Любить и убивать

Глава 24

— Я вернулся, Эля. Как и обещал. А ты ждала меня? — восторженно воскликнул Сырцов, когда монументальную дверь пентхауза нехотя открыла горничная-пупсик.

— Светланы Дмитриевны нет дома, — официально сообщила Эля.

— Зато здесь ты, моя радость!

— Вы все сказали?

— Не все, — посерьезнел и Сырцов. — Бугор в яме?

— Я вас не поняла.

Все-то ты поняла, моя милая, только считаешь, что горничная аристократического дома не должна знать таких грубых жаргонных выражений. Ну что ж, сделаем целомудренной девушке приятное:

— Извини меня, ласточка. Слегка забылся. Хозяин дома?

— Он занят.

— Такие люди всегда заняты. Но ты все-таки доложи.

— Как доложить?

Сырцов молча протянул визитную карточку. Пустят его в дом или по жлобскому обычаю оставят у двери? Не ознакомившись с визиткой, Эля распахнула дверь и, посторонясь, предложила:

— Прошу вас.

Сырцов вошел в холл.

— Подождите здесь, — предложила Эля и исчезла в проеме арки. Из противоположного угла на него смотрел качок, грустный от безделья.

— Трудишься? — поинтересовался у него Сырцов, усаживаясь в кресло. Качку следовало ответить, но он не знал как и поэтому произнес нейтрально угрожающее:

— А вы ждите, ждите.

— Чего же мне ждать от тебя? — поразмышлял Сырцов. — Удара в солнечное сплетение, тычка в печень, захвата удавкой, а, солдатик?

Достал охранного пса, достал. Тот поднялся с банкетки, встал посреди холла, надул, как культурист, грудные мышцы и бицепсы. Дал Сырцову полюбоваться своей неизбывной силой и статью и сделал ответственное заявление:

— Если потребуется, я тебя, лох, в проволоку вытяну.

— А если я тебя? — продолжал заводить качка Сырцов. Но качку ответить не удалось: во-первых, интеллектуальная реакция на уровне дождевого червя, а во-вторых, вернулась Эля и доложила:

— Вас ждут, Георгий Петрович.

— Не скучай без меня, красавчик, — пожелал качку Сырцов и последовал за Элей. Крепенькая жопка, умиротворяюще, мягко перекатываясь в движении, маячила перед ним, и Сырцов ощутил себя истинным мореходом, зачарованно стремящимся к этому маяку.

Прошли пентхауз насквозь и вышли на крышу-дворик, где Сырцов совсем недавно гонял чаи-кофеи с прелестной дамой Светланой Дмитриевной, ставшей нежданно-негаданно его клиенткой и любовницей. По крыше-дворику вдоль ограды сосредоточенно бегал весь в белом (белая рубашка, белые шорты, белые носки, белые теннисные туфли) Валентин Логунов, муж Светланы Дмитриевны, которому, выходит, он, сыщик Сырцов, наставил ветвистые рога. Но не чувствовал почему-то укоров совести доблестный сыщик. Логунов продолжал наматывать круг за кругом. Сырцов, стоя, ждал окончания сеанса.

— Сто! — торжествующе возгласил Логунов и быстро, местами опять сбиваясь на бег, направился навстречу Сырцову.

Знакомое почудилось Сырцову в этом аритмичном переходе с бега на шаг и с шага на бег. Но поразмыслить над этим не удалось: протягивая для рукопожатия руку, Валентин Логунов уже говорил:

— Ради всего святого, прошу простить меня. Сто кругов — моя ежедневная норма. Я упрям, но не тверд, и поэтому, если хоть один раз позволю себе не выполнить урок — пиши пропало: природная лень навсегда похоронит все благие намерения. Извинения приняты, Георгий Петрович?

— С полным пониманием, — успокоил интеллигентного собеседника Сырцов, а сам неинтеллигентно укусил: — Вы мою визитку на бегу прочли?

Логунов жизнерадостно захохотал, обмахиваясь белым же пуловером, который он снял со спинки замысловатого белого стульчика. С Москвы-реки тянул свежий ветерок, и банкир связал на шее рукава пуловера так, чтобы прикрыть им влажную на спине рубашку.

Отодвинул от стола под немыслимым зонтом стул для Сырцова, стоя, проследил, чтобы тот уселся, сел сам. И только после этого:

— Судя по всему, вы опасный собеседник, Георгий Петрович.

— Когда как, — признался Сырцов и речи не продолжил: вытягивал Логунова на первый ход. Не удалось.

— Вы пришли ко мне в дом, вы хотели видеть меня. Вероятно для того, чтобы сообщить мне нечто важное. Я все правильно понял? — задав вопрос, Логунов нажал кнопку, вмонтированную в столешницу. Тотчас явилась Эля. — Эля, не в службу, а в дружбу, сообрази нам что-нибудь. — И Сырцову: — Виски, коньяк?

— Стараюсь днем не употреблять, — мрачно признался Сырцов. Ловко, ловко раскручивал его банкир этот хренов.

— Ну, а я тем более. Тогда кофе, чай?

— Чай, — назло себе потребовал Сырцов, хотя хотелось кофе.

— Нам чаю, Эля. — Логунов дождался, когда уйдет горничная, напомнил задумавшемуся Сырцову: — Я слушаю вас, Георгий Петрович.

— Я пришел, Валентин Константинович, не для того, чтобы сообщить нечто важное для вас. Я пришел расспросить о важном для всех нас.

Он специально построил фразу так, чтобы собеседник зацепился за три последних слова.

— Как это — для всех нас? То, что важно для вас, может быть совсем неважно для меня, — высокомерно заметил Логунов, но тут же и спохватился, после малой паузы: — А то, что чрезвычайно важно для меня, вероятно, совершенно неважно для вас. Мы ничем не связаны, дорогой Георгий Петрович.

Надо было бить по голове. Увесистым дрыном.

— А Ксения?

— Так, — сказал Логунов и указательным и большим пальцами правой руки помял через прикрытые веки глазные яблоки. Повторил: — Так.

— Вы знали, что Светлана Дмитриевна пригласила меня, чтобы я разыскал Ксению? — задал вопрос Сырцов и сам же быстренько на него ответил: — Конечно, знали. Иначе вы не приняли бы меня сегодня.

— Недавно узнал от Светланы, — признался Логунов.

— Недавно. — это сразу после убийства Марии Елагиной?

Неожиданно у стола возникла Эля с большим подносом. Ах, как ты не вовремя, курочка! За это Сырцов, пока она сервировала стол, незаметно и ласково погладил ее по упругой заднице. Сдержанная была девица: никак не отреагировала. Тогда он погладил во второй раз. Она разобралась с чайниками, чашками, тарелками и прочей посудой, опустив поднос, повернулась и глянула на Сырцова. Без возмущения, без тени раздражения, без смущения. С оценивающим любопытством. Следовало, следовало бы вплотную заняться дамочкой. Но это занятие на потом.

— Вы не ответили на мой вопрос, Валентин Константинович.

— Ах да. Скорее всего, именно так.

— Как вы думаете, почему Светлана Дмитриевна сначала скрыла от вас этот факт, а потом вот так, вдруг, решила рассказать все?

— Скорее всего, Светлана сильно перепугалась и каким-то странным, я бы сказал, истерическим образом связала бегство Ксении со смертью Маши. Мне не хотелось говорить, но я вынужден сказать: Светлана — крайне возбудимый человек, каждую минуту находящийся на грани срыва.

— Это почему она сказала. А почему сначала не говорила, скрывала?

— Потому что я не одобрил бы этого ее поступка.

— Вы так спокойно относитесь к судьбе дочери?

— Я слишком уважаю свою дочь, чтобы с помощью сыщика искать ее.

— А без помощи сыщика?

— И без помощи сыщика тоже. Ксения — умный, твердый, сложившийся человек, способный самостоятельно решать, как ей жить.

— Светлана Дмитриевна страстно любит свою дочь, вы ее безмерно уважаете. Так все же почему она ушла из дома?

— Надеюсь, Светлана подробно изложила вам возможные причины. А мне, извините, не хочется строить догадки.

— Допустим, я нахожу Ксению, а она отказывается возвращаться домой. Ваши действия.

— Никаких действий.

— Так безразличны к судьбе дочери?

— Совсем наоборот: она с абсолютным безразличием относится ко мне, — с горечью признался Логунов и не удержался от откровенности: — Я для нее — пустое место. Иногда мне, впрочем, кажется, что я пустое место для всех в моем доме.

— Не считая горничной Эли, — внес уточнение Сырцов.

— Что вы хотите этим сказать? — с холодной враждебностью осведомился Логунов.

— Насколько мне известно, она — ваша любовница, — мимоходом, как о само собой разумеющемся, ответил Сырцов.

Не было вопросов типа: «Откуда вы знаете?», «Кто сказал вам эту глупость?», наконец, «Да как вы смеете?». Логунов помотал ложечкой в чашке (ни он, ни Сырцов не сделали ни глотка), усмехнулся и заметил:

— Можно быть пустым местом и для любовницы. А может, все-таки выпьем, Георгий Петрович? Чай-то, как видно, не особо в нас лезет.

Если виски со льдом, да в дозах, принятых у новых аристократов, — ни один гаишник не учует. И, может, из Логунова еще что-нибудь выскочит. Сырцов сделал лихое лицо и по-гусарски отчаянно решился:

— А что ж!

И снова звонок, и снова молчаливо вопрошающая Эля.

— Бутылку виски, лед и соленых орешков, Эля! — распорядился Логунов.

— Много пьете? — нахально спросил Сырцов, когда Эля ушла выполнять задание.

— Приходится, Георгий, — опустив сырцовское отчество, признался Логунов. — Презентации, официальные визиты, длительные переговоры, приемы — все под звон бокалов, стаканов и рюмок.

— Тяжелая работа.

— А вы не смейтесь. Действительно тяжелая. — Подумав, добавил: — И грязная.

Отрешенная (где там любезная улыбка?) Эля поставила на стол миску с цилиндрическими кусочками льда, блюдо с миндалем и бутылку «Джим-Бима».

— Бурбон! — обрадовался Сырцов. — Что мне доктор прописал!

— Ценитель? — осведомился Логунов.

— Дружу с ценителями.

Разлили по первой, разбросали по стаканам лед, сделали по глотку и одновременно взглянули друг на друга: а дальше что? Так и не решив, глотнули еще раз. Вроде бы пришло нежное тепло.

— «Джим-Бим» — и виски, и как бы не виски, — сказал Логунов. — Когда пьешь, забываешь о его крепости. Это весьма приятно, но и весьма рискованно.

— Пьянство вообще — зона рискованного земледелия, — охотно вступил в умственный разговор Сырцов.

— Лучше не пить?

— Лучше не рисковать.

— Ишь, какой вы осторожный. Тогда зачем выбрали себе профессию, безусловно напрямую связанную с постоянным риском?

— Так уж получилось. Но на мой сугубо дилетантский взгляд — профессия банкира тоже из разряда тех, где риск не на последнем месте.

— Если бы только риск, — мечтательно заметил Логунов и вторично наполнил хрустальные стаканы. — Вы мне понравились, Георгий. Но цель вашего визита мне до сих пор непонятна. Зачем вы пришли?

— А сам не знаю! — беспечно признался Сырцов. — Познакомиться с вами, решить, что вы такое, почувствовать атмосферу здешнего бытия, обнюхать, как ищейка, все углы… Так, наверное…

Надо полагать, прямо из стены, как граф Монте-Кристо, явилась Светлана Дмитриевна. Сырцов поспешно возвратил стакан на стол. А Логунов, лишь на мгновение скосив левый глаз на жену, допил до дна и четко поставил пустую посуду. Ледышка звякнула о стекло.

— Здравствуйте, Георгий Петрович, — почти пропела Светлана Дмитриевна. — Простите меня, что заставила вас ждать, — и без перерыва — не звонком, а криком в неведомое — приказала: — Эля, будьте добры, третий стакан! — уселась за стол и обратила к Сырцову вежливо-внимательное лицо: — Так как же наши общие дела, Георгий Петрович?

— Идут, идут помаленьку, Светлана Дмитриевна.

Светлана Дмитриевна, не глядя, приняла от Эли стакан, бросила щипчиками в него цилиндрик льда, плеснула виски, отхлебнула и, дождавшись, когда Эля скроется с ее глаз, холодно возразила Сырцову.

— Почему же помаленьку? Судя по всему, вы развили бурную деятельность. Вот и Валентина в курс дела ввели.

— Валентин Константинович, насколько мне известно, был в достаточной мере информирован и до встречи со мной, — небрежно не согласился с ней Сырцов.

Светлана глянула на мужа (без улыбки) и перевела взгляд (со светской улыбкой) на Сырцова. Что ж, оба сделали по выпаду, но укола не нанесли. Настало время трепа.

— Выпивку вам, Георгий Петрович, естественно, предложили немедленно. А вот не голодны ли вы, наверное, никто не поинтересовался, ибо только настоящая хозяйка может помнить об этом. Я — настоящая хозяйка, ей-богу! Давайте легонько перекусим, а, Георгий Петрович?

— Спасибо за предложение, но я сыт, право, сыт. Да и труба зовет. Дела, дела, Светлана Дмитриевна.

— Те, которые помаленьку? — не удержалась-таки настоящая хозяйка.

— Угу. Те, которые помаленьку завершаются.

— Значит, нашли Ксению, — осевшим голосом сказала Светлана.

— Я же сказал, что найду! — бодро и туманно заявил Сырцов.

— Так нашли или найдете? — попросил уточнений Логунов.

— Георгий Петрович нашел Ксению уже давно, — прояснила ситуацию Светлана. — Но по каким-то только ему ведомым причинам не хочет, чтобы мы встретились с ней.

— А может быть, Ксения не хочет встречаться с нами? — тихо спросил у нее Логунов.

Куда? В блюдо с миндалем? Ненадежно, могут наткнуться, могут просто унести. Под стол прилепить, к ножке, к стулу? Есть риск, что будут проверяться после такого разговора. Мягкий шарик нейтрального цвета размером с мелкую горошину Сырцов уронил на пол и стал вслепую, а потому с величайшей осторожностью носком ботинка тихонько подталкивать к щели меж двумя красивыми напольными плитами. Плиты — они, конечно, импортные, но мастера-то наши, российские. Сырцов заранее приглядел эту щель.

— Если бы ты сказал, что она не хочет встречаться с тобой, я бы поняла и оценила ее принципиальность и твою трезвую самооценку, — опять тихо, очень тихо произнесла Светлана.

— Уж лучше бы я ничего не говорил, — попытался завершить разговор Логунов.

Согласно народной мудрости милые бранятся — только тешатся. Или чешутся? Есть, горошина вроде бы легла как надо. Сырцов откинулся на спинку стула, незаметно глянул под стол. Порядок. Теперь микрофон этот только Эля пылесосом влажной уборки сможет достать.

— Выгоднейшая позиция — отмалчиваться. Един в трех азиатских обезьянах: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не скажу.

Сырцов достаточно демонстративно зевнул.

— Светлана… — попросил Логунов. Не ему, Сырцову сказала Светлана, мило улыбнувшись:

— Дамская распущенность. У женщин все виноваты, кроме них самих.

— Не всегда, — великодушно не согласился Сырцов. — Но, как бы ни симпатично мы беседовали, всему приходит конец.

Он решительно встал. Встала и Светлана Дмитриевна.

— Я так и не поняла, зачем вы к нам приходили, Георгий Петрович.

— Я приходил к Валентину Константиновичу.

Взъярилась. Глаза прищурились, желваки заходили, ноздри вздрогнули. Но собралась: в паузе, скорее всего, досчитала до десяти.

— Я хочу, я очень хочу увидеть Ксению, — отрешенно потребовала она.

— Увидите со временем, — нагло пообещал Сырцов.

— Когда?

— Когда захочет Ксения и когда я сочту нужным.

— Сделайте, пожалуйста, так, чтобы наша встреча состоялась как можно скорее, — окончательно справившись с собой, вежливо приказала Светлана Дмитриевна.

— Постараюсь. — Сырцов, слегка склоняя голову (как учила Лидия Сергеевна), попрощался со Светланой Дмитриевной, попрощался с Валентином Константиновичем и двинулся к распахнутым дверям пентхауза.

— Эля вас проводит, — вслед пообещала Светлана.

Эля действительно проводила его до дверей. Благодаря за любезность, Сырцов ловко схватил ее правую руку и темпераментно поцеловал ладошку:

— Спасибо, за все спасибо, Элеонора Борисовна!..

Она целованной рукой поправила кокошник:

— …Михайловна.

— Пардон, — и тихо-тихо: — Но ты для меня все равно только Элечка. До скорого, моя радость. — И громко-громко, в угол, где индифферентно восседал бык с полуприкрытыми очами: — Спи спокойно, дорогой товарищ!

После того, как птичка-колибри сквозь стекло залетела к нему в комнату, каждый вход и каждый выход из дома, каждая посадка в автомобиль, каждый непроверенный предварительно подъезд незнакомого здания вгоняли в него острый холодок, который мгновенно поселялся где-то чуть повыше солнечного сплетения.

Из лифта Сырцов вышел на третьем этаже и бесшумно спустился по лестнице до предпоследнего пролета, там постоял, отслушал обстановку, спустился на пролет и отсмотрел ее. Из междверного пространства изучил положение дел в видимой части двора. Вроде все чисто, если только где-нибудь метрах в трехстах в удобной позиции не сидит молодой человек со стреляющей металлической штучкой в руках…

Но волков бояться — в лес не ходить. Сырцов стремительно преодолел тридцать метров, отделявшие его от машины, кинул себя к баранке и двинул, не разогреваясь, вокруг логуновского дома.

Совершив страховочный кружок, он поставил «девятку» поближе к набережной (чтобы помех было поменьше) и, приспособив наушники, настроился послушать нечто интересное. Но тихо было в наушниках — тишина, значит, и там, у белого столика. Под крышу ушли, что ли? Но нет: звякнула ледышка о стекло, булькнуло в бутылке. Пауза. Потом стук стакана о пластмассу. Кто-то из них беззвучно выпил. Неровные, четкие, короткие шаги — на высоких каблуках. Ясно, выпил Логунов.

Светлана. Ты не забыл, что у тебя в пять правление?

Логунов. Не забыл.

Светлана. Тогда не надирайся как свинья.

Логунов. Не цепляйся ко мне сейчас, очень тебя прошу.

Светлана. Налей и мне… Как ты эту гадость пьешь?

Логунов. А твоему сыщику нравится.

Светлана. Мне-то какое дело?

Логунов. Как — какое? Даме следует знать вкусы нового любовника.

Светлана. Ты — идиот?

Логунов. Не стоит, Света. Худо-бедно, но я знаю тебя.

Светлана. Тогда помалкивай. Я-то про твою Эльку не вспоминаю.

Логунов. Которую ты мне ненавязчиво уложила в койку…

Светлана. Замолчи, болван!

Логунов. Молчу. А вот ты, к сожалению, не молчишь. Разговариваешь много.

Светлана. Зато знаю, где и как.

Логунов. Он неглуп и подозрителен, Света.

Светлана. А что, надо было дурака нанимать?

Логунов. Надо было.

Светлана. Поначалу все так просто складывалось…

Логунов. Любым способом уговори этого Сырцова устроить тебе свидание с Ксюшкой. И любым способом — любым! — умоли ее немедленно вместе с тобой уехать за границу. Там спрячьтесь, забейтесь в нору и ждите. Может, я один здесь как-нибудь выкручусь.

Светлана. Эх, Валя, Валя! Ничего-то ты не сможешь. Иди, натягивай брюки, влезай в пиджак и — к банкирам щеки надувать. Это у тебя пока еще получается.

Логунов. Посошок на дорожку.

Светлана. Сколько у тебя уже этих посошков?

Логунов. Запомни, Света. Мы с тобой одной веревочкой связаны. В одиночку не дергайся понапрасну. Ну, я пошел.

Тихий чмок — поцеловал на прощание. Легкие шаги — теннисные туфли. Пауза. Бульк. Следовательно, она себе этой гадости налила.

Сырцов снял наушники, и вдруг, совершенно не ассоциируясь ни с чем, в сознании вспыхнула картина: в ночи человек в темной кожаной куртке быстро, местами сбиваясь на бег, шел мимо австрийского посольства. И вторая, возникшая уже по настоянию разума картина: весь в белом Логунов быстро, местами так же сбиваясь на бег, направляется к нему, Сырцову…

Причудилось — и можно отряхнуться. Все может быть, все может быть….

По Фрунзенской, по Кропоткинской набережным выбрался к Бульварному кольцу и в тесноте медленно покатил через Пушкинскую площадь к Страстному. Вильнул налево у Петровских ворот и, по нынешним временам почти совсем не нарушив, развернулся напротив МУРа и пристроился у Эрмитажных телефонов-автоматов. Хорошо, если бы Володька на месте был…

— Капитан Демидов! — рявкнула трубка. Вот и ладушки!

— Когда майором станешь, капитан? — измененным голосом осведомился Сырцов.

— Когда тебя, — узнал его Демидов, — бездельного паразита, в узилище на срок упеку!

— Такие условия Махов поставил в связи с получением очередного звания?

— Да пошел ты! Что от меня надо?

— Десяток минут сейчас на меня найдется?

— Ну?

Не знал нынешних муровских телефонных порядков Сырцов. А в садике-то двух беседующих ой как трудно прослушать. Да и вообще на воздухе приятно.

— Выдь на Волгу, а? — попросил Сырцов началом стишка.

— Твой стон раздается над великою русской рекой? — заинтересовался Демидов.

— Этот стон у нас песней зовется, — напомнил Сырцов.

— Ты где? — не осталось времени для шуточек у делового Демидова.

— На скамейке у входа в ресторан.

— А почему не в ресторане?

— Только с тобой.

— Взятку, значит, предлагаешь. Буду. Жди.

Пока никак не выруливал на Владимира Игнатьевича Володька Демидов. Не по-взрослому румян, по-мальчишески импульсивен, неположено оживлен и сметлив. Вот он, в голубых джинсах, в оранжевой маечке навыпуск из-под короткой, на молниях курточки. Не шел, бежал на встречу со старым приятелем.

— Как тебя в таком наряде в контору пускают? — удивился Сырцов, поднимаясь. Шлепнулись ладошкой в ладошку.

— Я нашим вертухаям объясняю, что одет для засады.

— А Махову как объясняешь?

— Он не спрашивает.

— Передовой, — без восхищения оценил бывшего своего начальника Сырцов. — А что, Вовка, двинем в ресторацию, пожрем от пуза, а?

— Не хочу сюда. Да и некогда. Что у тебя, Жора?

Уселись вдвоем на скамейку, как по команде закинули ногу за ногу. Левую на правую. Глянули друг на друга, рассмеялись.

— Как опереточные комики, — сказал Демидов.

— Похоже, — согласился Сырцов. — Ты можешь для друга совершить малое должностное преступление?

— Это смотря какое преступление и для какого друга.

— Для меня. А преступление, я уже объяснил, — малое.

— Тогда начинай.

— На Фрунзенской набережной в пентхаузе обитает семейство банкира Логунова.

— Знаю, — перебил Демидов. — Излагай конкретную просьбу.

— Горничной в этом доме служит чаровница Эля. Элеонора Михайловна. Мне бы про нее поподробнее узнать.

— Ну и узнавай.

— Лучше ты, Володя. Из солидной конторы серьезный звонок в РЭУ. Или где там эти договора с прислугой заключаются. Сразу же страх, уважение и правда. А мне, частному лицу, обязательно вола начнут вертеть.

— Что тебя интересует?

— Все, Володя. Происхождение, родственные связи, просто связи, места прежней работы, ухажеры, подруги…

— Такого, Жора, в РЭУ не знают.

— Не скажи. Сооружение это на крыше под пристальным вниманием всей округи. А уж дамочек из РЭУ — наверняка.

— Другая закавыка. Этот пентхауз у нас под присмотром в связи с убийством…

— Марии Елагиной, — грустно добавил Сырцов.

— Откуда тебе это известно? — обеспокоился из-за утечки сведений Демидов.

— Знаком с ней был, Вова.

— Так тебя надо в свидетели!

— Леонид уже пытался меня притянуть.

— Вот ведь паразит! А группе — ни слова!

— У него против меня ничего нет..

— Но все-таки брал тебя за бока! Существенного, понятно, нет. А что-то беспокоит. Он — суперсыскарь, Жора. С замечательной интуицией.

— Значит, не будешь мне помогать, — резко сократил разговор Сырцов.

— Зачем тебе эта Элеонора?

— Насиловать буду! — взъярился Сырцов.

— Не ори, — строго сказал Демидов. — Дело-то действительно мутное. А тут еще ты со своей идиотской просьбой. Честно, как на духу, Жора: твои эксперименты с Элеонорой не повредят нашему расследованию?

— А мне откуда знать? — Сырцов еще только остывал. Не остыл.

— Теперь еще. Если зацепишь нечто любопытное, дашь мне кончик?

— Обещаю.

— И я тебе обещаю. Завтра утром позвони, я к десяти буду знать, что тебе надо. Договорились?

— Договорились. — Сырцов остыл окончательно и философски взгрустнул: — Любопытные перемены с нами происходят, любопытные! Рассчитать, просчитать, предложить, извлечь выгоду. А ведь мы с тобой друзья. Мы — друзья, Вова?

— Друзья.

— Так что же мы как на рынке?

— Сейчас нам с тобой по-другому нельзя.

— Это почему же?

— Маленький нюанс: я служу, как могу, правосудию, а ты — клиенту.

По-настоящему воткнул ему Демидов, истинно воткнул. Неважно, прав он или не прав в данном конкретном случае. Он вообще прав. Сырцов отвернулся, посмотрел на громадный желтый дом и сказал смиренно:

— Наверное, ты прав, — и встал. — Но все-таки я позвоню тебе завтра в десять.