Левиафан. Проклятые земли

Глава 13. Не кузнец

Вернувшись в реальный мир, они оказались в трех варах к северу от Бё, на краю леса у небольшого круглого озера. Только Аудун и, быть может, Вёлунд понимали, насколько на самом деле им повезло. Ведь их могло «выкинуть» где угодно, в том числе – на другом краю земли. Точной механики ритуала, проведенного Лейвом, не знал даже сам шаман, хотя может статься, что как раз в ритуале и было дело, – быть может, именно поэтому они оказались теперь в относительной близости от того места, где переступили порог миров.

Вокруг раскинулась холодная темнота, нарождающийся месяц мутно поблескивал за дымчатыми облаками, точно застывшими в безвременье. В реальном мире, как говорят нордманы – в Мидгарде, прошло всего несколько часов, ночь еще не добралась до зенита. Но если бы не кузнец, вряд ли они смогли бы точно определить, где находятся. Вёлунд отлично знал свои владения на многие вары вокруг и безошибочно повел Аудуна с его людьми обратно к своей кузне.

Они шли через лес в полумраке, напоенном тревожными ночными звуками, глаза их быстро привыкли к отсутствию дневного света, поэтому двигались они довольно быстро.

– Утгард, – пробормотал себе под нос эриль. Он шел позади Аудуна, сразу за Регином. – Воистину – проклятые земли.

– А эти земли? – хмыкнул бог мщения. Плащ свой, изодранный в клочья, он бросил у озера, оставшись лишь в кожаной рубахе и просторном худе. – Эти земли, по-твоему, не проклятые?

– Проклятые, – покивал эриль. Он пребывал в какой-то прострации и трудно было понять, что тому виной – его путешествие в Утгард или чудовищный ритуал, который Аудун заставил его провести. Быть может, и то и другое вместе. Асвейг и Гуннар тоже были ошарашены и подавлены, хотя ульфхеднар справлялся лучше.

Регина случившееся разве что позабавило, он лишь сетовал на то, что драуги изодрали его плащ, его замечательный плащ, его, быть может, лучший плащ в мире! В своем горе он даже забыл о незаконченном поединке с Гуннаром.

Вёлунд шел впереди, огромный и молчаливый, не выдававший своих чувств и намерений ни движениями, ни тем более голосом. Аудун решил дождаться, когда они вернуться к кузнице, чтобы продолжить разговор. А пока он украдкой посматривал на шамана. Воин не корил себя, не испытывал угрызений совести. У него появилась возможность исполнить то, ради чего он пришел в этот мир, и он воспользовался этой возможностью. Без сомнений, как делал всегда. Но ему было жаль Лейва, которому пришлось сделать нечто, чего он поклялся никогда не делать. И это казалось неправильным.

Аудун тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли. Что толку рассусоливать, если все уже случилось? И по-другому быть не могло, теперь каждому из них придется с этим жить. А на его руках было и без того достаточно крови, чтобы переживать о жизни безродного трэлла.

Он неожиданно для себя поравнялся с Вёлундом. Взглянул на кузнеца, тот почуял взгляд, повернул к нему голову и в глазах древнего бога Аудун прочитал тоску. Настолько глубокую и всепоглощающую, что соленый ком невольно подступил к горлу, а такого с ним прежде не случалось (разве что в ту роковую ночь на Родосе). Это путешествие в Лимб, в Утгард, называй, как хочешь, что-то всколыхнуло в великом мастере. Заставило его вспомнить что-то важное, но давно потерявшее значение. Для всех, кроме него.

– Красивый меч, –проговорил Вёлунд. Аудун не стал переспрашивать, было очевидно, что кузнец говорит о его клинке, который раньше принадлежал знаменосцу конунга Дьярви.

Меч действительно был хорош – перекрестье, отделанное бронзой, покрывали рубленые рунические узоры, оно расходилось в стороны от клинка под небольшим углом и было стилизовано под две вытянутые волчьи морды. На навершие, тоже бронзовое, умелый ремесленник нанес трикветр в окружении рунического заклинания. «Обладающий мной да несет гибель врагам своего конунга». Прочитав надпись в первый раз, Аудун криво усмехнулся и Торбьорн, протянувший ему клинок, так и не понял смысла той усмешки. Зато воину ирония ситуации виделась тонкой шуткой судьбы.

– Жаль, что дерьмовый, – продолжил Вёлунд. Он шел, глядя перед собой, и даже не смотрел на Аудуна. – Сталь с изъяном, плохо прокована у перекрестья. И у противовеса слабое место, разойдется трещиной, не пережив и дюжины добрых ударов. Иногда оружейнику Шиена, Барди, случается впускать в мир настоящие шедевры, он умел и упорен.

– Видимо, не в этот раз, – Аудун инстинктивно положил ладонь за рукоять клинка, обмотанную простой черной кожей. Меч ему нравился, но казался излишне тяжелым. Сам он привык биться куда более короткими и легкими клинками. Но у нордманов знакомые ему с детства ксифосы неминуемо получили бы прозвища зубочисток.

– Не в этот, – кивнул Вёлунд. Какая-то часть сознания бога-кузнеца все еще пребывала где-то далеко, в глубинах его дремучей памяти, всколыхнутой путешествием между мирами. – А знаешь, чем отличается ремесленник от творца?

– Думаю, мастерством, – осторожно проговорил Аудун, ощущая, что за словами древнего существа скрывается важное намерение. – Способностью вкладывать в оружие нечто большее, помимо жажды человеческой крови.

– Ты думаешь это самое важное в оружии? – Вёлунд, кажется, заинтересовался таким ответом. Его губы дернулись, но не спешили расплываться в улыбке. – Думаешь, хорошим оружие делает жажда крови?

– Несомненно, – Аудун не был кузнецом, он был воином и потому отлично знал, что лучше других рубит тот меч, который ковался с яростью в сердце, с ненавистью опускался в масло и полировался руками, которыми руководил гнев.

– Это верно, – медленно кивнул Вёлунд после некоторого молчания. – Но не только. Такой клинок будет хорош, он будет неумолим в руке славного воина и удары его станут едва отразимы для самых искусных мечников. Но когда такой клинок встретит волю, достаточно сильную, чтобы воспротивиться судьбе, не покориться ей, когда она того потребует, он не устоит, он расколется и ярость его, достигнув точки кипения, иссякнет.

– Потому что такой клинок будет выполнен ремесленником? – предположил Аудун, который никак не ожидал от древнего бога философских бесед о кузнечном деле.

– Да, – твердо кивнул Вёлунд. Он уже полностью вернулся в реальность, освободившись из цепких объятий давних воспоминаний. – Также со скальдами. Если в поэме скальда люди видят то, что он в нее вложил, это хороший скальд, но он – ремесленник. Лишь когда люди начнут видеть в его работе то, о чем он и сам не задумывался, когда его труд начнет жить собственной жизнью, вне рамок, установленных его создателем, тогда можно говорить о том, что скальд – творец, и ему удалось принести в мир нечто особенное.

С этими словами кузнец отодвинул в сторону разлапистую ветвь карликовой березы и они уперлись в плетень, окружавший поляну с его кузницей. Обойдя плетень до единственного входа они, наконец, вернулись туда, где начали свое неожиданное путешествие в Утгард.

– К чему это все? – спросил Аудун. Вышло резко, но так и задумывалось. – Ты и сам не любишь пространных речей. И вдруг – вся это философия о ремесленниках и творцах.

– Зато ты такие речи любишь, – Вёлунд посмотрел ему в глаза. – Ты в них мастер. Настоящий творец! Как и в воинском искусстве. Сначала я думал, что ты лишь ремесленник. Удачливый, умелый, но – ремесленник. Таких сейчас мало, но встречаются, особенно здесь, на севере. Лишь теперь вижу, что ошибся.

–Что изменилось? – Аудун немного смягчился, но все еще не понимал, к чему ведет кузнец. Он не опускал взгляда, смотрел на Вёлунда едва ли не требовательно.

– Теперь я знаю, зачем ты здесь, – ответил кузнец. – Знаю, зачем на самом деле явился ко мне. Зачем все это.

Аудун непроизвольно напрягся всем телом. Вопрос, готовый сорваться с его языка, был очевиден. Поэтому воин молчал.

– В момент, когда ты увидел своего врага воочию, ты перестал себя контролировать, – пояснил Вёлунд. – Эмоции захлестнули тебя и были столь сильны, что обратили во прах все барьеры, скрывавшие твои мысли от окружающих. И я прочел тебя, не мог этого не сделать, даже если бы захотел, настолько сильно ты разгорелся.

Аудун поджал губы и медленно отвел взгляд, понимая, о чем говорит кузнец. Порой подобное случается даже с такими, как он, не только со смертными. В миг наивысшего напряжения искренних чувств, будь то страх, любовь или ненависть, человек непроизвольно раскрывается, становится уязвим. С ним такое уже происходило, но очень давно и теперь воин был зол на себя. Будь в тот момент рядом с ним враги, а не друзья, все могло бы закончиться куда хуже.

Друзья. Он удивился этой простой мысли, этому определению, которое никому никогда не давал. Но время сантиментов прошло, и великий воин вновь заковал свои чувства и свой разум в шипастую клетку самоконтроля.

– Я знаю, зачем ты пришел в эти земли. Знаю, зачем тебе нужен он, – кузнец глубоко вздохнул и сделал шаг вперед, приближаясь к Аудуну. Тот подавил в себе рефлекторное желание отступить. Вёлунд обвел взглядом свои владения и вновь уставился на Аудуна. – Знаю, что всему причиной она. И поэтому я помогу тебе. Здравствуй!

Он протянул воину руку и они пожали друг другу предплечья.

Вёлунд еще некоторое время буравил Аудуна тяжелым непроницаемым взглядом, потому они одновременно моргнули и что-то в них изменилось. На несколько мгновений непреклонная суровость покинула их лица и они почти улыбнулись. Потом кузнец неожиданно хлопнул воина по плечу, развернулся и зашагал по направлению к постройке, что стояла в стороне от кузницы.

– Идем в дом, – негромко бросил Вёлунд через плечо. – Поедим, выпьем. А наутро поедите обратно к конунгу и возьмете этот Арендал, Хель его забери! Ничто не может длиться вечно, особенно неприступность крепостей, – он на мгновение замедлил шаг, потом обернулся и кивком указал на пояс Аудуна, к которому были пристегнуты ножны с клинком. – И пока уж я в настроении, найдем, чем заменить эту железяку у твоего бедра. Не может же прославленный знаменосец Эйрика Агнарсона биться с дерьмом в руках!..