Кто убил Оливию Коллинз?

Лили №2

Оставаться дома было невозможно.

Лили стояла у парадной двери, вбирая в легкие прохладный вечерний воздух.

Когда полицейские ушли, она рассказала Дэвиду все. Что она ела. Что она покупала.

И это еще не все. О, все гораздо хуже! Она еще и курила. После того как похоронила обоих родителей, умерших от рака легких. Как можно быть такой идиоткой?

Дэвид слушал молча, только осуждающе покачивал головой.

В конце концов она замолкла. Сама устала себя слушать. Она ханжа и лицемерка. Столько лет она тихо презирала Дэвида, считая его насквозь фальшивым, а в итоге оказалось, что это у нее отсутствуют моральные устои. Нет характера.

Особая ирония заключалась в том, что ее двойная жизнь вышла наружу благодаря смерти Оливии Коллинз. Вот бы эта интриганка порадовалась!

Сама толком не понимая почему, Лили направилась в сторону дома Элисон Дэли.

Несмотря на почти одинаковый возраст, Лили и Элисон всегда ограничивались исключительно дежурными вежливыми фразами: «Чудная погода, не правда ли? — Как ваши дети? — Как Холли? — Заходите как-нибудь ко мне в магазин».

Лили представляла себе Элисон деловой женщиной, и ей казалось, что у них не может быть ничего общего. Нелепо, учитывая профессию ее мужа.

Очередное теоретическое умозаключение, выведенное в ее комфортной башне из слоновой кости.

Может быть, именно поэтому Лили и решила зайти к Элисон, а не к Джорджу. Мазохистское стремление доказать себе, что она всегда во всем не права.

Дверь открыла Холли, жуя с набитым ртом. Семнадцатилетняя красотка с небрежно собранными в пучок волосами. От мужиков отбоя не будет, когда выйдет в свет по-настоящему.

— О, прошу прощения, вы ужинаете? — спросила Лили.

Холли не спеша дожевала и проглотила.

— Нет, просто сделала себе бутерброд. Вы к маме?

Лили кивнула. Холли смотрела на нее с подозрением. Естественно. Какого черта Лили заявилась к ним, зачем ей понадобилась Элисон?

— Мама, — прокричала Холли. — Это Лили, соседка.

Через несколько секунд появилась Элисон.

— Привет, Лили.

Холли изобразила полное равнодушие, но сама, видимо, умирала от любопытства — с чего это соседка пожаловала с визитом, ни с того ни с сего?

Элисон так удивилась, что так и стояла в дверях.

Лили неловко переминалась с ноги на ногу. Прийти-то она пришла, но сама не знала, с чего начать.

Холли подняла брови и удалилась. Уж больно все это странно.

— Да что ж это я? — ответила Элисон. — Проходи в дом.

Лили так обрадовалась приглашению, что едва не бросилась Элисон на шею.

Она прошла за хозяйкой на кухню, где Холли смотрела на компьютере сериал, доедая свой бутерброд.

— О, Лили-Мэй хотела это посмотреть, — сказала Лили, указывая на экран.

— Да ну? — удивилась Холли. — Я бы сказала, что ей такое немного рановато. Это 13 причин почему. О девушке-подростке, которая покончила с собой.

Элисон и Лили значительно переглянулись.

— А я и не знала, — сказала Элисон дочери.

— Мама, расслабься. Идея в том, чтобы предостеречь. Это не руководство к действию.

Элисон нервно рассмеялась.

— Пойду наверх. Если мимо окна пролетит тело, не нервничайте, хорошо? — сказала Холли.

— Ха-ха!

Лили улыбнулась. Этот короткий разговор между Элисон и Холли, такой естественный и непринужденный. А почему должно быть иначе? Они же мать и дочь. Почему у Лили не получается так с Лили-Мэй? Ее дочери только восемь, но Лили предчувствовала, что с ней никогда не будет просто.

— Присаживайся, — сказала Элисон. — Или будет удобнее в гостиной?

— И здесь хорошо, — сказала Лили.

Элисон по-прежнему изучающе смотрела на нее, как на только что выловленную рыбу. Лили, в свою очередь, украдкой посматривала на хозяйку. В леггинсах и открытом жилете, без макияжа, с распущенными по плечам темными волосами, Элисон выглядела совсем иначе, чем она привыкла.

Без делового костюма и косметики она сбавила лет десять, не дашь и тридцати. Вполне могла бы сойти за сестру своей дочери.

— Не знаю, как ты, но, по-моему, самое время для бокала вина, — сказала Элисон. — Гм, не знаю даже, ты пьешь?

Раньше Лили ответила бы извиняющейся улыбкой и сказала: «Я бы выпила мятного чаю, но не стоит беспокоиться».

Сегодня Лили ответила:

— Можно не заморачиваться с бокалом. Просто бутылку и соломинку.

— Тяжелый денек? — улыбнулась Элисон.

— Именно так.

— Тогда не буду спрашивать, белое или красное.

— Да хоть пополам, того и другого.

Элисон извлекла бокалы, такие огромные, что в каждый поместилась бы целая бутылка. Потом достала из холодильника открытую бутылку белого и разлила по бокалам.

— Это далеко не последняя, — сказала она.

Лили не сразу ответила. Она припала к бокалу, как бегун после марафона к бутылке воды.

— Извини, — сказала она, поставив бокал на стол. — У меня такое ощущение, что я вдруг проснулась и поняла, что всегда была алкоголичкой. И теперь пытаюсь наверстать упущенное.

Элисон фыркнула.

Она села за стол лицом к Лили.

Миниатюрная женщина. Лили казалась себе рядом с ней великаншей, несмотря на свой средний рост и стройную фигуру.

— Какая из тебя алкоголичка, — ответила Элисон. — Зато перед тобой женщина, у которой в холодильнике винный склад. Мне кажется, все из-за того, что случилось на этой неделе. Оливия, полицейские допросы. Мы все перенервничали.

— Мягко говоря, — сказала Лили и снова отпила вина.

Женщины встретились взглядами поверх бокалов с вином.

— Хотя она и была мерзкая, — сказала Лили.

Элисон смотрела на нее в изумлении.

— О, еще какая, Элисон. Я знаю, у тебя слишком мягкий характер и ты не хочешь замечать в других плохое, но, можешь мне поверить, за Оливией много чего водилось.

— Тяжелый человек, — ответила Элисон. Она отпила из бокала. — К сожалению, я не сразу это поняла. Знаешь людей, у которых я купила этот дом, — Каземи? Отец, Махмуд, меня предупредил: «Остерегайся этой расистки из соседнего дома. Я как-то сказал ей, что доктор, и после этого она вечно донимала меня рассказами о своих недугах!»

Лили рассмеялась.

— Я его помню. Они держались особняком. Он же вроде профессор, историк? Ну да, а она, конечно, решила, что раз с Ближнего Востока и доктор, то, конечно, врач. Справедливости ради, никогда не замечала с ее стороны никаких проявлений расизма в свой адрес. А ведь что касается оттенков черного…

— Я знаю, — рассмеялась Элисон. — Он и сам, честно говоря, был сноб и довольно недружелюбный. Опять же, предпочитал именоваться доктором, а не профессором, но, видимо, он почувствовал какое-то высокомерие с ее стороны. Ты бы слышала, как ее Холли назвала при полицейских.

— И как же?

— Рифмуется со словом «звезда».

— Ух ты, — сказала Лили. — Она у тебя девушка с характером. Хотя я сама рассказала полиции, что мы с Оливией особо не дружили. Кстати, кажется, ее лучшие друзья вернулись — Миллеры. Я видела сегодня утром, как они подъехали.

— Ты и вправду думаешь, что у Оливии могли быть друзья? — спросила Элисон. — Мне она казалась очень одинокой.

— Думаешь?

— Да, — Элисон нахмурилась. — Она вечно пыталась со всеми сблизиться, но у нее никогда по-настоящему не получалось, правда? Думаю, сначала она действительно хотела стать моей подругой, но, похоже, от безнадеги. Эта ее странная навязчивость. И еще любила присочинять, знаешь? Какая она незаменимая сотрудница, как все ее любят, но… ведь никто, кроме меня, к ней никогда не заходил. А у нас все-таки немаленькая разница в возрасте, семнадцать лет. С другой стороны, мне кажется, Миллеры существенно ее старше?

— Ага, но они тоже странная парочка, — сказала Лили. — Есть в них что-то неприятное.

— Неприятное! Тебе что, правда, так кажется?

— Определенно.

— Ну что ж, думаю, полицейские с ними тоже захотят пообщаться. — Элисон покрутила свой бокал с вином. — Почти уверена, они уехали в очередное путешествие как раз в тот день, когда она умерла, если верить полиции.

— Думаю, ты права. Как бы там ни было, лучше не надо про полицию. У меня такое ощущение последние пару дней, что все летит к черту. Кто-то умер на нашей улице, и в итоге мы все оказались под микроскопом. Пожалуй, уже все равно, можно и тебе рассказать — у меня было столкновение с Оливией.

— Столкновение? — отозвалась Элисон.

— Да, — Лили кивнула. — Ее лицо столкнулось с моим кулаком.

— Да брось!

— Ну да, конечно. Я же Лили, хиппи-пацифистка. Вообще-то, у меня нет склонности к насилию, можешь мне поверить. Но она умудрилась разбудить во мне зверя.

Лили почему-то хотелось оправдаться за свой поступок. Элисон теперь смотрела на нее с некоторой опаской. Как знать, может, надо уже привыкать к таким взглядам?

— Все же я была не права, — добавила она тихо. — Не стоило этого делать.

Элисон покачала головой, не соглашаясь.

— И ты об этом рассказала полицейским? — спросила она.

— Да. А что оставалось делать? Вулф нас видел.

— Ох, только не это, — изумилась Элисон. — А они что?

Лили вздохнула.

— Да ничего особенного. Решили, что у меня не все дома. А вот Дэвид… — Она взяла бокал и допила остатки вина.

Элисон встала, подошла к холодильнику и вернулась с неоткупоренной бутылкой.

— А ты, значит, не шутила насчет своих запасов, — сказала Лили.

— Вино — дело нешуточное.

Она наполнила бокал Лили и приостановилась, с бутылкой в руке.

— Почему мы никогда раньше вместе не выпивали? В смысле вот так, вдвоем, по-настоящему? Или с Крисси?

Лили покачала головой, не зная, что ответить.

— Не знаю. Я бы с удовольствием, честное слово. Я только что получила емейл от подруги. Знаешь, что она завтра планирует? Идет рано утром на рейв. Ей тридцать три, и она встает в шесть утра и вместо завтрака идет танцевать. Элисон, приготовься, сейчас скажу самое страшное. Там не будет выпивки.

Элисон расширила глаза в притворном ужасе.

— Что у тебя за знакомые такие странные? — спросила она.

Лили пожала плечами.

— Мы всю жизнь знакомы. Как и с большинством моих подруг. Я только теперь поняла, как это связывает. Невозможно измениться, когда люди тебя знают всю жизнь. Любой нехарактерный поступок, и сразу же подумают — или нервный срыв, или вообразила о себе невесть что. Словно засадили в клетку, и вот сиди теперь в ней всю жизнь. И знаешь, в чем ужас? Клетку эту сам себе строишь, еще в подростковом возрасте. Даже не подозревая, что это клетка. Начинаю понимать, почему многие эмигрируют. Новая жизнь, можно начать с нуля.

Элисон шумно выдохнула.

— Ух ты! Это… глубоко. Ты это про себя?

— Да. Я это все о себе. — Лили подняла бокал. — Привет. Меня зовут Лили Соланке, и я совершенно чокнутая.

Элисон подняла свой бокал и чокнулась с Лили.

— Думаешь, у других иначе? — спросила она.

Они неловко улыбнулись друг другу.

— А еще я хочу распрямить волосы, — поведала Лили.

Элисон фыркнула и чуть не захлебнулась вином.

— Что?

— Волосы распрямить. — Она провела руками по своей «афро» и подергала за тугие спирали волос, смазанные для блеска маслом. — С африканскими волосами так делают. Как Бейонсе. Одни заплетают косички и вплетают в них нити, а другие распрямляют волосы шампунем. Что-то вроде антиперманента. Жутко вредно для кожи головы.

В смысле, мне нравятся мои волосы, но иногда хочется их выпрямить. Просто попробовать.

Элисон нахмурилась, в смущении.

— По-моему, ты и так красивая, Лили. С твоими волосами все хорошо, можно ничего не делать. С другой стороны, если тебе хочется, почему бы и нет?

— Потому что Дэвид решит, что я стыжусь их, что я хочу выглядеть как белая и что все это ради повышения в школе. — Лили всплеснула руками. — Штука в том, что он не понимает, как я всю жизнь горжусь цветом своей кожи, хотя, судя по всему, мне-то приходилось гораздо труднее, чем ему. Это ему хочется стать немного белым. С какой стати ему приспичило становиться вегетарианцем? Его братья чуть со стульев не попадали, когда услышали.

Элисон рассмеялась.

— Мне тоже всегда казалось это странным, хотя бы учитывая его габариты. Гораздо естественнее он выглядел бы с куском мяса на тарелке.

Лили фыркнула.

— Можешь мне поверить, он таким здоровым вырос не на семенах огбоно. Знаешь, что он сегодня сказал? Что он стал вегетарианцем из-за того, что на нашем первом свидании, когда он заказал стейк, я смотрела в сторону, пока он ел. Я действительно смотрела в сторону, но не из-за стейка, а потому что он мне чертовски нравился. Серьезно.

— О как. — Элисон о чем-то задумалась. — Заходи ко мне в магазин. В понедельник. Зайдешь, я подберу тебе что-нибудь без цветочков. С глубоким вырезом, если хочешь. И короткой юбкой. На свой вкус. А потом можешь заняться прической. Лили, да стоит ли оглядываться на мужиков, мало ли что кому из них нравится. Делай, что хочешь!

Лили улыбнулась. Может быть.

— Надо чем-то заесть, — ответила Элисон, достала печенье и чипсы и высыпала их на тарелку.

Лили огляделась вокруг. Кухня была выкрашена в теплый кремовый цвет. Самая настоящая деревенская кухня, но чистая и аккуратная, везде порядок. В отличие от их кухни, заставленной горшками с пряностями и банками травяных чаев, с детскими рисунками на холодильнике, музыкальными подвесками и разноцветными подушками.

У Элисон здесь уютно, но без особых изысков. Она не пыталась что-то заявить миру о себе и своем образе жизни, обставляя дом.

На стене висели фотографии. Элисон и Холли, в основном недавние. За исключением фото эмбриона с УЗИ-обследования.

— У Дэвида целый альбом таких, с нашими близнецами, — сказала Лили, указывая на рамку. — Фото УЗИ. Браслеты из роддома. Локоны первых волос. Знаешь, я одно время чувствовала себя дико виноватой: когда они родились, мне все это было совершенно безразлично, но потом поняла, что это послеродовая депрессия. Самая настоящая депрессия, в полный рост. Сначала сложная беременность, преэклампсия, потом все планы родов и кормления полетели к чертям. Я просто не выдерживала, в этом все дело.

— У тебя была депрессия, а Дэвид альбомчики клеил?

Лили покраснела.

— Пожалуй, я даже благодарна ему за это. По крайней мере останется на память. А ты делала альбом для Холли?

Элисон посмотрела на фото в рамке. На ее лице проступила скорбь.

— Нет, — сказала она.

— Ну, что ж. Зато УЗИ ее на видном месте.

— Это не Холли, — ответила Элисон. Ее голос звучал странно, словно вдруг запершило в горле.

Лили не знала, что сказать.

— Это Роза.

Элисон взяла бокал и отпила. На груди и на лице появились яркие красные пятна.

— Извини, — сказала Лили. — Не знала, что у тебя был еще ребенок. Она… с ней что-то случилось?

Элисон внимательно разглядывала стойку между ними.

— Она не мой ребенок. Это Холли.

Лили изумленно молчала.

— Холли забеременела в четырнадцать лет. С каким-то мальчишкой. Она даже не понимала еще, что такое секс. Или понимала, но не думала, что возможны последствия. Скорее всего, ей просто хотелось быть как все. Потому что на самом деле Холли лесбиянка. Когда она объявила, что ей нравятся девочки, я, как ни смешно, заволновалась только об одном: а как же дети? Волновалась, что ей будет по жизни трудно. Пожалуй, сейчас времена другие, наверное, проще, чем раньше, но я все равно переживаю. В общем, надо мне было быть с ней внимательнее. А я… Господи! Как она тогда перепугалась. Вот мне урок на всю жизнь. Никогда больше такого не допущу. Никогда! Чего бы это ни стоило.

В ее голосе звучало столько боли, что Лили затаила дыхание.

— Она оставила ее в роддоме? — спросила она.

Элисон покачала головой.

— Мы держали все в тайне, сколько могли. Это УЗИ на двадцать четвертой неделе. Ей хотелось узнать, мальчик будет или девочка. Уже имена выбрала. Но…

— Выкидыш, — сказала Лили. — Бедный, несчастный ребенок. В таком возрасте все это пережить.

Элисон тихо заплакала.

— Нет, не выкидыш.

Лили прижала руку к груди. У нее сильно забилось сердце. Она потянулась через стойку и взяла Элисон за руку.

— У меня столько… так это наболело, — сказала Элисон. — Хочется выговориться. Даже нужно. Но Холли не хочет. Прости, Лили. Это вовсе не потому, что мне хочется держать интригу.

Лили покачала головой.

— Господи, да конечно. Не извиняйся. Мы же едва знакомы, Элисон, ты не обязана мне ничего рассказывать. Но если захочешь, я всегда готова поговорить. Если ты сама решишь. Боже мой, как верно ты заметила сегодня. У нас у всех проблемы. Иногда полезно напоминать себе об этом, что мы не одни такие.

Элисон кивнула. Она вытерла слезы и смотрела на свой бокал.

— Я пойду, — сказала Лили. — Ты звони. Днем или ночью, я всегда найду время, хорошо? Обещай, что не постесняешься!

Элисон сжала руку Лили.

— Я уже пыталась раньше кое-кому довериться. Оливии. Ничего хорошего из этого не вышло, но с тобой, думаю, может быть иначе.

— Только не сравнивай меня с Оливией.

Женщины посмотрели друг на друга.

Обе неуверенно улыбнулись.

Как знать, может, этот кризис в итоге разрешится?