Люди и нелюди

LXXXVI

— Что да здравствует? — сказал Манера.

Все стоявшие с ним ополченцы были еще здесь: тот, что заговорил первым, и кто ответил ему вторым: Первый, Третий, Четвертый, Пятый.

— Это коммунисты, — сказал Третий. — Разве они не коммунисты?

— Коммунисты или почти что коммунисты, — сказал Первый.

— А если и нет, то сойдут за коммунистов, — со смехом сказал Пятый.

— Так, значит, — сказал Третий, — они хотели сказать «да здравствует коммунизм»?

— Кто их знает, — сказал Пятый.

Манера поглядел на другой конец двора, где стоял Джулай.

— Почем я знаю? — сказал Манера.

Неужели Джулай хотел сказать: «Да здравствует коммунизм»?

Капитан тоже поглядел на Джулая: он обернулся, как только раздался его голос, и долго глядел на него, внимательно и строго, как раньше, а потом тихо спросил:

— Кто да здравствует?

Джулай не ответил: он по-прежнему стоял, прислонившись к стене, и все время тер одну ногу о другую.

— Твой приятель выпутался чудом, — сказал Манере Первый.

— А, что там, — сказал Манера, — по-моему, он ничего не сделал.

— Боюсь только, как бы он сам себе не напортил, — сказал Четвертый.

— Чем? — спросил Манера.

Капитан не подошел к Джулаю, а позвал его к себе.

Плечи Джулая отделились от стены, но одна нога, которую он медленно поднял, согнув в колене почти под прямым углом, все еще опиралась о стену.

Капитан снова позвал его:

— Поди сюда!

Джулай опустил ногу совсем и отделился от стены.

— Это ты, — спросил капитан, — убил мою собаку Грету?

— Капитан… — начал Джулай.

Он хотел рассказать, что произошло, но капитан повторил свой вопрос:

— Это ты?

— Я, — ответил Джулай.

Он видел, как серьезен этот человек, и только серьезность, написанная на его лице, внушала Джулаю мысль, что он должен отвечать.

— А она была ваша? — добавил он.

У капитана в руке был стек, тонкий, с ременной петлей. Он обернулся и, окликнув того парня из СС, что держал на поводках собак, приказал по-немецки:

— Führe die Hunde her![31]

Парень подвел к нему обеих собак — Блута и черную волчицу.

— Гудрун, — сказал капитан, — каптен Блут!

Он наклонился, чтоб отстегнуть сворки, и, освобождая, приласкал собак.

— Гудрун, — повторил он, — Гудрун…

Лаская собак, он так стиснул зубы, что во рту у него что-то хрустнуло, словно он разгрыз орех. Потом снял с собак намордники.

— Эти собаки тоже мои, — сказал он Джулаю.

— Что он собирается делать? — спросил Манера.

Он со своими четырьмя товарищами стоял у противоположной стены; уже совсем стемнело, и мало что можно было увидеть на другом конце двора, да и услышать можно было далеко не все, что говорилось.

— У вас много собак? — спросил Джулай.

— Много, несколько сотен, — ответил капитан.

Он подошел к Джулаю и сорвал с него куртку, открыв изодранные в клочья рукава рубахи.

— Что это у тебя на руках? — спросил он.

Под лохмотьями на руках Джулая видны были красные следы.

— Это в казарме, — ответил он.

— Значит, тебя в казарме так разукрасили? — спросил капитан. Потом взглянул на него и добавил: — А эти пятна на шее — тоже в казарме?

— Это на площади, — ответил Джулай.

Собаки обнюхивали его ноги, и он поставил одну на другую, хотя опереться плечами ему было не на что. Капитан бросил собакам куртку Джулая и приказал ему:

— Раздевайся!

— Раздеваться? Зачем, капитан? — Наверное, он покраснел, но в потемневшем воздухе этого не было видно. — Раздеваться? — повторил он.

Он начал раздеваться, полагая, что капитан хочет посмотреть, как его избили в казарме. Абсолютная серьезность капитана убеждала его.

— Но зачем? — спросил он. — Ведь прохладно!

— Давай! — сказал капитан.