Маг и нимфа, или неправильное фэнтези

Глава двадцать вторая, в которой Максим спасается от неминуемой смерти

— Я, конечно, человек не очень общительный, — говорил Креозот, пока мы шли тёмными кривыми улочками Сивелькирии. — Да и на месте пока ещё не освоился... Но тех знакомых, которые есть, я спрошу — может, они что-нибудь слышали про твою друидку.

— Ты мне этим очень поможешь, — с благодарностью кивнул я. — Видишь ли, ты, хоть и недолго здесь, уже понимаешь по-местному, а у меня нет времени язык учить. Так, куда дальше?

— По-моему, вот сюда.

Мы свернули в узкий проход между неприступными домами чёрного камня и чугунной решёткой, за которой скрючились в неестественных позах несколько полумёртвых деревьев. Свет давали лишь редкие факелы по стенам. Креозот со своим ночным зрением чувствовал здесь себя словно рыба в воде, мне же приходилось двигаться за ним ощупью.

— Хм... Не туда повернули, — признался мой проводник, когда переулок раскрылся очередным тупиком. — Вернёмся? Хотя нет... Вон туда.

— Мы здесь уже были, — заметил я, запинаясь о знакомый булыжник.

— Разве? — вампир остановился. — Хм, действительно... Значит, сюда.

Мы зашагали «сюда».

— Я тут ещё не очень хорошо ориентируюсь, — оправдываясь, сказал Креозот. — Сам, понимаешь ли, только недавно приехал...

— Василий, — позвал я осторожно.

— А?

— А это правда, что вампиры людей чувствуют?

Проулок вокруг нас становился всё уже.

— Правда, — кивнул Креозот.

— Ну и... Никого не чувствуешь?

Василий остановился:

— Кроме тебя — никого, а что?

— Нет, ничего... Проверяю.

Мы медленно пошли дальше.

— Ещё в домах люди есть, если ты про это, — задумчиво произнёс упырь, прислушиваясь к ощущениям. — Но через камень, знаешь ли...

— То есть на улице мы одни? — уточнил я уже громче.

— Одни, — подтвердил Креозот. — Я никого больше не чувствую.

— Ну, слава богу! — выдохнул я, видя, что переулок, по которому мы шли, раскрывается цирком непроходного двора. — А то мне, понимаешь ли, всё казалось, что за нами кто-то идёт по пятам.

Василий, наконец, оглянулся — и остолбенел.

Двор имел форму каменного мешка и был по меркам Сивелькирии довольно велик: в нём хватило бы места не только для своры мальчишек, играющих в мяч, но и для кучки болельщиков. Сейчас он был пуст, и, кроме нас с Креозотом, в нём было всего три фигуры, совершенно уже недвусмысленно перегородивших единственный выход. Неверного света одинокого фонаря было достаточно, чтоб различить и худые бледные лица, и застывшие на них хищные выражения.

— О, так это же!.. — с облегчением воскликнул мой проводник. — Это ж мои приятели! Как кстати, сейчас я вас познакомлю, — он сделал решительный шаг в сторону незнакомцев. — Ребята, знакомьтесь, это...

— З-з-здрас-с-ствуй, Креоз-з-зот, — сказал первый из «приятелей».

Василий остановился.

— Здравствуйте, — растерянно произнёс он. — Это...

— Креоз-з-зот с-с-сегодня не один, — перебил его второй «приятель». — Креоз-з-зот с-с-сегодня с-с-с едой!..

Глаза вампиров сверкнули.

— Ребята, это... — Василий обернулся ко мне, словно ища поддержки. — Это какое-то недоразумение... Вообще-то, они хорошие, — добавил он, будто оправдываясь. — Просто сейчас мы...

— Всё нормально, — сказал я, чтобы поддержать паренька.

— Оно с-с-с ним раз-з-зговаривает, — прошипел третий упырь. Он был выше своих товарищей, и голос его был гораздо тише и холодней. — Оно думает, что мы с-с-станем его с-с-слуш-ш-шать!..

— Ребята, — Креозот поднял руки. — Это — мой друг, мы случайно с ним познакомились и разговорились, и теперь мы...

— И ч-ч-что оно мож-ж-жет нам рас-с-с-сказ-з-зать? — спросил первый упырь. Они все двигались очень медленно, но удивительно целенаправленно, так что сейчас каким-то чудом оказались уже вокруг нас. — О ч-ч-чём вы с-с-с ним раз-з-зговаривали?

— О разном, — Василий пожал плечами. — Мы...

— Креоз-з-зот, — снова заговорил высокий вампир. — Раз-з-зве ты не знаеш-ш-шь, ч-ч-что вампиру не полагаетс-с-ся общ-щ-щатьс-с-ся с-с-со с-с-смертными?

— Ну... — мой друг переступил с ноги на ногу. — Я же ещё очень недавно вампир, и потом...

Он замолчал.

— Ч-ч-что — потом?

Василий внимательно посмотрел на собеседника, что-то взвесил, на что-то решился и ответил на удивление громко и с достоинством:

— И потом, я решил бросить!

Я замер. Упыри, зашедшие сзади, начинали медленно отодвигаться — совсем дурной знак. Главарь с шумом втянул в себя воздух.

— Брос-с-сить? — произнёс он ровным голосом, старательно выговаривая каждую букву. — Ха. Ха. Креоз-з-зот реш-ш-шил брос-с-сить. Да з-з-знаеш-ш-шь ли ты, щ-щ-щенок, ч-ч-что бывает с теми, кто брос-с-сает с-с-своих друз-з-зей?!

— Ну, — Креозот отступил на шаг. — Я ведь ещё только лишь начинающий, так что, пожалуй, не поздно...

— Не поз-з-здно?! — перебил его главный упырь. — Не поз-з-здно?! Мальч-ч-чиш-ш-шка! Да з-з-знаеш-ш-шь ли ты, что мы з-з-за это с-с-сейч-ч-час-с-с с-с-с тобой с-с-сделаем?!

Василий сглотнул.

— Ребята, — просительным тоном начал он, — я...

Матёрый вурдалак запрокинул голову и не то рассмеялся, не то залаял.

— «Ребята»! — явно передразнивая, закричал он. — Креозот решил бросить! Креозот решил бросить! У нас праздник, ребята!..

Я поднял голову — и понял, что сильно недооценил масштаб нависшей над нами опасности. Я ожидал увидеть дюжину упырей, самое большее — два десятка, однако над площадью кружили сотни. Некоторые из них уже опускались, занимая места на крышах домов, на ступенях ветхих боковых лестниц, в оконных проёмах, на карнизах и просто вдоль стен. Другие продолжали виться над нами безобразной сумрачной стаей. У одних были крылья, другие летели, держась руками за воздух, третьи и вовсе сунули ладони в карманы и с независимым видом рассекали пространство, едва не сталкиваясь в полёте. Порождения ночи приветствовали нас воем и улюлюканьем. Кто-то, словно тисками, сжал мои локти — я не стал вырываться, понимая, что это бессмысленно. Креозота тоже схватили, хотя с лица его до сих пор не сошла бессмысленная виноватая улыбка.

— Вампиры! — закричал предводитель, взмывая в воздух. — Коршуны полнолунья! Приветствую вас! Занимайте скорее места, поскольку у нас сегодня весьма интересное утро! Один молодой упырёнок только что заявил о желании покинуть нашу семью ради того, что наобещал ему вот этот кусок мяса. Настало время сказать ему, что мы об этом думаем!

Толпа взорвалась одобрительным рёвом. Нас подвели к центру площади и связали нам руки.

— Ребята... Вампиры... Упыри... Вурдалаки... — бормотал Креозот, всё ещё надеясь, что глупая шутка как-нибудь разрешится. — Том, Генри... Калиссия...

Моя куртка скользнула прочь, вспоротая вдоль рукавов — мне будет тебя не хватать, отрешённо подумал я. Зрители рассаживались — все крыши и карнизы вокруг, как и сама площадь, были заполнены вурдалаками. Милая брюнетка, которую я, кажется, видел на свадьбе, передала предводителю кубок тёмного дерева. Мэтр важно кивнул.

— Итак, Креозот... — начал он. — Или, может, теперь прикажешь нам называть тебя Василием?

Толпа ответила дружным хохотом.

— Попытка предать своих братьев по крови, — продолжал ведущий, словно читая невидимый список грехов. — Попытка подвергнуть сомнению превосходство клана. Попытка довериться низшему существу. Попытка уйти от того, кто ты есть... Всё это является преступлением — на первый раз мы тебя прощаем, ибо верим, что ты действовал по незнанию, обманутый коварными речьми этого куска мяса. Однако, чтобы этого не повторилось впредь, нам придётся напомнить тебе то, что ты забыл... Что он забыл, господа?

Сначала ответом ему была тишина. Потом в толпе раздались отдельные выкрики, быстро слившиеся в неразборчивый вой, какой только и могут издавать вконец одичавшие существа, уже не пытающиеся отождествлять себя с людьми и даже испытывающие от этого некоторую гордость. Затем в общем хаосе зародился ритм — взявшийся ниоткуда, он словно бы подчинял себе вурдалаков: сначала по одному, потом группами подхватывали они странный клич, который, вобрав в себя все остальные звуки, плотной завесой повис над колодцем двора, отражаясь от стен и словно бы загоняя все мысли, стремления и желания в клетку своих невообразимо простых, повторяемых раз за разом слогов, звуча всё мощнее, всё звонче:

— Вкус крови! Вкус крови!

Василия уложили прямо на булыжники мостовой — он пробовал вырываться, но его держало слишком много рук. В глазах горе-умертвия стояли слёзы. Меня поставили напротив него и начали вязать ноги. Одновременно чья-то холодная рука словно бы ласково скользнула по моему запястью, а потом аккуратно проколола острым ногтем вену у локтя. Больно не было — я лишь смотрел, как из моей руки тонкой струйкой стекает кровь прямо в подставленную чашу, слушал крики толпы и причитания связанного Василия и никак не мог отделаться от ощущения нереальности происходящего: вопреки здравому смыслу, я не чувствовал страха, словно бы находился не здесь или слушал историю, происходившую не со мной.

— Вкус крови! Вкус крови!

Когда чаша наполнилась, под локоть мне сунули кусок ваты и заставили согнуть связанные по запястьям руки. «Меня берегут», — скользнула по краю сознания шальная мысль. Василий лежал на земле и больше не вырывался, только тихо постанывал и иногда бросал полные тоски и раскаянья взгляды в мою сторону. Меня тоже уложили на мостовую — кляпа не было, и я решил, что мои предсмертные крики послужат своеобразной изюминкой.

Ведущий этого кошмарного шоу игривой походкой приблизился к поверженному вампиру и опустился на одно колено подле него — так, чтобы чаша оказалась возле лица вурдалака. Ноздри Креозота расширились, мускулы напряглись, а на лбу моментально выступила испарина.

— Нет, — еле слышно выдавил он.

Толпа, затаив дыхание, ожидала.

— «Нет»? — склонив голову набок, с притворным удивлением переспросил мэтр. — Кажется, этот скот хорошо тебя уболтал. Ничего, у нас есть кое-что, что заставит тебя изменить свою точку зрения. Генри, можно вас попросить?..

«Так, — думал я, глядя на появившуюся в руках подоспевшего Генри пробирку. — Проект “Гатчина” ещё не запущен. Думаю, Герасименко будет страшно рада узнать, что в Сивелькирии и без нас кто-то по-прежнему варит “Эвридикины слёзки”».

Василию насильно раскрыли рот, отточенным движением вытащили набок язык и влили в глотку содержимое пробирки, заставив сглотнуть. Операция выполнялась мастерски, по-деловому, явно не в первый раз. Василий завыл и задёргался. Я наблюдал за происходящим с каким-то мучительным, медицинским почти интересом: одно дело — читать о чём-то в отчётах, и совсем другое — воочию наблюдать, как область Сказки, что мы, словно заботливые родители, выстроили в устрашение и назидание посетителям, меркнет в сравнении с теми вещами, которые они начинают творить в ней сами, стоит нам отвернуться.

— Вкус крови! Вкус крови!

Креозот лежал на земле и стонал. Высокий упырь, оглянувшись на зрителей и дождавшись их одобрения, занёс кубок над лицом бедолаги и слегка наклонил его. Первая капля упала на нос Василию, от чего тот отчётливо вздрогнул. Вторая упала точнее и поползла по крепко сжатым губам.

— Не хочет, — с улыбкой на тонких губах сказал ведущий. Толпа ответила смехом, свистом и выкриками.

— Не надо, по... Пожалуйста, — глаза Креозота бешено вращались в глазницах. — Я... Не хочу.

— Василий!..

Взгляды зрителей моментально обратились ко мне.

— Не надо, не мучай себя, всё равно это... Не поможет, — пробормотал я, отчего-то смущаясь всеобщего внимания.

Какое-то время Василий боролся, даже попытался стряхнуть третью каплю, потом случайно лизнул пересохшие губы — и замер. Секунду или две он не двигался, затем, словно заведённый, принялся вылизывать губы, а когда с этим было покончено, попытался дотянуться языком до носа. Толпа ликовала.

— Е... Ещё, — прохрипел он. — Умоляю...

Под одобрительные (и неистовые, и страстные, и истеричные) крики аудитории высокий вампир снова наклонил чашу — на этот раз по стенке кубка побежала целая струйка. Василий жадно ёрзал по земле, подставляя под неё рот, позабыв про верёвки, про державшие его руки, и было ясно, что весь мир перестал существовать для него.

— Ещё!..

Следующая капля упала на булыжники мостовой. Толпа замерла. Проворно перевернувшись, Василий подполз к ней и с упоением впился губами в холодный камень.

— Ещё!

Ещё одна капля лизнула брусчатку — на этот раз на дюйм ближе ко мне. Василий подполз к ней, двигаясь на удивленье свободно для связанного человека.

— Ещё!

Расстояние сокращалось. Я пытался вырваться, но меня крепко держали.

— Ещё!..

Упырь приближался, кровавые капли выстраивались в дорожку. Ещё немного, и следующая из них упадёт мне на грудь, и тогда...

— Вкус крови!

На секунду Василий остановился — всего на секунду, но этого было достаточно, чтобы публика оцепенела. Затем, моргнув, он двинулся дальше — до моего распростёртого тела, связанного по рукам и ногам, оставалось уже меньше метра.

— Вкус крови!

Влажное тепло коснулось моей груди.

— Вкус крови!

Василию оставалось ещё пять капель. Он жадно вылизал их все, прежде чем упереться лбом мне в бок.

— Вкус крови!

Оторвав голову от земли и неестественно изогнувшись, упырь сфокусировал на мне взгляд, как бы пытаясь понять, что это такое оказалось вдруг перед ним. На секунду его взгляд стал осмысленным.

— Нет...

— Вкус крови!

Видно было, что он сопротивляется всеми силами, всем тем, что ещё осталось в нём человеческого; и было ясно, что в ту минуту это для него было слишком много. Василий зажмурился, а когда снова раскрыл глаза, в них уже не было ничего от того милого парня, который готов был вести к себе одинокого человека, встреченного ночью на улице, и помогать ему без всякой корысти. Издав страшный горловой рёв, вурдалак бросился на меня.

***

Из всех заклинаний, могущих подойти против нежити, мне в голову почему-то пришло только Малое изгнание духов. Рассудив, что это всё-таки лучше, чем ничего, я напряг все силы и швырнул простую формулу в монстра, особенно ни на что не рассчитывая, поэтому вспышка яркого света, опалившая мне волосы на груди и на мгновение ослепившая, стала полной для меня неожиданностью. Ощущение было такое, словно прямо передо мной взорвали большую петарду. Василия отбросило в сторону — он упал лицом вниз и остался лежать. Вампиры — все зрители и даже хозяин вечеринки — замерли в немом изумлении. Над площадью повисла напряжённая тишина. «Может, я уже умер?» — подумалось мне: при моём образе жизни возможность пропустить такое событие не исключалась. Креозот поднял голову. В его глазах появилась осмысленная эмоция, и этой эмоцией был страх — глубокий, всепоглощающий, неприкрытый, такой, какой умеют испытывать только люди. Вампир глядел сквозь меня, словно силясь понять, где оказался, и беззвучно шевелил губами. Вопреки всякой логике, в этот момент мне стало его жаль.

— Василий, я не нарочно, прости... — пробормотал я.

— Сзади, — чуть громче повторил вурдалак.

Последовав его совету, я обернулся — и вдруг понял, что впервые за этот вечер по-настоящему хочу оказаться где угодно, но только не здесь.

Зависшая позади меня фигура не выглядела слишком знакомой — и всё-таки я сразу узнал её. Ярко-алое платье колыхалось на ночном ветру, распущенные чёрные волосы ниспадали на плечи, клыки были оскалены, пальцы напряжены, лицо и поза источали угрозу — казалось, что передо мной не человек, а тугой комок нервов, готовый в любой момент на кого-то броситься и лишь выбирающий жертву.

— Наз-з-зад, — прошипела фигура, медленно левитируя по направлению к центру площади. Ноги её не касались земли. — Наз-з-зад!..

...Нет, подумал я, чего у неё отнять, так это умения производить впечатление: в любом облике, в любом месте и на любую аудиторию.

— Кхм-кхм, — упырь, выступавший ведущим этой убийственной вечеринки, откашлялся: волшебство момента спадало, зрители приходили в себя. — Василиса!.. Чем обязаны твоему появлению?

— Наз-з-зад, — чародейка приблизилась и зависла в нескольких метрах от меня. — Того, кто первым сделает шаг к мальчишке, — убью. Со второго по пятого — тоже. Остальных — попытаюсь.

— Хм, — вампир склонил голову на бок. — Могу я узнать причину?

«Кто это?» — «Василиса». — «Кто-кто?» — «Василиса». — «Какая ещё Василиса?» — начинали шептаться по углам площади. «Новенькая, про которую я говорил... Видишь же, сумасшедшая!..»

Последняя фраза прозвучала на полтона громче, чем следовало — фигура в развевающейся огненно-красной одежде моментально метнулась к говорившему.

— Ч-ч-что ты с-с-сказ-з-зал?.. — прошипела она, приближаясь к неудачливому комментатору. — Ч-ч-что ты с-с-сказ-з-зал?!

Парень сглотнул:

— Ну... Это...

— Что. Ты. Сказал?!

— Су... Сумасшедшая, — признался упырь, стараясь не смотреть в глаза моей бывшей напарнице.

Василиса с шумом втянула воздух.

— Что нужно было сказать? — спросила она внезапно спокойным, ледяным тоном.

— Ну... — глаза прижатого к стене упыря бегали. — Это... Темпераментная!

— Хорошо... Что ещё нужно сказать?

— Я... Мне очень жаль... Извините...

— «Извините» — кто?

— А? — от неожиданности парень даже поднял глаза, но, встретившись с волшебницей взглядом, снова поспешно потупился.

— Я спрашиваю: «извините» — кто?

Над площадью повисло молчание. Упырь снова судорожно сглотнул, огляделся по сторонам, ища поддержки, но никто даже не смотрел на него. Было тихо, лишь где-то на границе слышимости всхлипывал Креозот. Тягостное молчание затягивалось. Наконец, парня осенило — он поднял глаза и несмело спросил:

— Извините — го... Госпожа?

Тишина, повисшая после этой фразы, была ещё более глубокой, чем прежде.

— Молодец, — наконец, тихо произнесла волшебница. Она привлекла мальчишку к себе и поцеловала в макушку, а потом по дуге взвилась в воздух, на лету крича так, словно собиралась перебудить всю округу: — Да, Госпожа! Госпожа, Госпожа, Госпожа! Для вас я теперь Госпожа, запомните хорошенько! Не «Василиса», не «сумасшедшая» — Госпожа! Того, кто это забудет... Выходите сейчас, ну? Кто смелый?! Выходите сейчас!

Упыри перешёптывались, однако желающих принять вызов не было.

— Теперь к тебе, — прервав свой стремительный полёт вокруг площади, Василиса метнулась к хозяину вечеринки, так и стоявшему на прежнем месте с кубком в руке. — Ты спрашиваешь, какой властью я забираю мальчишку?

Мэтр смотрел на неё с прежним достоинством, словно всё ещё ожидал ответа. Василиса выхватила деревянный кубок из его руки и, припав к нему губами, начала жадно пить большими глотками. Рубиновая капля побежала у неё по щеке.

— Фу-у-ух!

Отняв опустевший бокал ото рта, она пробежала языком по губам. В её зрачках застыло блаженство.

— Потому что он — мой, — тихо произнесла Василиса. — Мой, мой, мой! — закричала она, бросив кубок — тот покатился по мостовой, рассыпая редкие капли и притягивая к себе завистливые взгляды. — Я его забираю! Слышите? Я его забираю! Ясно тебе?

Лидер смотрел на неё, взявшись за подбородок, и о чём-то думал. Площадь молча ждала.

— Что ж, Василиса, — сказал мэтр медленно, словно взвешивая каждое слово. — В этот раз, так и быть, будь по-твоему, однако не думай, что мы станем долго терпеть подобное самоуправство.

— Но, Генри!.. — раздался из задних рядов пронзительный женский голос. — Неужели ты позволишь этой...

Голова Василисы молниеносно повернулась в сторону говорившей.

— ...этой особе вот так здесь командовать?!

— А, леди Риверсет, — мэтр согнулся в учтивом поклоне. — У нас появился желающий бросить вызов нашей юной гостье? Нет? Что же вы, господа? Господа?.. Что ж, в таком случае, — он вдруг одним изящным движением поднялся в воздух, — веселье откладывается, господа! Веселье откладывается!

Кажется, кто-то закричал что-то ещё, но в этот момент стая начала подниматься в воздух вслед за вожаком, и все звуки потонули в хлопанье крыльев. По одному и парами, с крыльями и без, распадаясь на стаи летучих мышей и оставаясь в своём прежнем обличии, дети ночи срывались с мест и исчезали в небе. Одно из них приблизилось к Василию, намереваясь забрать парня с собой, но волшебница клацнула на наглеца зубами, и тот исчез. Я на мгновенье зажмурился, а когда снова открыл глаза, всё было кончено: на площади не было никого, кроме нас троих, лишь медленно опускалось, кружась в свете факелов, потерянное кем-то из вурдалаков перо. Волшебница наклонилась ко мне.

— Ты — мой! — сказала она.