Александр Месропян (Ростовская область)

* * *

и весь твой свет не стоит ни шиша

и весь твой век не стоит ни гроша

когда записку развернешь едва дыша —

и между двух скоропостижных строк

тебе темнеет женская душа

темнее паузы меж разведенных ног

* * *

мне дождем перекошенным освещена

по секрету видна словно краешек сна

в покосившемся городе в нищем апреле

чья-то женщина зябко ошеломлена

одиночеством выпитым ею до дна

в первый раз может быть

за последнее время

* * *

Отпусти своих пчел щекотать полуночные клумбы.

Этот мед не тебе.

Это — медь.

Только не над тобой.

Потому что сначала так больно,

а после — так глупо.

Да, сначала для рифмы — лишь кровь,

ну а после — любой.

Так что пчел отпусти запастись полуночным нектаром.

А потом объясни мне — попробуй — что ты ни при чем,

что любовь,

даже если была,

то была незадаром…

Ну так что же ты медлишь?

Давай — отпускай своих пчел

тормошить полуночную плоть,

жадно требуя платы

за сквозняк из-под двери,

за боль из-под двери,

за свет —

то ли лопнул июля бутон,

то ли нет под халатом

ничего.

Не тяни.

Все равно ничего больше нет.

А потом расскажи мне — попробуй — как черного меда

так тягуче,

так долго текла из бутылки струя,

что в твоей незапамятной жизни

на каждое «Кто ты?»

каждый кто-то

всегда отвечал одинаково:

«Я».

* * *

У этого лета какой-то в мозгу перекос —

как бритвы, отточены крылья июльских стрекоз.

Запомнил твое, обращенное к небу, лицо —

стрекозы мелькнули у горла —

и дело с концом.

Разумнее в книги уткнуться, полоть огород

и, под ноги глядя, в эпохе нащупывать брод.

Но линии левой ладони замкнулись в кольцо.

Запомни меня —

я к тебе запрокинул лицо.

Степные элегии (фрагменты)

*

Очная ставка с Вечностью. Взаимное опознанье.

Что осталось к утру от праздника — то и ем.

И не верю, что помутившееся сознанье

определимо сполна помутившимся бытием.

Если не помнишь имени — вспомни хоть признак рода:

то, что горько — полынь, остальное — бурьян.

Все равно ничего не увидишь, видя степь в первый полдень года.

потому что — снег, и к тому же ты в стельку пьян.

Только в ночь на четырнадцатое оклемаешься,

отвечая на телефонные звонки,

что ты с этой степью уже две недели маешься

и никак не поймешь, в чем же вы с ней близки.

Вспомни: классные комнаты школы с панелями масляной краски.

На уроке ботаники: то, что пыльно и горько, — полынь.

Обо всем остальном знают скучные русские классики,

которым на головы гадят голуби, вездесущие, как латынь.

Свет какой-то не тот. Наверное — этот.

Здесь любят вспоминать, а жить — не любят.

Февраль в ночной электричке настроен поэтом

на два глагола: дует и плю́ет.

Станции одинаковы. А может — одна и та же

станция, глядя в окно, напоминает о времени,

когда все человечество было одноэтажным

и Мария еще не была беременна.

Во время оно в камышовых кошарах

вместе жарко дышали овцы, собаки и люди.

Согреваясь дыханьем, думали: Что же будет

с детьми в такую непогодь? Выросли, а все же жаль их.

А дети в ночных электричках вздрагивают, уснув,

вспоминая, не могут вспомнить, не любят жить.

То ли станции эти слишком похожи одна на одну.

То ли слишком ничтожно все то, что вчера показалось большим.

*

Теперь к вопросу «Есть ли смерть в марте»:

руку мелко покалывает — затекла,

ГАЗик на первой скорости буксует в грачином гвалте,

брызгая липкой грязью на все зеркала

в округе. И не разглядеть ни черта:

есть ли мы в марте или нас нет.

Дыхание, вырвавшись изо рта,

собирается в тучи — и падает снег

самой последней свежести, чуть перекошен

(ибо Земля есть шар, который вращается),

с получки надравшись, какой-то поздний прохожий

ловит снежинки ртом и заметно качается,

будто Россия машет рукой Господу Богу:

До сновидения, Боже, едва ли

встретимся наяву. Мало проку

в молитвах — все больше и больше воды в подвале.

*

Дорога счастлива тем, что, ступая

по ней, пройдут, не оставив тени,

но будут жизнь вспоминать, колупая

карюю корку на правом колене.

С жизнью все ясно. (См. ниже)

травы, обретающей за огородом

статус природы, как чижик-пыжик —

старый знакомый, пьянчуга без рода,

без племени. Кроме апреля, есть

еще и другие стороны света.

А равноденствие — только здесь.

Да еще — в сентябре. Но целое лето впереди. И кто его знает,

переживем ли сезон отпускных романов.

Может быть, завтра это случится с нами.

Никто и не вспомнит: была ли монетка, выпавшая из кармана.

*

Лопоухие школьники оборвали тюльпаны на том берегу

реки с горьким именем — Маныч,

не думая о продолженьи. А я не могу

не думать о продолженьи. Сан Саныч

двух с половиной лет уже узнает

букву А — названье начального пункта

любой дороги и так вдохновенно врет,

как будто

и не вранье это вовсе, а — стихи

о том, как утром, когда туман шебуршит осокой,

он вместе с ласточкой вылетел из-под стрехи

и видел меня с высоты самой высокой:

«Какой же ты ма-аленький, папа!» Я и сам

это знаю. Спокойной ночи.

(вслух) Запомни — все, что позволено небесам,

и нам позволено. (про себя) Но не очень.

*

Еще не растаяли два медленных ястреба в синеве

горячей и гулкой, что соты общаги порою каникул,

а ты уже просишь, почти умоляешь: «Не верь

ни во что, кроме голоса, если пишешь книгу».

Еще немного — и будет ладонь чиста —

Три вишни. Две. Одна. Остается слизнуть кровавый

след. И пора занимать места.

Но в этой степи слишком горькие выросли травы

нынешним летом. Я знаю все твои сны.

Это я их придумал. Если не веришь — прочти:

«Два медленных ястреба в синеве уже не видны почти».

Остается поставить точку. Но страшно — а вдруг

это только начало. Лучше включить телевизор

и задремать на диване, укрывшись газетой «Труд»,

пока в синеву кто-то медленно смотрит снизу.

Тридцать один день сплошного полдня.

Тень тополя, приставленная к стене, —

как мысль, положенная на полку, —

то ли движется, то ли не

движется. Одежды, если пойдешь

за случайной женщиной строго на юг,

почти прозрачны. И вдруг — дождь.

Нечасто. И всегда вдруг.

Между дождями — пыль на листьях,

как на крышке рояля, пока семейство

в отъезде. Жизнь устала длиться

здесь. Но нету другого места.

А ночью полдень, запутавшись в волосах,

пахнет мятой — и поэтому сны глубоки:

как будто на закрытых глазах

лежат холодные пятаки. […]

Загрузка...