Выжидаю до вечера и только потом еду на «базу». На самом деле к базе это место никакого отношения не имеет. Кусок промзоны на окраине города, заброшенный еще в советское время. Когда-то его даже пытались реанимировать, что-то отстраивать, менять перекрытия и восстанавливать обвалившиеся стены, но очень быстро эта история сошла на нет. Потому что затраты требовались колоссальные, а вот окупится или нет – другой вопрос. Откуда я это знаю? Оттуда, что это один из участков, которые когда-то предлагались на выкуп, и от которых все отказались. Потому что далеко. Дорого, бестолково и столько возни, что и за пол жизни не разгребешь.
Но место в памяти отложилось. Четырехэтажное, обвалившееся в центральной части здание, грозно ощерившееся арматурой, посреди заросшего участка. Идеальная локация для того, чтобы припугнуть кого-то. Например, красноволосую змеищу, решившую, что ей все можно
Я нахожу их на четвертом этаже. Роман стоит, привалившись плечом к бетонной стене и небрежно поигрывает складным ножом. Немного театрально, но эффектно, а Змея, со связанными за спиной руками, сидит на пыльном полу, и выглядит не очень. На щеке – ссадина, колени разбиты до крови, на одной ноге, чуть выше щиколотки наливается большой синяк. На ней розовое платье, одна лямка которого оборвана, а широкий подол больше похож на тряпку для мытья пола.
Уверен, Седьмову пришлось постараться, чтобы притащить ее сюда. Наверняка, сопротивлялась как бешенная кошка, зато сейчас выглядит присмиревшей, только глаза зеленые, как прежде смотрят прямо и без сожалений.
— Как делишки? — присаживаюсь рядом с ней на корточки.
Алекса криво усмехается:
— Твоих рук дело, Максим Владимирович?
Выдавливаю прохладную улыбку в ответ на ее вопрос.
— А я все гадала, кто же меня так любит.
— Неужели есть еще такой лох, который попался на твои уловки?
— Нет. Ты единственный и неповторимый.
Хорошо держится. Из признаков волнения – только пульсирующая венка на виске. Другая бы на ее месте давилась слезами и истерила, а эта еще умудряется огрызаться. Змея, она и есть змея, даже загнанная в угол пытается укусить.
— Когда меня отпустят?
— Я еще не решил…отпускать ли тебя вообще.
Зеленые глазищи цепко следят за каждым моим движением.
— Это все из-за того, что ты не смог удержать младшего Кирсанова в штанах?
Позади выразительно хмыкает Ромка.
— Это из-за того, что ты решила, что я буду плясать под твою дудку.
— Я была сама покладистость…
— Довольно, — раздраженно дергаю плечами, — хватит с меня лирики и пустой болтовни. Я и так непростительно долго был джентльменом.
В том, что дело зашло так далеко – только моя вина. Надо было сразу давить, так чтобы пикнуть не смела, в тот же день выкидывать ее из города в ультимативной форме поставив Елецкого перед выбором. А я, дурак, охренев от того, что сотворил, тормозил по-черному. Пока дошло, что к чему, пока розовые очки с глаз спали, уже натворил дел, позволив паучихе сплести вокруг моей семьи ядовитые сети.
— И что ты сделаешь? —цедит сквозь зубы Алекса.
— Иди-ка сюда, — я рывком поднимаю ее с пола и подтаскиваю к обваленному краю. Где-то внизу темнеет земля, усыпанная бетонными обломками. — Смотри.
Алекса деревенеет. Я держу ее за шкирку, и чувствую, как вибрирует змеиное тело.
— Смотришь?
Молчит.
— Смотришь? — встряхиваю.
— Да, — выдает через силу.
— Отлично, — оттаскиваю ее обратно и снова швыряют на пол, — а теперь слушай меня очень внимательно. Я покупаю завтра билеты на ближайший рейс, и ты валишь из города. Молча, ни с кем не общаясь и не создавая мне проблем.
Упрямо поджимает губы, но ничего не говорит.
— Попробуешь задержаться – снова окажешься здесь и пойдешь на хрен, — киваю на обрыв, — попробуешь сунуться к моей жене – на хрен. Попробуешь выкинуть еще какой-то фокус – на хрен. И никто тебя не найдет. Долго-долго.
— Решил стать плохим мальчиком? — Алекса пытается казаться дерзкой, но я вижу, как мечется ее взгляд от обрыва ко мне и обратно, — правосудия не боишься?
— Поверь, мне ничего не будет за это, — небрежно хлопаю ее по щеке, и Змея дергается так, будто ее обожгло каленным железом. Нервничает.
Правильно делает. Я ведь не всегда был хорошим мальчиком.