Лям и Петрик

[19]

За поворотом дороги вдруг шибануло в нос речной сыростью, запахом мокрого камыша, лягушачьих луж, тины. Бричка остановилась. Все соскочили. Теперь к запаху реки примешивался запах сырой, тухлой рыбы. Здесь мало ощущалось солнце, тепло и сушь знойного лета.

Из дощатого домика высыпали люди. Петрик остолбенел. Все знакомый народ — из местечка, из деревни, из экономии Лукьянова. Но почему никто из них на себя не похож? Что с ними стряслось? Как они сюда попали? Хорошо, что никто не обращает на него внимания, точно его здесь и нет. Зато он всех видит. Странно. Что они здесь делают?

Сразу видать, что Гайзоктер у них за начальника. Но сам он подобострастно заглядывает Йотелю в рот, следит за каждым его словом, за каждым движением.

Все спустились по свежевырытым в земле ступенькам к самому Днепру. Всюду, куда ни глянь, вода.

Крошечные островки, покрытые высоким камышом и деревьями, заросшими листвой от корня до макушки, закрыли дали реки. Видна только ее ширина. И кажется, будто рядом текут несколько рек, отделенных друг от друга купами деревьев.

Гайзоктер ведет Йотеля точно хозяина, которому показывают ход работы. Позади, стараясь не бросаться в глаза, молча двигалось несколько человек. Петрик держался в сторонке.

Все вошли в большой амбар, где, точно паутина, висели тончайшей вязки сети.

Гайзоктер и Йотель быстро все осмотрели и перешли в другой, еще больший амбар. Здесь, склонившись над бочками, среди гор рыбы и соли, трудились люди. Руки у работающих были багровые, изъеденные солью. Неимоверный труд тяжко поводил боками в этом амбаре, с хрипом выдыхал из нутра сгустившийся воздух.

В одной каморке подле амбара Йотель задержался. Там штабелями до потолка громоздились сверкающие, запаянные цинком, новенькие жестяные банки, Йотель брал наудачу банку за банкой, осматривал ее со всех сторон, находил изъяны, а Гайзоктер виновато качал головой, но внутри весь так и кипел.

Охранял эти банки какой-то уродец. Как только Йотель вошел, человек этот вскочил и принялся надевать и снимать пенсне, моргать глазами, гримасничать.

Йотель оглянулся на Петрика и сказал пигалице:

— Слушайте, Ваковский! Я вам дам этого парня в подмогу, чтобы вам не приходилось самому бегать. Я же вам сказал, что склад нельзя оставлять без присмотра. Мне передавали, что вы слишком долго ходите по нужде. Так не годится. От запоров надо избавиться! Слышите, Ваковский?

Он дружески похлопал Ваковского по спине и обернулся к Гайзоктеру:

— Почему товар не отсылаете? Чего вы ждете? Сегодня же уложить и отправить!

Хотя Петрик радовался, что Йотель груб с Гайзоктером и не дает ему слова вымолвить, все же ему порядком надоела эта канитель. Что здесь за секреты? Что тут за дела? Кто такой Йотель? К чему приставлен эта пигалица Ваковский? Попал Петрик черт знает куда! Каким это он будет кучером? У рыб или у жестянок? Где же, интересно, Йося Либерс? Где Переле? Она б ему хоть объяснила, куда он попал. Переле! Он забыл даже, что они в ссоре.

Йотель пока не отпускал Петрика от себя. Они шли мимо засолочных чанов, мимо длинных столов, за которыми шла чистка рыбьей чешуи. И тут Йотель переменился. Его молодое лицо засияло, он приветливо улыбался, добродушно шутил, не роняя, однако, своего барского достоинства.

А Петрик подметил, с каким жаром Гайзоктер отдает приказания насчет ужина для гостя, насчет ночлега, насчет света у него в комнате, — он вникал во все эти мелочи.

Вернулись к дощатому домику. Гайзоктер взглядом дал понять всем, чтобы они удалились. В домик вошли только Йотель и Гайзоктер. Через минуту высунулась голова Гайзоктера и позвала Петрика. Народ, ждавший возле домика, удивленно глянул на него и стал расходиться.

Петрик был поражен, увидев накрытый стол, супницу, тарелки, над которыми вился вкусный пар. Он долго жался у дверей. Наконец Йотель заметил его и, показав на стоявший у стола низенький бочонок с никелированной ручкой, приказал:

— Верти!

А Гайзоктер, не давая себя перебивать, полушепотом, с жаром твердил:

— Я вышел от исправника в холодном поту. Сначала он ни за что не хотел брать деньги, потом, увидев, что со мной ничего не поделаешь, перед уходом смягчился и сказал, что еще раз позовет меня. Вот я тебя и спрашиваю: стоит ли мне мучиться из-за такой низкой цены?

Йотель не отрывал головы от тарелки и молчал. Только время от времени поднимал коротенькой рукой бокал с золотистым ликером и чокался с разобиженным Гайзоктером, который не переставал жаловаться:

— Скажу тебе всю правду, Йотель. Сейчас мне жизнь не в жизнь. Не знаю, что такое творится? Я обычно солил чехонь. Мелочь, верховодку бросал на рынок такой, как она есть. Кто там думал о чешуе? Тоже мне товар — чешуя!

— Вы, я вижу, на этом много потеряли?! — пробормотал Йотель, не отрываясь от тарелки и обсасывая жареную утиную шейку.

— Кто знает? — выпалил Гайзоктер. — Очень может быть. Помещик Лукьянов тоже так говорит.

Йотель сдвинул в сторону прибор и принялся отрывать гусиное крылышко.

— Вы мне… — Крылышко крепко держалось и не хотело отрываться от тушки, Йотель вцепился в него зубами, оторвал наконец и закончил фразу: — голову морочите. — Он бросил остатки крылышка в тарелку и, пододвинув к себе гусиные пупки, вскрыл их ножом и понюхал нежный зеленоватый разрез: «Ого, большой, как у лошади!» — А помещику Лукьянову передайте, что я его не держу. Вас тоже. Чего же вам еще?

— Еще? Я желаю от тебя всего двух вещей: первое — половину всех доходов, которые ты получаешь из Германии. Во-вторых, чтобы вся бухгалтерия велась в моей конторе. А вдруг чешуя дороже золота.

Йотель поднялся и обратился к Петрику:

— Пойди разузнай, где Йося Либерс, и позови его сюда!

— Что ты делаешь? Постой! — вскочил Гайзоктер. — Разве я хулю дело? Я думал… Я очень рад, конечно. Ну, ничего. Разве я что-нибудь сказал, я только подумал… Ничего… Просто так. Какое мне дело? Только платите денежки! Не расстраивайтесь. Я доволен, доволен, дай бог и впредь. Но вот в чем закавыка. — Гайзоктер нагнул голову: — Полиция меня тягает. Вот я и желаю знать — за что страдаю?

— Я накину вам еще двадцать процентов, а вы нажмите на чистку чешуи.

Гайзоктер, пораженный, качнулся и попытался обнять Йотеля.

— Дай вам бог долгой жизни! — закричал он, простирая вперед руки. — За чисткой дело не станет. Еще как будем чистить! А кто же — этот надутый индюк Либерс будет чистить?

— А теперь ступайте! — жестко сказал Йотель. — Не мешайте работать.

— Ах, с величайшим удовольствием. Будьте здоровы. Уж мы почистим! Ни одну чехонь не оставим с чешуей. Да, что-то я хотел сказать. Что-то важное для дела. Вы не станете возражать, если я удлиню рабочий день часа на два. Сезон все равно на исходе.

У Йотеля слипались глаза.

Гайзоктер, повеселевший, направился к выходу. Заметив у двери Петрика, он достал из жилетного кармана серебряный полтинник и протянул ему.

Петрик смутился.

— Послушай-ка, Красенко, — позвал Йотель, — посиди возле двери. Кто бы ни пришел, говори — нету дома. Подойди-ка, расшнуруй мне ботинки.

Йотель прошел в соседнюю комнату, и через минуту оттуда послышался смачный храп.

Петрик прижался к окошку и стал смотреть на догоравший закат. Чужая обстановка, чужие люди не предвещали ничего доброго. Его пугала непонятная возня с рыбой, вся эта нелепая, дикая мешанина, где идут какие-то драки и потасовки. Вдруг в синевато-сером сумраке, среди мелькавших взад-вперед пешеходов Петрик заметил человека, который, приближаясь к окошку, вырастал все больше и больше. Петрик узнал его. Сердце екнуло, точно он встретил родную душу.

Йося Либерс вошел и, даже не глянув на него, нагнулся и тихо спросил:

— Йотель здесь?

— Что?

— Йотель?..

— Никого нет.

Йося Либерс подсел к Петрику, по-свойски глянул на него, но не узнал. Петрику это было приятно и неприятно. Ему мучительно хотелось спросить: «Где Переле?», но он не решался и только жмурился.

Йося Либерс кивнул головой в сторону соседней комнаты:

— Пускай себе спит на здоровье. Это не человек, а золото.

— Кто?

— Бриллиант, а не человек.

Прикидываясь дурачком, Петрик с бьющимся сердцем спросил:

— Зачем он вам?

— Ты что же, чужой здесь? Мы с ним друзья. Он бывает у нас в доме. Мы души в нем не чаем. Сам бог его нам послал. Еще несколько лет назад нянчил нашу Переле. Тогда на него никто и смотреть не хотел… Скажи-ка, дружок, — Либерс нагнулся так, что его растрепанная борода щекотно коснулась уха Петрика, — Гайзоктер был здесь только что?

— Был.

— О чем он толковал?

— Не знаю.

— Ах, ты не знаешь… Так, так… Ты что, здесь служишь?

— Да.

— Так, так… Его слуга, значит. Очень хорошо. И получаешь, наверное, кучу денег?

— Да.

— Наверно, и харчи и ночлег? Конечно, остаешься здесь при нем? О чем же толковал с ним Гайзоктер? Ах, ты не знаешь? А может, ты ко мне перейдешь ночевать? Здесь уж очень тесно.

— Где же ваш дом?

— Тут, рукой подать. Близкого Йотелю человека я всегда приму с почетом. Переходи ко мне. Пока я один, если дело пойдет, ко мне приедут погостить жена и дочка… Как раз твоего возраста… Так, так… Стало быть, не знаешь, что говорил Гайзоктер? А с виду ты парень вроде не глупый…

Тут из соседней комнаты показался заспанный Йотель. Йося Либерс вскочил и стал усиленно кланяться, Йотель сел за стол, опустил голову и как бы сквозь дрему спросил:

— Что вам нужно?

— Я хотел бы с тобой посоветоваться, Йотель.

Йотель поднял голову, потер глаза, прищурился так, что глаза его превратились в две хитрющие щелки и, деланно зевая, протянул:

— Кто вы такой?

Сбитый с толку Либерс принялся робко напоминать о себе.

— Ох-ох! — Йотель подавил зевок. — С чем же вы снова ко мне? Ведь подряд на соль, кажется, достался вам.

— Пускай бог воздаст тебе сторицей, дорогой Йотель. Я пришел ради твоих интересов. Я хочу поставить твое дело так, чтобы оно гремело.

— Опять планы? Конкуренция?

— Боже сохрани. Только ради тебя, из благодарности к тебе. Я мог бы арендовать Буг.

— Тот товар не пойдет.

— Ну, я тогда возьмусь за другие реки, самого левиафана очищу. Только попробуй передай мне дело! Ведь сам видишь, что Гайзоктер не справляется. Попробуй, друг, увидишь!

Йотель сделал вид, будто спит.

— Вот погляди, что я уже успел. И все ради твоих интересов. Договорился с деревнями на Буге, на Днестре, на Синюхе. Немало деревень исколесил…

Йотель взметнулся как ужаленный.

— Кто тебя просил болтать? — рявкнул он словно подстреленный, и его тяжелая грудь высоко поднялась и опустилась.

Йосю Либерса точно громом сразило. Йотель хватил кулаком по столу:

— Вон!

Либерс в одно мгновение исчез.

Петрик был в полном восторге: значит, и таких людей можно гнать в шею! А хорошо, если бы кто-нибудь шуганул и самого Йотеля! Он, видать, тоже чего-то боится, недаром у него сейчас вид побитого пса. Чего же он боится?

Петрик наблюдал, как Йотель завязывал шнурки на ботинке; он так тяжело сопел при этом, что просто умора смотреть на него. Толстые, жирные складки на брюхе мешали ему дотянуться до ботинка. Обеими руками сразу он его достать не мог и действовал поочередно, то левой, то правой рукой, при этом он пыхтел, задыхался, обливался потом, точно проделывал бог весть какую работу. Да, шнуровать ботинки — сущее наказание. Злой, раздраженный, он крикнул Петрика на помощь.