— Кто бесится? — раздраженно заталкивает карандаш в подставку для канцелярских товаров, — никто не бесится!
Карандаш категорически против такого обращения. Упирается во что-то внутри и с треском ломается.
— Да блин, — Макс отправляет ошметки в корзину, а я невозмутимо пью кофе.
Со стороны и не скажешь, что у меня внутри полная разруха. Что там попеременно то рушится все до основания, то отстраивается заново уродливым нагромождением.
— Так что насчет этой красотки, Максим? Я так и не услышала ответа.
Он устало откидывается на спинку кресла, смотрит в упор. При этом взгляд такой недовольный. Будто святого человека черти окаянные замучили и вздохнуть спокойно не дают.
— Я не обратил внимания, красотка там или нет.
— Давай без пустых слов. Это раздражает.
— А меня раздражает допрос, который ты устроила.
— То есть мне надо было промолчать, когда какая-то цаца, угодливо хлопая глазами, делает «как ты любишь» моему мужу? Просто молча проглотить и не задавать вопросов? Серьезно?
— Ты делаешь из мухи слона.
— Нет, Макс. Это ты сделал из мухи слона. Своей реакцией на мои вопросы. Когда все чисто так не реагируют.
— Боже, — закатывает глаза, — заканчивай, Тась. Неужели тебе хочется ругаться из-за какой-то фигни?
— Разве я ругаюсь? Я просто спрашиваю, а вот ты вертишься, как уж на сковородке. И, глядя на тебя, уже закрадывается сомнение, что дело нечисто.
Он еще раз тяжко вздыхает, трет шею, запрокинув голову к потолку, и сокрушенно произносит:
— Спрашивай, что хочешь.
— И ты ответишь? Честно и без прикрас? — пытливо всматриваюсь в его угрюмую физиономию.
Кирсанов кивает.
— Откуда она знает про кофе?
— Она как-то принесла кофе из кофейни на всю команду. Сказала, что любит с кардамоном. Я сказал, что тоже люблю.
— Надо же, какое совпадение, — не могу сдержать иронию.
Максим разводит руками:
— Вот так вышло.
— Почему она обращается к тебе на «ты»?
— Понятия не имею. Я не могу заглянуть в чужую голову и подсмотреть, что там происходит. Меня ты знаешь. Все контакты по работе на «вы». Вне зависимости от того мой это сотрудник, или пришел со стороны.
— Пришел со стороны?
— Она – сотрудница партнеров из Норильска. Не моя.
Если Макс думал, что это пояснение поставит точку в нашем разговоре, то глубоко ошибся. Потому что:
— Ммм…То есть это была та самая мадам, которая названивает тебе по ночам? Как ее там? Алекса, да?
Судя по всему, Кирсанов не ожидал, что свяжу эти моменты в одно целое. Аж дернулся от возмущения
— Это ра-бо-та, — цедит по слогам, — сколько можно цепляться?
— Хорошо. Больше не буду, — затыкаюсь и снова тяну кофе. Отвратительный, горький жженый вкус опаляет нёбо.
Молчу, хотя очень тяжело держать себя в руках.
Казалось бы, что проще – задавай вопросы, слушай ответы, наблюдай. Просто не особо приятный разговор жены с мужем. Бывает. Но у меня с каждым глотком воздуха все сильнее сжимаются легкие. А сердце, мое бедное сердечко, не ожидавшее такого подвоха от хозяйки, настолько взволновано, что пытается выскочить из груди.
Кирсанова явно не устраивает моя реакция. Ему не нравится мое молчание, не нравится моя задумчивость, и то, как закрываюсь. Он прекрасно читает это в моих жестах и не выдерживает.
Вскочив на ноги так проворно, что стул откатывается назад и ударяется в стену, Макс обходит стол, буквально вытаскивает меня их кресла и прижимает к своей груди.
— Тась, пожалуйста, — просит с надрывом, — не накручивай. Это просто какие-то дурацкие совпадения.
— Почему же дурацкие? — глухо спрашиваю я, — очень даже разумные. Гладкие. Стежок к стежку. Как по сценарию.
— Ну какие на фиг сценарии? — зарывается пятерней в мои волосы, — просто сложилось все в одну куду и выглядит некрасиво.
— Выглядит так, как и должно выглядеть.
Кирсанов только сильнее обнимает. Я чувствую его дыхание на макушке и закрываю глаза.
Не сопротивляюсь, но и не понимаю, что он говорит. Торопливо набирает какую-то объяснительную чушь, а у меня так сильно пульсирует кровь в ушах, что не могу разобрать ни слова.
Почему мне так плохо? Зачем? Я не хочу. Мне этого не надо.
Наше напряженное единение разрывает входящий по селекторному.
Макс нехотя отстраняется, тянет руку к кнопке, и тут же в кабинете раздается голос его помощницы:
— Максим Владимирович, звонил секретарь Миронова. Просил напомнить, что сегодня в девять тридцать у вас встреча.
— Черт, — выдыхает Кирсанов, прикрыв глаза, — я забыл.
Я дергаюсь, пытаясь высвободиться, но он удерживает, не позволяя отдалиться окончательно.
— Мне позвонить и отменить встречу?
Муж напряженно смотрит мне в глаза и качает головой:
— Нет. Скажи, что буду.
На этом их разговор заканчивается, и одновременно с этим я все-таки отпихиваю Максима от себя.
— И когда я должна была об этом узнать? Или планировал позвонить и сказал, чтобы не ждала и ложилась спать, потому что задерживаешься на совещании?
— Тась, — он виновато улыбается, — прости. Я забыл тебе предупредить.
— Ничего страшного, Кирсанов, — нервно цепляю сумочку со спинки кресла. Выдержка все-таки подводит меня, — Я уже начинаю привыкать к твоим «забыл», «не сказал» и прочим отмазкам.
— Никакая это не отмазка. Я действительно забегался.
— Что ж не в полночь-то мероприятие, а?
— Это очень важная встреча, поэтому я бы согласился на любое время. Мы долго шли к реализации проекта, и теперь появился участок, который идеально подходит. Я не могу его упустить. И если Миронов хочет обсудить детали в неформальной обстановке, то пусть так и будет, потому что кроме меня, желающих на этот кусок предостаточно.
— Раз речь идет о твоем драгоценном проекте, значит, Алекса тоже пойдет на ваши вечерние посиделки?
Максим мрачнеет и категорически мотает головой:
— Ее там не будет. Она просто занимается бумажками. Все остальное ее не касается.
Я молчу. Пытаюсь обуздать горечь, расползающуюся внутри:
— Почему я тебе не верю?
— Давно ли ты меня перекинула в категорию людей, которым нельзя доверять, — тихо спрашивает муж.
Мне нечего ему сказать. Я не могу справиться со своими внутренними демонами, не могу обуздать их и посадить на цепь. Это слабость, за которую я себя ненавижу.
Макс тем временем подходит ко мне и берет за руку:
— Я чем угодно могу поклясться, что ее там не будет.
Закрываю глаза. Выдыхаю. И обреченно понимаю, что пламя, которое полыхает внутри – это дикая потребность поверить.