Кто ты на Кэтнет?

16 Стеф

ЧеширКэт задействовали свои волшебные способности ИИ, чтобы найти все, что можно, про Майкла Квинна. Рейчел лежала на кровати.

— ЧеширКэт — что, частный сыщик? — спросила она. — Я вроде как думала, что там все подростки.

— ЧеширКэт учится дома, — ответила я, как будто это нормальный ответ, а Рейчел сказала:

— А, понятно.

Значит, нормальный.

В дверь постучала мама Рейчел.

— Не забудьте, завтра в школу! — сказала она. Я виновато посмотрела на часы и увидела, что уже полночь. Пару минут спустя мы лежали в темноте.

— Положи рядом блокнот, — прошептала Рейчел. — Скажи себе: вспомни восьмой день рождения. А когда проснешься, запиши.

Я проснулась с тяжелым чувством, как будто во сне всю ночь убегала сама не знаю от чего. Восьмой день рождения я по-прежнему не помнила. Снова шел дождь.

— Хочешь съездить к маме? — спросила Рейчел.

Мысль об этом меня испугала.

— Я не знаю, обрадуется она или испугается, к тому же, если я вернусь туда, с меня начнут требовать ее номер страховки и еще какие-нибудь личные данные. — Я с трудом сглотнула, покачала головой и тут же почувствовала облегчение.

— У нее есть телефон? Она может с тобой связаться?

— Я не нашла ее мобильный в доме, когда собиралась, так что… наверное. Не знаю, есть ли у нее зарядка от него.

Я не стала говорить Рейчел, что даже не знала, что сказала бы маме, если бы увидела ее сейчас. Человеку после операции, наверное, хочется слышать что-нибудь приятное и ободряющее, а не «Почему ты врала мне практически обо всем?».

Рейчел посмотрела на меня нахмурившись и сказала:

— Хорошо.

Я зашла в чат, перед тем как идти в школу, и спросила ЧеширКэт, не нашли ли они чего-нибудь про Майкла. Они сказали, что нашли 621 человека по имени Майкл Квинн, сейчас проверяли их всех и сообщат мне, если кто-то из них двинется в сторону Нью-Кобурга.

— А сузить поиск никак нельзя? — спросила я.

— Можно, — отвечает ЧеширКэт. — не учитываю тех, кто слишком молод, чтобы быть твоим отцом, и сейчас разрабатываю новые критерии. А пока слежу за всеми.

Мы вышли из дома Рейчел рано и заехали ко мне, чтобы покормить кошку и налить ей воды. Там никого не было. Сама не знаю почему, но я решила сбегать к фургону и забрать ламинированную вырезку из бардачка, где мама ее держала. Там действительно говорилось про некоего Тейлора. Тейлор то, Тейлор это. Я сунула статью в рюкзак, чтобы позже передать все ЧеширКэт.

— Это зачем? — спросила Рейчел.

— Думаю, она держала ее на случай, если ее остановит полиция. Понимаешь, у нее права всегда просроченные.

— А. Да, это, наверное, работает.

— Только если ее останавливает не офицер Олсон.

— Ну, она белая и не подросток, так что как знать.

Репортеры давно уехали, но в школе все еще говорили о том, у кого брали интервью, что говорили. Урок здоровья вместо робота вела директриса. Она с каменным лицом рассказывала про заболевания, передающиеся половым путем, читая по распечатке. Эмили сидела на первом ряду нога на ногу и постукивала ручкой по губам. Кажется, директриса до сих пор думала, что это я во всем виновата, но она не знала, в чем именно, и знала, что у нее нет доказательств. Сегодня утром пошел слух, что всю вину свалили на Робоно, а значит, среди учеников не будут искать козла отпущения. Под ее взглядом я все равно чувствовала себя виноватой. Виноватой, напуганной и маленькой.

Но на середине урока я увидела, что Рейчел нарисовала робота с облачком, в котором было написано: «Я Робоно, меня взломали герои, чтобы я давал вам точную информацию о сексе!» Внутри меня все потеплело. Похоже, директриса тоже заметила рисунок, но только поджала губы и сделала вид, что ничего не видит.

За обедом все забыли про скандал и начали обсуждать баскетбольный матч предстоящим вечером. Наша команда называлась «Погонщики», а талисманом у них был ковбой. Несмотря на такое количество коров, в Висконсине очень мало ковбоев, но у школьных команд ведь часто встречаются бессмысленные названия. Я никогда не хожу на матчи — не люблю смотреть, не люблю кричать и особенно не люблю толпы кричащих людей, так что, как правило, меня эти мероприятия выматывают и бесят.

Как выяснилось, наша команда играла против неких «Кардиналов», которые отличились в прошлом году и, возможно, в этом побили бы нас, но меня это все вообще не интересовало. На обед я взяла кусок пиццы и пакетик шоколадного молока. Когда я доедала, все еще обсуждали баскетбол.

Интересно, где жил мой отец — все еще в Кремниевой долине, где, по маминым словам, случился пожар? Ико жил в Кремниевой долине, и у него в школе была куча ботанов. Спорт у них, конечно, тоже был, но помимо этого был клуб «Подземелья и драконы» и клуб аниме.

Если мама врала — если она действительно меня похитила, а отец на самом деле безобиден, — я могла бы жить с ним. Ходить в школу как у Ико или Firestar, с двухгодичным курсом алгебры, пятью классами испанского, Гей-Гетеро-Союзом и клубом «Подземелья и драконы». Я представила Майкла с фотографии «Гомерик софт». На снимке он молодой, и выглядит так, как будто много улыбается. Я попыталась в деталях вообразить нормальный разговор. Вот я говорю: «Мне больше никогда не придется переезжать?» — а он говорит: «Да, дорогая, никогда», только мне сложно было представить, чтобы взрослый мужчина говорил мне «дорогая» и это не звучало бы странно. Тогда я задумалась, а вдруг это мне только кажется, потому что я выросла без отца, а на самом деле «дорогая» — нормальное слово, которым отцы называют дочерей. Мама звала меня «малыш», или «милая», или «медвежонок», и мне было бы очень стыдно, если бы меня назвали так при людях.

Кто-нибудь из больницы отыскал бы меня, если бы она умерла, да?

В том смысле, что я не так уж хорошо пряталась. Городишко был маленький. Если бы она умерла, они бы меня нашли и сообщили мне.

Рисование сегодня отменилось из-за сборов перед матчем, но до меня это дошло, только когда нас уже собрали в зале. Я не люблю баскетбол, а но сборы вообще в сто раз хуже, потому что на них кричат вообще без остановки. К тому же на матче всегда можно встать и уйти погулять, если хочешь, а на сборах обычно в дверях стоят учителя, чтобы никто не вздумал прогулять последний час. В общем, бежать было некуда. Брайони оказалась чирлидершей. А я оказалась зажатой со своим рюкзаком на скамейке рядом с Рейчел.

Иногда я пыталась понять, неужели остальным правда нравились эти сборы? Судя по тому, как они кричали, им правда было весело. Может быть, если бы я пробыла в одной школе больше нескольких месяцев, во мне бы проснулся командный дух. Кругом все кричали «первогодки сосут», пытаясь перекричать первогодков, которые кричали «третьегодки сосут», а кто-то из учителей безуспешно пытался заставить нас кричать «третьегодки рулят!». Я сделала глубокий вдох, надеясь, что никто не прицепится ко мне за то, что я ничего не кричу.

Ковбой-талисман был живым человеком в костюме утки с огромной поролоновой ковбойской шляпой. Утка въехала на жужжащем электрическом самокате. Она нарезала круги вокруг центральной площадки в зале, размахивая руками, победно выкидывая кулак и делая жесты «громче, громче», от которых все действительно кричали еще громче, чем раньше.

Я опустила голову и постаралась как можно незаметнее зажать уши.

Все кругом что-то пели. Наверное, школьный гимн. Я представила, как буду описывать сборы своему Котауну, а потом подумала, не заденет ли это Рейчел. Утка спрыгнула с самоката и начала размахивать руками как дирижер, и тут выбежали все баскетболисты и чирлидеры. Рейчел встретила Брайони особенно громким криком.

Насколько я помнила, в предыдущей школе сборы были не такими невыносимыми. Возможно, потому что потолок в этом зале был пониже, а может, что-то с акустикой, потому что кричащих тут точно было не больше.

— Мне пора, — пробормотала я, выбираясь из-за скамеек и направляясь к выходу. Проход загораживал человек в толстовке со свистком. Опережая его вопрос, куда я, я схватилась за живот, как будто меня сейчас вырвет. Он быстро убрался с дороги.

Визги, крики и топот преследовали меня в холле до самого туалета, но когда я захлопнула за собой дверь, они стихли. Я зашла в кабинку, поставила рюкзак в ноги и уселась на унитаз.

Наверное, сейчас дверь уже не охраняли, но я не могла вернуться к Рейчел домой без нее, а она еще была на сборе. Я расстегнула рюкзак и достала книжку. За ней выпала мамина вырезка из газеты.

Мужчина из Сан-Хосе приговорен к трем годам тюрьмы за преследование ушедшей от него жены. Майкл Тейлор, 34 года, признал вину 13 сентября в рамках сделки с обвинением[14].

Бывшая жена Тейлора Дана Тейлор обвинила его в поджоге в мае, когда сгорел ее дом. Причиной пожара 21 мая действительно был поджог, однако твердых доказательств, связывающих преступление с Тейлором, нет. Прокуроры считают, что Тейлор отправлял бывшей жене имейлы, письма и сообщения с угрозами. Адвокаты Тейлора утверждают, что в этих сообщениях «на самом деле страсть, а не угроза» и их «не стоит читать буквально».

Тейлоры владели одним бизнесом — компанией по обеспечению компьютерной безопасности. У них один общий ребенок. Согласно договоренности, достигнутой в августе, компания ликвидирована, ценные бумаги поделены между четырьмя партнерами.

На распечатке стояло название газеты и дата. «Лос-Анджелес таймс», реальная газета, и выглядело все как обычная статья из газеты, со ссылками на другие статьи внизу и так далее.

Я попыталась представить, что живу у отца, только на этот раз представила, что он из тех родителей, которые в основном тебя не замечают, как родители Firestar. Вот я делаю домашку в пустом доме в спальне на втором этаже. Может, у него есть собака. Или кошка. Может, он позволит мне взять с собой кошку с котятами. Но вряд ли позволит оставить весь помет.

Дверь туалета распахнулась, шум сборов ворвался в комнату, как холодный воздух.

— Стеф?

Это Рейчел. Я отперла кабинку и вышла.

— Привет. Прости, что сбежала.

— Все хорошо?

— Просто ненавижу сборы.

— А. — Она на мгновение задумалась. — Отвезти тебя домой?

— Ты же хотела остаться и посмотреть Брайони?

— Нет, ее номер уже прошел. Можем идти.

— Я могу подождать в туалете, я не против.

Рейчел отпустила дверь, прошла чуть дальше в комнату и поставила рюкзак на раковину. Она долго смотрела мне в лицо, а потом сказала:

— Не дури. Пойдем. Я хочу отвезти тебя в магазин и купить ручку с хной.

Рейчел отвезла нас в ближайший город побольше, где есть «Уолмарт». Она отсчитала деньги и купила несколько ручек.

— В них слишком быстро кончается краситель, — сказала она. — Это очень бесит, когда чернила еще есть, а краситель уже не держится, тогда все просто смывается через пару дней. Так что, нарисовать тебе что-нибудь? — Она посмотрела на меня с ожиданием, большими глазами.

— Было бы очень круто, — сказала я.

— Сегодня днем? Если у тебя пока нет времени, это не страшно, но не говори никому, что я купила новые ручки, потому что от меня тогда не отстанут, и я не успею до тебя добраться, а краситель уже закончится.

— У меня есть время, — сказала я.

В этом городе был старомодный торговый центр с внутренним двориком, что было очень кстати, потому что на улице дул ледяной ветер. Мы нашли скамейку рядом с пустой витриной.

— Что бы ты хотела? — спросила Рейчел.

— Ты решай, — сказала я.

— Я хочу, чтобы тебе понравилось по-настоящему.

— Что бы ты ни нарисовала, мне понравится.

Я не врала. Рейчел рисовала прекрасно. При мысли, что она из ничего создаст на моем теле птиц, цветы или что-то еще, у меня в животе затрепетали бабочки, но это было приятное ощущение. Она может все мое тело использовать как холст, если хочет. Каждый сантиметр.

— Ладно, — сказала она. — Я кое-что придумала. Давай на левом предплечье?

Я сняла худи и закатала рукав, чтобы она могла рисовать на левом предплечье, а она положила мою руку на спинку скамьи, чтобы я не устала, и приступила.

Сняв колпачок с ручки, она встала на коленки на скамье, чтобы быть чуть выше меня для начала, и нарисовала сетку ромбиков на плече, похожих на шахматную доску под углом. Она низко склонила голову над моей рукой, и я вдруг вспомнила, что забыла сегодня утром помазаться дезодорантом. Но она не сморщила нос, и через пару минут я перестала волноваться. Ручка чуть жглась, но не слишком сильно, и я сидела неподвижно.

Через некоторое время она откинулась и посмотрела на меня.

— Если бы это была татуировка, я бы ее закрутила вокруг твоей руки. Но будь у меня настоящий тату-салон, у меня был бы специальный стул, на котором комфортно сидеть.

— А еще ты бы тыкала в меня иголками. Это уже не так комфортно.

— Ну хорошо, может быть, не комфортно, но тебе было бы проще сидеть неподвижно.

— А как тебе нужно? — Я перевернула руку ладонью вверх, держа ее на спинке скамьи.

— А в другую сторону можешь повернуть?

Я чуть пересела.

— Думаю, да. Сколько надо будет так сидеть? Несколько минут?

— Если понадобится, сделаем перерыв, — сказала она решительно и взяла мою руку, чтобы снова перевернуть вверх ладонью.

Она начала с ромбов у меня на бицепсе; теперь она закручивала узор вокруг руки, а потом вернула его с внутренней стороны локтя, и тут ромбы уже превращались во что-то с крыльями.

— Этой ручке, похоже, конец, — сказала она, закрывая колпачок.

— Откуда ты знаешь?

— Чувствую. Я много ими рисовала. — Она открыла новую упаковку. — Для этого рисунка мне понадобится две с половиной.

Она снова перевернула мою руку ладонью вниз, когда дошла до локтя, и крылатые ромбики превратились в летучих мышей, а потом разлетелись по всей руке. Некоторые летели прямо к запястью, некоторые вправо и влево.

— Мне очень нравится, — сказала я. — Ты потрясающе рисуешь.

— Это называется тесселяция, — ответила она. — Я это подглядела на рисунке Эшера «Освобождение».

Она закрыла ручку и нашла картинку в телефоне. На «Освобождении» треугольники перерастали в полупризрачные фигуры, которые превращались в птиц и улетали.

— Твоя мне больше нравится, — сказала я.

— Это потому, что она с летучими мышами, — ответила она улыбаясь.

Она действительно потратила две ручки и еще одну на треть.

— До завтрашнего утра не трогай рисунок. Никакого душа, вообще постарайся не мочить. Часа через два лучше протереть ее вот этим. — Она протянула мне маленький запечатанный пакетик, какие давали в ресторанах к чему-нибудь особенно жирному, только на этом написано «Фиксатор хны».

— А худи можно надеть, пока мы не вернулись в машину?

— А, да. Это можно.

Мне очень захотелось сделать что-то для Рейчел. Когда Firestar сняли для меня фруктовую летучую мышь, я нашла для них фотографию паука, но как отплатить за такое произведение искусства, я не знаю. Фотография — это слишком быстро и просто, но мне больше нечего было предложить.

— Можно я тебя поснимаю?

— Ага, — говорит Рейчел. — Где?

Понятия не имею. Я тут пока ничего не знаю.

— У тебя есть любимое место? — спросила я.

Рейчел привезла меня на заброшенную разваливающуюся ферму в пяти милях от Нью-Кобурга. К ней вела дорожка, а по сторонам росли огромные кусты и кукурузные поля. Мы припарковались за полуобвалившимся сараем. Дом сохранился чуть лучше. Дверь была заперта на замок, окна заколочены, но под одной из досок задней двери можно было пролезть. Дом вонял мышиным пометом.

— В июле Брайони устраивала тут вечеринку, — сказала Рейчел.

— Не могу поверить, что она возникала по поводу птиц, а потом пригласила тебя сюда.

Рейчел чуть ухмыльнулась.

— Это было после облавы. Мы тут за границей округа, а значит, сюда не только не ездят копы Нью-Кобурга, так еще и шериф тут другой. К тому же наверху прикольно.

Меня волновало, насколько устойчива эта постройка, но лестница показалась крепкой, дыр в полу не было. Наверху окна заколотили не очень плотно, и сквозь щели пробивалось достаточно света. Я положила в рюкзак штатив, а значит, с помощью этого волшебного инструмента что-то могло получиться и при таком свете.

Фотографии ведь создаются с помощью света — вернее, точно выверенного количества света. «Фотография» буквально это и значит: «фото» — это свет. Когда во всех фотоаппаратах была пленка и ее надо было вынимать в темной комнате и проявлять негативы, фотография создавалась светом. С цифровой фотографией все работает так же. Если фотографировать ночью или в пыльном темном здании, свет все равно есть, просто его мало.

Вечерний свет проникал сюда сквозь окна косыми лучами, выхватывая слои паутины, пыль и лоскуток красной прозрачной занавески.

— Где мне встать? — спросила Рейчел.

— Чтобы свет падал на тебя, — ответила я. — Только под пол не провались.

Рейчел подошла к окну. Я присмотрелась к лучам, падавшим ей на лицо, и тщательно настроила фотоаппарат. Сделала снимок. Потом еще. У нее за спиной виднелась паутина, и вдруг я поняла, что могу сфотографировать с правильного ракурса и лицо, и тонкие паутинки. Когда я двинулась, из-под ног поднялись облачка пыли. В солнечном свете они казались такими плотными, словно их можно было потрогать.

— Можно посмотреть? — спросила она, когда я закончила.

Экран на камере был довольно маленький, но Рейчел внимательно разглядывала снимки, и я услышала, как она вздыхает от удовольствия.

— Я возьму вот эту в школьный альбом? — спросила она.

— А тебе не влетит за то, что ты здесь сфотографировалась?

— Мне все равно. Это мой лучший портрет.

Когда мы вернулись к Рейчел, ее мама была в мастерской, а папа снова работал допоздна. Пока Рейчел готовила макароны с сыром, я переписывала снимки на мой компьютер, чтобы посмотреть на большом экране. Наверняка я воняла мышиными какашками, но старалась не думать об этом, потому что у Рейчел дома был свой застоявшийся запах из-за птиц.

Я достала вырезку, которую забрала из маминой машины утром, и открыла сайт «Лос-Анджелес таймс».

— Что это? — спросила Рейчел.

— Это вырезка из газеты. Про моего папу с поддельным именем. Я просто хочу проверить, есть ли в ней хоть сколько-то правды.

Она кивнула и заглянула мне через плечо, пока я залезла в архив. Я вбила в «поиск по тексту» одно из предложений: «страсть, а не угроза». По крайней мере, в нем не было фамилии Тейлор. Прежде чем увидеть результат поиска, пришлось посмотреть четыре рекламы, и, пока они проигрывались, я сходила в ванную.

Когда я вернулась, мне пришло сообщение от ЧеширКэт:

«Кажется, твой отец нашелся. Он живет в Милпитас, штат Калифорния. Он просматривал рейсы в Бостон, Миннеаполис, Дарэм и Портленд, штат Мэн».

Бостон — рядом с Firestar; Портленд — рядом с Гермионой; Дарэм — рядом с Марвином, а в Миннеаполисе — самый большой аэропорт рядом с Нью-Кобургом.

«Он что, сидит в Котауне?» — написала я.

«Нет, точно нет. Нет. Думаю, его сайт отслеживает IP-адреса, и, когда все зашли на страницу, он примерно вычислил их местоположение. Кроме твоего — твое расположение скрыто, потому что твоя мама всегда пользуется VPN. В отличие от мамы Рейчел».

«Но что, если он не плохой? — написала я. — Что, если мама меня похитила, а жертва на самом деле отец?»

«К сожалению, это очень маловероятно».

Но в газетной вырезке было сплошное вранье. Или по крайней мере вымышленные имена. Я открываю другое окно и смотрю, что же нашлось в архиве «Лос-Анджелес таймс», когда закончилась реклама.

Защитное предписание выдано бывшей жертве похищения.

Тридцатичетырехлетняя Лора Пэкет запросила защитное предписание против ее мужа Майкла Квинна, которого некоторое время подозревали в ее пятидневном похищении, за которым в прошлом году следила вся Кремниевая долина. Их бывший бизнес-партнер Раджив Патил покончил с собой, пока ждал суда за это преступление. На момент похищения Пэкет из их общего дома Квинн был на конференции по информационной безопасности. Его многократно допрашивали в полиции, но Патила признали организатором похищения, а на его компьютере нашли свидетельства заговора.

Пэкет отказалась разговаривать с прессой. Адвокат Квинна выступил с заявлением и сказал, что Пэкет очень травмирована после похищения и в том числе после вынужденной ампутации одного пальца, и предположил, что она винит Квинна в том, что тот не смог ее защитить. Пэкет предоставила суду улики сталкинга; адвокат Квинна заявил, что в посланных ей сообщениях была «страсть, а не угроза» и их «не стоит читать буквально».

Патил, которому грозил пожизненный срок, оставил посмертную записку, в которой объявил, что невиновен, и обвинил в похищении Квинна.

Я не могла оторваться от статьи. Сердце у меня ушло в пятки. Все мои фантазии о нормальной жизни с нормальным отцом развеялись, как листья на ноябрьском ветру.

Мама рассказывала, когда я давным-давно спрашивала про палец, что она потеряла его в несчастном случае с газонокосилкой, и велела никогда не пытаться самой снимать защитные детали. А недавно, может в прошлом году, я спросила, почему его не попытались пришить обратно. Она сказала, что он слишком сильно пострадал, но сперва чуть помедлила, как будто обдумывая, что сказать. Сейчас я понимаю, что она думала сказать мне правду. Но снова решила соврать.

Я сжала руки в кулаки. Мне было дурно при мысли, как обошлись с моей мамой, и я жутко злилась, что она мне соврала и не сказала правды, даже когда я напрямую спросила про ее руку.

В окошке чата на Кэтнет ЧеширКэт добавили:

«Думаю, в похищении виноват твой отец. Вероятность девяносто девять процентов. Мне очень жаль».