Ладья Харона

Глава LXVIII Четыре тезы

Четыре тезы.

Первая теза. Возвращение святош сопровождается возвращением атеистов (неверие завоевывает позиции лишь тогда, когда атеизм может показаться бесполезным).

Вторая теза. Возрождение кровавых религиозных войн вызывает нерелигиозное сопротивление им.

Третья теза. Иррационализм конца XX века влечет за собой новый курс дезинтоксикации. (В январе 1844 года Маркс написал две фразы, весьма странные по своей формулировке, если принять во внимание порядок их сопоставления: «Религия есть вздох угнетенного существа. Она — опиум для народа».)

Четвертая теза. Возрождение сексуального пуританства влечет за собой возврат либертинажа. (Лишь то, что сексуально, и есть настоящий призрак, иными словами, нечто, возвращающееся после смерти. Мы обязаны своим пробуждением сну. Сексуальное начало — единственный «живой» источник всех тел. Именно сексуальная эрекция пробуждает тело в конце сна).

Луиза Мишель в своей речи, произнесенной перед Четвертым Военным Трибуналом[138], выразилась вполне определенно: «Господа! Кто бы мы ни были — освобождаемые или свободные, либертены или либералы, не трудитесь нас различать. Мы все — атеисты, ибо стремимся к свободе».

Четыре дефиниции.

Нейтралитет выражается в том, чтобы не принимать участия в войне, но атеизм — это война.

Толерантность выражается в том, чтобы не принимать ту или иную сторону в религиозных распрях. Однако простое неверие, которое непонятным образом уравнивает между собой все верования, признает все их законными.

Ясность сознания в атеизме категорически отделяет себя, без всякой надежды на консенсус, от легковерия. Речь идет об освобождении — незаконченном, нескончаемом, не имеющем предела и невозможном.

Разрушение иллюзий должно быть предпочтительней верования и истины.

Ясность сознания можно рассматривать как более высокую ценность, чем иллюзию. Однако, как бы там ни было, несмотря ни на что, желание верить так же вечно и неутолимо, как сон, или жажда, или любовная привязанность, или желание счастья.

Потерянный стремится к эрзацу, голод к мечтанию, мозг к речи, говорящий ко лжи — как ребенок к матери.