Лучшая принцесса своего времени

Глава 16

Ещё в июле 1560 года королева-мать напомнила Себастьену де л'Обеспину о своём заветном желании. Однако на этом пути её поджидало много трудностей, так как многие в Испании, в том числе, и герцог Альба, были против этого, не считая принца Эболи. Месяц спустя епископ Лиможа сообщил Екатерине Медичи, что встречу придётся отложить на несколько лет из-за слабого здоровья дона Карлоса, без которого король не хотел отправляться в путешествие.

В январе 1562 года дело почти не продвинулись вперед, хотя посол сообщил:

– Что касается встречи, Его Величество желает её и действительно сделает это, если он поедет в Монсон, но я уверен, что это произойдёт через несколько месяцев.

Тогда Екатерина Медичи приказала:

– Добейтесь у короля более точных сведений и серьёзного обещания.

Но епископ Лиможа покинул Испанию в мае, так и не добившись от Филиппа II никаких обещаний.

Новая возможность возникла во время подготовки католического короля к поездке в Арагон в июле 1563 года, о чём намекнул новому послу Руй Гомес. Осознав эту новую возможность, Екатерина Медичи попросила дочь обратиться к принцу Эболи и герцогу Альбе, чтобы те уговорили Филиппа на встречу. Однако поняв по настроению мужа, что это ни к чему не приведёт, Елизавета отказалась от предложения матери.

13 января 1564 года Сен-Сюльпис сообщил Екатерине, что Филипп II якобы собирается отправить Франсиско де Алаву во Францию, чтобы обсудить с ней организацию встречи. Однако в феврале посол уже утверждает, что «необходимо остыть»: после своей поездки в Арагон Филипп II вернулся к жене. 7 октября маркиз вновь упомянул в своей переписке о возможности встречи. Тем более, что грандиозное путешествие, предпринятое Карлом IX и его матерью со всем двором по Французскому королевству с конца января открывало в этом деле новые возможности. 21 ноября Сен-Сюльпис отправил секретную депешу Екатерине Медичи и её сыну, в которой рассказал о беседе с Филиппом II. Последний поинтересовался маршрутом королевского путешествия, и посол ответил, что Карл IX собирается посетить Нарбонну, Тулузу и Байонну вблизи пиренейской границы. Одновременно посол попытался успокоить Альбу следующими словами:

– Это ведь обычная встреча, которую диктуют узы кровного родства.

Как обычно, Филипп со своей супругой отправился на рождественские праздники 1564 года в Аранхуэс, в то время как Хуана искала уединения в основанном ею монастыре в Мадриде. А в конце января 1565 года Сен-Сюльпис уже отправил Карлу IX и Екатерине Медичи запись своей беседы с Филиппом II и Альбой о подготовке и условиях встречи.

– На мой взгляд, Её Величеству лучше всего встретиться с королевой-матерью в Байонне, – предложил посол.

Однако Альба возразил:

– А почему бы регентше не приехать в Испанию?

На что Сен-Сюльпис изящно заметил:

– Поскольку они обе королевы, то неуместно, чтобы бы мать шла впереди своей дочери.

Под весом этого убедительного аргумента Филипп II в конечном итоге согласился на поездку своей жены во Францию, сожалея при этом о том, что сам не может участвовать в этой встрече, которая, возможно, состоится в апреле следующего года.

По возвращении королевской четы в Мадрид, перед Пасхой 1565 года, началась подготовка к встрече между королевами. Путешествие Елизаветы и его цели по-прежнему обсуждались в большой тайне. Сен-Сюльпис писал Екатерине Медичи:

– Я пока, мадам, не узнал ничего положительного о путешествии, потому что всё решается медленно и так тайно между королём и королевой, что никто, кроме герцога Альбы, не знает об этом ничего.

Выбор людей, которые должны были сопровождать королеву, стал тоже источников больших споров. Все дамы Елизаветы настойчиво требовали разрешения сопровождать свою госпожу, одни ссылаясь при этом на свои должности при её дворе, а другие – на заслуги их предков. Филипп, однако, составил список собственноручно, игнорируя упрёки и слёзы тех дам, которых он исключил. В этот список не вошёл и Руй Гомес. Филипп так пояснил это послу:

– Во время путешествия Её Величества инфант, мой сын, должен отправиться на поклонение к Богоматери Гваделупской, и единственному человеку на земле, кому я могу его доверить, это принц Эболи.

Несмотря на огромное желание Руя Гомеса принять участие в путешествии королевы, король отказал ему в этом, так как чувствовал сильное беспокойство за инфанта, часто впадавшего в состояние меланхолической мизантропии, сопровождающейся приступами жёлчной лихорадки.

– Инфант печален и меланхоличен, и в его разуме ничего не меняется, – писал современник.

– Состояние душевной прострации, проявленное принцем в это время года, описывается как «плачевное». С инфантом ничего не поделаешь, – вторил ему другой.

Филипп приказал принцессе Эболи уведомить придворных дам, что он осуждает их глупость и экстравагантные расходы по случаю путешествия королевы, и считает, что платья, которые обычно носят дамы, достаточно дорогие и великолепные, и должны служить им на протяжении ещё девяти месяцев. Кроме того, король запретил придворным покупать для путешествия украшения из серебра или золота, заметив Сен-Сюльпису:

– Мы надеемся, что во Франции будут действовать по тому же принципу; потому что встреча запланирована для удовольствия, а не для состязаний в роскоши.

Французский двор, однако, не был склонен следовать благоразумным советам Филиппа, и слухи о роскошных экипажах знати и щедрых расходах Екатерины и её сына вынудили короля, вопреки его воле, в конце концов, отменить свои запреты и разрешить своим подданным действовать по собственному усмотрению.

Обрадованная новостью, Екатерина позвала посла, Франсиско де Алаву, и сказала:

– Господин посланник, все послы при этом дворе верят, что католический король, мой сын, будет присутствовать на этой встрече, но я это отрицала и буду продолжать отрицать это впредь.

На что Алава посоветовал королеве-матери продолжать опровергать этот слух, и вообще сохранять величайшую тайну по поводу встречи.

– При этом, – писал испанский посол, – христианскую королеву охватил сильный приступ смеха, который она подавила с таким видимым удушьем и вздыманием горла, что король воскликнул: «Матушка, у тебя такой вид, как будто ты собираешься заплакать!» Затем королева подозвала к себе сына и что-то прошептала на ухо, приказывая ему, клянусь его жизнью, держать это в секрете. Христианский король разразился продолжительным смехом, затем подошёл ко мне и сказал: «Дон Франсиско, успокойтесь, будьте уверены, что я сохраню это в секрете». Затем, обращаясь к своей матери, король сказал: «Мадам, Вы никогда раньше не приказывали мне держать это в секрете!» «Разве Вы не очень рады, господин посол, что это свидание решено?» – спросила королева. «Да, мадам».

– Вы говорите резко и небрежно, господин посол, – не успокаивалась Екатерина.

– Молитесь, мадам, чтобы это принесло Вам удовлетворение и огромную пользу делу религии и Бога! – ответил Алава.

– Похоже, Вы сомневаетесь в результате. Я прошу Вас, господин посол, говорите со мной свободно и выскажите мне своё мнение об этой встрече с королём, моим зятем; ибо это дало бы большие результаты, как мы надеемся, по милости Божьей!

– После долгих просьб со стороны их величеств, – самодовольно пишет дон Франсиско, – я сказал им, что никогда не поверю, что Ваше Величество лично будет совещаться с ними, если предварительно не будет точно установлено, что эта конференция принесёт большую пользу чести Бога и делу религии.

– Мадам, – в свой черёд, сказал старый коннетабль де Монморанси, который присутствовал тут же, королеве-матери, – я поверю в эту встречу, когда увижу Ваше Величество и Вашу дочь вместе; в противном случае – нет!

– Ради всего святого, господин посол, – воскликнула королева Екатерина, когда Алава поцеловал ей руку, – сделайте так, чтобы не было повода прервать эти переговоры! Если мы дадим волю ереси, то когда мы снова возьмёмся за неё, она больше не будет в нашей власти. Ибо свержение религии и уничтожение короля означают одно и то же!

– Ну же, ну же, матушка, – саркастически воскликнул молодой король, – давайте говорить правду! Вспомните, как часто в последнее время кардинал Лотарингский писал нам!!

– Королева после этой речи, – рассказывает Алава, – разразилась громким смехом, сказав: «Ну! Давайте все соберёмся в Байонне, и там Бог просветит нас, что можно исправить».

Несмотря на отказ католического короля от личной встречи с тёщей, Сен-Сюльпис понял, что одержал победу. О чём поспешил оповестить кардинала де Бурбона, коннетабля Монморанси, принца де Ла Рош-сюр-Йона и кардинала Шатильона, не говоря уже о королеве-матери. Екатерина Медичи узнала об этом в Тулузе, однако до последнего не теряла надежду на приезд зятя. Как только новость объявили публично, флорентийка сразу появилась в длинном пальто по испанской моде и начала скупать драгоценности для подарков придворным Елизаветы. Не забыла она также выразить личную благодарность католическому королю:

– Месье, сын мой, узнав, что Вы позволили королеве, моей дочери, приехать ко мне и к королю, её брату, в Байонну, я решила поблагодарить Ваше Величество за то, что Вы сделали для меня, и сказать Вам, как мне приятно будет увидеть тех, с кем я желала встретиться.

Стремясь произвести впечатление на испанцев, Екатерина заняла в банке Гонди 580 000 экю, а затем – ещё 130 000 у лионских банкиров. Желая узнать, как эта встреча будет воспринята другими правителями христианского мира, она отправила письма своим послам, в том числе, в Рим и Венецию:

– Прошу Вас прислушиваться ко всему. И с Вашей обычной ловкостью позаботится о том, чтобы постоянно сообщать нам все слухи.

Так как после организации королевской встречи Сен-Сюльпис собирался подать в отставку, один из друзей поздравил его с успешным завершением переговоров:

– Хвалю Ваше намерение уйти на покой по такому честному и достойному поводу.

Маркиз должен был уточнить все детали, что было делом непростым, так как в Мадриде ещё с осторожностью говорили о встрече, хотя уже собирались объявить о ней публично. Тем не менее, не все трудности были ещё преодолены. Филипп раздражённо заявил жене:

– Я слышал, что королева, Ваша мать, пригласила мадам де Вандом и принца де Конде. Это невозможно, чтобы я мог позволить Вам, сеньора, общаться с этими упомянутыми персонами, отчасти потому, что они поступили так нечестиво в вопросе религии, а отчасти потому, что Вы не могли бы обращаться с упомянутой мадам де Вандом как с королевой или называть её «сестрой», не ущемляя моего достоинства. С другой стороны, называть её просто кузиной, когда королева Франции называет её сестрой, было бы неприлично. Что же касается сына этой упомянутой мадам де Вандом, то он ещё ребёнок, которому Бог не позволит оставаться в неведении, следовательно, он может присутствовать на собрании как французский принц крови!

Католический король потребовал, чтобы вождей протестантов: королевы Наваррской, принца Конде, адмирала Колиньи и его брата кардинала Шатильона не было в Байонне. В ответ Екатерина приказала послу попросить аудиенцию у короля и выразить протест, поскольку она считала, что такой шаг нанесёт большой ущерб «целям, которые должны быть достигнуты в ходе встречи».

Сен-Сюльпис призвал короля и его советников:

– Умоляю вас, проявите терпение и не показывайте презрения к некоторым людям!

Тем не менее, королеве-матери пришлось согласиться на все требования зятя. Каждый день задержки вызывал беспокойство у Екатерины Медичи. Наконец, 16 марта Сен-Сюльпис сообщил радостную новость Карлу IX, что его сестра объявила о своём скором отъезде, и напомнил канцлеру Мишелю Л’Опиталю цель самой встречи:

– Сохранить навсегда дружбу и добрый мир между этими двумя великими королями, обеспечивающими великий покой всего христианского мира.

29 марта Карл IX и Екатерина узнали, что Елизавета уедет из Мадрида 6 апреля, затем пришло сообщение, что она отправится в Байонну, «если ничего не произойдёт», 9 апреля после Пасхи.

Третьего апреля Филипп внезапно заявил о своём намерении покинуть Мадрид. Во второй половине дня он простился с Хуаной Австрийской и французским послом в покоях королевы. Филипп должен был сопровождать Елизавету в её путешествии до Бургоса, но королевская чета могла встречаться только в городах и дворцах, достаточных для размещения их свит. Перед своим отъездом король ознакомил Елизавету с её маршрутом, приказав ей ни в коем случае не отклоняться от него, после чего пообещал, что они скоро встретятся. В тот же вечер, в сумерки, король выехал из Мадрида в Эскориал, взяв с собой Альбу. Посол Сен-Сюльпис решил отправиться следом за королём, поскольку испанские чиновники и поставщики были на пределе своих возможностей, чтобы обеспечить такую кавалькаду. Однако он оставил верного человека наблюдать за путешествием королевы. На всякий случай, маркиз выступил с торжественной речью, в которой снова заверил Филиппа II в своём желании укрепить мир в ходе встречи.

Девятого апреля королева отправилась в путь. Огромное количество людей собралось перед дворцом, чтобы проститься с ней. Хуана проводила невестку к её коню и горько плакала во время прощания с ней. Дон Карлос помог мачехе сесть на лошадь, и после самого нежного прощания королева в сопровождении эрцгерцогов и дона Хуана Австрийского направилась к своему первому месту привала, расположенному на расстоянии трёх миль от Мадрида. В свиту королевы входили ещё не все лица, назначенные для участия в празднествах в Байонне, так как многие дворяне и прелаты присоединились к кортежу по пути. Десятого апреля Елизаветв прибыла в Гвадерраму, где к ней присоединился король, который выразил большую радость при встрече со своей супругой. На следующее утро королевская пара рассталась, король отправился в монастырь Гизанда, куда прибыл в понедельник на Страстной неделе. Филипп доверительно сообщил супруге название монастыря, куда он намеревался отправиться, чтобы провести Страстную неделю, хотя у него была привычка держать это в секрете от всех, чтобы он мог беспрепятственно заниматься своими молитвами. В Гизанде Филиппа встретили дон Карлос и принц Эболи, а затем придворные установили, что троица тайно отправилась в Эль-Парраль Сеговию.

– Этот самый католический монарх, – говорит современный историк, – ежедневно присутствовал на заутрене и никогда не пропускал чтение римского требника. Более того, у него была привычка преклонять колени в молитве три раза в день – в шесть часов утра или в семь, в зависимости от времени года, в полдень и вечером, когда звонит колокол для индульгенций. Остаток дня этот великий король занимался написанием депеш своей собственной рукой, или он совершенствовал себя, читая какую-нибудь благочестивую книгу, или размышлял, когда он не председательствовал на совете.

Простившись с мужем, Елизавета добралась до монастыря Ла Мехорада, недалеко

от города Ольмедо, где решила отдохнуть и принять участие в церемониях Страстной недели. В понедельник 20 апреля королева направилась в Медину-дель-Кампо, где местные жители потратили 70 000 дукатов на её приём. 24 апреля она въехала в Тордесильяс, где её с большой радостью встретили муж и пасынок. Королевская чета провела два дня в мрачной крепости-монастыре, где когда-то томилась несчастная Хуана Безумная, бабушка короля. Причиной этой задержки была просьба властей Вальядолида, чьи приготовления к первому визиту королевы в их город ещё не были завершены. Королева въехала в Вальядолид верхом на лошади 29 апреля и проследовала в королевский дворец, где была принята королём и вельможами, которые специально приехали сюда на встречу с ней. По этому случаю присутствовали самые уважаемые жители города и его окрестностей, которые, по словам Сен-Сюльписа, «все устремились вперёд, чтобы поцеловать руку Её Католического Величества, демонстрируя свою любовь и уважение к ней больше, чем к любой другой королеве, когда-либо правившей в Кастилии». Жилище королевской четы было окружено прекрасными садами и рощами, которые по размерам соперничали со знаменитым Кампо-Гранде в Вальядолиде. Каждый день Елизавету развлекали то турниром, то боем быков или фейерверком. Её появление было встречено бурными аплодисментами, «которые, – писал посол, – доставляют явное удовольствие королю, её мужу». При этом Сен-Сюльпис описывает молодую королеву как красивую, великолепно одетую и весёлую. После обеда, в то время как Филипп был занят со своим государственным советом, Елизавета, всегда сопровождаемая доном Карлосом и доном Хуаном Австрийским, решила прогуляться по Кампо и посетила главные монастыри и дворцы дворян, «которых, – по утверждению маркиза, – в этом Вальядолиде больше, чем в любом другом городе Испании».

Но пока испанский двор таким образом развлекался, Екатерина и её сын, уставшие от своего долгого пребывания в Бордо, отправили срочные письма своему послу, чтобы ускорить продвижение королевы. Сен-Сюльпис попросил аудиенции у королевской четы. Филипп ответил на заявление несчастного посла, который трудился так, как никогда прежде:

– Мы умоляет их христианские величества поверить, что ускорили бы отъезд Её Величества, насколько это было бы возможно, но, поскольку народ Вальядолида видел королеву, свою госпожу, впервые, она не могла просто проехать по городу.

Правда, потом король добавил, что после Вальядолида и Бургоса ничто больше не сможет прервать путешествие Елизаветы. В свой черёд, она попросила Сен-Сюльписа написать королеве-матери:

– Всё то время, когда я не наслаждалась её обществом, тоже казалось мне утомительным, и всё же я не могла ускорить своё путешествие из страха внушить королю, моему господину, мысль о том, что мне не терпится покинуть его общество, о чём, по правде говоря, я должна была бы глубоко сожалеть.

– Тем не менее, мадам, – добавил Сен-Сюльпис в качестве извинения, – причина, по которой их величества остаются так долго в Вальядолиде заключается в надежде, что город преподнесёт им подарок, который поможет покрыть большие расходы на это путешествие. Они пробыли здесь уже восемь дней, и ни один реал не появился. Власти Бургоса, однако, прислали королю подарок в размере 30 000 дукатов.

Опасаясь, что испанцы под пустячным предлогом в любой момент могут отменить встречу, Екатерина Медичи попросила посла неусыпно следить за передвижениями своей дочери, добавив:

– Мне кажется, они насмехаются над нами.

7 мая Сен-Сюльпис направил Екатерине Медичи целый меморандум, в котором рассказал о беседе с католическим королём по поводу присутствия в Байонне принца Конде, выразившего желание приветствовать там Елизавету. Тем не менее, Филипп II был непреклонен: если нежелательные ему люди приедут в Байонну, его жена сразу вернётся домой. Поэтому Сен-Сюльпису пришлось отправить письма Конде и другим «нежелательным лицам», дабы предупредить их о кознях «упрямых и жёстких» испанцев.

Тем временем двор Карла IX 3 мая покинул Бордо, чтобы отправиться в Мон-де-Марсан, куда прибыл 9-го числа. При этом королева-мать не скрывала своей радости по поводу того, что она скоро увидит свою дочь. А 16 мая посол отправил Елизавете письмо матери, гарантировавшее отсутствие в Байонне протестантских вождей. Отныне ничто не могло помешать их встрече!

– Я приду и поцелую Вам руки в Бургосе от имени всей Франции, которая ждёт Вас с распростёртыми объятиями на границе, – написал Сен-Сюльпис Елизавете.

Однако, прибыв 20 мая в Бургос, Филипп и Елизавета узнали, что в Тардахосе, небольшом местечке в шести милях от них, от чумы в городе умерло двадцать пять человек. Из-за этого король приказал изменить маршрут, чтобы его жена пересекла Наварру по пути в Сен-Жан-де-Люз. Путешественники отправились в Сорию, где они ненадолго задержались, вероятно, для сбора лиц, назначенных для сопровождения королевы.

Изменение маршрута вызвало большой страх у камергеров и поставщиков двора, которые обнаружили, что их труд пропал и что новые приготовления должны были быть сделаны в спешке. К счастью, дорога через Наварру была усеяна особняками богатой и преданной знати, которая считала за честь потратиться на приём королевы.

Сен-Сюльпис предложил Екатерине Медичи приехать к ней, чтобы получить её распоряжения, а затем вернуться и дожидаться католическую королеву в Толосе. Он добавил, что Филипп II и Елизавета расстались в Сории со слезами на глазах. Неохотно простившись с мужем, Елизавета направилась в Туделу, затем пересекла Эбро и направилась в Вольтерру, а оттуда – в Капарросу и Тафаллу, где 5 июня провела ночь во дворце, построенном Карлом III, королём Наварры, который тогда был одной из официальных резиденций герцога де Альбуркерке, вице-короля Наварры. Таким образом, она практически повторила свой маршрут, когда в четырнадцать лет приехала в Испанию.

В субботу, 2 июня 1565 года, когда Елизавета находилась в Туделе, Карл IX прибыл в Байонну по воде из Бордо. Королева Екатерина со своей дочерью Маргаритой опередила короля на несколько дней и вошла в Байонну без церемоний, поскольку хотела руководить приготовлениями к приёму Елизаветы. В воскресенье, последовавшее за его прибытием, Карл совершил торжественный въезд в Байонну. Никогда прежде такое множество знатных особ не собиралось вместе в окрестностях этого города. На многие лиги вокруг местность напоминала огромный лагерь. Знатные вельможи, вызванные королевой для присутствия на встрече с Елизаветой, привели свиту, соответствующую их рангу. Сам город Байонна предназначался для размещения дворов короля Карла IХ и королевы Испании, в то время как дома в городах, деревнях и деревушках по соседству были захвачены и присвоены королевскими придворными. Карла сопровождала его личная охрана, состоявшая из почти пятисот вооруженных людей под командованием полковника Строцци. Все члены двора, вплоть до самых низших, были одеты в ливреи из малинового атласа или бархата, украшенные серебряной окантовкой. Великолепные наряды рыцарей ордена Святого Михаила и других вельмож вызывали восхищение, а экстравагантность их снаряжения полностью подтверждала репутацию утончённой роскоши, которой славился французский двор. Огромный зал для банкетов и государственных церемоний был построен из дерева по приказу короля. Интерьер был увешан дорогими арраскими коврами и бархатными портьерами, расшитыми гербами Франции и Испании. Королева Екатерина, кроме того, приказала построить восьмиугольный павильон больших размеров на островке Гаронны, недалеко от моста в Байонне, чтобы он служил местом ежедневных развлечений для низших лиц из свиты её дочери. Огромное количество золотой посуды для стола, щитов и украшенных драгоценными камнями трофеев было привезено в Байонну из сокровищниц Лувра и Фонтенбло.

В королевском гардеробе были также собраны все имеющиеся в наличии атласные, бархатные и аррасские портьеры, чтобы обставить апартаменты испанских дам и вельмож, в то время как стулья, столы, кровати и зеркала были привезены из отдалённых дворцов и замков и использовались для тех же целей. Дворяне также снабдили отведённые им покои собственными богатыми драпировками. Королева Наварры Жанна д'Альбре прислала роскошные шпалеры, вышитые золотой и серебряной нитью, для украшения жилища своего сына, принца Генриха. Жанна выказала по этому поводу большую щедрость: поскольку встреча проводилось на её территории, она предоставила сокровища своих замков в По и Нераке в распоряжение Екатерины, хотя Филипп II отстранил её от участия в празднике. Для турнира были возведены залы с балконами, построенными из дорогих пород дерева. Кроме того, на берегах Гаронны построили павильоны, украшенные геральдическими символами, откуда королевы могли наблюдать за водными развлечениями, предлагаемыми муниципалитетом Байонны. Были сочинены аллегорические пьесы в честь союза между Францией и Испанией. Не была упущена и подготовка к предстоящим политическим конференциям. Король и его мать поселились в епископском дворце, а королеве Испании отвели апартаменты в большом особняке по соседству. По приказу Екатерины была построена галерея, чтобы она могла в любой час незамеченной пройти в апартаменты своей дочери. Правда, некоторые из наиболее благоразумных министров Карла IХ осмелились заметить королеве-матери:

– В нынешнем истощённом состоянии казны и с очень вероятным событием надвигающейся новой гражданской войны было бы неразумно тратить такие огромные средства на эту встречу с королевой, Вашей дочерью.

– Это правда, я потратила много средств, ибо репутация королевства должна поддерживаться, по крайней мере, во внешних делах, тем более, что государственная казна истощена, – безапелляционно ответила Екатерина.

Несмотря на это, королева-мать была не в силах унять вражду и зависть, которые возникали среди огромного количества дворян, собравшихся в Байонне. Споры происходили ежедневно, и часто оказывалось невозможным решить их без прямого обращения к суверенам. Самое серьёзное соперничество произошло между герцогами де Лонгвилем и де Гизом. Этот последний, хотя ему было всего пятнадцать лет, уже проявил честолюбие, свойственное его роду, и претендовал на превосходство над герцогом де Лонгвилем в силу своего предполагаемого происхождения от Карла Великого и родственных связей его семьи с домом Бурбонов. Однако герцог де Лонгвиль, который был потомком графа де Дюнуа, незаконного сына Людовика, герцога Орлеанского, ссылался на привилегии, предоставленные его роду и дающие преимущества перед принцами крови, в том числе, на наследственную должность главного королевского камергера. Екатерина созвала совет, чтобы принять решение по поводу притязаний этих принцев: были вызваны свидетели с обеих сторон, но поскольку герольды заявили, что при крещении королевы Испании герцог Франсуа де Гиз занимал ранг после принцев королевской крови, то решение было вынесено в пользу Лонгвиля. Сама Екатерина Медичи выразила своё удовольствие по этому вопросу, радуясь смирению высокомерных притязаний Гизов, и добавила:

– В случае, если упомянутые принцы не смогут удовлетвориться принятым решением, то я приказываю им обоим удалиться из Байонны, поскольку не собираюсь омрачить свою радость их соперничеством.

Затем последовал аналогичный скандал между герцогами де Невер и де Немур, который был решён пользу первого, который утверждал, что происходит от Бургундского, Альбрехтского и Бурбонского домов, в то время как герцог де Немур ведёт свою родословную только от боковой линии Савойского дома.

Когда эти вопросы были урегулированы, Карл IХ сообщил присутствующим членам своего совета о том, что подарил в знак дружбы и союза своему доброму брату, католическому королю, мощи святого Евгения вместе со святыней, в которой хранилась эта драгоценная реликвия. Затем король добавил, что подарок был принят Филиппом II с огромной радостью, поскольку святой Евгений считался одним из первых апостолов, насаждавших истинную веру в Испании, и что его уполномоченные уже на пути в Сен-Дени, чтобы проследить за переносом священных мощей оттуда в собор Толедо.

По приказу главного маршала в центре города был воздвигнут столб для порки лакеев, приставов и других лиц, которые могли обнажить меч в пределах территории, занимаемой двором. Также была предусмотрена виселица для казни лиц незнатного происхождения, осуждённых за ношение оружия, «без какой-либо предварительной формы или процесса». Ещё было предписано, чтобы никто не толпился вокруг их величеств и не посягал на ковры в церквях, когда королевская семья будет присутствовать на мессе, под угрозой очень суровых наказаний. Вдобавок был издан приказ о суровых телесных наказаниях для любого, кто осмелится украсть факелы, установленные в целях освещения. Главный королевский управляющий получил приказ назначить двенадцать факелоносцев, снабдить каждого факелом из белого девственного воска и разместить их в вестибюле дворца, чтобы те готовы были сопроводить до дома любых знатных особ, которых королю будет угодно таким образом почтить.

6 июня Сен-Сюльпис написал своему брату Кристофу, аббату де Марсильяку, о тёплом приёме со стороны короля Франции и его окружения:

– Меня так хорошо встретили и благосклонно приняли в этой компании, что я не желал бы большего.

После чего добавил, что последует за герцогом Анжуйским, которого Карл IХ направил встретить сестру в Ируне.

В этот же день, в среду, Елизавета совершила торжественный въезд в Памплону, где пробыла одну ночь. В четверг она уже отправилась в Уэрто-Арасуил, а на следующий день достигла границы Наварры. В субботу, 9 июня, королева верхом на белом коне въехала в Сегуру, где её с большой церемонией приняли девять дворян, депутатов провинции, тоже верхом и в шапочках, богато украшенных серебряным кружевом. Приблизившись к королеве, депутаты спешились и поцеловали ей руку, а дон Педро де Зуакола, рыцарь Сантьяго, обратился к ней с речью. Он поздравил Елизавету с её предстоящей встречей с христианнейшим королём, её братом, и королевой, её матерью, которая, по его словам, «обещала большой прогресс в деле религии». На следующий день, на Троицу, королева и её свита прослушали мессу, которую служил епископ Памплоны. Что же касается Карла IХ, то после мессы в соборе он с целью исцеления коснулся руками золотушных больных, прибывших в Байонну из страны Басков и окрестностей Памплоны. Однако внутри была такая духота и давка, что пятнадцать детей задохнулись.

На следующий день Елизавета продолжила своё путешествие и направилась к Вилле Франка, где, поскольку это была обычная деревушка, её приветствовал коррехидор Франсиско Мальдонадо де Салазар, который также представил ей несколько мелких провинциальных чиновников. Двор продолжил своё продвижение в Толосу, куда Елизавета въехала ночью и была встречена жителями при свете факелов. Во вторник, 13 июня, королева отправилась на великую мессу в церковь Святого Стефана. А затем она покинула Толосу и отправилась в Эрнани, неподалеку от которого Елизавету встретил её брат Генрих, герцог Анжуйский, который написал Карлу IХ:

– Сир, я приехал туда одновременно с королевой и счастлив сказать, что она очень похожа на Вас.

Герцога сопровождал большой кортеж, состоявший из ста всадников в малиновом бархате, богато расшитом золотой нитью. Среди этих кавалеров Елизавета узнала многих дворян, чьи имена были её знакомы с детства. Генрих и его сопровождающие спешились и церемонно приветствовали католическую королеву, а затем герцог Анжуйский поцеловал руку своей сестры и, снова сев на коня, поехал рядом с её носилками, после чего последовало много нежных слов и приветствий. Елизавета и её брат вместе пообедали в Эрнани, а вечером продолжили свой путь в Сан-Себастьян, расположенный на расстоянии девяти миль. В Сан-Себастьяне королеву приветствовал герцог Альба, прибывший на почтовых из Лерина, где он навещал свою невестку. 13 июня в сопровождении своего двора Елизавета проследовала в Ирун, последний город на испанской границе.

На полпути она встретила курьера, сообщившего, что в приготовленных для неё апартаментах Елизавету ожидает какая-то дама. Решив, что это её мать, королева в сильном волнении поспешила туда. Однако нежданной гостьей оказалась её подруга детства Клариса Строцци, графиня Тенде, которую Екатерина отправила вперёд себя. После приветствий католическая королева пригласила подругу поужинать вдвоём. За то время, что они не виделись, Елизавета ещё прибавила в росте и теперь была выше всех своих дам. Она сохранила стройную фигуру и белую кожу, оттенённую чёрным платьем, хотя казалась старше своих лет. Прежде, чем сесть за стол, королева сняла свою шляпку. При этом её тёмные волосы слегка растрепалась, что только придало очарования её милому лицу. С любезным выражением королева принялась расспрашивать подругу о своих родных и знакомых. За приятной беседой ужин затянулся допоздна, пока не пришёл посланец от герцога Анжуйского узнать, не угодно ли было его сестре переправиться этой ночью через реку Бидассоа, чтобы переночевать в крепости Сен-Жан-де-Люс. На что Елизавета попросила от её имени извиниться перед братом и передать ему, что она сильно устала, и, к тому же, испортила свою причёску, поэтому намерена пересечь границу на следующий день рано утром.