Но вот Джулая убрали с глаз ополченцев, провели за решетку в большую проходную комнату, оттуда в коридор.
— Куда вы его ведете? — крикнул сержант сменных часовых.
— На осмотр.
— Незачем. Его нужно держать отдельно, для капитана.
— А мы его уже записали. Сержант выругался.
— Кто вам велел? На кой черт было его записывать? — Потом он снова выругался и сказал, что надо было продержать его всего несколько часов, до прибытия капитана.
— Но ведь его где-то надо держать, — сказал один из часовых.
Решено было держать его в бомбоубежище.
Поделенное на клетки, убежище было полно не занесенными в списки арестантами, по большей части рабочими, взятыми во время последней забастовки.
— Сюда, — сказал часовой.
Его заперли в первой же клетке; при свете электрической лампочки Джулай увидел, что у стен на полу сидят с одного бока четверо, с другого — трое, и еще в глубине копошится неведомое множество людей.
Все были в синих блузах. Только один из них — мужчина с телосложением великана, сидевший ближе всех к решетке, — поднял голову и взглянул на него.
— Вы тоже ждете капитана? — спросил Джулай. Ему ответил мужчина-великан:
— Начальника поезда мы ждем!
— А я жду капитана, — сказал Джулай. — Часа через два-три меня, наверно, отпустят. Они не хотели даже записывать меня.
Великан оглядел заключенных — сперва тех, что сидели у одной с ним стены, потом сидевших напротив и, наконец, примостившихся в глубине.
— Дурак он, что ли? — сказал мужчина.
Некоторые из заключенных на секунду подняли на него взгляд, и тут Джулай увидел их лица.
Где он видел эти лица? Ему казалось, что он их уже видел и что воспоминание о них связано с чем-то страшным; и вдруг ему померещилось, что перед ним лица тех, кого он видел сегодня мертвыми на тротуаре. Он покраснел и прислонился к стенке, поставив одну ногу в домашней туфле на другую.
— Я думал, что вас взяли сегодня, — сказал он.
Он вытащил пригоршню каштанов, которые все еще лежали у него в кармане, и протянул их заключенным:
— Хотите?