Лошадь Молния

ГЛАВА 3

Энди поднялся на крышу замка, где доктор Лахтенслахтер установил дождемер, анемометр для измерения скорости ветра и конус для определения его направления, термометр, барометр и бог знает какие еще приборы. Энди ждало разочарование. Дул слабый ветерок, а атмосферное давление оставалось высоким. Никаких признаков надвигающейся грозы. Энди записал показания приборов в небольшой блокнот и убрал его в карман халата. Затем он спустился по железной лестнице с крыши на балкон третьего этажа, прошел внутрь замка через застекленные балконные двери и направился в лабораторию, где доктор Лахтенслахтер проверял по списку стоящие на полке колбы с глазными яблоками и отмечал, какие нуждаются в пополнении. Доктор кивнул Энди, отложил свой планшет со списком и взял блокнот.

– Как там на горизонте?

– К сожалению, ясно и солнечно.

– Может, оно и к лучшему. Мы еще не готовы к грозе. А когда операция завершится, нам останется только верить, что гроза начнется вовремя. – Лахтенслахтер потрепал Энди по плечу. – Мы должны смириться с тем, что не в силах изменить. На прошлой неделе я прочитал это в записке из печенья с предсказаниями, так что, надо полагать, это правда.

Лахтенслахтер взял в руки бедренную кость и осмотрел ее с нескрываемым отвращением. Он получил ее от поставщика с Южных морей, а тот, вероятно, приобрел у племени людоедов. Доктор швырнул кость Энди.

– Отправь обратно продавцу и потребуй деньги назад. На этом товаре следы зубов.

– Без проблем, – ответил Энди, поймав кость одной рукой. – На прошлой неделе в моем печенье с предсказанием было написано: "Сегодня отличный день, чтобы завести себе новых друзей".

– А я всегда считал, что друзей лучше всего заводить вечером в пятницу. Суббота – день свиданий, так что все уже заняты.

– Буду иметь это в виду, доктор Лахтенслахтер, если встречу кого-нибудь, с кем захочу встречаться.

Доктор задумчиво смерил взглядом своего молодого ассистента.

– Энди, не помню, говорил ли я тебе, что ты очень хороший помощник.

– Вы уже говорили, доктор Лахтенслахтер. Но все равно спасибо.

– В ту ночь, когда мы подадим напряжение и оживим ту скаковую лошадь, хотел бы ты вскричать: "Жизнь! Подари жизнь моему творению!"?

Энди был польщен. Он знал, как Лахтенслахтер обожает каждый раз кричать при разряде молнии: "Подари жизнь моему творению!", так что он оценил щедрое предложение доктора.

– Спасибо, доктор Лахтенслахтер, – сказал Энди. – Это большая честь для меня.

– Не за что. Я купил для лаборатории новые светильники. Такие используют в театрах для освещения сцены. Нам нужно расположить их так, чтобы они отбрасывали жуткие тени по всему помещению.

– Понял.

– И проследи, чтобы на наших лабораторных халатах было как можно больше свежих кровавых пятен.

– Сделаю.

– Важно произвести хорошее впечатление на клиентов. Я знаю, что уже не раз говорил это, Энди, но не помешает повторить.

– Верно.

– Наука не похожа на колдовство. Ее методы не скрываются за загадочными символами и тайными ритуалами. Лучше всего наука чувствует себя в атмосфере открытого исследования. Не требуется никаких особых способностей и таланта. Любой способен научиться делать то, что делаем мы. Все, что для этого нужно – усердие, логический склад мышления и стремление докопаться до истины.

– Понимаю.

– Вот почему недостаточно просто объявить общественности о результатах исследования. Мы должны посвятить людей, если они заинтересованы, в каждый этап процесса. Мы должны зажечь для них свечу и провести по пути познания, чтобы они сами испытали трепет научных открытий.

– Трепет научных открытий. Полностью согласен, доктор Лахтенслахтер.

– Но помни: не стоит загружать их математикой. Цифры вгоняют в сон.

– Ладно, никакой математики.

Клиенты, упомянутые чуть выше, выбрали именно этот момент, чтобы появиться в лаборатории. Вид у них был понурый. Нельзя сказать, что Финиш с Голди выглядели ужасно расстроенными, поскольку старались делать хорошую мину при плохой игре, но Энди уловил витающие над ними флюиды уныния.

– Не повезло? – спросил он.

– Нам не удалось подыскать подходящий мозг.

Лахтенслахтер, похоже, удивился.

– Неужели так трудно достать голову? Наверняка на живодернях и в кожевенных мастерских валяются десятки черепушек.

– Голов-то много, – ответила Голди. – Но в каждой имеется отверстие. Таким образом лошадей избавляют от страданий. Кто-то приставляет железный костыль ко лбу и вбивает его здоровенным молотком. Предполагается, что это должно происходить быстро и безболезненно.

– Вот уж не знаю, как они определяют, что этот способ безболезненный для лошади. Наверное, по тому, что ни одна лошадь еще не предъявила иск за жестокое обращение.

– Что ж, просто попросите живодеров не пробивать голову очередной лошади, – резонно заметил Лахтенслахтер. – Ломовые лошади попадают к ним постоянно. Наверняка они согласятся уступить одну из них вам за символическую цену. Или они могли бы прекратить ее страдания каким-нибудь другим способом.

– Мои родители часто жалуются, что аптекарь на нашей улице делает такие большие пилюли, что ими может подавиться лошадь, – сказал Энди. – Можно взять одну из таких пилюль и засунуть в глотку лошади.

– Все не так просто, как кажется, Энди, – сказал Финиш. Засунув большие пальцы в карманы жилета, он побарабанил остальными по животу. – Док, а вы точно уверены, что нельзя восстановить имеющийся мозг? Может, вы могли бы чем-то заполнить дырку и заштопать ее?

– Как вы сами только что верно подметили: все не так просто, как кажется. Пойдемте, я покажу вам свои заметки о мозге. – Лахтенслахтер провел всю компанию к другому столу. На нем лежала толстая стопка листов, придавленная медным пресс-папье. Каждую страницу покрывал убористый почерк доктора. На краю стола примостились бутылочки с чернилами разных цветов. На столешнице разложены большие листы пергамента с нарисованными от руки и размеченными схемами чего-то, напоминающего кочан цветной капусты, забытый на поле после первых заморозков.

– Мозг, – объяснил Лахтенслахтер. – Я много лет посвятил его изучению. Именно мозг управляет всем телом. Мозг отвечает за мышление и речь. Да, я знаю, много лет считалось, что центром сознания является сердце. И находятся те, кто все еще верит, будто селезенка отвечает за эмоции. Раньше полагали, что мозг – просто бесполезный сгусток жировой ткани. Но в наши просвещенные времена мы знаем, что мозг выполняет самую сложную функцию в организме. – Доктор Лахтенслахтер неосознанно перешел на лекторский тон, словно обращался к аудитории, заполненной студентами-медиками. Финиш и Голди, не отличающиеся хорошей успеваемостью в школе, машинально огляделись в поисках других учащихся, у которых можно было бы позаимствовать конспект.

– Чувствую себя немного разочарованной, – произнесла Голди, снова переключив внимание на доктора. – Мне по-прежнему хотелось бы верить, что чувства и эмоции рождаются в сердце. Это более романтично, не правда ли, Финиш?

– Конечно, – ответил Финиш, разглядывая схемы и рисунки. – Так вы хотите сказать, док, что жеребцу обязательно нужен новый мозг? Без него он не сможет участвовать в скачках?

– Без сомнения. Прежний мозг поврежден безвозвратно, когда коня забивали. Вот, взгляните. – Лахтенслахтер перебирал пергаментные схемы, пока не нашел нужную. Он развернул ее на столе, чтобы клиенты лучше видели. – Возьмем в качестве примера человеческий мозг. На этом рисунке отмечены части мозга, ответственные за соответствующие умения. В мозгу имеются отделы, управляющие речью и слухом, отвечающие за логическое мышление и вербальные навыки, а также за чтение мелкого шрифта на обратной стороне упаковки хлопьев по утрам. Мозг мужчин и женщин немного отличается. – Лахтенслахтер показал другой пергамент. – Например, вот эта часть мозга задействована при выборе туфель. У женщин она, как правило, гораздо больше, чем у мужчин.

Голди смотрела мимо указующего пальца доктора.

– А это что за область?

– Этот отдел мозга женщины используют для размышлений о сексе.

Голди сравнила с другим рисунком.

– А где здесь та часть, которой мужчины думают о сексе?

– У мужчин ее нет. Во всяком случае, никто еще не нашел. Теория современной медицины гласит, что, когда мужчина смотрит на красивую женщину, нервные импульсы от его глаз направляются непосредственно в область паха, а мозг вообще не задействован.

– О. Это многое объясняет.

– Если бы мы могли вернуться к разговору о лошадях… – начал Финиш.

– У вашего жеребца повреждена часть мозга, контролирующая двигательные навыки. Без нового мозга он не сможет ходить.

– В общем-то нам не важно, сможет ли он ходить.

– Он должен научиться ходить, прежде чем сможет бегать.

– Хорошо, доктор, я услышал вас предельно ясно. Я понимаю, что коню необходим новый мозг. – Финиш снял шляпу и сосредоточенно помассировал виски. – Док, мы два дня пытались раздобыть мозг хорошей скаковой лошади. Мы с Голди инстинктивно чувствуем, что для создания лошади, способной победить на скачках, нужны составляющие части от такой же лошади. – Финиш покачал головой. – И то, что вы нам рассказали, доктор, подтверждает наши собственные опасения. Скаковая лошадь – это животное с тягой к соревнованиям. Хороший скакун рождается с волей к победе. Прирожденных победителей взращивают и отбирают из поколения в поколение. Затем с раннего возраста их учат бегать быстрее других лошадей. Каждый раз, выводя их на дорожку, лошадей поощряют, чтобы они обгоняли своих соперников. Итак, если ваша теория верна, и все эти инстинкты и навыки заложены в лошадином мозгу, то нам нужен мозг, полный воли к победе. Если поместить мозг тягловой лошади в череп того скакуна, что лежит на вашем столе, то в итоге мы получим битюга с тонкими ногами.

– Значит, нужен мозг, взятый от другой скаковой лошади, – озвучил очевидное Энди.

– Но мы не можем его достать! Мы не в состоянии купить скаковую лошадь и позаимствовать ее мозг, потому что нам с Голди недостает денег даже на самую дешевую скаковую лошадь, если бы таковые вообще существовали, а их не бывает.

– Будь мы в состоянии купить скаковую лошадь, – добавила Голди, – мы бы просто оставили ее мозг при ней и выпустили на скачки.

– Что ж, мне жаль, что ваш блестящий план потерпел крах, – сказал Лахтенслахтер. Энди видел, что он и правда сожалеет. Доктору понравились его новые клиенты. – Но имеющийся мозг восстановлению не подлежит. Поверьте мне, я повидал множество мозгов. Этот конь не сможет выступать на скачках без нового мозга, и ничего тут не поделать. Я мог бы срастить массу поврежденных нервных волокон. Я мог бы вернуть ему способность дышать и, возможно, он даже встанет на ноги. Но о большем, чем катать детей на окружной ярмарке, остается только мечтать. Все, что я могу вам предложить: вернуться на ипподром и надеяться на еще один несчастный случай в ближайшие дни.

Финиш обреченно переглянулся с Голди.

– Полагаю, история подошла к концу. У нас наблюдается нехватка мозгов. В любом случае, нам позарез нужен не просто мозг обычной скаковой лошади, а лошади, побеждающей на скачках. А это за пределами наших возможностей.

– Нет, это не так, – вдруг сказал Энди. – Я знаю, где мы можем его раздобыть.

– Нет, только не это, – встрепенулся Лахтенслахтер. – Я догадываюсь, что ты задумал, Энди. Об этом не может идти и речи.

– Макгул, – сказал Энди. – У него найдется то, что нам нужно.

Лахтенслахтер сгреб свои пергаменты с рисунками и принялся раскладывать их заново.

– Не имеет значения. Он ни за что не продаст.

– О ком вы говорите? – спросила Голди.

– Речь ведь о докторе Макгуле? – спросил Финиш. – Ветеринарном враче?

– Вы его знаете?

– Он работает ветеринаром на ипподроме "Во весь опор". Это его обязанность – проверять лошадей, не накачаны ли они каким-нибудь снадобьем, заставляющим их бежать быстрее.

– Поэтому не лучшая идея, использовать мозг, полученный от него, – сказала Голди.

– Мозг же будет внутри лошади, – сказал Энди. – Никто не сможет его увидеть. И у доктора Макгула сохранился мозг скакового коня-победителя. Он показывал его мне.

– Зачем доктору Макгулу консервировать лошадиные мозги? – удивился Финиш.

– Он приторговывает запасными частями, – сказал Лахтенслахтер. – Побочные продукты его ветеринарной деятельности. Боюсь, эти части тел невысокого качества, да и цены у него запредельные. Я бы, конечно, не стал полагаться на продаваемые им мозги.

– Макгул, кроме того, коллекционер, – сказал Энди. – У него есть и первоклассный материал. Доктор Лахтенслахтер не любит иметь с ним дело, как с конкурентом.

– В науке он просто дилетант. Заурядный любитель. Вряд ли Макгула можно назвать моим конкурентом. Иногда я давал ему совет-другой, из жалости. Хотя он никогда ими не пользовался.

– Он опубликовал статью в ветеринарном журнале. Заявил, что разработал свою хирургическую технику, хотя на самом деле научился у доктора Лахтенслахтера.

– Пустяки, – пожал плечами Лахтенслахтер. – Пусть получит свою минуту славы.

– Так или иначе, но у доктора Макгула имеется частная коллекция органов, не для продажи. Очень даже крутая. Части тел известных людей и животных. У него есть гортань Жана Шабли, знаменитого оперного певца. И язык Джеймса Антрекота, кулинарного критика. А также хвост Сэсси – прославленной колли, столкнувшей своего хозяина, мальчика по имени Томми, в колодец.[14] И у него есть небольшая подборка лошадиных мозгов. Их немного, но среди них мозг скаковой лошади.

– Какой именно? – сделал стойку Финиш.

– Какой-то по кличке Резинка.

Финиш погрузился в раздумья. Голди поджала свои прекрасные губки и протяжно присвистнула.

– Похоже, вы о ней слышали.

– Резинка, – произнес Финиш. – Ее отец – Маэстро – известен тем, что установил рекорд на ипподроме "Виадук", который держится и по сей день. Мать по кличке Резиновая Уточка быстро стартовала и брала призы на коротких дистанциях. Сама Резинка на пике своей карьеры и правда была быстра, как ветер.

– Для нас все это совершенно не важно, – сказал Лахтенслахтер. – Потому что Макгул ничего нам не продаст. Ты же помнишь, Энди, как я несколько месяцев пытался купить у него поджелудочную железу. Прекрасный экземпляр, – объяснил он, поворачиваясь к Финишу и Голди. – Без шуток, первоклассный товар. Я предложил за него высокую цену, выше, чем он стоил на самом деле, но Макгул не захотел продавать экспонаты из своей коллекции. Смысл коллекционирования в том и заключается, что человек собирает что-либо, а не продает. Он обожает свой маленький музей и показывает его всем гостям.

– Я не предлагаю покупать, доктор Лахтенслахтер, – сказал Энди. – Мы просто… эээ… позаимствуем.

– Ты хочешь сказать – украдем, – уточнила Голди.

– Ну, вроде того. Не похоже, что его музей надежно охраняется.

Энди робко взглянул на доктора Лахтенслахтера. Тот, похоже, был потрясен до глубины души и не скрывал этого.

– Энди, ты меня удивляешь! Как ты мог такое предложить? Я едва избавился от сомнений, стоит ли позволять тебе связываться с азартными играми, и то лишь потому, что в этой стране они не противозаконны. Но то, что ты предлагаешь – это же бесстыдное воровство! Я не могу этого допустить. Подумай, что сказали бы твои родители.

– Доктор Лахтенслахтер, – терпеливо объяснил Энди, – мы же постоянно пользуемся крадеными частями тел. Как по-вашему их добывают грабители могил? Грабят могилы! Мы и сами раскопали несколько могил, помните? Перед тем, как на нас наехали жители деревни.

– Это другое! – голос Лахтенслахтера повысился на пол-октавы. – Расхищение гробниц – древняя и почетная профессия.

– Правда? – спросил Энди.

– Правда? – хором повторили Финиш и Голди.

– Ну, честно говоря, нет, неправда. Верно подмечено. Но люди, у которых мы забирали части тел, были уже мертвы. По сути эти останки больше никому не принадлежали. То есть никому из ныне живущих. А лошадиный мозг, о котором мы говорим, является чьей-то собственностью.

– Собственностью кого-то, купившего его у кого-то другого, кто извлек его из мертвого тела. То же самое можно сказать и о нас.

– Нет, это не так. Человек сам себе хозяин и, когда он умирает, его тело предают земле. Но люди владеют лошадьми, и туша мертвой лошади по-прежнему имеет некую цену. Это все равно, что украсть кусок конины из лавки мясника.

– В лавках мясника не продают лошадиные мозги. Они продают мясо и шкуры. Может, в каких-то странах пользуются спросом телячьи мозги. Но лошадиная голова просто отправляется в помойку. Вы знаете это, доктор Лахтенслахтер. Мертвых лошадей часто бросают прямо на улицах, так что городским службам приходится их вывозить. – Энди дал волю своей смекалке. – Когда тело умирает, оно становится не больше, чем глиной. Пепел к пеплу, прах к праху и все такое. Оно возвращается в землю, верно? Так что все, чем на самом деле владеет Макгул – лишь комок грязи, принадлежавший владельцу свалки – городу, округу, или еще кому-то. Так что формально он завладел чужим имуществом. Только ему не о чем беспокоиться, потому что сейчас это имущество и правда лишь комок грязи.

Лахтенслахтер тяжко вздохнул.

– Когда маленькие дети чего-то хотят, – сказал он, обращаясь к Финишу и Голди, – они хнычут, ноют и топают ногами. Затем, став подростками, они учатся находить для вас резонные доводы. Честно говоря, хрен редьки не слаще.

– А ведь Энди в чем-то прав, – сказал Финиш. – Лично я считаю, что этот мозг в некотором роде общественное достояние.

Энди чувствовал, как доктор уступает позиции, и усилил натиск.

– Послушайте, доктор Лахтенслахтер, я же не собираюсь в прямом смысле красть мозг. Взяв мозг Резинки, взамен я оставлю мозг нашего жеребца.

– И что это изменит?

– Это восстановит статус-кво. Доктор Макгул хочет иметь в своей коллекции мозг скакуна-чемпиона. – Энди положил ладонь на тушу Чалого Бродяги. – Вот мозг скакуна-чемпиона. Немного подлатайте его, и Макгул не заметит разницы.

– Но я буду знать в чем разница. – Лахтенслахтер заметно колебался, прежде чем произнести это.

– А Макгул – нет. Он будет доволен тем, что имеет, и не узнает, что мозг поврежден. Он же не собирается использовать его по прямому назначению.

– Этот мозг намного красивее, – заметила Голди.

– Откуда вы знаете? – вскинул брови Лахтенслахтер. – Вы никогда не видели ни этот мозг, ни какой-либо еще.

– У женщин чутье на такие вещи. Мозг этого коня изящен. В нем чувствуется éclat.[15] – Голди подперла щечку пальчиком и взглянула на Чалого Бродягу таким взглядом, каким женщина обычно одаряет витрину антикварного магазина. – Да, если бы мне довелось выбирать мозг для украшения дома, я определенно выбрала бы этот.

– Подумайте о том, что тот замечательный мозг пропадает впустую, – сказал Финиш. – Его обладатель мог бы скакать галопом по солнечным лугам, пить из прохладных горных ручьев, наслаждаться свежим воздухом, завоевывать победы на скачках и дарить радость детям, а вместо этого он заключен в стеклянную банку и заперт в душном музее.

– Ладно! – сказал Лахтенслахтер. – Все, хватит. Я сдаюсь. Мы подменим мозги. Я извлеку мозг нашего жеребца и постараюсь скрыть его повреждения. – Он взглянул за окно, где солнце еще стояло высоко, но тени уже начали удлиняться. – Нам потребуется еще больше времени перед скачками. Нужно обследовать новый мозг, прежде чем я его вставлю. Лучше провернуть обмен сегодня ночью. Энди, ты готов?

– Всегда готов, – заверил его Энди.

Управляющий по рекламе[16] решительно сунул в руки Корди бутылку из коричневого стекла. Он покрутил бутылку, пока она не заняла верное, по его мнению, положение.

– Идеально, – сказал он девушке. – Всегда держи ее вот так. Убедись, что видна этикетка. Потренируйся брать бутылку так, чтобы это выглядело естественно.

Девушка немного подержала в руках пивную бутылку, как ей было сказано, затем развернула, чтобы взглянуть на этикетку, и снова повернула этикеткой от себя.

– Правильно? – сказала она, безуспешно пытаясь изобразить заинтересованность.

Девушка была одета для скачек. Не в охотничьем рединготе, не в амазонке для обычной верховой езды, а в облачении, какое носят жокеи. Белые шелковые бриджи в обтяжку, ярко-синяя шелковая блузка с крупной белой цифрой "4" на спине, и черные сапоги из тонкой кожи. Волосы убраны под черную шляпку с маленькими полями. Судя по румянцу на щеках и слегка обветренному лицу, большую часть утра она провела на свежем воздухе.

Человек, ответственный за рекламу, отобрал у девушки бутылку и критически осмотрел ее.

– Минуточку, Корди.

Он порылся в своем украшенном тиснением портфеле и извлек оттуда опрыскиватель для домашних цветов. Затем аккуратно попрыскал на бутылку, чтобы капельки воды походили на конденсат на холодном стекле. Тем самым создавалось впечатление, будто напиток прохладный и освежающий, хотя на самом деле бутылка была довольно теплой. Мужчина вернул бутылку Корди, а та послушно взяла ее, так, чтобы это выглядело естественно, а этикетка была обращена к окружающим.

– Хорошо. Предположим, трибуна в том направлении, – сказал рекламщик. – Подними бутылку и улыбнись.

Корди улыбнулась, демонстрируя идеальные белые зубы и дерзкое, слегка загорелое лицо.

– Глаза пошире.

Корди подняла брови, отчего ее глаза округлились, а лицо приняло невинное выражение.

– Отлично, – сказал рекламщик. – Род?

Род был комментатором на скачках, теперь известных, как "Классика Дерка". До этого в течение многих лет они носили название "Кубок Дерка", но два года назад в рекламном отделе "Пивоварни Дерка" решили, что соревнования проводятся достаточно давно, чтобы считаться классическими. Или, возможно, кто-то подумал, что "Классика Дерка" звучит круче. Род оторвался от своего сценария и нараспев произнес:

– Когда вы мчитесь галопом на своем жеребце по финишной прямой, каждая унция вашего веса может сыграть свою роль. Вот почему такие чемпионы, как Вельвет Браун,[17] предпочитают "Светлое Дерка". У "Светлого Дерка" превосходный вкус, который вы вправе ожидать от пива "Дерк", но при этом в нем меньше калорий.

– Мало калорий, – поправила Корди.

– Что?

– В "Светлом Дерка" мало калорий. А не меньше. Оно меньше полнит, потому что в нем мало калорий.

Род заглянул в сценарий.

– Тут написано: "меньше калорий".

– Придерживаемся сценария, – велел управляющий. – Так хотят рекламодатели. Итак, Род представляет тебя, затем ты показываешь бутылку людям на трибуне и говоришь…

– Превосходный вкус, мало калорий.

– Меньше калорий.

– Но так неправильно, – запротестовала Корди. – Звучит глупо!

– Вот именно! – просиял рекламщик. – Думаю, это заставит тебя выглядеть чуть глуповатой и лучше расположит к тебе покупателей.

– Почему? Разве умные люди не пьют пиво?

– Конечно, пьют. Только не пиво "Дерк". В любом случае, нашей целью никогда не было продавать продукт умным людям, Корди. Никто к этому не стремится. Умников слишком мало, чтобы окупить затраты. А теперь, попробуй еще раз.

– Превосходный вкус, меньше калорий, – сказала Корди, улыбаясь сквозь стиснутые зубы.

– Поработай вечерком над этой репликой. Теперь, будем сохранять оптимизм и предположим, что ты выиграешь скачки. Итак, ты делаешь круг почета, прежде чем спешиться. В противном случае, ты просто проводишь лошадь мимо трибун, пока победитель делает круг почета. Ты можешь подождать, поскольку это будет последний забег "Классики Дерка", но чтобы ни случилось – оставайся верхом. Ты будешь выступать в цветах "Пивоварни Дерка"…

– Стоп, – сказала Корди. – Я же буду участвовать в "Классике Дерка" на Хеке-Попрыгунчике,[18] значит, буду в цветах его конюшни.

– Когда ты сойдешь с дорожки и минуешь судейскую вышку, одна из наших сотрудниц протянет тебе блузку в цветах "Дерк". Надень ее поверх своей. Также она подаст влажное полотенце, чтобы ты могла стереть грязь с лица и рук. Не забудь вернуть.

– Умыть лицо. Поняла.

– Потом выходишь на круг почета. Там будет еще больше наших сотрудниц. Уйма очень красивых девушек. Веди себя так, словно они твои хорошие подруги.

– А какие-нибудь симпатичные парни там будут?

– Парни будут, но ничем не примечательные, поскольку большинство покупателей должны отожествлять себя с ними. Наша задача – создать у мужчин на ипподроме ощущение, что красивые девушки обожают отрываться с парнями, что пьют пиво.

– Конечно, это же очевидно.

Рекламщик не уловил сарказма.

– Не лишним будет напомнить об этом. – Он заглянул в свои записи. – Потом одна из девушек откупорит бутылку "Светлого Дерка" и подаст ее тебе…

– Не возникнут ли из-за этого проблемы? Правила скачек не разрешают употреблять спиртное по ту сторону ограждения. Там с этим строго.

– Хороший вопрос, – одобрил ответственный за рекламу. – Мы обо всем позаботились. – Он прошел мимо Корди, взял со стола две пивные бутылки и вернулся. – Вот две одинаковые бутылки. – Он продемонстрировал первую. – Это бутылка со "Светлым Дерка", восхитительным пивом с чистым, свежим вкусом, с любовью приготовленным мастерами-пивоварами из лучших ингредиентов по старинному рецепту. – Он показал вторую бутылку. – А эта выглядит так же, но внутри простая вода. Мы предупредили администрацию ипподрома о том, что собираемся делать. – Рекламщик хлебнул из первой бутылки и нахмурился. – Так, минуточку. В этой бутылке вода. – Отхлебнув из второй, он нахмурился еще сильнее. – Черт побери, Род, в какой из этих бутылок светлое пиво?

– В пиве должны быть пузырьки.

– Правда? Как интересно. – Управляющий снова отпил из обеих бутылок, затем протянул одну из них Корди. – Итак, ты берешь бутылку с водой…

– Подождите-ка, вы что – не знали, что в пиве есть пузырьки?

– Сам-то я не любитель выпить.

– Но вы же продаете пиво!

– Я предпочитаю не слишком углубляться в изучение продукта во время подготовки рекламной кампании. Это мешает творческому процессу. В общем, ты берешь бутылку пива… то есть воды…

– Держа этикеткой от себя.

– Верно, этикеткой от себя… А ты можешь потрясти головой?

– Чего?

– Ну, что там делают девушки, чтобы волосы всколыхнулись вокруг головы?

– Я поняла. Но у меня довольно короткая стрижка. Колыхать особо нечем.

– Давай-ка взглянем.

Корди сняла жокейскую шляпку, высвободив короткие каштановые волосы. Она встряхнула головой. Рекламщик посмотрел на нее с сомнением.

– Нет, лучше оставь шляпку. Забудь про тряску головой. В общем, берешь бутылку, поднимаешь ее, улыбаешься и говоришь…

Корди мысленно испустила тяжкий вздох. В реальности же подняла бутылку, натянула на лицо свою лучшую улыбку и произнесла:

– Превосходный вкус, меньше калорий.

Городок под названием Фарлонг был невелик. Безусловно в Травалии хватало других городов, гораздо большего размера. Тем не менее, Фарлонг был достаточно большим, чтобы жители Барренстока и других окрестных деревень величали его "городом". Приезжих привлекал ипподром, а также довольно славная ярмарочная площадь. Городок мог похвастаться солидной публичной библиотекой и парком, где однажды не побрезговал прогуляться верхом сам король. На центральной площади Фарлонга, прямо перед зданием мэрии, находился большой фонтан, украшенный изваяниями резвящихся русалок. Время от времени собиралась большая группа влиятельных граждан и выражала протест против обнаженных статуй, требуя, чтобы их или прикрыли, или заменили на более благопристойные. На протяжении сотен лет мэры Фарлонга рассматривали эти протесты, как мерило своей способности управлять городом. Они рассуждали так: если у жителей нет более насущных забот, чем жаловаться на несколько обнаженных статуй, то дела в городе, надо полагать, идут неплохо.

Энди, Финиш и Голди сидели в уютном ресторанчике в квартале от дома доктора Макнула. Девять квадратных столов покрывали тонкие скатерти, на которых стояли массивные тарелки и лежали оловянные ложки. Воздух наполняло благоуханье свежеиспеченного хлеба и вареной баранины. На буфетной стойке покоились запеченный окорок, несколько цыплят и разделанный гусь. Финиш и Голди наслаждались восхитительным кушаньем из отварного рубца с чесноком, красным перцем, луком и сливочным маслом со специями – самым дешевым блюдом в меню. В Травалии, как и во многих соседних странах, рубец неизменно являлся самым дешевым блюдом в любом меню, но Энди никогда не видел, чтобы кто-то его заказывал. А Финиш и Голди, похоже, выбирали рубец по привычке.

Энди поужинал, прежде чем они покинули замок, поэтому решил ограничиться десертом – вишнями в сливочном соусе с бренди. Они заняли столик у окна, из которого открывался вид на улицу. Отсюда была видна лишь крыша дома Макгула, остальное загораживали другие дома. Финиш и Голди то и дело бросали за окно нервные взгляды. Если в мансардном окне мелькнет хоть один огонек, вечернюю экскурсию придется отменить. Но в доме по-прежнему было темно.

– В доме Макгула всего два этажа, – объяснил Энди. – Но довольно обширный чердак. Его кабинет на первом этаже. Там же библиотека. На втором этаже жилые комнаты – спальня и гостиная. Кухня расположена в подвале. А свою коллекцию он хранит на чердаке.

– И как ты думаешь туда проникнуть?

– Заберусь по водосточной трубе, а дальше через вентиляционный люк на крыше.

Финиш взглянул на Энди с сомнением.

– Надеюсь, это не приведет к тому, что водосточная труба оторвется от стены и начнет раскачиваться комично-устрашающим образом, а мы с Голди будем метаться под ней в попытках поймать тебя?

– О, нет. Это надежная и прочная водосточная труба. Дом построен недавно.

Размышляя, Финиш поковырял ложкой в своем блюде.

– План представляется мне довольно простым. Почему такое не пришло в голову любому вору в этом городе?

– Думаю, они пробовали. Известно, что Макгул ловил воров в своем доме по крайней мере дважды. На двух нижних этажах окна защищены решетками, а чердак надежно отгорожен от жилой части дома. Воры, проникнув на чердак, зажигают свет и видят, что оказались в помещении, заполненном частями тел мертвых животных, в том числе глазными яблоками, смотрящими на них из стеклянных банок. Это их, мягко говоря, ошарашивает. Некоторые начинают орать – тут-то их Макгул и ловит. Он считает это забавным. Честно говоря, я и сам так думаю.

– Меня ошарашивает одна лишь мысль об этом, – сказала Голди. – Надо признать, у этого доктора странное чувство юмора.

– На самом деле он не такой уж плохой человек. Если бы речь шла о чем-то реально ценном, меня бы совесть заела. Но коллекционеров органов мертвых животных можно по пальцам пересчитать, а их "экспонаты" обычно даром никому не нужны. Так что Макгул не понесет никакого убытка.

– Главное не растеряйся, – сказал Финиш. – Не кричи. Будет весьма затруднительно объяснить твое присутствие на чердаке, если хозяин дома услышит шум и решит проверить, что происходит.

– Я не из тех, кого можно напугать мертвыми частями тел. Макгул ничего не услышит. Он будет внизу, играть в домино с доктором Лахтенслахтером.

– Гостиная прямо под чердаком, – напомнила Голди.

– Они играют не в гостиной, а в кабинете.

– С этим связан еще один заинтересовавший меня вопрос, – сказал Финиш. – Насколько я понял, доктор Лахтенслахтер недолюбливает этого нашего ветеринара. Однако, как мы можем видеть, они встречаются чуть ли не каждую неделю, чтобы поиграть в домино и обменяться любезностями. Это нуждается в некоторых объяснениях.

– Да, они вроде как соперники. Но не враги. Кроме того, когда занимаешься тем, чем занимается доктор Лахтенслахтер, об этом хочется с кем-то поговорить. Он, конечно, беседует со мной, но, думаю, этого недостаточно. Доктор Макгул – единственный человек в Травалии, способный оценить наши опыты. Так что доктор Лахтенслахтер не может удержаться, чтобы не поделиться с ним новостями о своем очередном открытии, даже если подозревает, что Макгул крадет его идеи. – Энди доел вишню и облизал ложку. Снаружи уже стемнело, и служанка зажгла свечи. – Вы закончили? – спросил Энди, убедившись, что его взрослые спутники отложили ложки. – Идем?

Финиш встал, оставил на столе несколько монет и неторопливо, с преувеличенно беспечным видом направился к выходу. Голди взяла его под руку.

– Нам надо поторопиться, – сказал Энди. – Их игра не продлится долго. Доктор Лахтенслахтер сказал, что будет тянуть время, сколько сможет, но все же.

– Держись рядом с нами, – велел Финиш. – Любая суета привлекает внимание блюстителей закона. Одинокий мужчина привлекает их повышенное внимание. А уж бегущий подросток завладевает их вниманием полностью. Но когда влюбленная пара выходит на вечернюю прогулку, никакие тревожные звоночки не звенят у констебля в голове.

Энди замедлил шаг, оставаясь поблизости от влюбленной пары. Он нес простую холщовую сумку, с верхом, завязанным куском веревки. Еще один отрезок веревки образовывал петлю, чтобы сумку можно было перекинуть через плечо. Дойдя до угла дома Макгула, Энди остановился возле фонарного столба, переминаясь с ноги на ногу в ожидании Финиша и Голди.

– Вот она, – сказал Энди, указывая на крепкую керамическую водосточную трубу около четырех дюймов в обхвате, которая поднималась по стене дома Макгула. Ее крепили к стене чугунные скобы. На вид конструкция казалась достаточно прочной. – Мне понадобится всего несколько минут. Вы можете постоять здесь на стреме.

Голди нервно огляделась по сторонам. На ней были очки с затемненными стеклами и черный платок поверх золотистых волос, что, как подозревал Энди, в ее понимании означало маскировку.

– Энди, ты уверен, что отдаешь себе отчет в своих действиях? Мы с Финишем иногда пересекались со многими темными личностями, в том числе с ворами. Не хочу тебя обидеть, но ты не производишь впечатление опытного вора-домушника. Ты когда-нибудь осматривал этот чердак? Откуда ты знаешь, с чем там столкнешься?

– Доктор Макгул однажды водил меня туда. Я помогал с установкой громоотводов, похожих на те, что мы с доктором Лахтенслахтером установили в замке. Я осмотрел почти весь дом.

– Это многое объясняет, – сказал Финиш. – До этого в моем воображении крутились сцены, как ты тратишь свои юные годы на похищение драгоценностей и кутежи.

– Макгул в общем-то порядочный человек, пока дело не доходит до торговли. Он столько раз задирал для нас цены. Так что любые убытки, понесенные из-за мозгов, он возместит торговлей.

Финиш оглянулся через плечо, изо всех сил стараясь, чтобы это выглядело непринужденно. Затем он высунулся из-за угла дома и осмотрел улицу. Энди еще не доводилось видеть, чтобы человек, старающийся не привлекать к себе внимания, вел себя настолько подозрительно. К счастью, Финиш не полезет вместе с ним в дом Макгула.

Улица пустовала. Большинство жителей все еще ужинали, из сотен печных труб поднимался дым, делая ночной сумрак еще более мрачным.

– Никого нет, – сказал Финиш. – Если ты не передумал, то сейчас самое время сделать то, зачем мы пришли. И постарайся побыстрее.

– Я пошел, – сказал Энди. – Глядите в оба, пока я буду внутри.

– Хорошо, – ответила Голди. – Если мы заметим, что кто-то приближается, то мы… что? Что нам делать?

– Без понятия. Для меня все это в новинку. Просто продолжайте наблюдать.

Энди был молод и в хорошей физической форме, и облазил всю крышу замка доктора Лахтенслахтера во время установки и обслуживания оборудования. Тем не менее Финиш, чьи собственные дни лазанья по крышам остались далеко в прошлом, удивился, как ловко Энди взобрался на черепичную крышу. Он сказал об этом Голди.

– Меня больше волнует, как нам вести наблюдение. – Голди сдвинула свои темные очки на кончик носа и посмотрела поверх них. – За чем мы следим? Что мы будем делать, если появится констебль? Мы не можем окликнуть Энди, это насторожит констебля. И бросать камушки в окно не вариант, это насторожит Макгула.

– Думаю, если Макгул выйдет из дома, мы можем завязать с ним разговор, чтобы он не смотрел вверх. А если мимо пройдет констебль, и нам покажется, что он что-то заподозрил – мы с тобой затеем спор и отвлечем его внимание.

– Энди на месте, – сказала Голди, посмотрев вверх. Они наблюдали, как Энди поднимает крышку люка и исчезает на чердаке. – Ну, вот пока и все.