Лучшая принцесса своего времени

Глава 10

Как только французский посол договорился о выплате оставшегося приданого Елизаветы, Филипп II сразу назначил жене ежегодное содержание в 60 тысяч дукатов (а позже увеличил его до 100 000). Это оказалось весьма кстати, так как она уже задолжала своему казначею. После выздоровления пятнадцатилетняя королева снова ощутила вкус к жизни и каждый день заказывала себе новые платья из лучшего шёлка и бархата, чередуя испанскую и французскую моду. Испанцы завистливо шептались, что это озолотит портного, которого Елизавета привезла с собой из Парижа, и окончательно опустошит и без того дефицитную испанскую казну. Однако католический король смотрел на все траты молодой жены сквозь пальцы. Обладая невероятной жизнерадостностью, Елизавета словно передавала Филиппу энергию своей молодости. По просьбе мужа она уже больше не носила парик и почти не красилась. Екатерина Медичи каждый месяц присылала ей итальянские и французские духи, которые Елизавета использовала в важных случаях или на придворных церемониях.

Кроме того, она вознаградила слуг, заразившихся от неё ветряной оспой, и тех дворян, которые не вошли в её придворный штат и готовились к отъезду. Епископ Лиможа за свои услуги получил в подарок небольшое имение, а барон Лансак – пенсию. Открытое выраженное недовольство тех лиц, которые должны были вернуться во Францию, сильно огорчило королеву, но зато уменьшило сожаление, которое она испытывала, отказавшись от их услуг. Елизавета заявила епископу Лиможа:

– Теперь я знаю по опыту, что величайшее благо, которое может случиться со мной, будет заключаться в том, чтобы отослать всех, кроме тех слуг, которые доказали свою преданность и стойкость.

Обязанности французского посла при испанском дворе в этот период и в последующие несколько лет были весьма обременительны. Помимо особого поручения следить за поведением молодой королевы, его главными обязанностями были, во-первых, докладывать об отношениях между Англией и Испанией; во-вторых, утвердить Филиппа в его поддержке католической партии во Франции; в-третьих, сообщать королеве Екатерине в частном порядке о намерениях и тайных предложениях, сделанных Гизами Филиппу; в-четвёртых, добиться брака между младшей дочерью Екатерины, Маргаритой де Валуа, и доном Карлосом: в-пятых, докладывать Екатерине о поведении француженок из свиты Елизаветы: и, наконец, использовать все средства, чтобы добиться свержения герцога Альбы и усилить влияние в Испании дома Мендоса.

Приезд Елизаветы обострил вражду между могущественными домами Мендоса и Толедо. Герцог Инфантадо, однако, редко появлялся при дворе и не проявлял никакой политической активности, так как был в преклонном возрасте и предпочитал всему уединение в своём роскошном дворце в Гвадалахаре. А маркиз де Сенете, его сын и наследник, не слишком блистал талантами. Таким образом, интересы дома Мендоса при дворе защищал королевский фаворит Руй Гомес де Сильва, принц Эболи, женатый на представительнице боковой ветви этого рода. Карьера сего прославленного деятеля представляла собой наиболее примечательный пример приобретения власти и огромных богатств только благодаря личной милости государя, которой он пользовался до конца жизни. Руй Гомес происходил из португальского герцогского дома Сильва. Он впервые приехал в Испанию в 1526 году в свите Изабеллы Португальской, невесты императора Карла V, и держал мантию молодой императрицы во время церемонии её бракосочетания в часовне Альгамбры. В то время Рую Гомесу было всего восемь лет, но подкупающая живость мальчика привлекла внимание Изабеллы, и он остался при испанском дворе как один из её любимых пажей. После рождения Филиппа мать Руя Гомеса, Беатрис де Сильва, была назначена кормилицей инфанта, в то время как её сын стал старшим пажом наследника престола. Впоследствии он учился вместе с Филиппом у одних и тех же наставников, и в один и тот же день они были посвящены в рыцари. Филипп проявлял к своему молодому товарищу величайшую нежность и во всех случаях отдавал ему предпочтение перед другими. Однажды Руй Гомес поссорился с другим пажом, и в пылу спора хотел ударить своего противника, но случайно попал по голове Филиппа и сбил его с ног. Преступник был немедленно арестован и приговорён к смертной казни по законам королевства императором Карлом V. Как только Филипп узнал об этом приговоре, его охватили бурные приступы ярости и горя. Он категорически отверг средства, прописанные ему врачами от ушиба, и настоял на том, чтобы его допустили ходатайствовать за своего друга перед императором. Впоследствии приговор, вынесенный Рую Гомесу, был заменён бессрочным изгнанием, и его отец получил приказ отправить сына обратно в Португалию с предупреждением, что, если Гомеса снова увидят в пределах испанской границы, первоначальный приговор будет приведён в исполнение. Филипп угрюмо согласился с этим указом, но с тех пор ничто, казалось, не доставляло ему удовольствие или удовлетворение. Князь отказался учиться и присоединяться к развлечениям своих юных товарищей. Он непрестанно плакал из-за разлуки со своим другом, и его меланхолия стала настолько явной, что императрица, в конце концов, упросила мужа отменить изгнание Руя Гомеса.

Мрачный и сдержанный Филипп наслаждался обществом своего одарённого фаворита, чей великодушный нрав и тактичность сделали его всеобщим любимцем. Впоследствии Руй Гомес был назначен дворецким дона Карлоса. А его брак с самой богатой невестой Испании, Анной де Мендоса, единственной дочерью и наследницей Диего Уртадо де Мендосы, графа де Мелито, был заключён при содействии короля. Кроме того, удачливый Руй Гомес сам был удостоен титула графа де Мелито в связи с возведением отца своей невесты в ранг герцога де Франкавилья, титул, дарованный дону Диего благодаря его согласию на брак его наследницы с португальским фаворитом Филиппа. Когда в 1548 году Карл V вызвал сына в Нидерланды, его сопровождал граф де Мелито. Во время совета, турнира, банкета и бала Руй Гомес был неразлучным спутником Филиппа. Он всегда был готов поддержать своего надменного господина, залечить раны, нанесённые пренебрежительным поведением сына, дона Карлоса, и перевести фламандцам несколько снисходительных речей Филиппа, который всегда упорно говорил по-кастильски, не заботясь о том, понимает ли его аудитория или нет. До отречения императора и в течение некоторого периода после этого события граф де Мелито обладал небольшой политической властью. Он был привилегированным другом Филиппа, спал в его покоях, был его секундантом на турнире и доверенным лицом в его любовных делах, но дальше этого власть Руя Гомеса, иностранца в Испании, не простиралась. При этом граф де Мелито отличался большой проницательностью, гибкостью, красноречием и прекрасно разбирался в придворных интригах. Не будучи ни тщеславным, ни хвастливым, он избегал столкновений с надменными идальго Испании и незаметно приобрёл неограниченную власть над умом Филиппа, довольствуясь тем, что его уважали и обращались с ним как со скромным протеже и спутником в часы досуга своего господина. Писатель Брантом приводит в пример один из его утончённых методов завоевания доверия Филиппа. Во время первого визита Филиппа во Фландрию, он играл в карты с Руем Гомесом и графом де Фериа, а герцог Альба и ещё один кавалер являлись судьями. Инфант проявил большое желание выиграть ставку, которая составляла более 20 000 дукатов. Поиграв некоторое время, Филипп выложил карты на стол и заявил о своей победе. Однако у Руя Гомеса карты были выше. Вместо того, чтобы объявить об этом, он незаметно обратил внимание одного из судей на карты в своей руке, после чего смешал их с оставшимися картами из колоды и поздравил инфанта с победой. На следующий день один из судей сообщил Филипу об инциденте, похвалив бескорыстие, проявленное Руем Гомесом, для которого сумма в 20 000 дукатов в тот период была бы немалым выигрышем. Тогда инфант вызвал фаворита к себе и спросил, почему он так поступил. Руй Гомес ответил:

– Потому что я не хотел мешать радости и удовлетворению, которые Вы, очевидно, испытали, выиграв нашу игру. Хороший слуга всегда должен избегать того, чтобы досадить своему господину, и служить ему, особенно в таком пустяковом деле, как вчерашнее происшествие.

Именно такими поступками Руй Гомес завоевал дружбу надменного Филиппа. Придворная находчивость графа де Мелито была вознаграждена подарком от его господина, в три раза превышающим проигранную сумму. После брака Филиппа с Марией Тюдор фаворит сопровождал короля в Англию. На конференциях в Като-Камбрези он был одним из послов, назначенных для ведения переговоров о браке своего господина с Елизаветой Валуа, и во время свадьбы в Париже он тоже присутствовал как один из посланников католического короля. После возвращения в Испанию Филипп даровал своему фавориту титул принца Эболи и сделал его государственным советником. С того времени и началась борьба за власть между Руем Гомесом и герцогом Альбой, главой дома Толедо.

Анна де Мендоса, супруга принца, тоже занимала видное место при дворе, и если бы не недавнее возвышение её мужа, она получила бы столь желанную должность главной камеристки молодой королевы вместо графини Уреньи. Она была женщиной бесстрашной, гордившейся своим богатством и знатным происхождением, и беспринципной в своих действиях. К моменту замужества Елизаветы принцессе Эболи было около двадцати шести лет. Её лицо и фигура отличались красотой и единственное, что портило внешность Анны, это чёрная повязка, прикрывавшая её правый глаз. По слухам, глаз был повреждён от удара шпаги во время урока фехтования. Некоторые же недоброжелатели принца Эболи утверждали:

– На самом деле глаз у его супруги просто косит!

Другие же возражали:

– Повязку донна Анна носит из чудачества, так как она слишком избалована и своевольна.

Но самой реальной, пожалуй, является версия, что Анна случайно сама повредила свой глаз ножиком для разрезания страниц, когда читала книгу. Отношения же принцессы Эболи с Филиппом II служили предметом многочисленных сплетен при внешне благопристойном испанском дворе, где признание дамы официальной королевской фавориткой, каковой являлась герцогиня д’Этамп для Франциска I или герцогиня де Валентинуа для отца Елизаветы, было бы расценено как возмутительное оскорбление религии и морали. Поэтому любовные дела Филиппа всегда были окутаны непроницаемой тайной. Придворные могли только удивляться:

– Интересно, почему первенец принца Эболи родился светловолосым, белокожим и с выпяченной губой Габсбургов, а не с оливковой кожей и тёмными кудрями, отличительной чертой представителей португальского дома Сильва?

– Да, и за какие заслуги король даровал этому ребёнку титул герцога Пастраны?

Опять же, по предположениям придворных, посредником между королём и принцессой Эболи выступил Антонио Перес, один из четырёх государственных секретарей Филиппа, и что Руй Гомес притворялся или действительно не знал о той благосклонности, которую питал король к его супруге. К удовлетворению Филиппа II, Елизавета подружилась с принцессой Эболи, которая, беря пример с королевы, стала одеваться то по французской, то по испанской моде. Анна и её муж искренне поддерживали интересы Елизаветы, объединившись с ней для того, чтобы противостоять тому чрезмерному влиянию, которым пользовались при дворе герцог Альба и его родня.

Когда Елизавета прибыла в Испанию, Руй Гомес, «записи о деяниях которого за один день составили бы идеальное руководство для жизни обычного придворного», не занимал в совете никакого важного места в отличие от Альбы. Характер герцога представлял собой полную противоположность характеру его гибкого соперника, который готовился вытеснить его. Суровый, деспотичный и беспощадный как к врагам веры, так и к своим политическим соперникам, Альба считался только с собственной неумолимой волей. В душе герцог был даже большим самодержцем, чем осторожный и медлительный Филипп II, и с презрением относился к дипломатии испанского кабинета. Когда возникало какое-либо препятствие, Альба был готов разрубить его мечом, вместо того, чтобы доверить её решение перьям остроумных государственных секретарей. Перед полководческим талантом Альбы склоняли головы все ветераны Карла V, признавая его достойным преемником Пескары, Лейвы и прочих военачальников, чьи победы поставили большую часть Европы под скипетр Габсбургов. В то же время благодаря своим манерам Альба был одним из самых изысканных и благородных придворных, а его огромное состояние могло достойно конкурировать с богатством дома Мендоса. Политика Филиппа II редко позволяла испанской знати собираться при дворе. На эту блестящую толпу, которую так ласкал и лелеял Карл V, его сын и преемник смотрел с неприязнью и подозрением. Главе дома Гусман, герцогу Медина-Сидония, Филипп даровал почти королевскую власть в Андалусии, герцогу де Медина Чели, главе дома Серда, был доверен скипетр вице-короля Сицилии, в то время как герцог де Альбукерке управлял испанской Наваррой. Величие и превосходство суверена, подчинение ему дворян и осуществление политики испанского кабинета, по мнению ревнивого Филиппа II, лучше всего обеспечивалось разделением его самых могущественных вассалов и их отсутствием в столице.

В первую очередь королева-мать рекомендовала Елизавете подружиться с Хуаной Австрийской, вдовствующей принцессой Португалии. Проведя всю жизнь при двух церемониальных дворах полуострова, сестра короля приобрела жёсткие и, в то же время, сдержанные манеры. Как и Филипп II, она питала самые возвышенные идеи о королевской прерогативе и превосходстве Габсбургов. Однако характер у неё был добрый, ровный и внимательный. В раннем возрасте рука Хуаны была дарована императором, её отцом, принцу Жуану Мануэлю, сыну и наследнику португальского короля Жуана III. К несчастью, принц умер вскоре после женитьбы, в 1554 году, оставив жене сына Себастьяна. Но после смерти Жуана III в 1557 году регентство при трёхлетнем короле кортесы даровали его бабушке Екатерине Австрийской, а не Хуане, лишив её даже личной опеки над сыном. Это пренебрежение сильно возмутило инфанту, а также её отца, Карла V, и, вероятно, только отречение императора предотвратило насильственное возвращение Хуане её материнских прав. После смерти мужа император вызвал её из Португалии, чтобы она приняла на себя управление Испанским королевством во время отсутствия Филиппа в Германии и Нидерландах. При этом Хуана управляла делами с таким умением, что полностью удовлетворила своего отца и брата. Её переписка с императором, удалившимся в монастырь в Юсте, выставляет её таланты в очень выгодном свете. По-видимому, она держала испанский двор в полном подчинении. Свою же нерастраченную материнскую любовь восемнадцатилетняя Хуана обратила на племянника, девятилетнего дона Карлоса, который, как и она сама, рано потерял мать и редко видел отца. Однако управлять государством у неё получалось лучше, чем воспитывать инфанта, отличавшегося дурными манерами и неуравновешенным характером. Венецианский посол Соранцо находил дона Карлоса «уродливым и отталкивающим» и утверждал, что тот любил жарить животных живьём и один раз пытался заставить сапожника съесть обувь, которую счёл неудовлетворительной. Другой венецианец писал об инфанте:

– Он не желает ни учиться, ни заниматься физическими упражнениями, но (желает) только вредить другим.

Окружающих дон Карлос измучил – во всех смыслах, а когда Хуана пыталась ласково увещевать племянника, тот не слушал её. Буйный нрав инфанта кое-кто из придворных объяснял так:

– Это кара Божья Его Величеству за обиду, нанесённую донне Изабелле де Оссорио, сестре маркиза Астерга.

Ещё до своего первого брака с Марией Португальской Филипп соблазнил хорошенькую фрейлину своей матери, пообещав жениться на ней. Причём некоторые считали, что он даже заключил тайный брак с Изабеллой де Оссорио, родившей ему несколько детей, а потом заставил её на время своего отсутствия укрыться в монастыре. Узнав об этом от своих шпионов, Екатерина Медичи приказала дочери:

– Вы должны поставить на место мадемуазель де Оссорио, дабы она не посмела претендовать на ту роль, что играла герцогиня де Валентинуа при дворе короля, Вашего отца!

Елизавета послушалась мать и при первой же возможности резко поговорила с любовницей мужа. После чего Филипп окончательно порвал с Изабеллой де Оссорио, запретив ей появляться при дворе.

Хуана Австрийская блестяще управляла королевством в 1554 – 1559 годах, руководствуясь не только письменными указаниями отца, но и советами своего духовника, Франциска Борджиа, который был генеральным комиссаром иезуитов в Испании и Португалии, где основал двадцать иезуитских колледжей. После возвращения в Испанию Хуана тоже решила вступить в Орден Иисуса, хотя туда принимали только мужчин. По этому поводу ей пришлось вести переписку с самим генералом и основателем Ордена Игнатием Лойолой. Причём она была так настойчива, что в 1555 году её приняли, правда, тайно и под мужским именем, так что до самой её смерти никто ни о чём не догадывался. Инфанта могла считать себя монахиней без отказа от светской жизни. В свою эпоху она стала единственной женщиной-иезуитом. Именно своей сестре Филипп доверил арест архиепископа Толедо, который по обвинению в ереси был заключён в темницу инквизиции Вальядолида. После чего Карл V поздравил Хуану с твёрдостью и рвением, которую та проявила в делах религии, прибавив:

– Поверьте, дочь, что это дело причинило мне глубокую тревогу и доставило мне столько горя, что я не могу его описать.

При этом император ничуть не лицемерил, так как в своё время дружил с Бартоломео де Карранса-и-Мирандой, архиепископом Толедо, который был духовником его сына Филиппа и в этом качестве сопровождал короля в Англию, где его жестокое усердие в делах веры принесло ему прозвище «чёрный монах». Однако последнего сгубило то, что он был личным врагом инквизитора Вальдеса, жаждавшего завладеть его богатой архиепископской кафедрой. Та же участь постигла других представителей испанской знати, в том числе, дона Карлоса де Сессу, дона Педро де Сармьенто с женой, дона Луиса де Рохаса, внука и наследника маркиза де Посы, и Анну Борджиа, юную даму необычайной красоты и благочестия.

Однажды Хуана поделалась опасениями со своим духовником (в которого, по слухам, была влюблена):

– А что, если император, мой отец, или брат, не зная о моей принадлежности к Ордену, снова захотят выдать меня замуж?

Хуана попросила у брата разрешение выкупить у нового хозяина бывший дом императора в Мадриде, где когда-то родилась и жила со старшей сестрой Марией. Посоветовавшись с отцом, Филипп II согласился, но с условием, что Хуана не будет давать обет и, таким образом, не станет аббатисой монастыря. Франциск Борджиа отправил из Рима в Мадрид в распоряжение Хуаны тридцать три монахини из женской общины Святой Клары, которых ещё иногда называли босоногими клариссинками, так как они давали обет ходить без обуви (или в лёгких сандалиях) круглый год. Аббатисой же стала родственница Франциска Борджиа, сестра Френсис де Хесус, всецело преданная как ему, так и Хуане. Большой праздник открытия монастыря состоялся в день Успения Богоматери в 1560 году с торжественным шествием, которые так любят испанцы, с участием Филиппа II и всей королевской семьи. Согласно уставу, здесь могли принять постриг только представительницы высшей знати, которых родственники принуждали к браку, за что нужно было отдать обители своё приданое. Если же они хотели просто укрыться там, то вносили щедрое пожертвование. Интересно, что монастырь Богоматери Утешения в народе почему-то прозвали «Дескальсас Реалес», то есть, «Голоногие короли».

Если поначалу Елизавета мало общалась с золовкой, вероятно, из-за разницы в возрасте в десять лет и из-за того, что инфанта не знала французский язык, то вскоре молодая королева заговорила по-испански и Хуана, оценив доброжелательность и такт невестки, стала с ней неразлучна. Если Филипп II нашёл в Елизавете любовь, то его сестра – закадычную подругу.