Людовик XIV

«Людовик XIV присоединил к Франции разные провинции. Он выигрывал сражения и подписывал договоры, прочно укоренил свою семью в Испании. Благодаря умению управлять, своему труду, прозорливости он способствовал тому, что королевство стало одним из первых в Европе. Но все это уже ушло. Версаль же остался»^{291}. Сегодня приложено немало усилий, чтобы частично переделать внутренний декор. Однако каким бы красивым нам ни казался парк, он всего лишь входит в краткий перечень блестящих творений Ленотра; как бы ни реставрировали дворец, он — всего лишь символ сегодня. Людовик XV, который приказал разрушить Лестницу послов, Луи-Филипп, который все сохранил, «модернизировал» и изуродовал, не являются единственными виновниками подобной деградации: время, нехватка кредитов, неспособность воспринять величие и достойно оценить его — это основное, что в течение многих веков привело к упадку это произведение искусства. Но если бы в Версале появились вновь вся его мебель, все его коллекции, вся его позолота, ему не хватало бы еще самой жизни. Не только обычной жизни, с официальными приемами, или частной жизни короля, или придворных, а также жизни, в которой было бы правительство, переписка, гвардия охраны, музыканты, поварята. Особенно не хватало бы постоянного оживления в художественных мастерских, которые никогда не прекращали работу.

Стройки Аполлона

Когда король и двор прибывают в Версаль 6 мая 1682 года, прекрасный замок еще «заполнен каменщиками»^{97}. Когда они сюда возвращаются 16 ноября, после пребывания сначала в Шамборе, а потом в Фонтенбло, то поселяются среди стройки. Несмотря на невозмутимо флегматичный вид, который достигается светским воспитанием, можно все-таки заметить у короля признаки нетерпеливости. В нем обнаруживается архитектор (он им был), увлеченный своим великим проектом. И странная аскеза, которую накладывает король на себя и на свое окружение, нам кажется признаком особого созидательного темперамента. Этот король никогда не удовлетворен, никогда не отдыхает, никогда не смиряется. Это постоянное стремление к усовершенствованию, находящее свой путь среди кажущегося беспорядка, прекрасно показывает широту его мышления.

В 1684 году большая галерея еще не очищена от всех лесов^{291}. Проект же Мансара сделан в 1678 году, а Лебрен начал росписи в конце 1679 года^{52бис}. В том же, 1684 году министерство финансов выделяет 34 000 франков на одно лишь жилье для рабочих^{45}. На следующий год маркиз де Данжо думает, что строительство замка и его подсобных помещений, а также создание парка потребуют не менее 36 000 рабочих.

Когда двор обосновывается здесь, чтобы быть постоянно в распоряжении своего короля, фасад «нового замка» и Галереи зеркал окончен, и Ардуэн-Мансар кладет свой последний штрих на оба крыла ансамбля со стороны города. Площадь перед дворцом закончена, ее с одной стороны огибают большая и малая конюшни, благородные служебные помещения, такие же красивые, как дворцы. В крыле с южной стороны уже можно жить, а крыло, выходящее на северную сторону, будет достроено только в 1675–1689 годы. Во дворце лестница Послов еще вся сверкает свежестью недавней отделки, но пройдет еще два года, прежде чем будут построены большая галерея, салон Мира, салон Войны. Снаружи Мансар начинает строительство служебных помещений (1682–1684) и уже вынашивает планы создания комплекса суперинтендантства, работы над которым протянутся с 1683 по 1690 год^{291}.

Все направлено на то, чтобы поддержать нововведения: увеличение числа живущих (для этого Мансаром создаются оба большие крыла); все возрастающее значение служебных помещений (для этого строятся здания, предназначенные для конюшен, кухонь, водонапорных башен); изменения, возникшие в жизни королевской семьи. Об этом свидетельствует переезд на другое местожительство Монсеньора. Комнаты, занимаемые дофином до его женитьбы (1680) на первом этаже центрального корпуса замка, расположенные прямо под апартаментами королевы, составляют уже третье его жилище. Людовик XIV хочет предоставить ему еще больше места и отдает в его распоряжение апартаменты всего нового крыла с южной стороны, которому дали название: крыло Монсеньора[71]. А после смерти Марии-Терезии (1683) дофин здесь устраивается окончательно. Его супруга занимает апартаменты королевы (1684); сам он занимает то же помещение на первом этаже, это его пятое жилище, на которое «смотрят как на одно из чудес Версаля»^{291}. 8 января 1689 года, когда Яков II, король в изгнании, наносит свой первый визит Людовику XIV, французский монарх его оставляет наверху, на лестнице Королевы, чтобы этот король, большой знаток в области искусства, смог поговорить о «картинах, фарфоре, хрустале», которые здесь собраны и гармонично размещены наследником королевства Франции^{291}. Это замечательное жилище наследника престола, расположенное (на южной стороне) симметрично Банным апартаментам (находящимся с северной стороны), имеет вестибюль, зал охраны, переднюю гостиную, в которой «обои и мебель голубых тонов», и спальню, где тоже преобладают голубые тона; два окна ее выходят в сад. (Король распорядился, чтобы из его коллекции перенесли сюда, для украшения спальни наследника, картину Никола Пуссена «Триумф Флоры»; Монсеньор, которому это полотно не нравится, сначала из вежливости его оставляет, а затем, в 1700 году, избавляется от него.) За спальней — салон, прекрасная угловая комната; здесь три окна, выходящие на южную террасу, а другие три — на площадку, лестница с которой ведет вниз к водному партеру. Этот салон называется также Большой кабинет. Наследник в нем устраивает приемы с января 1685 года, но там еще стоят в 1686 году леса, позволяющие Миньяру заканчивать на потолке роспись «Аполлон и Добродетели», в которой Монсеньор представлен героем. Затем идут, с восточной стороны, золоченый кабинет, который отделывает Куччи и в котором находятся лучшие вещи из личных коллекций принца, и кабинет с зеркалами, в котором до 1686 года работает Буль над «маркетри и бронзой», над столиками с выгнутыми ножками, креслами и подставками для бюстов и канделябров. Здесь тоже царство голубого цвета. Шведский архитектор Тессин восхищается всеми этими произведениями и в заключение говорит: «Здесь все приписывают гению Монсеньора».

Не только наследник меняет жилища. Сам король подает пример мобильности — с 1684 по 1701 год его спальня уже не в центре мраморного двора, а находится в южной части, рядом с передними гостиными. Надо ждать 1701 года, когда король переедет в свой прежний салон, ставший восточным и центральным салоном дворца, спальней, в которой он умрет. Она находится в удобном месте, между лестницей Послов и лестницей Королевы, на одинаковом расстоянии от передней гостиной (где происходит церемониал торжественной трапезы короля в присутствии лиц, которых король желает лицезреть, говорить с ними в то время, когда он обедает или ужинает) и бильярдной комнаты, имеет прямой выход в кабинет совета (место заседания правительственных секций). Этот прежний салон является также венцом царствования, всплеском гордости, вполне объяснимым (если не оправданным) в связи с вступлением на трон Испании Филиппа V, своего рода способом поднять авторитет королевской власти, а то и доказать примат государства.

Возле Мадрида в Эскориале внутренняя церковь, Дом Господний, находится в центре дворца. Во французской Европе века Просвещения королевские резиденции, построенные в подражание Версалю, отводят церкви лучшее место. Людовик XIV же, несмотря на свою набожность, поступает иначе^{253}. В Версале первые дворцовые церкви не видны снаружи. Последняя церковь, спроектированная Мансаром и построенная под руководством Робера де Котга, будет превосходить по красоте и богатству спальню короля, но уступать ей первое место по рангу. Начатая в 1689 году, освященная в 1710 году, большая внутренняя церковь будет закончена только в 1712 году. В ней уже не произносили свои проповеди ни Боссюэ, ни Бурдалу, слишком рано умершие.

Со времени обоснования двора в Версале и до смерти старого короля прошло более тридцати лет, и все эти тридцать лет были посвящены постоянному строительству, оборудованию и украшению этой резиденции. В силу разных обстоятельств и из-за того, что вкус короля меняется (его вкус все время развивается, не грешит ограниченностью, косностью), это великое творение претерпевает изменения в плане общего замысла и стиля. Начиная с 1690 года или приблизительно с этого времени (Лебрен умер в 1690 году; Лувуа скончался в 1691 году, и, следовательно, в суперинтендантстве произошла замена его) пышность апартаментов Лебрена, отмеченная итальянским вкусом, сменяется склонностью к большей интимности; «декоративные работы, отличающиеся большой грандиозностью, выполняются Жаном I Береном, Андре-Шарлем Булем, Лассюрансом и особенно Пьером Лепотром»^{142}.

Подобные изменения претерпевает и парк, место, которое король любит больше всего, всю свою жизнь являясь его архитектором, его садовником, распорядителем кредитов и управляющим.

Когда король осматривает свои сады

К 1690–1699 годам, «ко времени, когда версальский пейзаж в окончательном виде достигает, безусловно, своего великолепия[72], Людовик XIV составил справочник «Как показывать парки-сады Версаля»^{62}. Этот королевский справочник-гид с двадцатью пятью параграфами, написанный лаконичным языком и предлагающий хорошо продуманный маршрут, показывает большую удовлетворенность создателя и простое удовольствие человека, который пользуется этим маршрутом. Мы знаем благодаря этому справочнику, как осматривали парк гости Его Величества: король Англии, Баварский курфюрст, жены министров. Мы, таким образом, лучше понимаем психологию наших предков.

Король, любящий свежее дуновение ветра, деревья, цветы, воплотил все это в определенной художественной форме. Сотрудничая с Ленотром, он развил свой вкус архитектора. Ни в его справочнике, ни в самом парке нет ничего такого, что указывало бы на импровизацию, на бесцельную прогулку, на мечтательное забытье. Не могло быть и речи о том, чтобы погрузиться в какое-то бессознательное созерцание природы, здесь нужно было подчиниться требнику — его справочнику-гиду. Он навязывал прогулку в определенном порядке, который установил сам король, в том порядке, «как шла бы процессия или двигался бы кортеж. Каждый жест, каждый шаг вписываются в определенный момент, предвидены, рассчитаны, измерены, как в хорошо отработанном балетном танце»[73].

«Выходя из дворца через вестибюль мраморного двора, проходят на террасу; надо остановиться вверху, чтобы рассмотреть планировку партеров, водных бассейнов и фонтанов». С самого начала осмотра появляются эти бассейны и фонтаны, которые доставляют радость королю и вдыхают жизнь в парк. Все машинное оборудование Марли работает, чтобы их напитать водой и установить регулярную ее подачу. Эта машина Марли съела у Людовика уйму денег[74], заставила пролить столько пота, потратить столько труда и вынести столько страданий при постройке канала на реке Эр. «Затем надо идти прямо поднимаясь, чтобы посмотреть «Латону», ящериц, площадки со статуями, королевскую аллею, «Аполлона», канал и затем остановиться, обернуться, чтобы увидеть партер и замок». До сих пор существуют бассейны Аполлона и Латоны, а также большой канал, утративший свое великолепие. Нам предпочтительнее, следовательно, воспользоваться справочником короля, а не современными книгами для туристов, но только в этом случае следует отрешиться от всякого романтизма и постараться при помощи воображения представить себе исчезнувшие бассейны и боскеты.

Людовик предлагает знатокам повернуть налево. Они остановятся перед боскетом «Кабинет», полюбуются фонтанами с вырезанными из бронзы животными, освещенными утренним солнцем, затем сделают вторую остановку: перед «Детьми сфинксов» (скульптура Жака Сарразена) и посмотрят на партер южной стороны; «и после этого пройдут прямо наверх, к оранжерее апельсинового сада, откуда им откроется вид на посыпанный мелким гравием партер с высаженными в деревянных больших ящиках апельсиновыми деревьями и «озеро швейцарцев». Название этого водного бассейна не только напоминает о неизменной верности королю швейцарской гвардии, но еще и о том, что эти гвардейцы в очень трудных условиях вырыли прекрасный пруд, в котором король иногда поудит рыбу. Теперь тот, кто осматривает Версаль, поднимается, проходя между двумя бронзовыми скульптурами, выполненными в старинной манере, «Аполлона» и «Антиноя», затем останавливается на выступе, откуда виден «Бахус» и «Сатурн». Потом он спускается, чтобы непосредственно осмотреть сад с апельсиновыми деревьями и находящийся там фонтан, аллеи, созданные большими апельсиновыми деревьями (за которыми так тщательно ухаживал покойный Лакентини, знаменитый садовод двора), и, наконец, собственно апельсиновый сад.

Следующий этап осмотра позволяет увидеть лабиринт. Уже прошло два десятка лет после того, как он был закончен, но еще не надоел королю, и осведомленный турист знает, что если во всяком порядочном королевском дворце всегда есть лабиринт, то в Версале находится самый знаменитый из них; здесь есть и бесконечные, узкие, переплетающиеся аллеи, и тридцать девять скульптурных групп из покрашенного свинца, описанные в стихах Бенсерада, его «Эзоп», выполненный Легро, а также его «Амур» скульптора Тюби. Большинство этих групп представляют собой скульптуры животных из античных сюжетов. В бассейнах слепленные из ракушек курица с цыплятами, коршун, готовый броситься на голубок, обдают друг друга водой. Таким образом, говорит нам Шарль Перро, можно себе представить, что они как бы произносят те слова, которые им приписывает басня».

Из этого лабиринта выходим со стороны «Бахуса» и осматриваем боскет «Бальный зал»[75]. Этот боскет, один из самых красивых, представляет собой салон на свежем воздухе, приспособленный для танцев (об этом говорит название боскета), музыки и угощений. Отсюда следует, рекомендует король, произвести осмотр под другим углом: «с нижней части места, где стоит скульптура Латоны». Здесь надо обязательно остановиться. Как считает Людовик, эта остановка нужна, чтобы осмотреть отсюда все как хозяин. С одной стороны видны лестницы, вазы, «Ящерицы», бассейн Латоны и замок; с другой стороны можно полюбоваться королевской аллеей, бассейном Аполлона, большим каналом, красиво подстриженными кустарниками боскетов, «Флорой», «Сатурном», справа «Церерой», слева «Бахусом». Когда осмотрим все это, надо отыскать глазами боскет «Жирандоль», который окружает круглый бассейн, обвести взглядом «Сатурн» с одной стороны и отправиться к вырытым рядом двум бассейнам — «Зеркало» и «Королевский остров». Затем надо проследовать за королем по дороге, которая разделяет эти два водоема, полюбоваться каскадами воды, вытекающей из одного из «блюдец» — двойников бассейна «Зеркало» и вливающейся в другое, и фонтанами, окаймляющими эту дорогу. В низу спуска надо остановиться и осмотреть подстриженные кустарники, раковины, бассейны и портики».

Следующее чудо — боскет «Зал античных вещей», или «Водная галерея», уже кажется королю старомодным, барочным, слишком итальянизированным. Королевский справочник нам его описывает бегло — в скором времени (1704), по решению Людовика XIV, жившего в ногу со временем, обновлявшего свои творения — будет безжалостно уничтожен этот боскет продолговатой формы, вокруг которого вырыты четыре бассейна и поставлены 24 мраморные статуи, обрамленные десятками деревьев, растущих в ящиках. Прекрасный боскет «Колоннада», напротив, совсем как новый, созвучен времени, созданный Мансаром в 1685 году. «Входим в боскет «Колоннада», доходим до центра, обходим его вокруг, рассматриваем колонны, перекладины, барельефы и бассейны». При выходе из боскета туриста приглашают полюбоваться скульптурной группой Доменико Гвиди «Слава короля», затем пройти по королевской аллее. «Новая остановка предполагается у бассейна Аполлона, чтобы рассмотреть статуи, вазы, обрамляющие королевскую аллею, «Латону» и замок; отсюда можно увидеть также канал».

Чтобы доставить удовольствие осматривающим парк, Людовик предлагает много остановок, для того чтобы «рассмотреть» (этим словом он застенчиво заменяет слова «любоваться» или «восхищаться») с разных сторон те же красоты: замок, статуи, бассейны, боскеты, фонтаны, партеры. Но, конечно, только он и старый Ленотр могут глубоко прочувствовать «сокровенное», «скрытое» этого произведения искусства. Эти два человека участвовали, по образному выражению Сен-Симона, в «этом высшем удовольствии преобразования природы». Там, где были лишь песчаный пригорок, болото, лесная поросль и ланды, там, где раньше не было ни больших деревьев, ни журчащей воды, было создано (благодаря всепоглощающей идее, прекрасно разработанному плану, железной воле при выполнении, многим годам поисков и большого труда, умному претворению в жизнь, вкусу и упорству) чудо; это чудо появилось, как сказал Рауль Жирарде, благодаря «победе воли, твердости духа»[76].

Посетители Версаля идут затем в старый боскет «Купола» (в котором сам Мансар оформил оба павильона из мрамора), теперь он называется фонтаном «Бани Аполлона». Его надо обойти вокруг, «чтобы смотреть статуи, кабинеты и барельефы», особенно огромную скульптурную группу «Аполлон с прислуживающими ему нимфами», которая находится на стадии создания, произведение Жирардона, Марси и Реньодена. По дороге можно полюбоваться произведением того же Марси «Фонтан Энцелада» и другими многочисленными фонтанчиками. Следующий боскет, который просуществует до 1706 года, носит шутливое имя «Зал совета». Он двенадцатиугольный, в нем вырыто восемь бассейнов, а в центре его находится пригорок, на котором высажена газонная травка.

От «Зала совета» маршрут ведет к «Флоре», от «Флоры» к «Водной горе», фонтану, созданному в старомодном стиле и находящемуся в центре боскета «Звезда». Следующей достопримечательностью является произведение Андре Ленотра (1671–1674), знаменитый боскет «Водный театр». Его окаймляет перистиль, необычайность которого и удивляет и восхищает: между столбами арки поднимается такой же высоты фонтан воды, представляя как бы еще один столбик-подпорку. Отсюда король нас ведет к боскету «Болото». До самого уничтожения этого боскета (1704) этот причудливо-странный ансамбль, созданный по замыслу маркизы де Монтеспан, всегда радовал посетителей. В центре прямоугольного бассейна возвышается дерево из бронзы с листьями из жести, вокруг бассейна — украшение из поддельных розовых кустов; из всей этой декоративной растительности все время брызжет вода. Эта хитроумная достопримечательность оправдывает совет Его Величества: «Надо обойти этот бассейн со всех сторон».

Осмотр парка продолжается. «Надо через верхнюю площадку войти в боскет «Три фонтана», посмотреть на бассейны «Дракон» и «Нептун», наконец, полюбоваться боскетом «Триумфальная арка», различными фонтанами, фонтанчиками, гладью воды и чанами, в которых она налита, статуями и разными водными эффектами». «Водная аллея», или «Детская аллея», законченная в 1688 году, ведет к фонтану «Купание нимф», созданному по плану Клода Перро, украшенному барельефами Леонгра, Легро и Жирардона. После этого перейдем к «Пирамиде», где надо будет ненадолго остановиться, а затем снова подняться к замку по мраморным ступенькам лестницы северного партера, где находится «Стыдливая Венера» Куазевокса (1686) и «Точильщик», любопытная статуя из чугуна на античный сюжет. Все думают, что речь идет о некоем Миликусе, точащем кинжал, которым Сцевинус намеревается заколоть Нерона; ведь все более или менее читали Тацита, знают, что легенда позаимствована из его трудов, но вместе с тем все убеждены, что никакому сокрушителю тиранов нет смысла покушаться на короля Франции, достойного этого имени.

Дойдя до вершины лестницы северного партера, осматривающий Версаль обязательно оборачивается, «чтобы взглянуть издали на этот партер, на статуи, вазы, короны, «Пирамиду» и скульптурную группу «Нептун». Затем он выходит из парка так, как туда вошел.

Таков идеальный осмотр садов Его Величества. Справочник-гид прекрасно оправдывает свое название. В нем 25 параграфов, и нет необходимости перечислять множество фонтанов и искрящихся фонтанчиков, статуй из мрамора и позолоченной бронзы, рокайлей и барельефов, больших фарфоровых ваз и ящиков с апельсиновыми деревьями, чтобы представить себе этот сверкающий парк, шумящий, цветистый, так широко открытый — в дни доступа в апартаменты — для публики, что иногда нужна гвардия или что-то похожее на службу порядка, чтобы защитить короля от толпы.

Расширенный маршрут предполагает еще и плавание по каналу. Но это уже другая история, потому что красота и удобство большого канала (как замка и парка) служат проведению определенной политики, а также являются наглядным примером морского превосходства Франции: флотилия канала — это миниатюрный образ грозного флота короля, которым командует де Турвиль.

Эскадра большого канала

Флотилия большого канала, снасти которой вырисовываются на горизонте, в конце королевской аллеи, которая видна сразу с террасы парка дипломатам и заезжим принцам и находится в распоряжении придворных, как бы приглашает совершить не какой-нибудь простой осмотр Трианона, а выйти в открытое море, совершить далекое морское путешествие, может быть, в направлении Западной Индии. У короля нет иного, более верного способа показать двору, парижскому светскому обществу, французам и иностранцам свой постоянный интерес к морскому делу, как продемонстрировать маленькие корабли большого канала — символ своего военного флота, — иначе ему пришлось бы посетить Тулон и Брест (а пока Людовик XIV успел только побывать в Дюнкерке). Людовик любит смотреть, как маневрирует Версальская флотилия, ему нравилось так же налаживать ее строительство и наблюдать за ним. Флотилии канала — это миниатюрное гениальное творение, приспособленное для навигации по небольшому водоему.

Мини-модели Его Величества используются, когда хотят, находясь на борту этих корабликов, совершить небольшое путешествие по парку, послушать концерт или полюбоваться иллюминацией. Но это настоящие маленькие суда: здесь все выполнено со знанием дела, с точным соблюдением форм, габаритов, силуэта, такелажных снастей боевых кораблей, которые они представляют. Допускается, в порядке исключения, плавание рядом с ними прекрасных венецианских гондол, управляемых лодочниками из местечка Сен-Марк, и миролюбивой колонии лебедей, чаще всего привозимых из Дании начиная с 1673 года: в 1681 году на канале их насчитывается 195 особей!^{291}

На большом канале есть несколько яхт английского образца, несколько баркасов, одна фелюга неаполитанского типа и особенно интересные три военных мини-корабля — настоящий боевой отряд, — построенные здесь же в 1685 году. Это «Дюнкеркуаз», большая барка (какими пользуются «каперы»)[77], собираемая плотниками, приехавшими из фламандского порта (таким образом Людовик показывает большую любовь к своему приобретению 1662 года, а Жан Бар был тогда всего лишь капитан-лейтенантом), «Реаль», «Гран Вессо». «Реаль» — копия настоящей галеры «Реаль», называемой также «Гранд галер», являющейся гордостью Марсельской эскадры. Настоящая галера была оформлена Пюже, а ее маленькая версальская сестра — скульпторами Тюби и Каффьери. Все части такелажа, тенты, декоративная обивка и флаги сияют переливчатым светом золота, серебра, лазури. Корабль «Гран Вессо» не был построен простым мастером. Для этого обратились к маркизу де Ланжерону, инспектору морского строительства, с просьбой сделать рисунок корабля и довести его строительство до конца. Из Амстердама была привезена — строительство голландской модели корабля обязывает — подходящая древесина. Для работы над ней были привлечены двадцать два плотника из Нормандии и из Прованса. «Гран вессо», несмотря на свое славное название, — не «Руаяль Луи» и не «Солей Руаяль», а всего лишь маленький фрегат, на котором установлено 13 пушек из бронзы, специально отлитых в мастерской семейства Келлер.

С тех пор как во флоте королевства существует две эскадры: галеры на востоке и большие корабли на западе — Людовик XIV с 1686 года на своем канале выбирает попеременно для плавания то галеру «Реаль» (на нее он поднимается, например, 25 января 1686 года), то свой корабль «Гран вессо» (14 июня он плавает на этом фрегате). И так продолжается до того дня, когда врач Фагон, опасавшийся ревматизма Его Величества из-за большой влажности на канале, запретит эти невинные плавания.

Сейчас трудно себе представить то оживление и даже пестроту красок, которая царила прежде на этом канале с многочисленными причалами. Венецианские гондольеры предстают в одеждах из тафты, дамасских тканей или красноватой парчи, с золотыми или серебряными нашивками, в шелковых красных чулках. Но и матросы одеты почти с такой же элегантностью, их рубашки сшиты версальскими белошвейками. Все они живут возле большого канала в деревне Петит-Вениз, то есть Маленькая Венеция, построенной специально для них. Постоянный персонал насчитывает (здесь не учитываются ни семьи, ни солдаты галиотов, которые каждый год прибавляются в качестве временных гребцов) около пятидесяти человек. В 1687 году суперинтендантство строительства короля (расходы несет не морской флот, а интендантство) оплачивает труд капитана, боцмана, галерного смотрителя и его помощника, четырех плотников, двух конопатчиков, каптенармуса, двадцати шести матросов и четырнадцати гондольеров^{45}.

До конца царствования, несмотря на ревматические боли короля, эта флотилия будет продолжать бороздить большой канал, по которому всегда можно совершать водные прогулки или слушать у его берегов концерты. Персонал флотилии почти не будет сокращен. Если это флотское подразделение в миниатюре мыслилось как некий символ, надо было этот символ поддерживать. Так же будет поддерживаться наш настоящий флот: флот Турвиля и Шаторено, Пуэнтиса и Дюкасса, Кассара и Дюге-Труэна от Барфлера (1692) до Велес-Малаги (1704), от Велес-Малаги до Регентства. Бремя Версаля увеличивается пропорционально росту его мощи. С тех пор как был поднят над флотом флаг величия и славы, король и его слуги заботятся постоянно о том, чтобы он развевался. Во флоте мужественные капитаны отдают приказ прибить гвоздями к мачте флаг корабля.

Красоты замка

Можно пожалеть, что Людовик XIV не составил такой же гид-справочник для внутренних покоев своего дворца, какой им был составлен для осмотра его садов. Дворец, впрочем, такой большой, что нам придется ограничиться осмотром больших апартаментов. Оформление и расположение комнат так часто менялось, что нам надо выбрать дату или, по крайней мере, период, положивший начало изменениям в 1701 году.

Прежде всего надо подняться по большой лестнице, или Лестнице послов. Ее строительство было закончено во время заключения Нимвегенского мира (1678), и она как бы подтверждает «триумф короля и его мастеров-художников»^{291}. Лево сделал ее эскиз, а художник Дорбе руководил основной частью работ. Лебрен, Ван дер Мелен, Жак Габриэль, Ангье, Марси, Жирардон, Леонгр, Дежарден, Тюби, Каффьери, Куазевокс, десяток других знаменитых художников вложили изрядную долю своего таланта в это произведение. Поднявшись по лестнице, гость Версаля может свернуть на восток. Его взору предстанет мраморная комната, или салон Венеры. Здесь все мраморное: колонны и отделка, за исключением бронзовых капителей. Большие апартаменты короля достойны своего величественного названия, они очень удобны для приемов, и вскоре мы увидим, как эти приемы устраиваются. Далее следует салон «Изобилие», который соседствует с «кабинетом медалей» Его Величества и окна которого смотрят на город.

Выход с большой лестницы в другую сторону ведет в салон Дианы (бильярдная). В этом зале, изначально выложенном мрамором, как и соседний зал, можно восхищаться бюстом Людовика XIV, выполненным кавалером Бернини, а также мраморными и бронзовыми украшениями, которые соперничают по красоте с украшениями салона Венеры. По мифологии, за Дианой идет Марс, но салон Марса в общем известен как бальный салон. Предназначение каждой комнаты в больших апартаментах в дни приемов, которые устраивает король, влечет за собой изменение официальных названий залов, в результате у них появляются милые «имена». За салоном Марса расположен салон Меркурия, спальня, затем салон Аполлона, или тронный зал. Окна этой величественной анфилады, которую король теперь считает слишком большой, слишком холодной, слишком многолюдной, чтобы здесь жить, выходят в сады парка. С другой стороны центральной части замка — симметричные апартаменты (зал охраны, передняя гостиная, большой кабинет и спальня), которые принадлежат теперь герцогине Бургундской, унаследовавшей их от королевы и супруги Монсеньора. Обе анфилады соединены с западной стороны ансамблем, в котором находятся Галерея зеркал и два угловых салона (салон Мира со стороны принцесс и салон Войны со стороны короля).

Большая галерея, являющаяся гордостью короля и королевства, уже не первая такого рода. По воле Людовика XIV уже были созданы в Лувре галерея Аполлона, в Кланьи — галерея мадам де Монтеспан. Последняя затмевает две предыдущие своими необычными размерами — сорок ту азов (то есть 73 м) на 36 футов (10,40 м), своим великолепием, своей символикой. Даже в конце царствования, даже без серебряной утвари, пожертвованной в годы несчастий в 1689 году, Версальская галерея продолжает восхищать красотой и французов, и иностранцев, и, конечно, самого короля^{291}. Каждый понимает, или догадывается, что она призвана «прославлять монархию и нацию»^{243}. Росписи на потолке, выполненные самим Лебреном или под его руководством уже не в духе мифологических сюжетов, рассказывают о славных или благотворных деяниях в первые восемнадцать лет личного правления, то есть «с 1661 года до Нимвегенского мира»^{53бис}, о наведении порядка в королевстве, о военных действиях, об успехах дипломатии, о великих свершениях и актах правосудия или милостях короля. Не без умысла на центральной росписи представлен «король, который управляет лично»^{243}. По воле совета история Людовика XIV заменила Геркулеса и Аполлона; по желанию Кольбера «французский порядок» начал превалировать над античным, или итальянским. Широкое использование зеркал в повседневной жизни свидетельствует об успехах индустрии, ставшей наконец способной соперничать с Мурано. («В самом Версале за один лишь 1682 год было истрачено 37 982 ливра на зеркала»^{243}.) Мансар превратил в шедевр эту выставку высоких технических достижений Франции. Он сделал «напротив каждого оконного проема, который выходит на дали Версальского парка, второе окно, обладающее отражательными свойствами зеркал. И таким образом галерея одной стороной выходит окнами в сад и другой же открыта саду, но открыта per speculum in aenigmate[78] (в аллегорию через зеркало). Сначала взгляд устремляется в небо и холмистые дали, а затем падает на пруд, затянутый легким туманом, спускается к невозмутимо чистой глади воды и, отражаясь от нее, опять устремляется ввысь, в бесконечные дали, которые совсем не похожи на реальные»^{243}. На самом видном месте во дворце, который, кажется, похож с первого взгляда на лучшие произведения классического образца, Людовику XIV и Ардуэну-Мансару захотелось построить «этот шедевр, создающий иллюзию стиля барокко, это совершенное произведение с заложенной в его основе двойственностью»^{243}.

Если воспользоваться Лестницей королевы, подойдя со стороны королевского двора, то попадаешь в зал охраны короля, окна которого выходят на мраморный двор. Он ведет в большой трапезный зал («Зал, где король ест», — так его тоже называют), в котором есть помост для музыкантов, играющих во время ужина Его Величества. Отсюда придворный может войти в салон «Бычий глаз», созданный в 1701 году путем соединения прежней гостиной и прежней спальни Людовика XIV. Эта знаменитая комната, над которой все еще трудятся, вызывает восхищение аттиком, «изгибающийся карниз которого был украшен по приказу короля фризом с гипсовым барельефом, представляющим детские игры»^{291}. Как в Зверинце и в Трианоне, Людовик XIV, Мансар и Робер де Котт подготавливают здесь тот XVIII век, который славится своей элегантностью и яркостью красок, игрой детского воображения, созвучной природе садов.

Швейцар слегка скребет пальцами дверь (здесь никогда не стучат), и вас вводят в спальню Его Величества. Альков короля соприкасается с Галереей зеркал. Людовик из экономии сохранил долю прежнего убранства. Он просит Робера де Котта и скульпторов лишь освежить и сделать более светлым помещение, «сочетая гармонично белое с золотом, на котором преобладали бы амуры, трельяжи и цветы». Он следит за деталями — за дверными замками и оконными задвижками, за балюстрадой для своего ложа, приказывая, например, 28 февраля 1702 года «сделать ролики, чтобы прикрепить занавески к аттику над тремя окнами его спальни… и просверлить арочные перемычки окон, чтобы протянуть там веревки, что позволяло бы спускать занавески, поднимать их снизу вверх, и все хорошо приспособить»^{243}. Старый монарх не утратил своей одержимости «вникать в детали», даже наоборот. Если «короли строят на века»^{42}, они не должны пренебрегать мелочами. Людовик XIV так всегда думал.

С момента вставания короля до того момента, когда он ложится спать, королевская спальня является сердцем и душой двора, открытая для большого числа людей и слишком доступная. Под предлогом желания засвидетельствовать свое почтение хозяину Версаля придворные наводняют эту комнату и превращают ее в публичное место. Пришлось предохранить ложе короля балюстрадой и поставить охрану. Гвардейцы, как и комнатные дворяне, циркулируют или сидят перед этой оградой, за которой и находится то единственное место, которое принадлежит лично королю. Но в глазах умного и проницательного человека подобное обустройство спальни короля — это олицетворение французской монархии, которая ни чрезмерно величава, ни слишком простодушна, но одновременно человечна и респектабельна. Для того, кто разбирается в деталях символов, балдахин в этой знаменитой спальне как бы означает, что Франция охраняет покой своего шестьдесят четвертого короля.

Теперь из спальни короля есть выход прямо в кабинет совета. Здесь проходят правительственные советы; но эта большая комната, в которой висят зеркала и которую украшают драгоценные камни, три полотна Пуссена и скульптуры Каффьери, служит также Его Величеству для аудиенций. Здесь всех приводят в восхищение алебастровый белоснежный стол и красивый клавесин с художественной росписью^{291}. Для встреч менее официальных король предпочитает соседнюю комнату, кабинет париков.

Король все больше и больше тяготеет к общению в узком кругу. Вне замка по воле монарха Трианон и Марли избраны для такого общения. Он просит также оборудовать и декорировать в замке для этих целей внутренние апартаменты. Работы здесь были начаты в 1684 году, а закончились в 1701 году. Вместо прежних апартаментов маркизы де Монтеспан король владеет отныне — опережая Людовика XV — комнатами, где он может чувствовать менее скованным дворцовым церемониалом. С запада на восток идут комнаты с окнами, выходящими на мраморный двор и королевский двор: Кабинет собак, Салон с маленькой лестницей, Кабинет раковин, Кабинет картин и, наконец, Маленькая галерея, с двух сторон которой находятся два салона; она является шедевром старого Миньяра, это его запоздалый реванш над Шарлем Лебреном. Большая галерея, или галерея Лебрена, отдана толпам придворных. Маленькая галерея, или галерея Миньяра, предназначается для короля или его семьи «и для немногих высокопоставленных посетителей», таких как принц Датский (1693), Кельнский курфюрст (1706). Тут неизменный декор. На потолке роспись: ребенок представляет собой герцога Бургундского и одновременно символизирует Францию. С ним рядом Минерва и Аполлон. Ребенок окружен богами, аллегориями Добродетели, Времени и Любви. И не случайно здесь представлены все атрибуты искусств. Маленькая галерея была задумана и создана как воплощение королевского величия времен Людовика XIV, этого королевского меценатства, надежностью и постоянством которого в то время восхищались все. Здесь висят самые лучшие картины из коллекций Его Величества^{291}. Список картин короля (Никола Байи составил этот список в 1709 и 1710 годах) насчитывает не менее 1478 единиц^{142}. Желательно было, чтобы Людовик «мог любоваться как можно большим количеством этих редких полотен»^{291}. Поэтому была установлена система постоянной смены экспозиции. Король держит у себя некоторое время «Джоконду».

После 1701 года экономия стала лозунгом и правилом в Версале. Единственные большие траты в конце царствования идут на новую внутреннюю церковь. Ее строительство и внутреннее оформление продвигаются медленно и растягиваются на двадцать лет, но старый монарх преподносит в конце концов в дар Господу «самую необычную из придворных церквей»^{291}. Вместо мраморной облицовки, задуманной вначале Мансаром, которая была бы в стиле больших апартаментов, Людовик XIV и Робер де Котт предпочли использовать здесь камень из Иль-де-Франса. Вместо того чтобы повторять слишком хорошо известный декор, они создали стиль нового века, восемнадцатого. И все-таки стиль средних веков здесь в какой-то стегени тоже налицо; церковь Сент-Шапель присутствовала в воображении архитекторов. Бедности белого камня противопоставляется богатство скульптуры, в которой рождаются имена века Просвещения: Пьера Ленотра, отца и сына Кусту, Робера Лелоррена. Как все храмы того времени, внутренняя церковь короля предлагает катехизис «в картинках». Весь свод отведен Господу нашему Иисусу Христу. Сотворение мира представлено в центре, Воскресение Христово изображено над алтарем. А голубь Святого Духа парит над королевским креслом, фигуры Карла Великого и Людовика Святого, склоненные в молитве, символизируют монархию. Кресло короля помещено напротив алтаря, на возвышении. Приделы отведены семье короля. Людовик XIV приходит сюда каждый день, потому что мессы он слушает ежедневно. И каждый раз его ансамбль исполняет мотет. Если в праздничные дни, которые представляют собой восхитительный «спектакль», король hic et nunc (здесь и всегда) весь в молитве, то и в любой другой момент своей жизни он не пренебрегает повседневным богослужением.

Распределение времени короля

Жизнь королей монотонна. Если отбросить несколько путешествий, охоту осенью в Шамборе и Фонтенбло и военные заботы, длившиеся до 1693 года, жизнь Людовика XIV протекала почти без перемен. Его неделя, день и даже часы, кажется, расписаны, как нотная тетрадь. Чтобы избежать частых повторов, Данжо подытоживает в своем «Дневнике» в конце 1684 года «все занятия короля в течение этого года». Из него видно, что Его Величество совершенно не имеет личной -жизни. Почти все его время предназначается подданным и делам; работа, которую он на себя возлагает, держит его в тисках. А разве он не правнук Филиппа II, короля Испании?

Людовик встает поздно и ложится спать тоже поздно. Церемониал соблюдается лишь в утренние и вечерние часы: в первые минуты вставания и во время утреннего приема, а также во время вечернего приема перед отходом ко сну и непосредственно перед тем, как отойти ко сну, скрывшись за пологом алькова. Короля будят около половины девятого, он возглавляет заседание одной из секций своего совета, которое проходит каждый день от девяти тридцати до половины первого. По воскресеньям заседает государственный совет, или совет министров (иногда называемый верхним советом). Это самый важный совет, на котором обсуждаются и принимаются самые серьезные решения. Король заставляет высказываться каждого государственного министра — Мишеля Летелье, маркиза де Лувуа, Лепелетье, которые составляют клан Летелье, и маркиза де Круасси, единственного представителя клана Кольбера, — и выносит решения, как правило, в согласии с мнением большинства. Один раз в две недели (в понедельник) вновь заседает все тот же совет министров; во второй понедельник из этих двух недель собирается совет депеш; здесь разбирается переписка между правительством и интендантами и делаются обобщения. Король возглавляет этот совет. В нем заседают дофин, Месье, канцлер Летелье, маршал Вильруа (глава совета финансов), министры, государственные секретари, не являющиеся министрами (маркиз де Сеньеле, маркиз де Шатонеф) и генеральный контролер (Лепелетье, уже назначенный).

По вторникам проходят королевские советы финансов (сокращенно королевские советы), унаследованные от прежнего суперинтенданта Фуке. Его Величество председательствует на этих советах в присутствии, теоретически, канцлера и, практически, Монсеньора, маршала Вильруа, генерального контролера и двух «советников из королевского совета финансов». Контролером — как мы знаем — является Клод Лепелетье. Двое других — выдающиеся личности: Анри Пюссор, дядя покойного Кольбера, известный законодатель, и Луи Byinpâ, друг покойного де Тюренна, который станет канцлером Франции через несколько месяцев. По средам, а также по четвергам опять заседает совет министров. По субботам утром собирается второй совет финансов. Утро по пятницам проходит по-разному, это время отводится для совета совести, который не является официальной секцией совета короля. Здесь сохраняется лишь название «совет» как пережиток времен Ришелье и Мазарини; это лишь важная форма «работы короля». Его Величество беседует на «совете» о главных делах Церкви, особенно о бенефициях, с двумя самыми влиятельными деятелями Церкви. Сначала король принимает его высокопреосвященство, архиепископа Парижа Франсуа де Арле де Шанвалона, обсуждает с ним в этот период проект — принимающий все более и более четкие очертания — отмены Нантского эдикта. Затем наступает черед духовника, отца де Лашеза, прием которого длится долго, и разговор с ним идет в основном о бенефициях.

Позже, а именно во время пребывания в Марли, Людовик XIV будет иногда иметь одно или два утра свободных. Он этим будет пользоваться, чтобы совершить прогулки, а при случае и поохотиться.

В обычные дни монарх покидает кабинет совета около половины первого. Он велит тогда «предупредить супругу Монсеньора, что готов идти в церковь, и весь королевский дом шел вместе с ним к мессе, которая сопровождалась превосходной музыкой. (С 1683 года Мишель-Ришар Делаланд был помощником капельмейстера короля.) После службы Людовик XIV наносил визит маркизе де Монтеспан. Затем идет «обедать в переднюю гостиную супруги Монсеньора. Обслуживают короля за столом дворяне. Монсеньор, супруга Монсеньора, Месье и его супруга, Мадемуазель и мадам де Гиз едят с королем; за столом иногда присутствуют принцессы крови». По окончании трапезы король наносит короткий визит своей невестке, затем едет подышать свежим воздухом после стольких часов, проведенных в помещении.

Он всю жизнь любил проводить время под открытым небом. Ему необходимо было либо совершать длительные прогулки по своим садам в сопровождении принцесс и дам, либо поехать ненадолго поохотиться. Время от времени он занимался соколиной охотой. Иногда Его Величество охотился с ружьем. Но король предпочитал псовую охоту на лань или оленя верхом на лошади, если у него все хорошо со здоровьем, или в очень мягкой коляске, когда подагра давала о себе знать.

Этот «послеобеденный» выход, в котором король так нуждался, был всего лишь антрактом. Вторая часть послеполуденного времени снова посвящается правительству. Два раза в неделю Людовик XIV работает с маркизом де Сеньеле, госсекретарем флота, Парижа, духовенства и дома короля. В этих беседах главное место отводится флоту, достигшему апогея своего могущества под эгидой семьи Кольберов, которых король неизменно поддерживает. По вечерам, три или четыре раза в неделю, король работает «в связке» с Лувуа. Министр обсуждает с королем военные дела (управление войсками, фортификации) и дела суперинтендантства по строительству, которые он объединяет с делами почт и почтовых станций Франции. Министру иностранных дел Круасси и генеральному контролеру даются аудиенции покороче и не так регулярно.

При французском дворе всегда существовали советы: личные встречи короля с каким-нибудь первым начальником отдела нисколько не были нововведением. Но искусство Людовика XIV заключалось в том, что он эмпирически придал форму института этому обычаю, и в том, что сумел остаться здесь хозяином положения: как любая привилегия, работа с королем всегда мыслится как милость, предоставленная в индивидуальном порядке и, следовательно, могущая быть отмененной. Удивительным был также созданный институт апартаментов, который три раза в неделю делает приятным вечернее времяпрепровождение при дворе. Создание института апартаментов показывает, с каким талантом король использует даже развлечения в интересах собственной славы и политики.

Слово «апартаменты», понимаемое в смысле королевского приема, является неологизмом: оно появляется незадолго до 1674 года, в первый год, когда двор пребывает больше в Версале, чем в Сен-Жермене. «В эти последние годы говорили, — пишет Фюретъер, — что был день апартаментов короля, имея в виду различные праздники, на которых король несколько дней подряд угощал двор в своих роскошно меблированных, ярко освещенных апартаментах, где играла музыка, устраивались балы, легкие ужины, игры и другие замечательные развлечения»^{42}. После окончательного обустройства в Версале Его Величество принимает по вторникам, четвергам и субботам. В эти дни салоны Людовика XIV открывались в семь часов вечера. Король, страстный любитель бильярда, часто играл до девяти вечера, его партнерами были друзья — герцог Вандомский, обер-шталмейстер Луи Лотарингский, граф д'Арманьяк, герцог де Грамон, следует упомянуть еще Мишеля Шамийяра, советника парламента, который был одним из лучших игроков королевства. Окончив игру на бильярде, король шел к маркизе де Ментенон и оставался там до ужина, после которого начинался бал. Ибо Людовик XIV, не в пример своему прадеду Филиппу II, если и отдавал приоритет государственным делам, не превращал свой двор в ханжеское сообщество врагов веселья. Здесь часто играют по-крупному; любители театра смотрят прекрасные спектакли; часто устраиваются маскарады. Как многие простые и полезные изобретения, эти версальские приемы кажутся сегодня совсем обычным делом. Мы теперь и представить себе не можем, как все было удивительно, восхитительно организовано. Эти приемы были запечатлены в «Истории царствования в мемуарах». Будет отчеканена медаль с датой на ней, 1683 год, и с надписью: Comitas et magnificentia principis (Приветливость и щедрость короля… Дворец короля открыт для развлечений подданных). Комментарий, составленный «малой академией», подчеркивает нововведение: «Король, чтобы увеличить число развлечений двора, пожелал держать свои апартаменты открытыми в некоторые дни недели. Существуют большие залы для танцев, для игр, для музыки. Есть и другие залы, где можно пить, сколько твоей душе угодно, прохладительные напитки, но особенно здесь поражает — само присутствие Великого короля и доброго хозяина».

В этом дворце, где много росписей с символическими и мифологическими сюжетами, академия и ее гравер предусмотрели высокое покровительство: одна муза занята концертами, Помона заботится о напитках, «Меркурий возглавляет игры»^{71}. На самом деле здесь радушно принимает король с помощью своих близких; но в этом нужно видеть не только развлечение, хотя ему нравится сыграть партию с маркизом Данжо, но еще исполнение своего королевского долга и заботу об интересах государства. Королевское представительство для Людовика XIV является на самом деле службой. В 1686 году (когда у короля открылся свищ) Людовик XIV поддерживает введенный обычай, и эта поддержка может сравниться с настоящим героизмом. Однажды, когда он терпел дольше, чем обычно, пытки хирургов, супруга Монсеньора со слезами на глазах просила отменить «прием в апартаментах» в этот вечер, говоря, что она не сможет танцевать, думая о состоянии, в котором он находится. Король твердо ответил: «Мадам, я хочу, чтобы этот прием состоялся и чтобы вы на этом приеме танцевали. Мы ведь не частные лица, мы полностью принадлежим обществу. Идите и делайте все, что надо, и будьте обходительны»^{97}. И он обязал супругу маршала де Рошфора наблюдать за своей невесткой в течение всего вечера.

В дни, когда не было приема в апартаментах, Людовик XIV проводил начало вечера, от восьми до десяти часов, у мадам де Ментенон. Затем он покидал свою тайную супругу и «шел ужинать к супруге Монсеньора». Оттуда он отправлялся к мадам де Монтеспан, все еще следуя жестокой тактике ухаживания за несколькими фаворитками; на самом деле он видел в этой тактике некоторую гарантию соблюдения тайны. В полночь король уходил в свои апартаменты к началу церемониала отхода ко сну. «Совершение туалета перед сном, — пишет маркиз де Данжо, — длилось от полуночи до половины первого, самое позднее оно заканчивалось в час ночи».

Людовик XIV начинает и кончает свой день молитвой (и никогда не пропускает мессу в час дня), уделяет своим религиозным обязанностям подчеркнуто первостепенное значение; в его повседневной жизни, так же как и в жизни бенедиктинских аббатств, удачно сочетаются духовность, физический и интеллектуальный труд. Интеллектуальный труд часто смешивается с государственными делами.

Но было бы неправильно считать, что политическая область ограничивается заседаниями совета, работой «в связке», министерскими или дипломатическими аудиенциями. Соблюдение церемониала (вставание, посещение церкви, «трапеза короля в присутствии приглашенных», отход ко сну) неотделимо для Людовика XIV от заботы о государстве и государственных обязанностей; и мы уже знаем, что король по этой причине устраивал приемы три раза в неделю. И тут и там надо было наблюдать за знатью, поощрять ее, выказывать благодарность, разговаривать с ней, поддерживать ее рвение, создавать соревнование. Король здесь каждый день, завоевывает верность, двор приобретает престижность, а тот, кто верно служит, добивается милости.

Впрочем, участие дам — они сопровождают Его Величество во время прогулок, только лишь дамы внесены в списки лиц, вхожих в Марли, они будут создавать салон мадам де Ментенон, когда милость, проявленная к ней, станет еще более явной, — придаст Версальскому двору, несколько чопорному, старающемуся проповедовать строгую мораль, некоторый элемент необычайной галантности, которую мужчины, предоставленные самим себе, легко теряют. В этом дворце, где уже с 1683 года нет больше королевы, королю кажется целесообразным временно поддерживать тройное женское главенство. Супруга Монсеньора, мадам де Ментенон и некоторое время маркиза де Монтеспан разделяют между собой эти роли.

Бегство в Марли

Какое же это удивительное зрелище, когда видишь Великого короля, убегающего от парижского скопления народа в свое версальское убежище, а затем сбегающего от версальской толпы в новое уединенное место — в Марли! Странное зрелище, предстающее как в сновидении. В самом деле, где-то за лжелогикой — логикой поиска личной жизни — как бы за алогичным едва скрываются сон и фантастика. Если бы Версаль оставался таким же замком, каким он был в 1664 году, Марли был бы ненужным. Строя и украшая новый дворец, большие пристройки — крылья дворца, площадь перед дворцом, — можно было подумать, что Людовик XIV, верный видению «Волшебного острова», забывает о неудобствах увеличенного до огромных размеров жилища. Он хотел, чтобы очень много народу принимало участие в его версальском счастье; и, поступая так, он навредил собственному счастью. Во второй раз он желает убежать от придворной толпы, укрыться в Марли, созданном по таким же меркам, как и первый Версаль. Но он вскорё должен будет противостоять соблазну поделиться с другими счастьем, о котором он мечтал, которое вновь осуществилось, которого он так жаждал и которое было таким хрупким.

Марли построен между 1679 и 1686 годами под руководством Мансара, Ленотр был привлечен к разработке общего плана. Как и в Версале, королю пришлось насиловать природу, изменить рельеф, осушить местность и оздоровить ее. Это не замок, а «маленький загородный дом», называемый «королевским павильоном», окруженный двенадцатью павильонами, построенными для приглашенных, «павильонами вельмож». Марли был задуман как мифологический ансамбль: жилище Его Величества помещено в центре, как солнце, и посвящено Юпитеру, павильоны-сателлиты — Сатурну, Аполлону, Меркурию, Диане, Минерве и другим богам и аллегориям из басен.

Эти постройки, кажется, были задуманы для праздников и развлечений, карнавалы были здесь в большой моде. Карнавал 1700 года — самый блестящий, с семью маскарадами, один из которых назывался «Король Китая». Филидоры написали для этого карнавала музыку; у герцогини Бургундской был костюм Флоры, у принцессы де Конти — костюм амазонки, а герцогиня Шартрская (супруга будущего регента) была одета как султанша.

Даже в описаниях Сен-Симона, который критически относится к карнавальным затратам, и в описаниях Мадам, которая не любит эти места, сквозит, по крайней мере, скрытое восхищение новым творением короля. Король сюда приезжает на отдых раз десять в году (независимо от многочисленных кратковременных пребываний на один день с целью прогулки) и приглашает от пятидесяти до шестидесяти персон, тщательно отобранных. В «протоколе» от августа 1685 года записано: «Пребывание в Марли сначала намечалось с понедельника до четверга, затем со вторника до пятницы и со среды до субботы с неодинаковыми интервалами»^{242}. Королевская семья считается постоянным гостем. Многие оффисье королевского дома тоже включены в список приглашенных. Высшие должностные лица короны, начальники ведомств, личный врач короля, чтецы, Жан Расин, историограф и комнатный дворянин короля, числятся среди привилегированных приглашенных. В целом не так много мест остается для придворных дам и их супругов.

Охота, а также игры вне замка (крутящееся колесо, портик, «дыра-мадам» — когда бросают шары в дыры или бороздки, на которых стоят отметки «проигрыш» или «выигрыш»^{42}) игра в шары — обычные развлечения. Игра в шары — это скорее спорт, чем обычная игра, спорт, который был по душе Монсеньору, неутомимому любителю подвигов. В замке играют в брелан или в бильярд. Праздники, театр, опера, лотереи, балы превращают Марли в самое увеселительное место.

Король открывает часто бал, праздник или подает сигнал для начала игр, а затем удаляется, чтобы принять нужного человека, поработать с министром, перечитать депешу, обдумать какой-нибудь план. Единственное развлечение, от которого он никогда не отказывается, — это пребывание на свежем воздухе. Людовик XIV наблюдает за насаждениями парка, проверяет состояние партеров, приглашает осмотреть свое красивое владение. В апреле 1709 года Данжо делает следующую запись: «Четверг, 18, в Марли. — Король погулял в своих садах. Мадам де Ментенон сидела в переносном кресле рядом с маленькой повозкой короля, а в другой повозке были принцесса д'Аркур, мадам де Кейлюс[79] и мадам Демаре, которая впервые приехала в Марли»^{26}. В следующем ноябре те же почести были оказаны Баварскому курфюрсту. «День не был удачным, был сильный туман, и плохо были видны Сена и окрестности, а вид на окрестные дали составлял одну из больших привлекательностей Марли; однако король, взяв манто, сопровождал курфюрста пешком до самого края террасы, откуда можно было видеть фонтаны, бьющие в нижних садах. Откуда, повернув влево, Людовик XIV ему показал все прелести боскета Марли вплоть до фонтана Дианы, и, пройдя еще немного пешком, что повергло в страх его слуг, которые опасались, как бы у него не разыгралась подагра, он наконец приказал подать коляску на две персоны, которую когда-то велел сделать, чтобы в ней прогуливаться с герцогиней Бургундской, как он об этом сказал курфюрсту, и, сев в нее первым, пригласил курфюрста сесть с ним рядом; курфюрст некоторое время не решался, но в конце концов король настоял на своем и повез его к фонтану «Эперон», который возвышался над великолепной водопойной чашей, куда стекаются воды Марли; оттуда он повернул в сторону сада и здесь показал ему красоту этого боскета, затем, выехав на аллею каскада, слез с коляски и пошел пешком с курфюрстом к фонтану «Эперон», самому красивому в Европе. Оттуда он его повел к бассейну с карпами, затем они вместе вернулись через те же ворота, из которых вышли»^{97}.

Мадам де Ментенон не любит Марли (а что она вообще когдалибо любила?). Но ее царственный супруг сохраняет до конца своих дней особо нежное чувство к этому изящному жилищу. Придворные это понимают и наслаждаются редким удовольствием пребывания в этом красивом дворце, радующем глаз. Считается, что здесь церемониал отменен. Но это вовсе не так. А кто может сказать, где в подобном случае проходит граница между реальностью и мечтой?