Любить и убивать

Глава 30

Обедали чинно, как положено у Смирновых-Болошевых. Со столовыми приборами в полном комплекте. С крахмальными салфетками, с супом из супницы мейсенского фарфора, с полным набором специй, с бутылкой красного вина к мясу, с культурными улыбчивыми разговорами ни о чем. Здесь даже богемно-хулиганистый Роман Казарян был приличен. Знающе орудовали нужными ножами и вилками, бесшумно ели суп, к вину относились как к необходимому ингредиенту обеда. Сырцов изрядно устал, соблюдая правила игры, которые знал еще не совсем твердо.

Лидия Сергеевна была и за хозяйку и за дворецкого. Она и беседу вела, и обслуживала всех: Смирнова, Спиридонова, Казаряна, Кузьминского, Сырцова, Ксению. Ксения несколько раз порывалась помочь ей, но Лидия Сергеевна останавливала ее мягкой улыбкой и твердой рукой, положенной на нервное девичье плечо.

Добили мороженое в фарфоровых же вазочках, и обед завершился, слава Богу. Первым встал из-за стола нетерпеливый в силу неудержимого армянского темперамента Роман Казарян.

— Спасибо, Лида. — Он все-таки поменял на миг личину воспитанного в традициях господина на личину московского жлоба: — Что называется, от пуза.

Лидия Сергеевна тотчас шлепнула его по вышеупомянутому пузу:

— На здоровье, Рома.

Поднялся и Смирнов, хитро посмотрел на всех, особенно на дам, и, задвигая высокий стул, сделал заявление:

— Теперь как положено у английских аристократов: мужчины удаляются в гостиную — у нас гостиной будет терраса — и предаются малым радостям жизни. Как-то: курению, поглощению спиртных напитков и неприличным беседам. Джентльмены, за мной.

— Нет! — звонко, борясь с собой, ненужно громко сказала Ксения и встала.

— Что — нет? — осторожно поинтересовался Смирнов, глядя ей в глаза.

— Мужской компании не будет, — не опуская глаз, ответила Ксения. — Я хочу присутствовать при вашем разговоре.

— Зачем, Ксюша? — неприкрыто жалея ее, спросил Дед.

— Александр Иванович, дорогой, родной, любимый! Я все понимаю, я понимаю, что вы хотите оградить меня от людской подлости, грязи и крови, что вы стараетесь сберечь, как вам кажется, чистую и наивную мою душу, что вы стремитесь сделать так, чтобы я никак не соотносилась с преступлениями уже свершенными и с преступлениями, которые могут свершиться. По первому же вашему требованию…

— Просьбе, — перебил Смирнов.

— По первой же вашей просьбе-требованию я поехала на свидание с мамой, встречи с которой я не желала больше всего на свете. И вот сегодняшняя бессмысленная и мучительная для меня операция. Вы ко мне замечательно относитесь, я даже имею нахальство полагать, что вы любите меня, но любите как неразумное дитя. Не надо держать меня в неведении, Александр Иванович, от этого мне только страшней и обидней. Я ощущаю себя тупой пешкой, которую двигают куда-то. Куда? Зачем? По какой причине? Я хочу знать, я хочу знать все.

— Ксюша права, Саша, — негромко и спокойно сказала Лидия Сергеевна.

— Подумай, что говоришь, — укорил ее — не Ксению — Дед.

— Подумала и повторяю: Ксюша права. Она — взрослый и сильный человек, и ей самой надо определиться — с кем она. Сознательно, зная все обстоятельства. И решить — по плечу ли ей эта ноша.

— В любом случае эта ноша ей не по плечу, — грустно заметил Смирнов.

— Я хочу знать. Понимаете, знать!

— Даже если это касается очень близких тебе людей? — уже решившись, спросил Смирнов. Ксения подошла к нему, осторожно погладила по руке.

— Я хочу знать, Александр Иванович.

— Идите на террасу, — распорядилась Лидия Сергеевна, — а я здесь приберусь.

— Ты нам нужна, — напомнил Смирнов.

— Отдохните пока от церемонного обеда, — лукаво и стремительно улыбнулась Лидия Сергеевна.

— Музыку послушаем, — решил Казарян. — Ксения, я привез обещанную пленку. Тащи магнитофон.

Смирнов без сомнений занял главное место — кресло-качалку. Казарян, Кузьминский и Сырцов устроились на хлипком плетеном диванчике (диванчик подозрительно потрескивал), а Спиридонов с Ксенией — на любимой хозяевами приступочке. Из динамиков двухкассетника несся Олег Торопов с песней «О вреде табака» — про то, как директор леспромхоза по решению партийных органов бросил курить. С веселой хрипотцой звучал надменный и нежный баритон, звучал как двадцать пять лет тому назад. Как давно это было! Это было вчера!

Ксения непроизвольно шевелила губами: подпевала про себя.

Песня кончилась, и зазвучал голос, просто голос, без гитары:

«Ромка, я согласился записаться у ребят-звуковиков с условием, что одну пленку мы изготовим специально для тебя. Сейчас, записав песни, ушли деликатно ребята, оставив меня с микрофоном один на один. Я не пьян, но и не трезв, я недавно опохмеленный — то состояние, в котором можно сказать слова, непроизносимые ни в пьяном, ни в трезвом виде. Я вас, дурачков, — тебя, Санятку, Алика — очень люблю и уважаю. Позавчера… позавчера ли? Но черт с ним, не имеет значения… Я, вероятно, сильно обидел Саню, пообещав написать песню о гениальном сыщике-милиционере, который ловит преступников с закрытыми глазами. Я чуть ли не при каждой нашей встрече уличаю Алика в конформизме. Я при любом удобном случае втыкаю тебе за то, что ты снимаешь фильм по идиотскому сценарию сволочи и бездари Фурсова. Сегодня ночью я проснулся и в кошмарном бодрствовании понял, что я — большая скотина по отношению к вам. Я, почти два года безропотно проживший с изломанной и плохой девицей в доме вождя, имею ли право осуждать вас? Вас, которые через много-много лег пронесли единственное и нерушимое — дружбу троих. Пусть бьются носороги, пусть рвут друг другу глотки волки, пусть жирует и властвует самодовольная коммунистическая шпана, но ни носорогам, ни волкам, ни партийцам не дано разрушить вашу крепость чести, добра и верности. Я завидую вам, Рома, а может, хватит все на троих да на троих? Возьмите меня четвертым. Не подведу».

Без паузы зазвучала странная песня «Солдаты в ночи». Ночью, в кромешной тьме, вооруженные до зубов солдаты, рассыпавшись в цепь, идут в наступление, не зная куда и не ведая на кого. Уж не видно ни зги, уже не видно соседа, и ужас охватывает солдат, каждого поодиночке. Приказ — стрелять в любого, кто попадется на пути. Теперь одна задача: не попадаться на пути друг друга. Но раздается выстрел, и раздается дикий крик. Но громом, неизвестно откуда, звучит приказ-ободрение: «Молчи, молчи! Мы — солдаты в ночи!»

Звучно щелкнуло: кончилась пленка. Казарин выключил магнитофон, вынул кассету и сказал:

— Это, пожалуй, единственное, чего у тебя нет. Дарю тебе, Ксюша.

Ксения встала с приступочки, быстро и стараясь так, чтобы не заметили, тыльной стороной ладони смахнула слезы, подошла к Казаряну, взяла кассету и поблагодарила шепотом:

— Спасибо, Роман Суренович. Я перепишу и верну ее вам.

— Не утруждайся и пользуйся. Это — уже переписанная.

— Спасибо, — еще раз прошептала Ксения и вернулась на приступочку.

— Я и не знал, что есть такая запись, — объявил Кузьминский.

— А тебе и не положено знать, — срезал его Казарян. — Олег говорил только с нами тогда.

— Тогда, — не сдавался Кузьминский. — А сейчас это — история, которая должна быть освобождена от личностных эмоций и принадлежать всем.

— Для тебя это, может быть, история, — тихо сказал Спиридонов, — а для нас — жизнь. Вчерашняя и сегодняшняя.

— Роман Суренович, а он вправду вас всех обижал? — вдруг спросила Ксения.

— Было дело, — признался Казарян.

— И Александра Ивановича?

— Саню больше всех.

— Почему?

— Думаю, он немного завидовал Сане, который в отличие от всех нас в то растленное время умудрялся делать настоящее дело, — сказал Казарян.

— А разве песни Олега — не настоящее дело? — продолжала допрашивать Ксения.

— Дело, — согласился Казарян. — Только сам Олег сомневался в этом.

— Какой он был, Александр Иванович? — почему-то этот вопрос Ксения задала Смирнову. Дед подумал, морща нос, и ответил нетвердо:

— Всякий.

— Не поняла.

— Чего уж тут понимать. — Смирнову очень не хотелось расшифровывать слово «всякий». Но расшифровал: — Добрый, злобный, слабый, дерзкий, умный, мстительный, щедрый, высокомерный, нерешительный, вздорный…

Смирнов перечислял достоинства и недостатки Торопова, осторожно обдумывая каждое слово. Не через запятую, через точку.

— Ом был хороший или плохой? — теперь уже у всех спросила Ксения.

— Он был настоящий, — за всех же и ответил Спиридонов. — Настоящий мужик.

— Спасибо, — уже громко поблагодарила Ксения. — Но вы, я знаю, собрались здесь не для того, чтобы вспоминать Олега Торопова. Простите меня, я вас больше отвлекать не буду.

Она устроилась на ступеньках поудобнее, спиной опершись о раскрытую дверь и двумя руками обняв колени. Отвлекать и мешать не собиралась, но слушать — обязательно.

Вошла Лидия Сергеевна и направилась к Ксении. Поняв все, Спиридонов освободил ступени и пересел на жидкий плетеный стульчик, явно не предназначенный для его девяноста килограммов. Перед тем как опуститься на приступочку, Лидия Сергеевна легко поцеловала Ксению в затылок, а та осторожно прижалась щекой к ее бедру. Дед сурово следил за перемещениями и без одобрения наблюдал за телячьими нежностями.

— Все угомонились? Тогда первый вопрос ко всем: у нас есть что предложить краснознаменной московской милиции и ее лучшему представителю Леньке Махову?

— По тому, что мне известно, ничего, Иваныч, — первым откликнулся шустрый Кузьминский.

— Рано, Саня, — решил Казарян. — Разнообразные версии и без нас выдвигают.

— Махову нужны доказательные факты, а фактов пока нет, — дополнил его Спиридонов.

— Пока! — передразнил Спиридонова Дед. — А теперь слово Жоре, который, единственный из нас, по-настоящему роет землю. Как ты, Жора?

— Разве что Рузанова показать? — поразмышлял вслух Сырцов и вдруг встрепенулся, вспомнив важное: — Ксюша, вам известно, что ваша горничная — племянница Павла Рузанова?

— Эля? — вовсю удивилась Ксения. — Вот это номер!

— Скверный номер, — поправил ее Сырцов. — И еще один вопрос, раз вы уж здесь. Сам Рузанов бывает у вас в доме?

— У нас… — начала Ксения и тут же поправилась: — В доме родителей — нет. А вот у деда появляется довольно часто. Пьяный, грязный…

— А в казино он в белом смокинге.

— В каком казино? — растерянно спросила Ксения.

— В котором играет. В котором Паша Рузанов легко ставит за раз в рулетку зарплату… ну, допустим, кинорежиссера.

— Я сейчас без зарплаты, — встрял быстрый Казарян.

— А Паша Рузанов при зарплате. И очень большой, — констатировал Сырцов.

— Ну и Павел Юрьевич, — повторно удивилась Ксения. — А у меня мелочь на опохмелку клянчил. Для чего?

— Для убедительности, — объяснил Смирнов. — Итак, команда номер один, задействованная на поиск Ксении, — детективы «Блек бокса» под управлением Коляши Англичанина. Художественное руководство — торгово-банкирская пара Воробьев — Прахов. Теперь кое-что проясняется и про команду номер два. Отряд Павла Рузанова. Художественное руководство пока нам неизвестно.

— Нам неизвестно ничего и про отряд Рузанова, — возразил Сырцов. — Одни предположения и догадки.

Прямой связи Рузанова с ребятами на «чероки» и «форде» нет. Вернее, мы ее не обнаружили.

— А ты постарайся обнаружить, — въедливо посоветовал Смирнов.

— Я стараюсь! — огрызнулся Сырцов. — И расстараюсь со временем. Но меня сейчас интересует другое. Допустим, о необыкновенных превращениях главы почтенного еврейского семейства Коляша Англичанин узнал от покойной Елагиной. Откуда об этом же узнала так называемая команда номер два?

— Определишь художественных руководителей команды номер два и сразу поймешь, откуда они узнали, — прекратил гамлетовские сомнения Сырцова Дед. — И связи Рузанова, я думаю, вскорости выявишь. Меня больше интересует перспектива, так сказать, расследования. Я тут нашу Ксюшу еще раз основательно потрепал, и выяснились кое-какие любопытные детали. Девушка, коль ты решила всерьез влезть в эти дела, давай сама и рассказывай.

— О чем? — серьезно спросила Ксения.

— О той загородной поездке десятилетней давности.

— А с чего начинать?

— С самого начала! — заорал Дед.

— С самого начала — это от сотворения мира, — для порядка отбрехнулась Ксения и, вздохнув (волновалась почему-то), приступила: — Было это в самом начале июня. В школе только-только кончились занятия, и весь наш класс вместе с учительницей физкультуры решил отправиться в десятидневный поход по Клязьме, по старорусским местам. Я так готовилась, так готовилась к этому походу, а мама взяла да и не разрешила мне идти. Я ей пригрозила, что все равно уйду. В этот день наши как раз и отправились в поход, и поэтому мама, зная, видимо, мою упрямую решимость, взяла меня с собой в поездку. С утра за нами на большой черной машине заехал некий гражданин, которого мама звала Владлен.

— Подробнее о гражданине по имени Владлен, — попросил Смирнов.

— Тогда он мне показался ужасно старым. Но теперь я думаю, что ему было лет пятьдесят, пятьдесят с небольшим хвостиком. Мне страшно понравилось, как он был одет: светлый, почти белый костюм, крахмальная оранжевая рубашка нараспашку, оранжевые замшевые башмаки — эдакое небрежное щегольство. Среднего роста, потому что тогда он мне не казался особенно высоким, хорошо сложен, ловок, подвижен, держался подчеркнуто джентльменски, даже слишком подчеркнуто, меня под локоток в машину посадил. Много смеялся, и смех такой рваный: «Ха, ха, ха!»

— Греков, — воскликнул-ахнул Спиридонов. — Владик Греков!

— Тебе и положено первым узнавать бывшего приятеля, — назидательно отметил Смирнов. И Ксении: — Не обращай внимания на волнение в массах, дочка. Они слишком хорошо знали Владлена Грекова, поэтому и засуетились. А ты, будь добра, продолжай.

— Когда ехали, они с мамой говорили о чем-то непонятном. Я поняла только, что мама должна что-то подтвердить.

— Куда, по какому маршруту ехали? — опять перебил нетерпеливый Дед.

— Я плохо тогда ориентировалась в Москве, но запомнила, что мы проезжали автомобильный завод, на котором были буквы «МАЛЗ». Я и спросила у мамы, что такое «МАЛЗ». Потом за Окружную выехали и ехали довольно долго до симпатичного городка, после которого переехали мост над железной дорогой и повернули налево.

— Казанка, — догадался Сырцов. — Кратово или Сорок второй километр.

— А почему не Быково? — возразил Кузьминский.

— У Быково скверный, но свой переезд через железную дорогу, — быстро ответил Сырцов и распорядился вместо Смирнова: — Продолжайте, Ксения.

— Минут через пять — десять мы подъехали к даче. Мама с этим Владленом вошли на участок, а потом в дом, а я с шофером осталась у машины. — Ксения осмотрела всех и спросила: — Теперь подробно дачу описать, да?

— Так точно, радость моя, — подтвердил Смирнов.

— Собственно дом я не запомнила. Поразили меня огромные сосны на участке и водонапорная башня, стоявшая рядом на таком редком в дачном поселке пустом пространстве. Вот про дачу, пожалуй, и все.

— Теперь про то, как ты увидела еврейское семейство, — напомнил Смирнов.

— Мама и этот Владлен находились на даче минут пятнадцать — двадцать. А когда вышли из дома, их сопровождали трое — двое мужчин и одна женщина, и все трое — удивительно похожие друг на друга. Маленькие, толстенькие, руками размахивают. Проводили Владлена и маму до калитки. И уже прощаясь, старший из мужчин все благодарил и благодарил Владлена… Точно, вспомнила: он его Владленом Андреевичем назвал! А на прощание, уже из машины, Владлен Андреевич этот самый еще крикнул: «Счастливого пути, Ицыковичи!» Меня очень рассмешило слово «Ицыковичи», я только потом поняла, что это фамилия. Когда машина поехала, я обернулась. Ицыковичи стояли у калитки и махали нам руками. Вот теперь по-настоящему все.

— И о недавней встрече, — попросил Смирнов.

— Это, наверное, в конце февраля было. Мы с подругой моей Любой задумали на лыжах покататься и в воскресение без всякого предупреждения завалились к деду на дачу. Только на участок вошли, как видим — у подъезда две машины. Одна — мамин «мерседес», а другая — «ауди» неизвестно чей. Мы было с Любкой решили делать ноги, но нас Ольга Лукьяновна прихватила, домоправительница деда. Пришлось в дом идти. А в гостиной — отец с мамой и крупный, вальяжный такой господин мило беседуют. Увидев нас, не то что испугались, а смутились как-то, особенно отец. Всех выручил вальяжный господин. Вскочил, заохал: какие, мол, красотки в России, ни с кем в мире не сравнить. Он-де в России почти десять лет отсутствовал, и поэтому его сейчас русские девушки просто потрясли на свежий глаз. Ну и, естественно, мы с Любкой лучшие из лучших. Ручки нам поцеловал и представился: Илья Исаакович Ицыкович. Ну, меня как молотком по темечку. Ицыкович — фамилия редкая, а я хорошо помнила того Ицыковича, которому почти десять лет назад Владлен Андреевич пожелал счастливого пути.

— Совсем не похож? — спросил Сырцов.

— Если только он за границей сантиметров на тридцать не вырос.

Смирнов выбрался из качалки и — руки в карманах — походил по террасе, как всегда без палки, сильно хромая. Посмотрел на Лидию Сергеевну — требовательно, посмотрел на Ксению — виновато.

— Вот что, Ксюша. Ты должна понять, если мы начнем разматывать эту историю, то может выясниться такое, что самым скверным образом напрямую коснется твоих родителей. Ты готова к этому?

— Я хочу знать правду. Я хочу жить по правде. — Ксения поднялась, стала за спиной Лидии Сергеевны и положила руки ей на плечи. Лидия Сергеевна щекой коснулась ее запястья.

— Смотри потом не пожалей, — без жалости предупредил Смирнов и, побренчав в кармане ключами, потребовал от жены: — Твоя очередь говорить, полковница в отставке.

— Шофер Элеоноры после того, как он утром ее привезет, и его концы в течение дня — вот тебе и рузановские связи, Жора.

— Принято, — весело согласился Сырцов. — Еще что?

— То, что очевидно. Поиск дачи и нынешнего хозяина ее. Хлопотно, но вполне реально, ты сам определил возможный район.

Лидия Сергеевна подняла голову:

— Ксюша, ты покатаешься с Георгием?

Ксения молча кивнула. Лидия Сергеевна опустила голову и закончила:

— Это первоочередное, Саша.

— Первоочередное сейчас нечто иное, — не согласился Смирнов, бухнулся в качалку и стал раскачиваться. Все смотрели, как он качался, и ждали, когда он изволит продолжить. Дождались. — Сейчас… Ну, не прямо сейчас, а, допустим, через часок, ты, Лида, забираешь Ксюшку и мотаешь отсюда. Алик вас проводит.

— Допускаешь? — тихо и осторожно спросила Лидия Сергеевна.

— Знаю, — ответил Смирнов и дополнил ответ: — Я их знаю.