Ловчие

Глава 18

Куда бежать перед лицом неотвратимой гибели?

К близким.

Нина и Владимир пронеслись мимо нас с нечеловечески вытянутыми от ужаса лицами, и — сразу на лестницу, наверх, к сыну! Мы с Андреем застыли, как два немых истукана, глядя на пришедший в движение горизонт. Эти пара секунд были самыми длинными в моей жизни. И самыми тихими.

Боже, как же тихо перед разинувшим пасть океаном!..

Я опомнился на бегу, уже на полпути к скале, меж валунов и оцепеневших в ожидании смерти деревьев. Андрей и сибиряки неслись рядом, страшно выпучив глаза. Нина и Гера спотыкались, падали, но отец подхватывал их и тащил, а в какой-то момент и вовсе сгрёб их обоих и чуть ли не понёс.

Береговая сирена опомнилась когда мы уже были на гребне скалы, да и то ненадолго — сдохла буквально сразу же. Она, старушка, помнила ещё гул японских двигателей над этими островами. Мы видели, как люди выбегают из своих белых вилл, что распластались прямо вдоль берега, точно готовые к жертве агнцы. Кто-то садился в машины и уезжал вглубь островка, на высокогорное плато, поросшее хилыми, но джунглями. А кто-то, увидев людей на остроконечной наклоненной к океану скале, делал глупость и мчался к нам — таких было две или три машины. В одной я даже разглядел женщину в купальнике, что изо всех сил держалась за кузовные дуги открытого джипа.

Вот его-то и накрыло первым.

Волна нашла на остров не ровной стеной, а клином, разом проглотив ближайшие виллы и вспоров дорогу к скале. В мутной пенистой воде закувыркались автомобили и пальмы, куски черепицы и кровельных стропил, вещи, садовая и внутренняя мебель. И пластик. Тонны пластика, который с ненавистью обрушил обратно на людей океан.

Тоненькая Нина дрожала и плакала. Но молча, рыданий себе не позволяла. Гера жался к матери изо всех сил, а Владимир заслонял их от тёмного горизонта широкой красной спиной, будто в этом мог быть хоть какой-то смысл. Андрей куда-то пропал. Я огляделся и увидел его, пытающегося подняться ещё выше по отвесному утёсу, что разрезал островок напополам и к которому примыкала наша скала. Но без снаряжения туда взобраться было очень сложно даже ему.

— Тут надо вдвоём! — заорал он мне. — Я отсюда! Вы снизу!

Только сейчас стало ясно, что это не тишина никакая. Это ровный рёв и шум стихии, кроме которых не слышно больше ничего.

Оглянувшись, я понял, что затеял Андрей. И почему.

— Мам! Пап! Ещё! Смотрите! Ещё одна!..

Гера заплакал и вжался в родителей, враз растеряв едва приобретённые мужественность и взрослость. Они стояли обнявшись, как посмертный памятник сами себе, а со стороны океана шла ревущая погибель. Первый удар был лишь репетицией, игривым дружеским тычком в плечо.

— Сюда! Сюда давайте! Костя! Вова! Подсадите их! Дава-айте!..

Андрей каким-то чудом изловчился и влез-таки на уступ, что был выше нашего нынешнего положения метра на три с половиной. Он ухватился там за что-то, свис и вытянул ручищу, готовый поднять Нину с Герой. Нас с Вовой не поднял бы к себе даже он. Да и не хватило бы там места.

— Земеля… — Владимир глянул на меня почти умоляюще.

Но мне не нужно было ничего говорить. Уже через пару секунд нашими совместными усилиями на уступе оказался Гера. Руки дрожали, колени предательски тряслись, мы чуть не уронили бедную Нину, но Андрей успел ухватить её и вытянуть. Он выпрямился и вдруг вытаращил глаза, глядя нам за спины, после чего прижал их к себе, как своих.

И в следующее мгновение океан накрыл Ноготь Бога.

Я видел, как ударился головой о камень добродушный сибиряк. Видел, как дородное обгоревшее на солнце тело давит невесть откуда взявшаяся массивная деревянная лодка, волочит его, словно добытого зверя куда-то вбок, оставляя за собой недолгий кровавый след. Меня завертело и закружило, врезало чем-то в спину, включив ниже поясницы самый настоящий электрический ток. Я не мог пошевелить ногами, а руками грёб беспорядочно, лишь бы грести.

Полторы минуты назад я ещё думал, что плыву. Минуту назад верил, что ещё немного, и вынырну на воздух. А сейчас уже понял, что просто тону.

Я затормозил вращение мира скорее от безнадёги. И не рассчитывал ни на что, но вдруг прямо передо мной мелькнула рыбья рожа с длиннющими сомьими усами. Я гарпуном выбросил руку и что было сил сжал пятерню, так до конца и не разобрав, получилось ли тварь ухватить. Меня опять закрутило, я зажмурился, повторяя про себя одно и то же слово, как спасительный сигнал SOS:

“Покорись, покорись, покорись!”

Передо мной не было больше ни реальности, ни её замедленных слоёв. Я оставался в храме, где хотя бы не так страшно. И задыхался, чувствуя тающие секунды до момента, когда не выдержу и впущу в лёгкие мутную океанскую воду.

Надпись на основном экране я даже не прочёл. Едва на нём вообще появилось что-то новое, я смёл с постамента лихо, а на его месте возникла серо-голубая длинная туша в коротких толстых отростках, свившаяся в несколько колец. Жизненная энергия с трёх делений рухнула на одно, но мне было не до неё.

Талант!

Я применил его не читая. Последнее деление жизненной энергии потухло и…

Это было похоже на калейдоскоп. Кислород ворвался в паникующий мозг невесть откуда, лёгкие совершенно точно не работали, но я дышал! Что-то опять врезалось в меня, поволокло, я забарахтался, и на этот раз уже успешно. Тело двигалось иначе, повторяло воду, понимало её, словно бы было плоть от плоти океана. Новый рефлекс не позволил мне зажмуриться, и я вовремя увернулся от кувыркающегося и почему-то не тонущего автомобиля с закрытыми наглухо стёклами, в котором был ещё кто-то живой. Я чувствовал воду, как продолжение себя.

Вынырнув, первым делом я быстро огляделся. Уже знал, что вторая волна не будет последней. И скорое приближение третьей ощущал кожей.

Слева, совсем рядом виднелось поросшее деревьями плато, на котором можно было бы переждать новый удар. Там уже сновали люди, и я знал, что они — спаслись. А справа, над скрывшейся целиком наклоненной скалой, на пронизывающем ветру к мокрому камню жались уже двое. Пацан-Исток со своей насмерть перепуганной матерью, который так и не нашёл в себе сил увести семью из-под удара. Андрея с ними не было.

Талант не будет действовать вечно.

Я решился: метнулся вправо, но сходу понял, что водное дыхание — это всё, что подарила спасительная сущность. И мало того, что скорость движения в воде особо не изменилась, так ведь и ноги по-прежнему не слушались, откликаясь на сигналы мозга через раз! Но что-то менять было уже поздно. Я чувствовал кожей — волна вот-вот накроет маленький островок, и не поздоровится даже мне.

Я трижды проклял себя за геройство и грёб в ту же сторону уже просто потому, что развернуться значило бы погибнуть наверняка. А там, на выступе утёса, вдоль камня свисало множество сухих, но всё ещё крепких лиан, за которые можно было уцепиться, чтобы переждать удар. А жить я хотел. Только сейчас я понял, насколько же я всё-таки хотел жить!

Вибрации воды сообщили нужное положение тела, чтобы без особых усилий оседлать одну из предвестниц третьей волны и оказаться на уступе. Нина таращилась на меня ошалело, в неправдоподобно больших глазах женщины уже не осталось ничего, кроме животного инстинкта. Она не заметила ничего сверхъестественного в моём появлении рядом с ними. В отличие от Геры.

— Спаси нас!.. — проорал он дребезжащим от истерики голосом. — Пожалуйста! Пожалуйста!..

Волна вдавила меня между ними, я вцепился в лиану и замер. Оставалось только одно: надеяться, что меня не убьёт каким-нибудь деревом или не стащит со скалы элементом белой крыши с вилл, ведь сил на ещё один заплыв уже не осталось. Вода накрыла нас целиком, и её вибрации сообщали мне, что это надолго. Но я был в безопасности. Имел под собой твёрдую поверхность и дышал.

Что-то неудобно-колкое и хрупкое заставило меня раскрыть глаза. Грёбаная совесть! Я плохо видел в мутной воде, но и этого с лихвой хватало, чтобы разглядеть их обоих. Мать и сын всё ещё были рядом, как и я хватаясь за лианы. Но они из последних сил удерживали в сжавшихся лёгких остатки кислорода. Они умирали. Задыхались у меня на глазах.

Я понятия не имел, поможет ли то, что пришло мне в голову, но размышлять и продумывать времени не было. Схватив Нину за затылок, я придвинул её лицо к себе и вдохнул в неё даримый сущностью кислород. От неожиданности она даже раскрыла глаза, но куда ей — что-то увидеть в такой мути! Я перехватился, и повторил то же самое с Герой. В отличие от матери, парень не сразу сообразил, что это я, и забрыкался, но сил придавить его к утёсу мне хватило.

Раз от раза я повторял и повторял дыхание рот в рот, надеясь только на то, что действие таланта не иссякнет раньше, чем схлынет волна. Перед глазами иногда мелькал основной экран храма, на котором едва-едва краснело последнее деление жизненной энергии. То оно чуть заполнялось, то опять на столько же пустело — я тратил силы на дыхание под водой, но тут же получал подпитку от спасаемых! Иногда женщина глупо брыкалась, вроде как жертвуя свою долю Гере, но я вдыхал в неё насильно.

В очередной раз я держал Нину за затылок, как вдруг она дёрнулась, больно зарядив мне зубами. Я продолжил вдыхать кислород, пока не почувствовал вкус крови во рту. Отстранился и посмотрел. Я не разглядел, что конкретно угодило в неё, но этого явно хватило, чтобы насмерть раздавить тонюсенькую женщину. Нижняя часть тела, начиная от живота, выглядела кровавым месивом, половины уступа больше не было, а мне повезло едва-едва! Её большие раскрытые глаза даже после смерти сохранили тот животный инстинкт, который я увидел перед последней волной. Стремление во что бы то ни стало защитить своего ребёнка.

Я вдыхал Гере живительный воздух до последнего. Пока не понял, что всё, дальше некуда. Вода сходила слишком медленно, талант иссякал, и предчувствие говорило, что если я продолжу, то останусь тут вместе с ним. Паника взметнула меня наверх оторванным от рыбацкой сети поплавком. Что оставалось сил я заскрёб руками, хватаясь то за камень, то за лиану, то ещё за что-то. Вечернее солнце казалось таким далёким, я уже не надеялся ни на что, как вдруг достиг поверхности. Вовремя. Ещё бы пару ударов глохнущего сердца и всё. Конец.

Я с трудом взобрался на какой-то камень, ухватился за покорёженный ствол пальмы и обнял его как ноги Спасителя в Судный день. Меня трясло. Казалось, в теле не осталось ни одной мышцы, которая бы не пыталась согреться постоянными мелкими сокращениями. Я сплюнул и посмотрел вниз…

Гера! Пацан барахтался прямо подо мной, всё ещё думая, что он под водой: глаза крепко зажмурены, лицо синее от натуги и холода. Я вытянул руку, но чуть не упал сам. Попробовал ещё раз, и ухватил его за мокрые кудри. Потянул наверх, и тот даже не пискнул. Перехватил за одежду, поднял, усадил рядом и прижал.

— Дыши.

Тот послушал и захрипел. Завращал мутными глазами, вяло попытался подняться, но я его удержал. Вокруг буйствовал мародёр-ветер, а сытый теперь океан откатывался восвояси. То там, то тут на скалах утёса виднелись вещи, которых быть там не должно, чернели вспоротыми брюхами белоснежные яхты и катера, а кое-где висели и целые фрагменты домов. Иногда в неестественным позах виднелись мёртвые люди. Реже взгляд натыкался на людей живых.

Я сплюнул соль.

— Ма… Ма… Ма!.. — Гера бился в моих руках всё сильней. — Оте… Оте-е-ец!!!

Внезапно мне захотелось… сжать его шею. Задушить парня, пока его горе ещё не выросло до размеров опустевшего в одночасье мира. Избавить от всего, что пережил когда-то сам. Помочь ему… и миру.

Я отпрянул от пацана, поднялся и встрепенулся, прогоняя наваждение. Что за нахер?! Что происходит?!

Меня опять охватило чувство, будто я принимаю судьбоносное решение, как тогда, когда я пожал протянутую руку Владимира, знакомясь с семьёй сибиряков. И ладно бы только для себя самого или этого вот кричащего в никуда бедолаги.

Я ощутил, как только что изменились судьбы многих тысяч, как обесценились одни союзы и вознеслись другие. Как лопнули хитросплетения планов и интриг где-то в небесной сфере, как задрожало от грядущего нутро пожирающего само себя мироздания.

Гера вопил нечеловечески. Он менялся. Умирал, но только чтобы родиться иначе. Прямо на моих глазах Исток, силой творческой мысли способный порождать сущности, становился одним из нас.

Ловчим.

Но не это запускало движение тектонических плит Извечной Игры. А то, что я не стал убивать его.

Пока мог.