«Если ты пойдешь со мною…». Документальная повесть

Глава восемнадцатая Самая красивая долина

Федоров продолжал регулярно захаживать в убогую контору «Ховевей Цион». После каждого посещения он посылал в Петербург отчеты, в которых описывал посетителей этого жалкого заведения, разговоры между ними и вообще царившую там атмосферу. Из его докладов было ясно, что ни о каком радостном оживлении среди сионистов не может быть и речи, напротив, они производят впечатление людей подавленных и испуганных. Петербургское начальство Федорова долго ломало себе голову, пытаясь взять в толк, почему же в таком случае евреи продолжают скупать земли в Палестине. В конце концов возобладало мнение, что у сионистов есть тайные денежные источники, о которых они боятся говорить даже между собой. Эта версия хорошо объясняла и душераздирающие сцены в злополучной конторе. Поэтому, читая сообщения Федорова, высшие чины тайной полиции только укреплялись в своих подозрениях о существовании всемирного сионистского заговора. Впрочем, события в Палестине беспокоили не только их. Турецкое правительство вскоре запретило евреям иммигрировать в Палестину, а также покупать там землю. Это означало, что люди, уже заплатившие задаток за купленный участок, теряли деньги, а вместе с ними и надежды на лучшее будущее.

Однажды утром Федоров по своему обыкновению сидел в кабинете и составлял отчет за минувший день. Внезапно дверь распахнулась, и двое турецких полицейских ввели в консульство худого длинноволосого мужчину лет сорока. Светлые рассыпавшиеся по плечам волосы и исхудалое суровое лицо делали необычного посетителя похожим одновременно на русского анархиста и на Иисуса Христа. Полицейские объяснили привратнику, что это российский подданный, которого они спасают от ярости заимодавцев. И действительно, из окна кабинета Федоров видел, с каким трудом усатым стражам порядка удалось провести своего подопечного в здание консульства. По пятам за ними шла целая толпа разъяренных мужчин и женщин, то и дело норовивших наградить длинноволосого тумаками и щипками. Дверь у него была открыта, и Федоров с интересом наблюдал, как полицейские объясняются с привратником. Языка он, конечно, не понимал, но турки жестикулировали так выразительно, что все было ясно и без слов. Войдя в консульство, изможденный анархист-Иисус без промедления направился в кабинет самого консула. Полицейские сопровождали его, на всякий случай придерживая за плечи. Тут же из-за полуоткрытой двери послышалась раздраженная русская речь, и Федоров скоро понял, что беспокойный посетитель — не кто иной, как Иеѓошуа Ханкин.

Ханкин рассказал консулу, что собирался поехать в столицу Турции, но был задержан полицией под давлением заимодавцев, опасавшихся за свои деньги. Он заявил, что является российским подданным и не обязан подчиняться турецким законам. Ханкин попросил консула помочь ему выехать в Константинополь, чтобы добиться отмены запрета на продажу земли евреям или хотя бы разрешения завершить уже начатые сделки. Он упрямо твердил, что только российские власти могут привлечь его к ответственности и вообще решать его судьбу.

«А зачем? Зачем вам ехать в Турцию? Чего вы там добьетесь?» — услышал Федоров голос консула.

«Я обязан добраться до султана, чтобы добиться отмены запрета на покупку земли, — многие иммигранты уже внесли задаток, и мой долг им помочь. Я должен предотвратить огромные убытки, которые понесут люди, уже заплатившие мне за земли Хаварата»[13]. В полуоткрытую дверь Федоров видел только профиль и спутанные длинные волосы Ханкина, однако был поражен решительностью его тона.

«Вы думаете, что тогда вас перестанут преследовать?»

«Перестанут, потому что их требования справедливы».

«Господин Ханкин, вы злоупотребляете нашей помощью и ставите меня в неудобное положение». (Эти слова предназначались главным образом для Федорова.)

«Вот и моя семья считает, что я зарываюсь. Но, господин консул, вы же обязаны меня защищать. И потом, что вы потеряете, если разрешите мне съездить в Константинополь? Может быть, указ и не отменят, но чего-нибудь я все-таки добьюсь. Если власти сделают исключение для тех, кто уже внес задаток, это будет большое достижение. Кстати, и сами турки только выиграют: ведь с каждой сделки они отчисляют себе большой налог, а им вечно нужны деньги на всяческие развлечения».

«Вы не убедили меня, господин Ханкин. Упрямство султана всем известно — он никогда не отменяет принятых решений. Кстати, не только туркам не нравится то, что здесь происходит, но и нашему правительству в Петербурге тоже. Мне очень жаль, но я не могу действовать против той политики, которую представляю. Нет ни малейшей надежды на то, что султан изменит свое решение. Кроме того, за этим указом стоят международные политические силы. Так что в отношении поездки в Стамбул ничем не могу вам помочь. Самое большее — можно попытаться устроить вам поездку в Бейрут, как вы просили раньше. Но и это будет сложно из-за ваших недоброжелателей. Тем не менее я сделаю все, что в моих силах. Сюда, кстати, приехал предприниматель из Одессы, который хочет купить хорошую землю для выращивания маслин. Мы очень нуждаемся в оливковом масле для православного богослужения. Он хочет выяснить, стоит ли вкладывать сюда деньги. Почему бы вам не сопровождать его в поездках? Только так я могу помочь вам выехать отсюда. Съездите с ним несколько раз, покажите свои участки. Не исключено, что он пожелает здесь что-нибудь купить, так что и вы расплатитесь с кредиторами. Другого выхода я не вижу. Ну, как?»

Воцарилось гнетущее молчание. Ханкин опустил голову и нервно пощипывал подбородок.

Ему очень даже хотелось поехать в Бейрут, чтобы встретиться с эфенди Сурсуком — владельцем земли в Изреэльской долине. Разъезжая по Палестине, Иеѓошуа убедился, что это самые плодородные земли страны. Долина была совершенно заброшенной. Лишь изредка попадались возделанные поля. Ночью она кишела разбойниками, подстерегавшими одиноких путников, возвращавшихся из Ливана. Иеѓошуа не терпелось увидеться с Сурсуком и прощупать, насколько он заинтересован в продаже этих земель. Но с другой стороны, какой смысл ехать в Бейрут без денег? Иеѓошуа понравилось предложение консула, но он хотел прежде обсудить его с Ольгой.

Со стороны моря донесся пароходный гудок. Когда он затих, консул положил руку на плечо Иеѓошуа и сказал: «Вы знаете, как я ценю вас и вашу супругу. Как она поживает? Идите домой и обсудите с ней мое предложение. Она мудрая женщина и может дать вам разумный совет».

Консулу уже не раз приходилось выручать своего беспокойного соотечественника, ухитрившегося восстановить против себя пол-Палестины. При упоминании об Ольге выражение его лица смягчилось. Он велел полицейским проводить Ханкина домой. «Сообщите мне, что вы решили», — сказал он на прощание.

Иеѓошуа вернулся в квартирку на улице Аджами чрезвычайно взвинченным. Ольги дома не было. На кресле лежала аккуратная стопка сияющих белизной, тщательно выглаженных простыней. На вышитой скатерти, покрывавшей круглый стол, ослепительным желтым солнцем сиял букет хризантем. Иеѓошуа взял кувшин, чтобы налить воды в чайник, но пальцы его дрожали, и вода лилась на пол. «Почему ее еще нет? — думал он разочарованно. — Почему она так редко бывает дома?» Он со злостью поставил чайник на стол, даже не пытаясь зажечь керосинку. Один, без Ольги, он не в состоянии был даже налить себе чай. Она всегда умела успокоить его за чашкой дымящегося ароматного напитка. Иеѓошуа метался по пустой квартире, то и дело поглядывая в окно. «Как же наивно было надеяться, что мне разрешат поездку в Константинополь! — думал он. — Да и с кем я там стал бы говорить? Вот если бы протекция. Тогда я попросил бы прислать приглашение. А у меня нет даже самого захудалого рекомендательного письма. Даже если бы мне удалось добраться до Стамбула, на меня бы там смотрели как на нищего мечтателя. Ну куда же она подевалась? Почему ее нет дома?» Нервы у Иеѓошуа совсем сдали. Ольга была его единственной надеждой, она одна умела успокоить его в самые тяжкие минуты. Не в силах совладать с волнением, он все расхаживал и расхаживал по пустой квартире. Если бы не окружившие дом кредиторы и перекупщики, он уже давно отправился бы на поиски жены. Иеѓошуа знал, что стоит ему выйти за дверь, как на него набросится разъяренная толпа, и ему снова придется обращаться за помощью к тем же полицейским. Он метался по квартире, как зверь по клетке, и время от времени раздраженно колотил кулаком по стене. Так продолжалось, покуда не вернулась Ольга. Пришла она не одна, а вместе со своим любимым племянником Авшаломом, сыном ее сестры Фанни. Она поставила тяжелую корзину на пол, и мальчик принялся выкладывать на стол ее содержимое: овощи, лепешки, овечий сыр…

По выражению лица Иеѓошуа Ольга сразу догадалась, что дело неладно. «Что произошло?» — спросила она, но муж угрюмо молчал, как всегда предоставляя ей в одиночестве справляться с его душевными невзгодами, успокаивать и выводить из отчаяния. Ольга дала Авшалому лепешку с сыром и маслинами и несколько мелких монет, чтобы он мог купить свой любимый сладкий напиток.

«Ты был у консула?» — спросила она, когда мальчик ушел.

«Был, но он не желает дать мне разрешение на поездку в Стамбул. А уехать без его помощи я не могу, потому что портовая полиция получила распоряжение задержать меня. Да ты ведь знаешь».

«А как он объяснил свой отказ? Почему он не хочет тебе помочь?»

«Он говорит, что султан ни за что не изменит своего решения. Не нужно и пытаться».

«А ему-то какое дело? Ведь он от этого не пострадает… Почему же в этот раз он не пошел тебе навстречу?»

«Все бы, наверное, обернулось по-другому, если бы ты пошла со мной. Тебя он больше уважает. Вот и в прошлый раз он был такой добрый благодаря тебе. Теперь все пропало. Он готов помочь мне только с поездкой в Бейрут, к Сурсуку».

«Вот и прекрасно. Сможешь узнать, намерен ли Сурсук продавать земли в Изреэльской долине. Прекрасно, прекрасно!»

Ольга была инициатором покупки этих земель, видя в этой акции национальную миссию. Ей с детства врезались в память библейские описания долины. Она много рассказывала Иеѓошуа о событиях, происходивших там в незапамятные времена. В ее устах древние легенды оживали, становились близкими и понятными. Сама она в такие минуты снова чувствовала себя девочкой, жадно слушающей рассказы отца о битвах возле потока Кишон, о лысой горе Гильбоа, над которой никогда не идет дождь, о винограднике Навота Изреэльтянина. Все это было для нее такой же реальностью, как повседневная жизнь, а может быть, и еще большей. Вообще, когда Иеѓошуа упоминал названия местностей, где он собирался приобретать землю, перед Ольгой ярко и живо возникали картины событий, разворачивавшихся там в эпоху судей и царей Израиля.

«Если что-нибудь выйдет из встречи с Сурсуком, то все мучения будут оправданы, — размышляла она. — Ведь эти земли — колыбель нашего народа, там евреи жили и сражались задолго до того, как Иерусалим стал нашей столицей».

Когда Ольге было девять лет, она прочла «Песнь Деворы» и представляла себе огненные колесницы, спускающиеся с неба и испепеляющие Сисеру и его войско. Огромные сверкающие колесницы летали по небу, подобно красным орлам, и обрушивались на врагов со страшной силой. По ночам ей снилось, как звезды на небе вытягивались в слепящие цепи, которые спускались до земли, опутывая, подобно сетям, отряды хананеев и филистимлян.

«Помнишь, как ты возвращался из долины? — Ольге хотелось немного приободрить мужа. — Как радовался ее плодородию и разноцветным сочным лугам?»

«Да мне ее никогда не забыть. Эта долина — самая прекрасная на свете, — внезапно оживился Иеѓошуа. — Даже на Украине нет такой плодородной земли и такого раздолья. Там может вырасти поколение гордых и преуспевающих земледельцев. И малярия там никому не угрожает».

«Вот я и думаю, что обязательно нужно начать переговоры с Сурсуком. Подобные сделки заключаются не сразу. Сначала надо познакомиться с продавцом земли. Он араб, а арабы очень любят принимать гостей и вести с ними длинные витиеватые беседы. Сперва поговорить несколько часов, а потом уже заключать сделку. Поезжай к Сурсуку и постарайся с ним сблизиться. Ведь покупка земли — это единственное, что спасает тебя в тяжелые времена. Иначе ты просто сойдешь с ума. Я попрошу консула, чтобы он дал тебе разрешение на поездку в Бейрут вместо Константинополя. Там ты сможешь познакомиться с Сурсуком и начнешь действовать. Начинай прямо сейчас, это придаст тебе силы и поможет выдержать все нападки».

Измученное, страдальчески сморщенное лицо Иеѓошуа просияло. В его глазах впервые за много дней появилась надежда.

«Только ты меня понимаешь, Оленька. Без тебя мне бы не справиться со всем этим. Но как ты сможешь уговорить консула?»

«Прежде всего скажи, согласен ли ты с моим планом. Как я уговорю консула — это мое дело. Мне нужно точно знать, о чем просить его».

Иеѓошуа был прав: в самом деле, Ольга имела большее влияние на консула, чем он сам и чем большинство жителей Яффы. При этом она всегда и во всем руководствовалась одним желанием — помочь мужу. Она чувствовала большую ответственность за этого упрямца, которого не могли сбить с пути никакие трудности. Потеряв надежду на нормальную семейную жизнь, она примирилась с его страстью к приобретению земли. Ольга знала, что сможет сохранить семью, только помогая Иеѓошуа осуществлять задуманное.

«Сходи к нему, Оленька. Может, он даже даст мне денег на поездку. Консул хочет, чтобы со мной поехал какой-то русский предприниматель. Я должен показать ему землю, пригодную для выращивания оливок. Если я соглашусь, этот русский оплатит все расходы, а потом, может быть, и мою поездку в Бейрут. Узнай, что консул думает по этому поводу. Ты умеешь из него веревки вить, потому что вы оба из Петербурга и у вас есть общие воспоминания. Поговоришь с ним о „Евгении Онегине“ да о Пушкине — вот он и растает. Пожалуйста, постарайся, Оленька!»

Иеѓошуа поднял на нее бездонные голубые глаза, и она почувствовала, как на душе у нее потеплело.