«Если ты пойдешь со мною…». Документальная повесть

Глава тридцать первая Бурса

Вагоны поезда, шедшего в Дамаск, были переполнены солдатами. Израненные, смертельно уставшие, еле держась на ногах от голода, они возвращались с юга, где англичане разбили турецкую армию. Четверо друзей знали, что их ожидает тяжелая жизнь. Маня забилась в угол и сидела неподвижно, крепко сжав губы.

Сначала их выслали в забытый Богом городок Сивас, но после многочисленных усилий и взяток перевели в город Бурсу, где посадили под домашний арест. Бурса находилась в горах, среди диких лесов. Зимы там отличались суровостью.

Жизнь в Бурсе была очень нелегкой. Ольгу и ее спутников поселили в двухкомнатной квартирке. По утрам Исраэль уходил из дому, чтобы набрать сухих веток для печки и подработать где придется. Маня давала частные уроки немецкого языка турецким чиновникам и офицерским женам, а Ольга занималась хозяйством. Положение улучшилось, когда в городе стало известно, что Ольга — акушерка. Турецкие женщины обычно рожали дома, но во время войны сильно возросла смертность новорожденных. Поэтому семьи, которые могли заплатить Ольге продуктами, одеждой или деньгами, обращались к ее услугам. Так Ольга вскоре стала главной кормилицей всей четверки.

В маленькой квартире в Бурсе находили приют многие палестинские изгнанники, отдыхавшие там и мечтавшие о будущем. Иеѓошуа и Исраэль по многу часов обсуждали планы заселения Палестины, спорили о том, как будет выглядеть страна, если англичане захватят ее целиком. Ольга в этом не сомневалась. Почти все ее племянники были активистами НИЛИ, и она частично знала об их тайных контактах с представителями британской разведки. Она представляла себе, что происходит на опытной ферме. Ее племянники Нааман, сын ее брата Шимшона, и Авшалом, сын Фанни, советовались с теткой и даже надеялись, что она окажет влияние на своих друзей из «Ха-шомера». Она с уважением выслушивала их, но и предостерегала от необдуманных действий.

На втором году ссылки Маня забеременела. Она была иссохшая и сморщенная: сказались тяжелые условия жизни и ограничения в питании. Та зима выдалась очень снежной и холодной. Изгнанники замерзали в своей квартирке, им не хватало одеял и одежды, а у Мани даже не было пальто. Она сильно тосковала по своему сыну Гидеону, которого оставила у родственников в Палестине, к тоске ее примешивалось отчаяние. Ей казалось, что в нечеловеческих условиях войны нельзя рожать детей. В конце концов она попросила Ольгу сделать ей аборт.

Ольга, однако, воспротивилась и стала умолять подругу изменить решение.

«Мы в ссылке, недоедаем, страдаем от холода. Нравоучения и цитаты из Библии не помогут, не трать напрасно силы. Рожать ребенка в таких условиях — преступление. Что он скажет, когда вырастет? Он обвинит нас в безответственности. Я плохая мать, оставила Гидеона у родственников, потому что не хотела, чтобы он страдал в изгнании. Так как же я заставлю страдать этого? А как после войны я буду помогать Исраэлю, если мне придется ухаживать за двумя маленькими детьми? Что, если война продлится еще очень долго? Как я могу взять на себя такую ответственность — родить сейчас ребенка? И вообще, мы с Исраэлем совсем не идеальные родители».

«Рождение ребенка — это не проверка родителей на идеальность, — возразила Ольга. — Разве ты не понимаешь, что вы тащите на себе весь ишув? Твоему Геде нужен брат или сестра. Это будет его лучший друг в жизни. Все-таки тебе стоит выслушать библейскую историю про Фамарь. Я уже давно пыталась рассказать ее, но ты отказывалась слушать. Эта женщина решилась на прелюбодеяние только потому, что хотела родить ребенка. Женщины еще в древности делали все возможное, чтобы забеременеть. Если ты хочешь насильно прервать беременность, то потом никогда себе не простишь. Поверь мне, я знаю это по опыту».

«Что значит по опыту? — спросила Маня. — То, что ты акушерка, принимаешь роды, ухаживаешь за беременными, а в прошлом помогала рожать незамужним, еще не называется опытом. Опыт — это сугубо личное переживание, а не чужие истории. Утверждение „опыт — лучший учитель“ относится только к тем, кто испытал что-либо на своей шкуре».

«Верно. Вот я и хотела рассказать тебе о себе».

От закопченной печурки исходило скудное тепло. Женщины сидели возле нее, вглядываясь в желтоватое трепещущее пламя, и думали каждая о своем.

«В юности я сделала аборт, и это разбило мне жизнь». Маня широко раскрыла голубые удивленные глаза. «Ты до сих пор ничего мне не рассказывала. Значит, либо ты обманываешь меня, чтобы отговорить от аборта, либо у тебя были очень серьезные причины молчать».

И тут вдруг Ольга рассказала Мане все. Она сделала аборт еще в Петербурге, когда училась на курсах акушерок. Они с Федоровым очень любили друг друга. Однако, обнаружив, что беременна, она растерялась, не могла сосредоточиться на учебе, не смела строить планы на будущее, не верила в возможность совместной жизни с неевреем, вдали от семьи.

«Это была роковая ошибка, Маня, поверь мне. Существование бездетной женщины нельзя назвать жизнью».

«Но у меня-то есть сын, и он сейчас в Палестине. Я и одному ребенку не смогла стать хорошей матерью, так зачем рожать еще? И почему ты не рассказала раньше о том, что сделала аборт в Петербурге? Зачем было скрывать до сих пор? В абортах нет ничего постыдного. Русские революционерки часто их делают. У них есть чувство ответственности, они знают, что их борьба куда более важное дело, чем деторождение. Если ты избавилась от плода, значит, у тебя были на то веские причины!»

«Какое это имеет значение? Конечно, тогда я была уверена, что поступаю правильно, но в молодости человек совершает много ошибок. Пылкая неразумная юность отличается от рассудительной холодной старости».

«Поэтому ты отговариваешь меня от аборта? Ты хочешь, чтобы ребенок замерз насмерть в этом ледяном турецком городе?»

«Я просто хочу сказать, что не помогу тебе избавиться от ребенка. Ни за что! Жизнь сильнее, чем решение глупой русской или еврейской революционерки, какой я была в Петербурге».

«Ты не была революционеркой. Ты просто дружила с русскими мыслителями и писателями! Вся твоя семья совершила алию в Палестину, даже младшая сестра Фанни и старые родители. А ты завела роман с петербургским гоем. Так перестань читать мне мораль!»

Слова Мани поразили Ольгу. Впервые младшая подруга так резко воспротивилась ее мнению. Никто еще не говорил ей таких обидных слов. Сначала она потеряла дар речи. Потом губы у нее задрожали и из груди вырвалось рыдание.

«Эта ошибка разрушила мою жизнь», — повторила она, немного успокоившись и вновь обретя способность формулировать мысли.

«Почему? Ты бы хотела остаться в России? Вспомни то жуткое время, когда я думала только о самоубийстве и даже брата не могла видеть. Тогда ты убеждала меня, что алия в Палестину — самое важное событие в моей жизни. Что же, для тебя оно не так важно?»

Подумав, Ольга рассказала Мане подробнее о своей беременности. Сначала она пыталась убедить себя, что, возможно, месячные просто задерживаются из-за волнений, связанных с учебой и другими переживаниями. Вскоре, однако, она поняла, что нельзя долго заниматься самообманом. Ольга сделала аборт, хотя прекрасно знала, что он часто приводит к бесплодию. Почему-то ей казалось, что с ней этого не случится.

«Он знает? Он знал?»

Ольга что-то пробормотала в ответ, но Маня не разобрала ее слов.

«Женщина не имеет права уродовать свое тело, — сказала Ольга медленно и печально. — Это преступление против природы. Природа сильнее всего на свете, и она мстительна. Именно потому, что моя семья совершила алию, я и сделала аборт. Ведь я знала, что тоже уеду. Я дважды принесла в жертву самое дорогое — сначала любовь, а потом плод любви. Не совершай непоправимого! Нельзя грешить против Бога! Наша ссылка кончится, проклятая война тоже, но если ты повредишь свое тело, то никогда — никогда! — больше не сможешь родить, даже если будешь желать этого всем своим существом!»

Маня вдруг почувствовала себя старшей сестрой своей подруги, обычно такой напористой, решительной и уверенной в избранном пути. Она поняла, что должна ободрить Ольгу.

«Но ты наполнила свою жизнь новым смыслом. Без тебя Иеѓошуа не смог бы перенести всех трудностей, и еврейский ишув развалился бы».

«Верно, Манечка. Мои жертвы были не напрасны. Две тысячи лет провел наш народ в изгнании. Теперь он возвращается на свою землю. Обрати внимание, земля на иврите называется адама, человек — адам, а кровь — дам. Для меня эти три слова как Святая Троица для христиан. Кровь — это душа. Нельзя больше проливать кровь, Манечка, понимаешь? Поэтому я не помогу тебе. Несмотря на холод, трудности, войну и ссылку. Это ведь — результат человеческой деятельности, а все, что напортили люди, можно исправить. Все, кроме одного — убийства человека».

Маня не ответила. После долгого молчания она сказала, что надо пойти на рынок за овощами и сварить обед.

«Не увиливай, — не сдавалась Ольга. — Почему ты хочешь замять разговор? И еще знай — я обещаю тебе помочь справиться с трудностями материнства, которых ты так боишься. Я заменю бабушку твоему ребенку».

Громкий стук в дверь прервал их разговор. Маня поспешила на кухню, а Ольга пошла встречать гостя, увидев которого обомлела. Перед ней стоял сын Фанни Авшалом — неряшливо одетый, бородатый, в странной меховой шапке на голове — и весело улыбался.

«Привет, тетя Ольга». Он прижал ее к себе, щекоча густой черной бородой.

Ольга не верила своим глазам. По обрывочным слухам она знала, что Авшалом арестован турками в Эль Арише, а потом отпущен, но его деятельность была окутана тайной.

«Тетя Ольга, я голоден и устал. Добраться к вам очень трудно. Как здорово, что наконец я здесь!»

Ольга горячо обняла племянника. Его неожиданный приезд наполнил новыми силами ее усталое, стареющее тело и скорбящую душу.

Маня поздоровалась с Авшаломом и тут же ушла в свою комнату. Она считала, что он приехал в Бурсу, выполняя задание НИЛИ. Кроме того, Маня подозревала, что, руководствуясь своими идеологическими убеждениями, Авшалом донес на нее в начале войны, сообщил о том, что она хранит оружие. С тех пор молодая женщина затаила неприязнь к Ольгиному племяннику. Ведь если ее подозрения правильны, именно он виноват в ее ссылке.

Между Маней и Авшаломом существовала родственная связь. Шошана, сестра Авшалома, вышла замуж за Нахума, Маниного брата. Несмотря на это, идеологические разногласия между молодыми людьми были столь сильны, что Маня не могла, как ни старалась, питать к Авшалому теплых чувств.

Ольга и Авшалом долго стояли обнявшись, не в силах справиться с нахлынувшими воспоминаниями, страхами и надеждами.