Жизнь в лагере была интересной и захватывающей. Ребята разыгрывали истории из мифов, легенд, сказок… или сюжетов, которые накануне сочинял Джордж.
Джейн, которая была старше Чарльза, но младше Джорджа, стала их отличным товарищем. Она объявляла себя принцессой, которой принадлежат все земли вокруг. Чарльз по-прежнему увлекался Суперменом. Джордж рассказал им о трех мушкетерах — Атосе, Портосе и Арамисе, о том, как они всегда сражались плечом к плечу, защищая друг друга. Он научил их произносить по-французски девиз друзей: «Один за всех, и все за одного!» И с тех пор игра в трех мушкетеров стала их самой любимой.
Несмотря на недовольство матери, мальчики крепко подружились с Джейн. Ее родители также не одобряли этот тройственный союз. Они тоже считали, что хозяева и гости принадлежат к разным слоям общества, но миссис Гордон была слишком занята, чтобы уследить за дочкой.
Их любимым занятием стало восхождение на вершину Дозорной горы. Оттуда можно было увидеть все озеро, огибающую его дорогу и даже город, находящийся в десяти милях от дальнего берега озера. С высоты лагерь «Киога» с его бревенчатыми строениями походил на миниатюрную крепость-форт времен колониальных войн. В центре озера возвышался сказочно красивый островок, покрытый густым лесом.
У Джорджа уже несколько недель сильно болела голова, но он скрывал это от матери, опасаясь, что ему запретят выходить на улицу. Сегодня боль была особенно острая и резкая, словно ему вонзали кинжал. Не обращая на нее внимания, он забрался на каменистый выступ, уселся, обхватив руками колени, и стал следить за блестящей черной машиной, что ехала вдалеке по дороге. В тех местах редко Можно было увидеть машину, поскольку существовали строгие ограничения на снабжение бензином. Лишь время от времени появлялся фермерский грузовик или автобус, но чаще — лошадь с телегой. Даже состоятельные американцы оставляли свои автомобили дома, демонстрируя патриотизм.
— Ты куда смотришь? — спросила Джейн, присаживаясь рядом.
— Вон на ту машину.
За черной, как катафалк, машиной поднимались клубы дыма.
Они молча следили за ее приближением. Солнце подходило к зениту и пекло так немилосердно, что, казалось, ощущалось, как оно пульсирует. В высокой траве неумолчно стрекотали кузнечики, ветерок приносил запах летней зелени. Над цветами, покрывающими склоны горы сплошным ковром, хлопотливо жужжали пчелы. От Джейн тоже исходил запах — хвойного мыла, которое варила ее мама. Было так тихо, что он слышал ее медленное и ровное дыхание.
А потом она вдруг ахнула так неожиданно, что он чуть не упал с выступа.
— Ой! Машина сворачивает на дорогу к лагерю!
Она вскочила на ноги, Джордж скомандовал брату «Бежим!», и Чарльз в первый раз не стал спорить и требовать объяснений.
Они опрометью помчались вниз по склону. Джордж велел им ни о чем не думать. Репортер не делает выводов и прогнозов, пока у него не будут все факты. Даже самому себе Джордж запретил представлять, что он станет делать, если машина привезет новости об отце.
Но машина проехала мимо въезда в лагерь.
И тогда Джордж все понял — как и Джейн, которая стала громко всхлипывать.
Когда они добежали до участка Гордонов, блестящий служебный автомобиль уже был там. Ребята остановились слишком далеко, чтобы слышать голоса людей. Но все равно они поняли: у них на глазах происходило трагическое событие. Офицер в красивой форме снял фуражку и церемониально зажал ее под мышкой. Затем выпрямился и отдал честь.
Мать Джейн вышла во двор и застыла на месте.
Последовал короткий разговор. Миссис Гордон вдруг медленно осела на землю, как будто под ней ноги подломились. Офицер неловко поднял ее.
Джейн повернулась к братьям. В ее глазах застыли боль и горечь.
— Мне нужно идти, — сказала она необычным для нее серьезным и торжественным тоном, что сразу сделало ее старше.
Эта девочка казалась совершенно не похожей на ту, которая недавно карабкалась с ними на вершину горы.
— Мне нужно идти, — повторила она. — Я нужна своей маме.
По лагерю медленно расползлась весть о гибели Стюарта Гордона. Он отправился на войну в Тихом океане и в восемнадцать лет погиб в сражении «при исполнении служебного долга перед своей страной», как сообщалось в телеграмме.
Джордж живо представлял себе веселого Стюарта, который кружит смеющуюся Джейн, ласково называя ее солнышком. Он понимал, что подобные сцены происходят сейчас по всей стране. Родственников отрывают от обеда, будят среди ночи, застают во время какой-то работы и сообщают о гибели любимого сына, брата, мужа, молодых и здоровых ребят. Чарльзу стали сниться кошмары. По ночам он молотил руками, сбрасывая с себя одеяло, плакал и звал папу. Кто-то сказал, что миссис Гордон мучают сердечные приступы и что ей придется уехать к родственникам в Нью-Хейвен, чтобы сменить обстановку. Она настолько тяжело переживала гибель сына, что не представляла, как сможет жить без него.
Джейн по-своему объясняла состояние своей мамы:
— Здесь ей все напоминает о Стюарте. Я слышала, как моя тетя Тилли говорила, что от этого у нее расстраиваются нервы. — Она смущенно провела в пыли черту босым пальцем ноги. — Так называют помешанных.
Джордж внимательно читал в газетах все материалы о войне. Вот тогда он понял, чем будет заниматься. Он решил, что будет писать для газет и журналов, как мистер Макклэтчи. Кто-то должен рассказывать людям, что происходит в мире, о многочисленных потерях. Чем больше людей поймут настоящую цену войне, тем скорее они найдут способ покончить с ней.
Джейн собиралась ехать вместе с матерью. Отец ее оставался, чтобы управлять лагерем «Киога», но мать не могла жить здесь, где на каждом углу ее подстерегали воспоминания о сыне. Джейн пришла к мальчикам попрощаться и сказала, что у нее есть время, чтобы еще раз подняться на их любимую Дозорную гору.
Джордж с утра чувствовал слабость из-за донимавшей его головной боли, от которой не помогали порошки, которыми пичкала его мама. Но стояла такая солнечная погода, что ему не хотелось оставаться дома.
Он не знал, как вести себя с Джейн. Ему казалось, что он должен относиться к ней как-то иначе, потому что она сама изменилась — стала более серьезной и молчаливой, это сильно бросалось в глаза, прежде она отличалась необыкновенной живостью.
Он очень устал после подъема на вершину горы, чувствовал сильный жар и при этом буквально обливался потом. Ребята стояли на самой макушке горы, оглядывая окрестности, как герои мифов и легенд.
Вдруг у Джорджа что-то случилось со зрением — вся панорама смешалась и поплыла перед глазами, затем стремительно закружилась. Голоса брата и Джейн зазвучали глухо, будто издали.
— Мама больше не хочет заниматься лагерем, — говорила Джейн. — Она сказала папе, что это нагоняет на нее тоску и печаль. А мы с папой любим лагерь «Киога». Его основал еще мой дед, и я хочу, чтобы когда-нибудь он стал моим. Я обязательно этого добьюсь! — Она говорила решительно, как будто героиня одной из пьес, которые они разрывали.
Джордж хотел похвалить ее за любовь к лагерю, но в голове метались только обрывки мыслей. Видимо, он издал какой-то звук, потому что брат и Джейн обернулись к нему. Лица их увеличились и исказились, как будто он видел их в кривом зеркале. И слова их звучали тоже очень смешно, медленно растягиваясь, будто доносились с грампластинки, когда у патефона заканчивается завод.
И в тот момент, когда Джордж хотел сказать Джейн, какая она смелая и как он ею восхищается, он вдруг упал на колени, и его вырвало.
Сознание едва теплилось в нем, и это избавило его от чувства стыда и унижения. Он потерял представление о времени, не соображал, где находится. Джейн что-то крикнула, и Чарльз побежал вниз. Потом Джейн присела рядом с ним на корточки и попыталась напоить его водой из своей плоской фляжки. Джордж не смог проглотить ни одного глотка воды, пахнущей ржавчиной. Даже рот открыть не мог. Перед глазами только кружились и мелькали крошечные пятнышки света. Он чувствовал, как по подбородку стекала вода, слышал плач Джейн, хотел сказать ей, что все хорошо, но это было не так. С ним происходило нечто ужасное, и он был так же напуган, как и она.
Прошла вечность, целая жизнь. Возможно, он спал или умер. Нет, спал, потому что видел, как Джейн накрыла какая-то большая тень.
«Помогите!» Он не мог этого произнести, только подумал. Сейчас ему нужен был Супермен, а не Кларк Кент.
Незнакомые фигуры окружили Джорджа. Кто-то взял его на руки. Возможно, его спасал сам Супермен…
Но спасение не приходило. Все снова смешалось, затем распалось на части. Сознание у него помутилось, он не мог бы сказать, что происходило в действительности, а что в его воображении. Фигурка Джейн Гордон вдруг стала удаляться, уменьшаться, помаячила вдали, стала едва различимой и… исчезла. Его брата Чарльза тоже оторвало от него, унесло вдаль. Их разъединили, брату запретили к нему приближаться.
Смутные видения наплывали на Джорджа, он старался сопротивляться, отделить реальность от кошмара. Ему казалось, что он видел каких-то людей в специальных прорезиненных костюмах, которые закрывали столовую, хижины и бунгало для гостей, спортивный зал, плавательный бассейн.
Везде появились таблички с надписью: «По распоряжению отдела здравоохранения округа Ольстер».
Джорджа укрыли одеялами, целой грудой одеял, хотя у него и без того голова горела как в огне.
Его погрузили в цинковую ванну с ледяной водой.
Он увидел белые лампы. Голые лампочки таращились на него, как глаза какого-то чудовища. Его худое, бескровное тело ему уже не принадлежало.
Он был слишком слаб, чтобы крикнуть. Но душа его кричала, сердце его кричало. Никто его не слышал. В голове звучали чьи-то голоса, какой-то шум. Он не знал, происходит ли все это в действительности или он разглядывает страшные истории в комиксах.
Все вокруг заливал ослепительно-белый свет. Белые простыни в больничной палате, белые шторы на окнах, длинный белый коридор, которому не видно конца.
Его отец. Над белой хирургической повязкой, закрывающей нижнюю часть лица, видны озабоченно сдвинутые брови, пустой рукав подколот к левому плечу. Зачем? Почему? Как здесь оказался папа?
Голоса в гулком коридоре. «В высшей степени заразная… Обычно передается через зараженную пищу». Они говорили так, будто он не мог их слышать. Может, так и было, просто ему слышались слова из какого-то комикса. Хотя эти голоса… Он узнавал их. Это мама, она плачет — отчаянно рыдает. Отец кашляет. Нет, не кашляет. Он тоже рыдает. Джордж никогда не слышал, чтобы отец плакал.
А ведь доктор еще не произнес самое главное — окончательный диагноз. Но похоже, маме и папе он уже был известен. Мама закричала от боли, как раненое животное. Джордж велел умолкнуть звону, раздававшемуся в его ушах, чтобы он не мешал ему слушать. Он изо всех сил старался понять, что говорит доктор. Это сделал за него какой-то добрый и услужливый репортер. Джордж сосредоточенно слушал. Он ничего не пропустил.
— Боюсь… — Док, его звали Бэнкрофт, откашлялся и снова сказал: — Миссис и мистер Беллами, мне очень жаль. Боюсь, у меня для вас ужасная новость.
В наступившем молчании слышались только глухие рыдания отца Джорджа.
— У мальчика полиомиелит.