыбаться весь день принимая эти фальшивые поздравления, а думать только об одном – захочет ли Роман Викторович меня как-то поощрить. И расстроюсь, если этого не случится.

Но рассылки не было. Не было и цветов. Видимо, кто-то в кадрах, когда оформлял меня, не посчитал нужным указать дату моего рождения в том месте, которое извещает об имениннике. И как я не старалась убедить себя, что это к лучшему, я все-таки чуточку взгрустнула, что до меня, как и прежде, нет никому дела.

А когда в четыре часа шеф вышел из кабинета и сказал, что сегодня уже не вернется, мое сердце едва не разорвалось от отчаяния. Сегодня я останусь совсем одна. Даже Жерара рядом нет.

Но, наверное, так и должен проходить этот день. Ведь сегодня годовщина смерти бабушки. И радоваться не положено. И только эта мысль держала меня на плаву оставшийся час рабочего дня.

Я собиралась поехать к себе домой. Уж лучше погоревать там, где все родное и напоминает о бабушке, чем в стенах, которые совсем чужие и близкими не станут никогда. Куплю маленький кусочек пирожного, напеку блинов, позвоню брату и представлю, что он рядом со мной. А в субботу поеду к нему и почувствую, что я не одна, и кто-то меня любит. И Жерар подарит мне свой подарок.

Что интересно он нарисовал на этот раз? Может быть огромный букет цветов? Ромашек? Они у него особенно хорошо получались. Я буду рада и ромашкам. Главное, что от всего сердца.

В пять часов я выключила компьютер, и стала накидывать на себя пальто, когда брякнул мой телефон. И я как дурочка расплылась в улыбке. Предательской улыбке. Ах, бабушка, прости. Пришло сообщение от Романа Викторовича. «18.00».

Что это? Обычное свидание или он все-таки знает о моем дне рождения? Но откуда, если никто об этом не сообщил? Навряд ли он узнавал специально. Это было бы странно. А запомнить его с того дня, когда я устроилась на работу, и совсем неправдоподобно. Нет, скорее всего это обычное свидание.

Только чем оно закончится на этот раз?

Я зашла в супермаркет, который находился возле дома и купила небольшой тортик. Если обстоятельства будут этому способствовать, угощу им Романа Викторовича, если нет, съем потихоньку сама.

Я вошла в квартиру и быстро сняла одежду и обувь. Прошла в комнату, зажгла свет. И от неожиданности ахнула.

Весь потолок был усыпан гелиевыми шарами – нежно-розовыми, белыми и нежно-голубыми, каждый из которых повязан белой ленточкой. Их количество невозможно было определить, и складывалось впечатление, что вся квартира стала воздушной и парит в небесах.

А потом я увидела растяжку на окне. С днем рождения, Лера! И поняла, что не ошиблась дверями. Это все для меня.

И уже после я заметила огромный букет бордовых роз, которые стояли в большой плетенной корзине на барной стойке. Я подошла к ней и вдохнула их аромат. Боже мой, сколько же их? Сто? Двести? И все такие свежие и красивые. И тоже для меня.

И в последнюю очередь я обнаружила коробочку. С духами. Я видела такие в магазине парфюмерии. Цена баснословная, но и аромат, источаемый ими, был дурманящим и сногсшибательным. Я их не купила. Я привыкла мерить цены продуктами, и отказалась в их пользу. Как он узнал, что они мне понравились?

Я еще раз оглядела всю комнату, и вдруг осознала, что плачу. Вот глупая! С чего бы вдруг? Ах, бабушка, прости, но это слезы радости. Я не забыта. И может быть чуточку любима?

Я поставила варить кофе, отнесла торт в холодильник, и пошла скорее в душ. Я не сомневалась, сегодня будет самое лучшее наше свидание. И я готовилась к нему как никогда раньше.

Я вымыла голову и уложила волосы волнами, брызнула на себя духами, надела лучшее белье, чуть подкрасила блеском губы, чтобы казались полнее. Достала два бокала, налила в них вина, нарезала сыр с плесенью и стала ждать.

Время перевалило за шесть вечера, но Романа Викторовича не было. Он редко приходил вовремя, и я не придала значения его опозданию. Я ощущала его присутствие в цветах, шарах, в аромате духов, которые кружили мне голову. Также, как и он.

После семи часов мой желудок жалобно запросил есть, и я поддалась на его мольбы. Я стала поглощать сыр, запивая его вином. Один бокал, второй. А Романа Викторовича все не было.

В восемь часов я взяла свой блокнот и стала рисовать. Его портрет. Но ничего не выходило. Он получался совсем на себя непохожим, и я исчеркала несколько листов, пытаясь приблизиться к оригиналу. А потом забросила это гиблое дело.

В девять я выключила основное освещение, зажгла светильники над барной стойкой, включила музыку и решила развеять себя танцами. Но все время прислушивалась не пришел ли он, не желая быть замеченной за этим занятием. Из-за этого не попадала в такт мелодии, и танец не складывался. И в конце концов я выключила музыку.

Романа Викторовича не было и в десять часов. Город за окном стал затихать, и надежды, что он придет оставалось все меньше. Я поняла, что это все: цветы, шары, духи – не имеют для меня никакого значение без него. Это всего лишь мишура, если не подкреплено личным присутствием и вниманием. И я все также одна и никому не нужна.

А может быть с ним что-то случилось? – в какой-то момент подумалось мне, и сердце с тревогой забилось в груди. Может быть надо ему позвонить и узнать, где он и что с ним? А если он дома, и телефон возьмет жена? Как она отнесется к моему звонку? А он?

Или может быть он знает, что в последние дни я здесь не ночевала, и написал время, чтобы привлечь меня сюда для вручения подарка, а намерения самому явиться у него не было?

И чтобы развеять свои страхи и подозрения, я позвонила Артему.

– Слушаю.

– Артем, добрый вечер. Извини, что так поздно. Ты не знаешь, где Роман Викторович?

– Добрый. А разве он не у тебя?

– Нет. Он должен был приехать в шесть часов, но его до сих пор нет. Я переживаю, вдруг что-то случилось. Я не могу сама позвонить… Мало ли где он и кто с ним. Ты можешь…

– Конечно, Лера, я перезвоню.

– Спасибо.

Я отложила телефон, налила себе еще вина и стала потягивать его из бокала. Но не ощущала его вкуса, и только легкий хмель в голове указывал на крепость напитка.

Через пару минут позвонил Артем. Я дрожащими руками взяла телефон и приготовила себя к самому худшему.

– Артем, – начала я, – что с ним?

– Лера, с ним все хорошо. Не переживай.

– Он приедет?

Шведов выдержал паузу, а потом сказал:

– Он просил передать, чтобы ты ложилась спать.

Эти слова холодом прошлись по моему нутру. Я словно слышала, как Храмцов произносит их своим приказным тоном и видела его пронзительный взгляд исподлобья.

– Где он?

– Он не сказал. Не волнуйся, с ним ничего не случилось. Но по всей видимости, сегодня его ждать не стоит. Судя по голосу, он не вполне трезвый.

– Ясно. Спасибо, Артем, извини, что побеспокоила.

– Всегда пожалуйста.

– Артем, а ты… – не отвезешь меня домой, хотела закончить я, но осеклась. – Нет, ничего. Спокойной ночи.

И я отключила звонок.

Вот и финал. Я провожу этот вечер так, как он и был запланирован изначально. Одна. Среди мишуры, которая уже не греет душу, а лишний раз доказывает мое одиночество.

Я залпом допиваю бокал вина, прохожу до ящика, где лежат столовые приборы, вынимаю оттуда вилку и подпрыгиваю к ленточкам, свисающим от шаров. Удается схватить сразу две. Я поочередно прижимаю к груди сначала белый шарик, беспощадно тыкаю в него вилкой, затем точно также прокалываю розовый. Они лопаются, издавая оглушительный ба-бах, и в тишине этот звук кажется особенно громким.

Да, бабушка, все это неправильно. Сегодня не праздник.

А потом снова подпрыгиваю и повторяю то же самое действие. Вновь и вновь. Шары громыхают и их ошметки падают на пол. Их уже больше двадцати, а я словно и не начинала.

От колебания воздуха, вызываемого моими прыжками, они свободно перемещаются по потолку и словно смеются над моими попытками достать их. Это распаляет меня еще больше, и я неистовее подпрыгиваю к ним и стараюсь зацепить несколько шаров за раз. Я прокалываю их с остервенением, словно они виноваты в том, что он не пришел и не сделал этот день особенным.

А потом запыхавшаяся и уставшая, но не справившаяся и с половиной шаров, падаю на пол на лопнувшие шарики, сворачиваюсь клубком, как младенец в утробе матери, и начинаю беззвучно сотрясать плечами. Я плачу.

И проклинаю себя за свою слабость. И за жестокое чувство, которое поселилось во мне, и делает меня уязвимой. И ранимой.

Я не знаю, прошло полчаса или час, но истощенная и «обезвоженная» я заснула.

И мне приснился удивительный сон.

Он все-таки пришел. Подхватил меня на руки и переложил на кровать. Его руки холодные и от него разит алкоголем. Наверное, это виски. И пахнет сигарами. Но мне это нравится, потому что делает его реальным. Ведь во сне мы не можем чувствовать запахи. Но я чувствую. И втягиваю воздух вокруг себя как можно глубже. Чтобы реальности хватило на весь сон.

Он неистово сдирает мою одежду, и я удивляюсь тому, что могу слышать и звуки. Я слышу треск моего белья. Как жаль, оно было таким красивым.

Ох, но ведь это сон. Завтра я проснусь, и оно снова будет целым. И на мне.

А потом мне слышится какая-то возня рядом со мной, и когда его голое тело касается моего, я понимаю, что он тоже разделся. И его губы скользят по моей шее, по моей груди, его язык ласкает мои соски, и я ощущаю все то, что не должна ощущать во сне. Разве так бывает?

Меня охватывает удушающая волна удовольствия, и я боюсь, что сон может прерваться, и я не испытаю и половины того, что хотела бы. И я крепче сжимаю глаза, словно это позволит мне удержать сон и не дать ему исчезнуть. Нет, не сейчас. Я должна снова пережить это. Хотя бы во сне. Если он лишил меня этого наяву.

И сон не кончается, он длится и длится, и становится все более эротическим и волнующим. И я цепляюсь за подушку, чтобы не оторваться от кровати и не взлететь, а потом не упасть и не обнаружить, что лежу одна в пустой холодной постели и безнадежно жду Романа Викторовича.

А потом…. о, небеса, я все-таки воспаряю над этим миром и испытываю ошеломительный экстаз, который овладевает каждой клеточкой моего тела и лишает рассудка.

О, да, да, да, этот сон мне нравится. И я не хочу, чтобы он заканчивался. Пусть Храмцов и дальше будет таким же ласковым, страстным и ненасытным. Всегда.

И кто-то слышит мои мольбы, и сон продолжается. Роман Викторович накрывает меня своим телом, входит в меня и начинает энергично двигаться. И я жмусь к нему, вдыхаю аромат его тела, и с моих уст срываются сладострастные стоны.

Он целует мою шею, теребит губами мочку моего уха, и мне приходит в голову безумная мысль, подставить ему свои губы и сорвать случайный поцелуй. И вдруг – ведь это сон – ему понравится, и он не захочет от них отстраниться. И пусть во сне, но я узнаю на вкус его губы и воображу, что все это происходит наяву.

Но он словно считывает мои мысли, поднимается на руках, и его губы становятся слишком далеки от меня. Но я не успеваю погоревать по этому поводу, потому что очередная волна удовольствия сосредотачивается в точке нашего соприкосновения, и я спешу выразить его вслух. Не чересчур ли громко для сна?

Поразительно, как мой мозг четко передает те события и эмоции, которые я переживала и испытывала прежде. И выражает их в моем сне. Храмцов ускоряется, и я знаю, что кульминация близка. И помогаю ему ощутить ее острее, сдавливая его своими бедрами и напрягая лоно для более плотного соприкосновения с его пенисом. И мы одновременно достигаем наивысшей точки наслаждения, он падает на меня и пытается восстановить дыхание.

Я удовлетворенно целую его в щеку и глубже погружаюсь в сон.

Но вдруг отчего-то просыпаюсь и усаживаюсь на кровати. В комнате темно, и только отблески ночного города освещают ее. Кто-то шевелится рядом, и я испуганно оборачиваюсь. Роман Викторович.

И в этот момент понимаю, что все, что происходило, не было сном. Он действительно здесь, и мы на самом деле занимались любовью. Он пришел, он не оставил меня в эту ночь. И не был грубым и поспешным, а доставил мне удовольствие.

Я опускаюсь на его плечо, и чувствую необыкновенное умиротворение и счастье. Он рядом, и никуда не ушел. И на короткий промежуток времени он мой. Только мой.

Я смотрю на его профиль и пытаюсь запомнить каждую его черточку, чтобы потом передать на бумаге. Черты его лица достойны быть увековеченными на полотне, и когда-нибудь я напишу его портрет. Обязательно. Надо только больше тренироваться, и у меня все получится.

Меня начинает клонить в сон, но я не могу уснуть. Как бы мне не хотелось, чтобы Храмцов провел здесь ночь, я должна его разбудить. Ему надо домой. К жене.

Я поднимаюсь с кровати, набрасываю на себя потрепанный пеньюар, прохожу к выключателю и зажигаю свет над барной стойкой. Роман Викторович и глазом не повел, продолжая мирно посапывать во сне. Я присаживаюсь рядом с ним и начинаю аккуратно его тормошить.

– Роман Викторович, просыпайтесь. Вам надо домой. – Он угукнул, но не шелохнулся. – Роман Викторович, вставайте. Уже поздно. Дома вас, наверное, потеряли. Поднимайтесь.

Я потрясла его настойчивее. При этом подумала, что будет, если он откажется вставать и уезжать. Конечно, я снова останусь виновата. И меня ждет наказание. Надо мне это? Нет, спасибо, сыта по горло.

– Роман Викторович, проснитесь, пожалуйста. Не вынуждайте меня поливать вас водой.

Храмцов что-то невнятно пробормотал, махнул руками, отгоняя меня как назойливую муху, натянул одеяло по самые уши и продолжил спать.

Я поднялась на ноги. Нет, поливать его я не буду. Мне еще спать в этой кровати. Но и поднять мне его собственными руками не по силам. Он наверняка весит больше меня раза в два.

Но стоп! Даже если он поднимется, что дальше? Он пьян и за руль ему нельзя. Даже если он приехал сюда на машине. Ему, конечно, не впервые управлять ею в таком состоянии, но только не с моей подачи.

Какой выход? Вызвать такси? Как это поможет мне его разбудить?

И напрашивается один ответ. Артем. Я посмотрела на телефон. Три часа ночи. Наверняка, Шведов спит. Но я ведь не для себя стараюсь, хотя и для себя тоже, но прежде всего для нашего общего шефа.

И я набираю Артема.

Он берет не сразу. Оно и понятно. Спит себе спокойно и не думает, что придется среди ночи везти пьяного шефа через весь город домой. Но, извини, Артем, ты сам выбрал такую работу.

– Алло? Лера? – спросонья говорит Шведов, словно не веря своему дисплею.

– Да, Артем, это снова я. Извини, что тревожу. Но мне без тебя никак не справиться.

– Что случилось? – более бодрым голосом спросил Артем.

– Роман Викторович у меня уснул. А ему нельзя здесь оставаться. Я не могу его разбудить. Он выпил. Но ты и сам об этом знаешь. Приезжай, пожалуйста, и помоги его доставить домой.

– Он у тебя?

– Да, Артем, на квартире. Ты приедешь?

– Ну конечно. Буду через полчаса.

– Спасибо.

Пока я ждала Шведова, позаботилась о том, чтобы натянуть на Храмцова трусы. Не самое легкое занятие, но не оставлять же его голым. Роман Викторович выразил очередное возмущение невнятной речью, перевернулся на другой бок, и это облегчило мою задачу.

Потом накинула на себя шелковый халат, убрала с пола все лопнувшие шары и завалилась рядом с ним на кровать. В надежде все-таки его разбудить.

Я гладила его по носу, по бровям, по ушам, отыскивая точки, которые вызвали бы щекотку, и он проснулся. Но он не реагировал ни на одно из этих прикосновений.

И тогда мне пришла в голову смелая мысль. А если я его поцелую, он проснется?

И я, не долго размышляя, припала к его губам. Они были сомкнуты и мне пришлось раздвинуть их языком, чтобы обхватить одну из них своими губами. Они хранили вкус алкоголя и были горькими, но мягкими и манящими, и я обхватила его голову рукой, чтобы плотнее прижаться к ним.

– Даша, – вдруг сорвалось с его уст, и я резко отпрянула от него.

Даша? Он сказал Даша или мне послышалось?

– Даша, как ты… – снова довольно отчетливо говорит он, но концовку я не разбираю.

Я подскакиваю с кровати и бегу… куда бегу? Зачем? Бесцельно. Но хватаю с полки стакан, наливаю воду и выпиваю ее.

А потом оборачиваюсь к Храмцову и пристально смотрю на него. Он все также спит, и я вижу следы мук на его лице. Ему что-то снится? Или кто-то? Даша? Кто такая Даша? Веронику знаю, Марину знаю. И имя его жены знаю. Как же оно? Я ведь готовила ей поздравительную открытку… Мария? Точно, Мария. Для него скорее всего Маша. А кто такая Даша?

Или он сказал Маша? Но нет, я отчетливо слышала букву «Д».

Неужели есть еще кто-то, о ком я не знаю? Но что удивительного? Наверняка, кроме Даш есть и Лены, и Ольги, и Екатерины и так далее и тому подобное. Лера, разве за это время ты не поняла, как он непостоянен? Что тебя удивляет?

И правда – что? И понимаю – то как он произнес это имя. И в какой момент.

Неужели есть на земле женщина, которую он целовал… или целует в губы… и ее зовут Даша? Кто она? Что их связывает? Она реальная?

Послышалась трель звонка, и я вздрогнула. Артем. Добрался довольно быстро.

Я открыла ему дверь и запустила в квартиру.

– Артем, я не могу его поднять. Он такой тяжелый. Может быть у тебя получится.

– Давай попробуем.

Шведов был не такой крепкий, как Роман Викторович, но все же ему удалось усадить Храмцова на кровати.

– Неси воду, – сказал Артем, – надо ему устроить душ.

Я набрала воды в стакан и вернулась к мужчинам. Артем уселся на кровать и придерживал Храмцова, чтобы тот снова не упал на подушку. Шефа качало, и он так и норовил куда-нибудь пристроить свою тяжелую голову.

– Что дальше? – спросила я.

– Набирай в рот и брызгай на него. Как в детстве. Делала так?

– Ты серьезно? Да он убьет меня.

– Лера, я не утащу его до машины. Надо, чтобы он пошел сам.

Я сделала большой глоток воды в рот, опустилась на колени и со всей дури брызнула Роману Викторовичу в лицо. Мужчина встрепенулся и стал утираться руками.

– Какого лешего! – выругался он заплетающимся языком.

– Как он сюда добрался? – удивленно спросил Артем.

– Мне кажется, его развезло от жары. Или от сна.

– А как он на машине приехал? – не переставал поражаться Шведов.

Роман Викторович наконец продрал глаза и посмотрел на меня.

– Лера? – А кого он ожидал увидеть? – Что случилось?

– Вы уснули, вам надо домой. Артем вас отвезет.

Храмцов повернул голову налево и задрал брови вверх.

– Артем, – протяжно сказал он. – И ты здесь?

– Да, Роман Викторович, одевайтесь, я вас отвезу.

Шеф обнял Артема за плечо и, по-дружески прижимаясь к нему, сказал:

– Дорогой ты мой человек, как бы я без тебя справился? А?

– Был бы кто-то другой, – улыбнувшись уголками губ, ответил Артем.

Я поднялась на ноги, взяла рубашку Храмцова и набросила ему на плечи.

– Роман Викторович, вам надо одеться. Давайте я помогу.

Храмцов отпустил Артема и стал просовывать руки в рукава. Он не сразу попадал в них, и мне пришлось его направлять.

Шведов поднялся на ноги, чтобы нам не мешаться.

Я присела на колени и стала застегивать пуговицы на рубашке Храмцова, а он в это время смотрел на меня хмельным взглядом и улыбался.

– Тебе понравился мой подарок?

– Да, спасибо. Я видела эти духи в магазине, но не решилась купить.

– Артем, надеюсь, ты взял самые лучшие?

– Да, Роман Викторович, как вы и просили.

Я замерла. Сначала посмотрела на шефа, потом подняла глаза на Артема. Шведов виновато опустил глаза вниз. Так вот почему Храмцов угадал с духами. Потому что их покупал Артем. А он видел, как долго я стояла около них и сомневалась, брать или нет. А я-то дурочка подумала… Но, конечно, стал бы Роман Викторович тратить время на подарки для меня, когда и своей жене сам их не берет. А кто такая я?

– Шарики и цветы тоже от Артема? – возвращаясь к пуговицам, с грустью спросила я.

– Нет от Артема, а от меня! Артем только реализовал мои желания. Он хорошо справился, правда?

– Да, спасибо, Артем.

– Не за что, – тихо ответила Шведов.

– А мне спасибо?

– И вам спасибо.

Я закончила с пуговицами и подняла глаза на Храмцова.

– С брюками, я думаю, вы справитесь сами, – и встала на ноги.