Любить и убивать

Глава 34

Не удалось выспаться. Встали в восемь, а в девять разбежались: Сырцов по своим делам, а Дед по своим.

Сырцов торопился: хотел застать супружескую пару Логуновых дома. И застал, слава Богу. Привычно потрепав горничную Элеонору (с незаконченным высшим образованием) по заднице, он проследовал за ней на крышу-дворик, где в связи с чудесной погодой мирно завтракала дружная банкирская чета.

— Здравствуйте, Георгий Петрович! — приветствовал его Валентин Константинович (Светлана Дмитриевна молча кивнула), и предложил: — Присоединяйтесь к нам.

Осуществив, как учила Лидия Сергеевна, соответствующий поклон, Сырцов отделался знаменитым купринским:

— Спасибо. Я уже.

— То есть? — холодно (не выдержала своего символического неприсутствия) спросила Светлана.

— Да так, старую байку вспомнил. Когда пьяного писателя Куприна знакомили с известным литовским поэтом, тот представился: «Балтрушайтис». На это Куприн, только что сбегавший в сортир, ответил: «Спасибо. Я уже».

— Вы тоже, вероятно, только что сбегали в сортир? — Светлана была зла до неприличия.

— Света, — тихо попросил Логунов. И Сырцову, оживленно: — А я этой байки не знал. Смешно!

— Георгий Петрович излишне образован для сыщика, — сообщила Светлана Дмитриевна.

— Разрешите, я присяду? — нахально осведомился Сырцов и, не ожидая разрешения, развязно бухнулся на ажурный стул. — Мне, Светлана Дмитриевна, как раз и необходимо завершить с вами отношения, связанные с моей работой по вашему поручению.

Сырцов вытащил из заднего кармана брюк конверт, вынул из него пачку «зеленых», отсчитал восемьсот тридцать два доллара (специально разбил заранее сотенные на мелкие) и придвинул их к Светлане Дмитриевне.

— Что это? — брезгливо спросила она.

— Вы, видимо, по ошибке в качестве аванса вручили мне непомерно большую сумму. Две тысячи долларов. Я, выполнив ваше поручение, подсчитал как свой гонорар, так и накладные расходы. — Сырцов из кармана пиджака достал аккуратно сложенный лист бумаги с машинописным текстом и положил его на кучку баксов, переданных Светлане Дмитриевне. — Это отчет о моих расходах. Можете проверить.

Светлана в ярости смотрела на деньги, на бумажку. Сырцов с нескрываемым любопытством ждал ее реакции, скорее срыва. Но школа есть школа: изобразив на лице улыбку, она развернула листок и внимательно прочитала, что там было написано.

— Все в порядке, Георгий Петрович. У меня к вам никаких претензий нет. — Она встала, взяла восемьсот тридцать два доллара и направилась в покои.

— Мне бы хотелось с вами приватно поговорить, — быстро и почти неслышно сказал Логунов.

— Мы уже говорили, — напомнил Сырцов.

— Изменились обстоятельства.

— Это у вас, а не у меня.

— Я вас очень прошу, Георгий Петрович. Через сорок минут на старом Арбате у «Макдональдса».

Сырцов не успел сказать ни «да», ни «нет». Возвратилась Светлана Дмитриевна и, уже полностью овладев собой, вежливо предложила:

— А все-таки, может быть, выпьете кофейку, Георгий Петрович?

— Премного благодарен, — почему-то по-приказчичьи ответил Сырцов и встал. — Но неотложные дела зовут.

— Неотложные дела новых клиентов? — показала-таки зубки Светлана Дмитриевна.

— Почему же новых? — вопросом на-вопрос ответил Сырцов и удалился. Его не провожали. Даже горничная Элеонора.

На Арбат поехал сразу. С Дедом только чаю попили, а поесть некогда было. Слопал биг-мак, запил фирменной водичкой, посидел, рассматривая публику. Вот и сорок минут прошло.

Логунов малость опоздал, тут же объяснив причину опоздания:

— Десять минут припарковаться не мог.

— Не играет роли, — успокоил его Сырцов. — Слушаю вас.

— Пойдемте прогуляемся, — не решаясь сразу начать разговор, предложил Логунов. Они безмолвно шли по арбатским плитам до Плотникова переулка. Здесь-то Логунов и преодолел себя: — Вчера поздно вечером было подписано окончательное соглашение об объединении «Департ-банка» и «Домус-банка».

— Я не являюсь вкладчиком ни первого, ни второго.

— Президентом «Департ-банка» до самого последнего времени был Василий Федорович Прахов, а председателем правления «Домус-банка» числюсь я.

— Числитесь?

— Ну, являюсь! Не все ли равно?

— Не все равно. Совсем не все равно.

— Теперь уже наверняка все равно: председателем правления объединенного «Департ-домус-банка» избран Александр Петрович Воробьев.

— А вы вице-председателем? — догадался Сырцов.

— Заместителем председателя, — поправил Логунов.

— Если это все, что вы хотели мне сказать, то на хрена мне это знать.

— Зверски убитый на днях Прахов не был сторонником объединения, Георгий Петрович.

— Уже теплее. А вы?

— Что — «а вы»?

— Вы были сторонником объединения?

Логунов внимательно осмотрел театр Вахтангова и ответил:

— Я колебался.

— Что вы от меня хотите? — напрямую спросил Сырцов.

— Мне бы хотелось более реально ориентироваться в связях и взаимоотношениях с определенными людьми Александра Петровича Воробьева.

— Это чтобы я шпионил за вашим теперешним начальником?

— Да не о том, не о том я!

— Значит, вас больше интересует его окружение?

— И окружение меня интересует в малой степени. Кто в тени, кто стоит за его спиной — вот что главное!

— У вас предположения, кто это может быть, имеются?

— Все и никто одновременно: мои сотрудники, сотрудники «Департ-банка», наиболее влиятельные акционеры обоих банков, некто со стороны…

— Не ответ, Валентин Константинович. Судя по вашим речам, вы, возглавляя «Домус-банк», были в некоторой степени фигурой чисто декоративной. Так сказать, зицпредседатель Фунт. — Тон Сырцова был нарочито оскорбителен. — Но даже маразматический старец Фунт если не знал, то догадывался, кто возглавлял контору «Рога и копыта». Недаром он говорил, что Бендер — голова.

— На Фунта я не обиделся, — презирая себя, с издевательской полуулыбкой сказал Логунов. — Но, поверьте мне на слово, я сейчас один, один в этом распрекрасном мире. Мне совершенно некому довериться…

— Тогда какого черта вы отнимаете у меня время? — спонтанно схамил Сырцов.

— Я не имел в виду вас.

— Тогда быстренько доверяйтесь. И до конца.

— Вы шутите, Георгий Петрович, а мне не до шуток. Все смешалось, все спутано в такой тугой и бессмысленный клубок, что любой мой неосторожный шаг может привести к необратимым и страшным для многих людей последствиям.

— Разговор со мной — тоже ведь неосторожный ваш шаг.

— Я знаю.

— Тогда сделайте второй. Будьте наконец по-настоящему откровенны.

Логунов вдруг остановился, чтобы заглянуть Сырцову в лицо.

— Шел на встречу с вами в полной решимости все рассказать. Но начал и понял: не могу. Пойдемте обратно.

Они пошли. К автомобильной стоянке на Смоленской площади. И молчали почти до конца. На прощание Сырцов сказал:

— С огнем играете, Валентин Константинович. Не заиграйтесь.

А Логунов попросил:

— Об одном прошу: сберегите Ксению.

Теперь Сырцову позарез был необходим Коляша Англичанин. Из телефона-автомата в гастрономе на Смоленской он позвонил в «Блек бокс».

— Вас слушают, — ответил ровный женский голос.

— Марго, — с бойким заигрыванием вскричал Сырцов. — Королева моя, здравствуй!

— Это вы, вы? — тревожно и надрывно спросила Маргарита. — Вы ничего не знаете?

— А что я должен знать?

— Мне нужно срочно видеть вас, Георгий Петрович, — глухо потребовала Маргарита, и Сырцов понял, что, как поется в известном рекламном ролике, случилось страшное.

— Где? — быстро спросил он.

— Через двадцать минут я буду на стоянке у Павелецкого вокзала, — за себя и за него решила Маргарита и повесила трубку.

Он выехал на Садовое, развернулся у Нового Арбата и по кольцу покатил к Павелецкому. На стоянке в это время машин было мало, и Сырцов сразу увидел Маргариту, стоявшую у скромного «фольксвагена» с открытой дверцей. Он мастерски сделал разворот и стал впритирку с «фольксвагеном». Маргарита увидела его, узнала, но не сдвинулась с места. Она продолжала стоять, только мерно колотила свернутой в трубку газетой себя по колену. Сырцов вылез из «девятки» и наконец рассмотрел ее лицо. Нормальное вроде лицо. Только белое, очень белое. И остановившиеся глаза, которые сейчас не плакали потому, что выплакали все слезы. Она протянула ему газету и приказала:

— Читайте, — и пальцем показала, что надо читать.

Он взял газету и стал читать набранную петитом заметку криминальной хроники. «Вчера среди бела дня, а точнее в шестнадцать часов десять минут, в Гороховском переулке из неизвестного (свидетели не могут назвать ни марки, ни номера) автомобиля был в упор обстрелян „БМВ“ директора детективного бюро „Блек бокс“ Николая Григорьевича Сергеева. Две очереди были произведены, вероятнее всего, из „АК“. Сергеев скончался почти мгновенно. Неизвестному автомобилю удалось скрыться. По имеющимся у редакции сведениям, Сергеев в прошлом был довольно тесно связан с криминальными структурами. Скорее всего это убийство — следствие разборок между враждующими уголовными группировками».

— Скоты, — сказал Сырцов, разорвал газету пополам, потом еще раз пополам, бросил обрывки на асфальт и повторил: — Скоты.

— Вчера утром Николай Григорьевич вручил мне магнитофонную кассету, — голосом диктора, объявляющего в метро очередные станции, начала Маргарита, — которую я должна была передать вам, если с ним что-то случится. — Голос ее дрогнул и стал голосом несчастной бабы. — Вот и случилось, Георгий Петрович. Случилось.

— Где кассета? — подчеркнуто деловито, чтобы сбить накатывающий на нее всплеск истерики, спросил Сырцов. Кассета была в кармане ее нового пиджака, и она отдала ее Сырцову. Он повертел кассету в руках и злобно огорчился: — Черт! Магнитофона-то нет.

— У меня в машине есть, — сказала Маргарита.

Они уселись на передних креслах «фольксвагена», и Сырцов загнал кассету в гнездо.

— Ее перематывать надо, — предупредила Маргарита. Сырцов включил перемотку и спросил:

— Слушала?

— Да.

— Давно?

— Как газету принесли, как узнала.

— Надеюсь, одна?

— Я не идиотка, Георгий Петрович.

Щелкнуло. Сырцов нажал клавишу воспроизведении.

«Жора! — оглушительно из двух репродукторов-колонок рявкнул Коляша Англичанин. Сырцов мгновенно до минимума убрал звук. Далее Коляша тихо журчал:

— Попытался было написать тебе записку, но оказалось, что писатель я хреновый. Теперь вот в диктофон говорю, чтобы ты послушал. Было бы, конечно, лучше, если эта пленка осталась ненужной ни тебе, ни мне, но не хочу уходить из жизни покорным бараном. Если что, пленка эта — твоя, и используй ее как надо. Ну, а сейчас все по порядку. По-моему, Жора, мой дружочек Сашка Воробьев за спиной Прахова на выгодных условиях сговорился с „Домусом“. Сговорился и сдал своего кума и благодетеля. По распоряжению Сашки, как бы по просьбе Прахова (проверить не успел), я снял нашу охрану, и той же ночью Прахова завалили. Я думаю, что работали заказные киллеры из Синдиката, поговаривают, есть такой на Москве. Сразу же, на следующий день Сашка на заседании правления „Департа“ сделал заявление как уже о решенном деле, что в самое ближайшее время „Департ“ и „Домус“ объединяются. Потом я с Сашкой поговорил один на один и на басах. Начал с дурака, а как, мол, дело Ксении Логуновой и те де и те пе. Ну, он мне ответил, что вопрос этот снят с повестки дня и операция отменяется. Жора, эта сука всех закладывает, понимаешь, всех! Ну, я не вытерпел и слегка помахал дубинкой, которую ты мне дал. Может, и зря. Ласковый он стал, добрый, говорил, что все это — старческая игра фантазии отставного мента. Так все мило вдруг получилось, что чуть ли не расцеловались при прощании. Но сейчас ночь, Жора, и я, малость подумав, испугался. Этот гад будет неуязвим только тогда, когда ликвидирует меня и тебя с Дедом. Я — первый в очереди. Попытаюсь кое-что предпринять, но если не успею, знай: меня пришил он. Повторяю как под протокол: меня, Сергеева Николая Григорьевича, убили по заказу Александра Петровича Воробьева, владельца фирмы „Алво“ и вице-президента „Департ-банка“. Вот и все, Жора. Достань его, Жора!»

Маргарита привычно, икая от усталости, плакала. Сырцов погладил ее по плечу. Она зарыдала. Последний взрыв, после которого утихла.

— Эх, если бы эта пленочка у меня вчера утром была! — бессмысленно погоревал он.

— Я не виновата, Георгий Петрович! — взмолилась она. — Ведь так Николай Григорьевич приказал. Разве я виновата?!

— Ты ни в чем не виновата, Ритуля.

— Если бы я знала, если бы я знала!

Сырцов достал свой носовой платок, вытер ее глаза, заставил высморкаться. Она была послушна, как маленькая девочка. Глубоко вздохнула.

— Что собираешься сейчас делать? — спросил он.

— В морг поеду.

— Ни в какой морг ты не поедешь. Во-первых, тебя туда не пустят, а во-вторых, тебе надо уносить ноги, Рита. Сейчас ты возвратишься в контору, скажешь всем, что очень плохо себя чувствуешь, и уедешь из Москвы на неделю, а лучше дней на десять.

— Куда?

— К бабке в деревню, к тетке в Рязань, к черту на рога! — заорал Сырцов. — Но главное — в такое место, о котором твои друзья-сослуживцы слыхом не слыхивали.

— Почему, почему я должна уезжать?

— Не надо было слушать тебе эту пленку, Рига. — Сырцов извлек кассету из магнитофона и спрятал во внутренний карман пиджака. — Делай, как я велю.

Он открыл дверцу «фольксвагена», собираясь уходить. Она удержала его обеими руками, грустно поцеловала в щеку сухими губами и призналась:

— Я была влюблена в него, как кошка, Георгий Петрович. Как кошка.