Я так торопился, что забыл снять кожаные доспехи: добравшись до дома Камиссы, пробрался в хлев, ожидая прибытия своей женщины. Кварки шумным хрюканьем приветствовали появление человека, но, принюхавшись, успокоились. Капли дождя стекали с меня, образовав мокрое пятно на соломе. Время шло, а Камиссы все не было. Я уже начал волноваться, не случилось ли чего с ней, когда появился Паис. Вопреки ожиданиям, слуга пришел с пустыми руками, вызывая во мне неясную тревогу.
— Ку-дар, пошли за мной, нас ждут.
— Кто? — Паис проигнорировал мой вопрос. Жалея, что не взял с собой даже учебного меча, двинулся за ним готовый к самому худшему. Обойдя дом с торца, Паис вывел меня к парадному входу и двинулся внутрь, бросив:
— Иди за мной.
На крыльце я остановился:
— Паис, мне нельзя в дом!
— Я знаю, но выполняю указание госпожи, — невозмутимо парировал слуга, открывая и придерживая тяжелую дубовую дверь. Дверь из дерева была непозволительной роскошью в мире, где от деревьев осталось только одно название. Не иначе, как привезена из-за моря, — с этой мыслью я переступил порог, оказавшись в прихожей отделанной светло-голубыми тканями. Откуда-то из глубин памяти всплыло название — не то гобелены, не то драпировки. Как это точно назвать я не знал, но выглядело со вкусом. Пройдя через арочный проем, я очутился в большой гостиной, посреди которой стоял большой стол, заставленный яствами.
— Жди здесь, — Паис вышел, оставив меня в гостиной. Мне никогда не приходилось бывать в гостиных, обставленных в стиле средневековья. Помимо большого стола с четырьмя стульями, здесь есть похожий на секретер шкаф, а в углу комнаты стояло зеркало, возле которого притаился небольшой стульчик, обитый атласным материалом. Забыв обо всем, я рванул к зеркалу, качество которого оставляло желать лучшего, но даже его хватило, чтобы увидеть, как я теперь выгляжу.
Из зеркала на меня смотрел молодой человек лет двадцати с хвостиком. Черные короткие волосы, среднего размера нос и самые обычные губы. Ресницы и брови ярко выражены, я стал брюнетом, хотя раньше был блондином. Но привлекало внимание не это: желтые слега фосфоресцирующие зрачки и светло-синеватые белки глаз. Зрачки гипнотизировали, заставляя испытывать странное чувство. Не будь это я, такой человек заставил бы меня дважды подумать, стоит ли с ним связываться.
— Любуешься собой, Желток? — Я не услышал, как зашла Камисса. Ее каштановые волосы были уложены по-новому, небесно-голубое платье слегка просвечивало, заставляя думать не о еде.
— Ты очень красивая, — невольно вырвалось у меня. В любом мире женщина остается женщиной. Камисса вспыхнула от удовольствия и кинулась ко мне на грудь:
— Как я соскучилась по тебе, но давай сначала поедим, а потом все остальное. — Игриво вильнув бедрами, она прошла и села за стол:
— Садись, Желток, у нас всего один день, чтобы нормально провести время.
— Зачем ты попросила перенести бой? — я принялся усиленно жевать, восполняя затраченную эмоциями энергию.
— Сейчас мои слуги готовят четырех самых быстрых сигов. Половина моего состояния уже обращено в деньги, зато у нас есть столько амальты, что нам хватит на всю жизнь. Я давно прикупила домик в Дола-Ач — это самый дальний городок, почти у самого моря. Там редко бывают посторонние, и городок многим мне обязан. Там мы сможем прожить не боясь никого. — Камисса изящно оторвала крылышко у какой-то неизвестной мне птицы, дичь на столе я видел впервые.
— Ты предлагаешь мне бежать и прожить свою жизнь как трусу?
Рука с крылышком птицы застыла на полпути: в глазах женщины заплескалось непонимание.
— Ты отказываешься от меня, Желток?
Мне пришлось прожевать солидный кусок мяса, прежде чем смог ответить:
— Нет, не отказываюсь. Более того, быть с тобой — это счастье подаренное Сирдом. Но, Камисса, я не убегу, завтра мне предстоит сражаться за честь школы Керал-Мака, и я выйду на бой.
— Ты идиот, — в сердцах воскликнула Камисса, — я узнавала, Джал — один из лучших бойцов во всем Сирдахе, он убьет тебя.
— На все воля Сирда, — я попробовал ножку птицы, вкус просто умопомрачительный.
— Что это? — показал на птицу.
— Да какая разница, — Камисса всплеснула руками, — это «иркал», ее разводят на севере, мне привозят слуги. Сейчас речь о твоей жизни, о нас с тобой. А тебя беспокоит лишь «иркал».
— Камисса, ты дороже всего для меня, я с радостью отдам жизнь за тебя. Подожди, дай мне сказать, — остановил порыв женщины, собиравшейся привести мне контраргумент. — Но есть одна вещь, через которую я не могу переступить — это братство школы, если я сбегу, школа просто прекратит свое существование. Никто не отдаст ученика в школу, чьи воспитанники сбегают от боя.
— Я люблю тебя, Желток, — голос Камиссы звучал печально, — мне исполнилось всего восемнадцать сезонов, когда меня выдали замуж. Я была несчастна… муж не обращал на меня внимания, только периодически приходил ночью и вел себя как кварк-«берш». После его смерти меня обложили люди, требующие вернуть их долги. Мне пришлось вникать в торговлю, выяснять, чем отличается мера дерева от меры мяса, как лучше хранить и перевозить продукты. Из какой стали покупать оружие, а какая сталь быстро ржавеет. Четыре сезона я отдавала долги мужа, потом начала богатеть, сегодня меня называют богатой, самой богатой в Даре-Ач. Но зачем мне все это, если завтра тебя убьют? Каждую ночь, что ты проводишь в своей школе, я плачу. Плачу, думая о тебе. Как мне жить, если только с тобой я поняла, что значит женщина, что значит быть счастливой?
— Камисса, — перебил девушку, — я не собираюсь завтра умирать.
На секунду глаза Камиссы загорелись:
— Ты обладаешь даром Сирда? Ты скрытый «сен-ар»?
— Нет, не обладаю даром сирда, и не скрытый «сен-ар». Но я скажу тебе так, моя родная. У одного человека спросили: в чем сила, брат? И знаешь, что он ответил?
— Что? Это был Сирдарий? — Камисса подалась вперед.
— Он ответил: сила в правде, брат! и нет, это не Сирдарий, я его, скорее, назвал бы человеком с большой буквы! Так вот, Камисса, правда на моей стороне, как и любовь самой красивой женщины Гардо-Ач!
— Только Гардо-Ач? — В Камиссе проснулась настоящая женщина.
— Во всем Сирдахе! И завтра, я выиграю этот бой, потому что мне есть ради кого его выигрывать, потому что я дал себе слово, которое нужно исполнить, потому что сила в правде!
Я отпил немного вина из серебряного кубка и хищно посмотрел на свою женщину:
— А сейчас у нас есть время до утра, не знаешь, чем лучше заняться?
Чем заняться, Камисса знала. Изголодавшаяся по мужской ласке женщина, словно старалась налюбиться впрок и надолго, с каждым разом проявляя чудеса изобретательности. У меня даже проскочила мысль, смогу ли я завтра двигаться быстро, но быстро отмел пораженческие сомнения.
Утром, когда я добежал до школы, первая четверть сирда была на исходе. Камисса плакала, обнимала ноги, уговаривая остаться. Наступил момент, когда я чуть не смалодушничал. Еще во время нашего путешествия из Даре-Ач в Гардо-Ач я заметил в себе способность ускоряться на небольшой промежуток времени. После того случая несколько раз ночью, выйдя на тренировку в школе, пробовал ускориться. Получалась очень интересная картина, словно время вокруг меня становилось тягучим. Долго работать в таком ритме не мог, максимум около полминуты. Именно этим я и собирался воспользоваться в бою, чтобы добиться победы.
Тенкор метал молнии, приближалось время боя, а я только появился, весь помятый, с наспех надетыми доспехами.
— Надеюсь, оно того стоило, — прорычал он, увидев меня. Потом, к моему удивлению, потрепал меня по щеке, заверяя, что чудеса случаются, и при везучести этого отребья кварка он ничему не удивится. От завтрака я отказался, Камисса накормила меня так, что еле в доспехи влез. Под мелким моросящим дождем мы снова направились к городской площади, где мне предстояло сразиться с сильнейшим бойцом. Третий день дождя превратил пыльные земли в болото, а по мощенной мостовой бежали ручейки. Песок на арене впитывал воду, но при каждом шаге ноги по щиколотку погружались во влажную смесь песка и воды. Моего противника еще нет, хотя трибуны уже забиты. Все мои попытки найти Камиссу на трибунах не увенчались успехом. Эта смелая женщина рискнула всем: если я паду на арене, ее репутация останется на дне. Если я выиграю бой и стану «ихи-ри» — все забудется, особенно если мы сочетаемся браком.
— Ради тебя, Камисса, ради отмщения смерти Напусы, ради всех несчастных ку-даров и искалеченных кварков, — трижды я повторил клятву, проникаясь ненавистью ко всем: к судьям, зрителям, даже к Тенкору, смотрящему на меня с сожалением в глазах.
Бородач Джал появился спустя минут десять: сегодня он облачился в доспехи, что затрудняло мне работу. Тенкор кивнул, и мы присоединились к бородачу, стоявшему в центре площадки. Громко ударил гонг, возвещая о начале смертного боя. Вчерашний благообразный старичок вышел на середину ринга и повторил причину смертного боя, акцентируя внимание, что оскорбление нанесено не кем-нибудь, а именно ку-даром.
Будьте вы прокляты, зациклились на этих ку-дарах, — мысленно пожелал я говорившему. Далее нам объяснили правила боя: допускалось все, чтобы победить. Под запретом только удары пальцами в глаза.
— Желток, я с удовольствием покатаю тебя по всему Гардо-Ач на спине и без седла, если ты сможешь выжить. Ты первый ку-дар, в котором чести больше, чем во многих дех-ни, пусть великий Сирд поможет тебе, — Тенкор хлопнул меня по плечу и пошел в угол не оглядываясь. Мысленно он уже простился со мной, наверное, обдумывает, стоит ли меня хоронить или можно просто выбросить труп в реку.
По знаку старичка появился молодой парень с двумя саблями в руках. Я поймал ухмыляющийся взгляд своего противника. Будучи наставником школы, он прекрасно знал, что моя программа битвы на саблях только началась. Мечом я владел неплохо, но сабля требовала совсем другого умения.
— Мухлюешь, падла, — Джал не понял слов, но смысл до него дошел. Не удостоив меня ответом, он пальцем показал на себе, как перережет мне горло. Я взял в руки саблю, сделал пару движений. Работа с саблей труднее, это не обоюдоострый меч, которым можно колоть и резать любой стороной. При ударе саблей часто приходится проворачивать ее в руке вокруг своей оси, чтобы нанести правильный удар. Все это, мы только начали учить, мое владение саблей пока на начальном уровне.
Старичок показал нам, чтобы мы разошлись в разные стороны и торопливо покинул арену: прозвучал гонг, сигнал к началу сражения.
Джал поигрывал саблей, словно родился с ней в руках. Опустив ее до земли, он медленно шел вперед, чертя канавку кончиком клинка. Слово завороженный, я смотрел, как канавка моментально заполняется водой, и чуть не проморгал момент атаки Джала. Расстояние в пять метров он преодолел практически одним прыжком-рывком, нанося мне рубящий удар снизу вверх. Я откинулся назад, не успевая переступить, кончик сабли чиркнул по подбородку, обозначив контакт. Откинувшись назад, я потерял равновесие, заваливаясь на спину, успел нанести удар ногой Джалу в пах, выиграв время, чтобы вскочить на ноги.
Удар оказался чувствительным: бородач на несколько секунд застыл, схватившись за причинное место и не выпуская сабли из руки. Я отошел на пару метров, давая ему прийти в себя: нельзя добивать противника после удара в такое место. Трибуны оценили мой жест, взорвавшись приветственными криками. Мелкий дождь неприятно бил в лицо, капли скатываясь по лицу, размывали изображение. Встряхнув головой, я встал в боевую позицию номер один:
— Потанцуем?
Лучше бы я этого не говорил, Джал словно взбесился: сабля мелькала в паре сантиметров от моего лица, часть ударов я успевал принять, от большинства просто уходил. Скорость, с которой сверкала сабля Джала, просто поражала. Дважды я увернулся чудом. Один раз сталь клинка даже срезала клок волос с головы, пройдя в миллиметрах от височной области. То, что мне удавалось отражать его удары и оставаться невредимым, было просто чудом. Но Джал теснил меня, я уже дошел до края ринга и, сделав странный кульбит, смог уйти в сторону дважды перекатившись по песку. Несколько раз мне пришлось ускориться, чтобы успеть отразить удары его сабли, но надолго меня не хватало. О переходе в атаку речи не шло от слова совсем. Для атаки нужно успеть сконцентрироваться, а меня перед глазами стояло десять, нет, двадцать сабель противника.
Твою мать, да он что супермен, откуда такая скорость? — мысль стоила мне пореза плеча. Пусть и поверхностный, не будь на мне доспеха, порез оказался бы куда глубже. Но даже такой супербоец как Джал не мог работать долго с такой скоростью, его удары стали замедляться, я даже попробовал контратаковать, но без успеха. После очень активного контакта мы отскочили друг от друга: в водянистых глазах бородача стояло изумление. Он устал, даже его стойка изменилась, сабля была опущена, а одной рукой Джал опирался на переднюю поверхность бедра, где я заметил следы крови. Не помню, чтобы наносил ему удар в эту область.
Устал и я, свист собственного дыхания слышался чужеродным звуком: не может человек дышать так громко. Джал поднял саблю, делая осторожный шаг вперед: до этого мне казалось, что мы сражались в абсолютной тишине, потому что неожиданно в уши ворвался шум беснующейся толпы. В глазах бородача уже нет прежней уверенности: метнув взгляд в сторону Тенкора, я заметил, что его нижняя челюсть лежит практически на песке. Значит, у меня получается! Мысль меня приободрила, с громким криком я пошел в атаку, не дожидаясь атаки соперника. Теперь роли поменялись: я атаковал, наращивая темп, а Джал отступал, виртуозно отбиваясь. Быстрее, быстрее, быстрее — на каких-то десять секунд я смог выйти на максимум ускорения, но эти десять секунд меня измотали. Грудная клетка ходила так, что трещал кожаный доспех. Джал выдержал мой напор: мы снова разошлись на пару метров и отдыхали, опустив сабли на песок. Его щека была в крови, а с левого запястья капала кровь, впитываясь в размокший песок с лужицами воды. Практически вся арена перепахана так, словно здесь резвилось стадо буйволов.
Джал безусловно великий боец: даже ускорение не помогло мне сразить его. Сирд не напитывал меня своей энергией, усталость сейчас такая, что хотелось лечь и закрыть глаза.
Пауза затянулась, каждый понимал, что следующая атака может оказаться последней. Мелкий дождик застилал мне глаза, не давая увидеть лица людей на трибунах. Протерев рукой глаза, всмотрелся: трибуны стояли, на лицах людей написано удивление, жалость, радость, целая буря эмоций. Нельзя стоять долго, дождь не в мою пользу, на сохранение своих реакций приходится тратить накопленную месяцами драгоценную энергию сирда.
— Джал, ты готов умереть? — прокричал я, перекрывая шум моросящего дождя и неистовство толпы. Бородач оскалился, отпуская оскорбления в мой адрес. А вот это ты зря, ты ведь не держал свечку для моей матери и кварка, чтобы так утверждать.
Выставив саблю так, как видел в фильмах про самураев, я ринулся вперед, пробуксовывая в мокром песке. Джал тоже побежал в атаку. Клинки выбил сноп искр, при второй атаке Джал умудрился поставить мне подсечку. Я грохнулся лицом вниз и мгновенно перекатился, успев уйти от рубящего удара сверху. Еще три удара пришлись рядом с головой: бородач просто не давал мне подняться, нанося частые и неточные удары. Докатившись до веревки, что ограждала ринг, я успел подставить саблю, но удар Джала выбил ее из рук, оставив меня безоружным. Время словно остановилось: я лежал на спине, а стоящий надо мной противник уже начинал рубящее движение. Прижатый с одной стороны к веревке, а с другой стороны ограниченный ногой Джала, я лежал, как тушка свиньи на разделочном столике.
— Сила в правде, брат, — донесся голос моей любимой женщины. Словно ошпаренный кипятком, я рванулся вверх, обхватывая Джала за талию одной рукой, а второй перехватывая его правую руку у плеча. Мне удалось отвести удар и даже отбросить бородача в сторону. Моя сабля лежала в трех метрах, кувырком перевернувшись через голову, я подхватил ее и, поднявшись на ноги, огляделся.
Сбросив с себя плащ из грубой ткани, Камисса стояла в пяти метрах от ринга, промокая под дождем. В ее глазах плескалось столько боли и надежды, что я понял: с моей смертью умрет и она.
— Ку-дар! — взревел Джал, бросаясь в атаку. Такого ускорения за собой я раньше не достигал: парируя удары Джала, успевал заметить охреневшего Тенкора, беснующуюся толпу и даже отдельные капли дождя, летящие, словно в замедленном кино. Джал выдохся, он уже практически не мог стоять прямо.
— Моя очередь, не возражаешь?
Не дожидаясь ответа, перешел в атаку. Порхать как бабочка, жалить как пчела, — вспомнилось выражение великого боксера. За пару секунд я нанес с десяток ударов, половину из которых Джал просто не успел отбить. Завершающим аккордом сделал сильный рубящий удар в основание шеи: клинок прорубил половину шеи и застрял. Падающий Джал вырвал из моих рук саблю и опрокинул меня на себя. Что-то теплое било меня в лицо, как в первый раз, когда я очнулся в Сирдахе. Надеюсь, это не моча, — мелькнула последняя мысль, прежде чем опустилась тьма.