Маг и нимфа, или неправильное фэнтези

Глава тридцать первая, в которой Максим застаёт лесных жриц за работой

Когда безумная пляска взбесившейся материи, наконец, улеглась, я не стал пытаться подняться — лишь высвободил руки, подложил их под голову и какое-то время лежал, глядя прямо перед собой и не думая, кажется, ни о чём. Мир вокруг был прекрасен: деревья стояли смирно, трава росла с приличествующей ей скоростью, земля была твёрдой и неподвижной, птицы щебетали в ветвях, насекомые спокойно летали вокруг... Боже, подумал я, как мало порой нужно человеку для счастья: всего лишь уважение к законам физики и биологии, небольшой отдых да радость от осознания того факта, что в Магистрате собрались гении, догадавшиеся изолировать эту парочку в локальном — внесказочном — времени, дабы жертвы конфликта составили не более одного аспиранта.

Словно прочитав мои мысли, солнце качнулось и продолжило свой неспешный бег по небосводу. Похоже, маги решили, что расслаивать реальность дальше нет смысла. Что ж...

Я выбрался из-под обломков ветвей, комьев земли и чавкающей, тёплой ещё биомассы и зашагал вниз по склону исполинской воронки к лежавшей на её дне Димеоне. К моему громадному облегчению, она снова уже была человеком: девушка лежала на груде того, что было когда-то частями её звериного тела, и, похоже, спала. Я подошёл, убедился, что с ней всё в порядке, переложил голову друидки к себе на колени и стал ждать.

Ждать пришлось долго — судя по игре света, невидимое отсюда светило успело достичь горизонта. Наконец, нимфа медленно открыла глаза.

— Мак... Сим?.. — прошептала она.

— Димеона...

— Максим...

Девушка потянулась, ойкнула и осталась лежать.

— Я... Проиграла? — спросила она.

— Никто не выиграл, — ответил я уклончиво.

Друидка вздохнула:

— Проиграла... Стало быть, всё впустую, и я в конце концов стану такой, как она?

— Димеона, — сказал я, ласково гладя девушку по волосам. — Когда же ты поймёшь наконец, что давно уже стала такой, как она?

— Я?! — друидка остановила на мне взгляд, полный ужаса.

— Ты, ты, — кивнул я. — Уже очень давно. Ещё до того, как пошла к диким людям, ещё до того, как мы с тобой познакомились, может быть, ещё до События...

Нимфа глядела на меня, от страха перестав дышать.

— Вы обе боитесь — не за себя, за других, — продолжал я. — Обе рвётесь переделывать мир. Обе верите, что лишь ваши дороги истинные. Обе считаете, что без вас люди сами не справятся. А ещё — вы обе очень нужны этому миру: без вас он, конечно, проживёт, но таким интересным уже не будет.

Димеона смотрела на меня снизу вверх. Лицо её выражало растерянность.

— А самое главное, Димеона, — сказал я, наклоняясь вперёд. — Самое главное — в том, что, не будь ты такой, я бы тебя никогда не полюбил. Понимаешь?

Девушка лежала и смотрела на меня, хлопая глазами. Вокруг быстро темнело.

— Эй! — позвал я. — Всё хорошо?

Друидка подняла голову и медленно села.

— Спасибо, Максим, — сказала она тихо. — Я... Поняла. Кажется.

— Ты в порядке?

— Да... В общем.

Мы помолчали. Димеона потрясла головой.

— Ну и дура же я... — сказала она.

— Не больше меня.

Девушка вздохнула.

— Ну, теперь-то уже всё закончилось, — попробовал я ещё раз. — Всё в прошлом, и теперь ты можешь идти куда хочешь... Мы можем идти. Наверное. Я поговорю с магами, я попрошу. Мне кажется, Аполлон Артамонович не будет против. Их теперь Мелисса волнует и Сивелькирия, а мы... Куда ты хочешь?

Димеона шмыгнула носом.

— В Сивелькирию и к Мелиссе, — сказала она.

— Э-м-м...

Друидка посмотрела на меня очень серьёзно:

— Думаю, для начала мне следует извиниться.

***

Мелисса сидела на привычном месте в Святая святых, уронив голову на руки, и ждала. Закат давно догорел, и комната была заполнена тенями от пляшущего огня. В горле стояли события беспокойного дня и заботы грядущей ночи. В теле были пустота и усталость. В душе горьким осадком сплелись безысходность и боль. Наверное, нужно было поспать, вот только позволить себе такую роскошь верховная жрица не могла: в палатке Сигаула происходило нечто слишком значимое. Сейчас совет завершится, старик придёт к ней, и тогда...

— Ваше святейшество?

Военачальник, как всегда, возник вдруг. Ни малейшего шороха — словно вежливое напоминание о том, что он мог бы и не предупреждать о своём появлении. Он так входит в Храм, словно уже давно решил для себя, что тот является его вотчиной. Хотя... Почему — «словно»? Прежде чем повернуть к вошедшему голову, Мелисса позволила себе улыбнуться на долю секунды: Сигаул, должно быть, считает, что действует ловко и что жрица не знает, какое из его отравленных лезвий заготовлено для неё. Старик был умнее многих других, однако и он оставался при этом прямым, словно ветвь масляного дерева. Власть, которой обладала Мелисса, вкупе с тайным знанием Храма его не устраивала, ибо в глубине души он боялся всего, что не был способен понять. Среди его приближённых был один верный пёс, даже ещё щенок, который после падения дикого города должен был стать новым верховным жрецом, а пока Сигаул терпел жрицу ради её силы, не подозревая при этом, что и сам он оставался жив только потому, что в данный момент им было проще всего управлять и что вскоре это должно было закончиться. Есть тысяча способов сжить со свету старого дурака, и примерно тридцать из них уже были приведены в исполнение.

— Я просила не называть меня так, — голос Мелиссы был тихим, лишённым эмоций, разве только немного усталым. — Я свята не более, чем распоследнейший из охотников, и слишком хорошо знаю это.

— Извини, — седой военачальник, наконец, вышел из тени, в которой стоял, и направился прямиком к центру комнаты. Мелиссу порой даже восхищала та непосредственность, с какой он вторгался в Святая святых: старик был настолько упрям, что умудрялся скрывать собственный страх даже от себя самого. — Я забыл. Я пришёл сказать тебе, что наши воины готовы.

«Началось!» — мелькнуло в голове у жрицы.

— Прекрасно, — произнесла она вслух. — Вели им как следует выспаться перед боем — завтра нам всем предстоит трудный день.

Пламя тихо шуршало в развешанных здесь и там лампах. Зал был устроен так, что тень и свет в нём сплетались в узор, подкупающий своею замысловатостью: после пристального изучения визитёр мог поверить, что в самом деле видит всё, что в нём скрыто. Сигаул, впрочем, был не настолько глуп: судя по непроизвольному движению глаз, из восьми тайных выходов он знал о пяти.

— Ты, верно, не вполне меня поняла, — сказал он, переступая с больной ноги на здоровую и морщась при этом. Рецепт мази уже был изменён несколько дней назад, и, похоже, поправка была сделана правильно: Сигаул наверняка ещё ничего не заметил, но во время боя уже имел все шансы слегка переоценить свою прыть, отметила Мелисса, скорей машинально, нежели с умыслом. — Мои воины готовы пойти в атаку сейчас.

— Сейчас? — жрица приподняла брови. — Ночью? Мы ведь собирались ударить с восходом солнца, когда тени обманчивы, а веки тяжелы! Так подобает поступать смелым охотникам вместо того, чтоб таиться во тьме. Сейчас стебли ещё не окрепли настолько, чтобы все мы смогли подняться наверх, едва нам это понадобится.

Сигаул снова переступил с ноги на ногу. В мазь можно добавить ещё пару гранул, решила Мелисса.

— Тьма хороша для зверей, — сказал воин, роняя слова медленно, словно обдумывая, что именно надлежит сказать. — Что хорошо для зверей, хорошо для Фериссии. Мы не пойдём на обрыв, это слишком открытое место, кроме того, после вечерней битвы нас там ждут. Вместо этого мы зайдём к ним с тыла и прорвёмся сквозь их укрепления.

Брови жрицы приподнялись.

— Хватит ли у твоих людей сил? — спросила она.

— Хватит, если твои жрецы им помогут, — ответил вождь. — Дикари хороши против всадников на конях, но против леса они бессильны.

— Безусловно, — кивнула Мелисса. — Мои жрецы в твоём полном распоряжении. Но... Сложность — это ведь не единственная причина, разве не так?

Сигаул медлил с ответом. Ведунья ждала.

— Воистину, твоя проницательность не устаёт меня удивлять, — старик улыбнулся. «И он считает себя хорошим актёром?» — подумала жрица. — В самом деле, есть ещё одно обстоятельство, упоминанием о котором я не хотел занимать твоего драгоценного времени.

Кроме треска огня, звуков в комнате больше не было.

— Я слушаю.

Это не была просьба, это был тихий приказ. Сигаул облизал пересохшие губы.

— Видишь ли... — начал он. — Всё может получиться не так быстро, как мы рассчитываем, и тогда, если мы подойдём к ним с обрыва, большая часть дикарей успеет сбежать. Но если мы сначала захватим их укрепления, за их спинами будет лишь бездна.

Мелисса молчала, взгляд её не выражал ничего.

— И это — то, о чём ты... Не желал говорить? — спросила она, наконец.

— Я... Я боялся, — военачальник поморщился, когда его вынудили первым произнести ненавистное слово. — Я боялся, что ты можешь неверно истолковать мои устремления и найти их... Неугодными Фериссии.

Мелисса встала. Ни тени усталости уж не было ни на её лице, ни в осанке, ни в походке, когда она двинулась через комнату.

— Фериссия милосердна, — начала она медленно. Сигаул следил за её перемещениями со всё возрастающим беспокойством. — Она всегда помогает нуждающимся и никогда не допустит, чтобы невинный и беззащитный был вдруг убит без причины. Она чтит всех, кто верит в неё, и строго наказывает отступников, чьи души темны, а мысли презренны. Она не оставит без наказания и того, кто, идя на благое дело, затаил в своём сердце недоброе, даже если и собирается сотворить это с Нею и для Неё. Люди видят лишь тленные оболочки — Фериссия видит не внешность, но суть. По сути вещей она и творит воздаяние: невинный наследует всё, тогда как тёмной душе придётся ответить за боль и измену.

Старый вождь стоял и старался тише дышать. Рука его даже поползла было к потайному карману, хотя он вовремя заметил это и сделал вид, что оправляет одежду.

— Таково слово Фериссии, — произнесла жрица, глядя своему визитёру прямо в глаза. Жёлтый блеск, в начале беседы едва тлевший на дне её глаз, сейчас горел ярче пламени. — Так есть, и так будет всегда.

— Да, слово... Фериссии, — Сигаул судорожно сглотнул.

«Он по-прежнему думает, что теперь со мной делать?» — удивилась Мелисса. Она медленно повернулась, подставив спину, будто бы специально давая возможность ударить, и сделала медленный шаг. Удар не последовал.

— Однако я не понимаю, — продолжила женщина другим тоном, — почему тебе взбрело в голову, будто на твой благочестивый поступок я стану смотреть, как на низкое преступление.

Она вновь обернулась, и теперь смотрела на вождя так, словно бы странный ход его мыслей её, в самом деле, удивил.

— Разве не нечестивейший город, бросающий вызов Природе и всему, что есть светлого, собираемся мы уничтожить, искоренить, разрушить до основания? — спросила она. — Разве не Сивелькирию, а чистое поселение невинных друидов собрались мы вдруг сжечь, предав всех лютой смерти? Ужель я настолько слепа? Разве может вдруг статься, чтоб хоть одна чистая в своём сердце душа могла оставаться там, куда войти мерзостно и ради того, чтоб очистить сей гнусный притон? И разве не волю самой Фериссии собрались мы исполнить, войдя по Её указанию в город, куда иначе попасть не могли бы мы даже помыслить? Воистину, велика жертва тех, кто, презрев отвращение и саму жизнь свою, идёт в этот бой, чтоб конец положить тем мучениям, которые насылает сие средоточие тьмы на всё сущее! Воистину, да воздастся тем светлым душам, что против воли своей помогли проложить нам дорогу до самого адского пекла! Воистину, только Фериссия в своём милосердии могла нам позволить стоять возле этого города, вместо того, чтоб сгноить нас живьём, едва только помыслили мы пойти в нечестивые земли! Фериссия, только Фериссия ведёт нас, да святится имя Её!..

— ...мя Её! — откликнулся Сигаул. Вид у него был теперь гораздо покладистей. — Что же, я очень рад, что ты верно истолковала мои слова. Стало быть, ты со мною?

— Наше дело — благое, — Мелисса, казалось, о чём-то раздумывала. — Мы сделаем так: первой атакой, направленной снизу, мы сломим их дух и перережем пути к отступлению — они нас не ждут таким образом, здесь ты прав. После этого, когда они будут в ловушке, мы разобьём их атакой с обрыва, как и договаривались. Нам в этом поможет Фериссия. Имея поддержку Фериссии и твои гениальные планы, мы просто не можем не победить.

Сигаул думал долго, на лице его застыло угнетённое выражение.

— Всё это звучит хорошо, — сказал он, наконец. — Но ты забываешь, что у нас мало людей, чтоб идти в две атаки, и ещё меньше тех, кто способен вести за собой.

— Я поведу вторую атаку, — просто сказала жрица. — У меня есть для этого Сила.

Спецэффект — взметнувшееся вдруг пламя и прошедший по комнате ветер — отнюдь не был значительным, но старый вождь всё же вздрогнул. Не подпрыгнул, но вздрогнул.

— Ну... Если ты говоришь...

— Мы встретимся через два часа под утёсом, — сказала Мелисса. — Надеюсь, твоим людям хватит этого времени, чтобы занять укрепления?

— Через два часа под утёсом? — Сигаул выглядел совсем бледным, не решаясь более спорить. — В таком случае нам придётся... Мы справимся, — сказал он. — Я надеюсь, твои жрецы... Э-э-э...

— Спроси Сая, — сказала жрица. — Он знает, кого вы можете взять.

— Сая? Конечно, — седой воин стоял уже возле самых дверей. — В таком случае я... Э-э-э... Да святится Фериссия!

— Пусть Фериссия освещает твой путь, — жрица села к столу, установленному в углу, и опустила голову на сложенные одна на другую руки.

Шли минуты. Было тихо, лишь огонь потрескивал в лампах.

— Жива, — произнесла, наконец, Мелисса негромко. — Опять жива? Странно...

Она распрямилась и вздохнула глубоко-глубоко.

— Выходите уже, — произнесла она равнодушно. — Теперь он правда ушёл.

***

Димеона выпрямилась в полный рост, я последовал её примеру. Мы стояли в узком проходе между непонятным сооружением религиозного назначения и стеной, продолжавшей казаться глухой даже после того, как я пролез сквозь неё.

— Это... Старый храм, — Мелисса сидела, по-прежнему не поворачивая головы в нашу сторону, и интонации её снова были усталыми. — В том, что мы вырастили два года назад, ходов куда больше, зато этот достаточно лёгок, чтобы его можно было переносить... Разбирать и переносить...

Сооружение не выглядело мобильным, но жрице, конечно же, было виднее. Димеона подошла к наставнице и, не заставляя себя ждать, опустилась перед ней на колени. Ладони её оказались сложены в незнакомом, но явно почтительном жесте.

— Мелисса, прости меня, я была неправа, — произнесла она тихо. — Я была неправа всё это время, и лишь теперь понимаю это.

Голова старшей женщины медленно повернулась. Какое-то время ученица с наставницей смотрели друг другу в глаза.

— Теперь ты поняла, — произнесла жрица медленно. Это была констатация факта. — В таком случае, прости и ты меня тоже: наверняка были способы лучше, но у меня, как всегда, не хватает ни рук, ни времени... Катастрофически не хватает времени, вот в чём дело.

Она медленно поднялась — очень медленно, с едва различимым кряхтением — и, обойдя вокруг девочки, остановилась напротив одного из плакатов, которыми были увешаны стены. Мне не было видно, что именно было изображено на нём. Те полотна, которые были доступны моему взору, представляли собой сплетения ничем не связанных друг с другом линий — штрихи не складывались в целостные образы, сколько я ни старался понять, что именно было изображено. Димеона продолжала сидеть на земляном полу, а её наставница так и стояла напротив картины и молча глядела на сокрытое от моих глаз изображение. Плечи женщины были опущены, дышала она тяжело. Четверть часа назад полная уверенности и силы, сейчас она казалась едва ли не старухой. «Чёрт возьми, сколько же ей на самом деле лет?..» — в который раз спросил себя я.

— Для тебя это имеет какое-либо значение? — тихим голосом осведомилась жрица. — Разве ты измеряешь собственные успехи количеством прожитых лет?

Я промолчал. Мелисса, не отрывая взгляда от картины, снова вздохнула.

— Самое страшное, что мы победим, — сказала она.

Димеона, наконец, поднялась, и теперь стояла у неё за плечом. Они были практически одного роста, наставница и ученица. Старшая женщина даже казалась немного ниже — возможно, из-за сутулости, да ещё потому, что девчонка была намного стройнее. Взгляды обеих жриц оставались прикованными к картине.

— Это нарисовал Левизан, когда тебя уже с нами не было, — произнесла хозяйка храма, словно бы продолжая прерванный ранее разговор. — Нарисовал это, а через три дня умер. Лемат хотел забрать картину себе, но я настояла на том, чтоб её отдали Храму, ибо в ней содержится сила.

Губ женщины коснулась призрачная усмешка.

— Я соврала, — сказала она. — Силы в ней нет никакой, просто мне кажется, что она адресована именно мне, что на ней изображена я и что старик сказал мне через неё куда больше, чем я была бы готова услышать. Мне кажется... — она облизала тонкие сухие губы и вновь замолчала надолго. — Мы победим.

Димеона осторожно положила руку ей на плечо.

— Ты сделала что могла, — сказала она убедительно. — Ведь ты отозвала лучших воинов...

Мелисса обернулась так резко, словно слова ученицы ударили её по лицу.

— А толку?! — закричала она. — Что толку, если они теперь верят — если все они теперь верят в нашу победу? Если это — именно то, что им слышится в моих речах и молитвах? Если это — единственное, к чему все они теперь устремились? Что мне делать теперь, когда одному идиоту с мечом на смену сразу приходят два других идиота с мечами вдвое длиннее? Мне что, идти к дикарям и учить их защите от магии леса, чтобы завтра они перебили моих людей, а сама я закончила так, как едва не закончила моя ученица?!

Девочка стояла побелевшая, но гнев наставницы утих столь же внезапно, как и вспыхнул, сменившись маской бессилия.

— Они не понимают, — продолжала она. — Они не понимают! Я могу перебудить всех, кто способен проснуться, всех, в ком теплится хотя бы искра надежды, но что мне делать с теми, кто не просто не хочет просыпаться, а сам старается поглубже заснуть?..

— Мелисса!.. — Димеону, всё это время сдерживавшую эмоции, вспышка гнева верховной жрицы, наконец, вывела из равновесия, и девочка в слезах бросилась к ней на грудь.

— Димеона...

Мелисса привычным движением обняла ученицу за плечи и, поцеловав в макушку, стала гладить по волосам, глядя куда-то поверх её головы. Мысли её, казалось, были далеко.

— Раньше мы всё таились, — продолжала она свою исповедь. — Шушуканье по углам, тайное знание... И пробудившихся было намного больше, нежели сейчас. Сейчас мы уже кричим прямым текстом о том, что можно либо идти вперёд, несмотря ни на что, либо бестолково топтаться на месте всю жизнь, надеясь, что тебя не утащит назад... И что же? «Идти вперёд» для них значит «истреблять диких людей», «катиться назад» — это если тебя самого истребляют, а чего-то другого они не знают и не хотят знать. Мы можем дать им что угодно — безопасность, заботу, образование, семью, наконец — это сложно, но у нас пока что хватает ресурсов — но оказывается, что никому-то это не надо. Что им надо — так это покрасоваться и напустить пыли в глаза, потоптать других да добиться того, чтоб тебя самого не топтали в ответ... И эти люди хотят, чтоб Фериссия о них позаботилась? Ну уж нет!..

Димеона пригрелась на груди у наставницы и потихоньку затихла, лишь иногда ещё шмыгала носом. Жрица продолжала рассеянно гладить её по волосам, иногда пальцами оправляя отдельные прядки. Взгляд её был по-прежнему устремлён вдаль, через стены, гораздо дальше земных пределов.

— Мы думали, что невежество — это незнание, — продолжала она. — Что стоит дать невежеству знания, как оно сразу же прекратит быть невежеством, поднявшись на ступень выше... И что в итоге? Мы теперь имеем невежество, вооружённое знанием, которое по-прежнему тупо, но в сто раз опаснее, и теперь оно, возомнивши себя пупом земли, — как иначе? — устремляется... СТОП!

***

От этого окрика всё замерло: и я, и прижавшаяся к наставнице Димеона, и, казалось, сам воздух в храме. Лишь огненно-жёлтый взгляд верховной жрицы резал пространство, устремлённый через весь зал к чему-то, чего я не видел. На лице женщины снова был гнев.

— Биске, — прошипела Мелисса, деликатно, но твёрдо отстраняя от себя ученицу. — Ты не сделаешь того, что ты собирался сделать. Вместо этого ты войдёшь сюда и предстанешь перед Фериссией. Я бы на твоём месте уже сейчас начинала молиться в надежде, что Её суд окажется милосердным.

Послышалось какое-то неразборчивое мычание, и этим всё ограничилось. Желтоглазая жрица сделала несколько долгих шагов к источнику звука, при этом как бы мимоходом оттолкнув меня с места, где я стоял, в нишу в одной из стен Храма.

— Биске, — повторила она. — Я не стану звать дважды. Если ты выйдешь сейчас, Фериссия может быть к тебе милосердна, а может, и нет. Если ты не выйдешь сейчас, ты умрёшь как не явившийся по Её зову. Если ты попробуешь убежать, ты умрёшь как скрывающийся от лика Её. Если ты попытаешься соврать или спрятать то, что держишь в руках, ты умрёшь как лжесвидетельствующий пред Храмом. Как видишь, выбор у тебя небольшой, но всё зависит, в конце концов, от тебя.

Я повернул голову туда, куда смотрела Мелисса. В залу входил молодой паренёк, почти мальчишка. В руке он держал нечто вроде маленькой флейты. Лицо парня было белым, как снег, руки тряслись, неплотно сомкнутые губы дрожали.

— Простите меня, госпожа, я лишь только... — бессвязно забормотал он, поймав на себе взгляд жрицы. — Всего лишь...

— Стой там, где стоишь, — прервала его Мелисса. — Я вовсе не говорила, что тебе позволено шляться по всему святилищу.

Паренёк вздрогнул и замер на месте. Желтоглазая женщина сама подошла к нему и остановилась напротив, повернув его голову за подбородок лицом к себе, когда тот попробовал отвести глаза.

— Бис-с-ске, — прошипела она, изучая мальчишку пристальным взглядом, — тот дрожал, как осиновый лист. — Странное же место ты выбрал, чтобы гулять, да ещё — среди ночи, не правда ли?

Секунду Биске тупо глядел на неё. Потом в глазах у него вспыхнул проблеск надежды.

— Гулять? — деревянным голосом повторил он. — Да, я только...

— Не собираешься ли ты мне соврать? — быстро спросила Мелисса.

— Я? Нет! — почти выкрикнул бедный мальчик. — Госпожа, нет!

— Хорошо, — жрица, наконец, выпустила его подбородок и отступила на шаг. — В таком случае, как вышло так, что ты оказался в Храме, да ещё возле самой Святая святых?

На этот раз визитёр молчал долго. Оглянувшись на Димеону, я с удивлением увидел, что та уже полностью оправилась от испуга и теперь стояла рядом со мной. На лице её была та же недружелюбно-бесстрастная маска, что и у старшей жрицы. «Профессиональное это у них, что ли?..» — подумал я.

— Мы слушаем, — перехватив мой взгляд и дёрнув нетерпеливо головой, произнесла девушка. Голоса этого я, признаться, не знал.

— Я... — глаза парня отчаянно бегали. — Это Суг! Точно вам говорю, это Суг! Это он послал меня в Храм, это...

— Прямо так и послал? — спросила Мелисса.

На секунду Биске задумался, потом его взгляд угас.

— Нет, госпожа, — сказал он. — Суг сказал только, что было бы хорошо, если бы кто-то из нас всё время дежурил у Храма на случай, если сюда заберётся кто-то из диких людей. Дикие люди опасны, так он сказал.

Губы верховной жрицы тронула ироническая усмешка.

— Какая забота!.. — сказала она, покачав головой. — Воистину, в этих жестоких землях Храму требуется охрана.

Визитёр, кажется, ощутил под ногами намёк на твёрдую почву.

— Да! — выкрикнул он с почти искренней радостью. — Мы поэтому...

— Однако, — продолжала Мелисса, не давая ему закончить, — охраной Храма ведаю я, как и всем остальным, что связано с Храмом. Сугу не следовало бы... Забывать об этом, проявляя излишнюю осторожность, верно?

— Конечно! — Биске кивал, словно преданный слуга и товарищ. — Я сейчас же пойду к нему и скажу...

— Я тебя не отпускала, — остановил собравшегося было идти паренька голос жрицы.

— Да... — пленник сглотнул. — Да, госпожа.

— Видишь ли, — Мелисса повернулась и двинулась полукругом вокруг него. — Так уж вышло, что здесь оказался не Суг, а ты. Более того: «здесь» означает не «возле Храма», где тебе, разумеется, нисколько не возбраняется находиться, а «в Храме возле святилища», куда входить просто так людям посёлка не разрешается. Я хотела бы знать почему.

Парень побледнел и замер, как изваяние.

— Уверена, Фериссии тоже интересно об этом узнать, — подала голос Димеона. Я взглянул на неё со смешанным чувством, но девушка оставила мой взгляд без ответа.

— Я... — по лбу Биске градом катился пот. — Мне показалось... Я увидел чужого.

Испытующий взгляд Мелиссы был по-настоящему долгим.

— Ты не соврал, — наконец, сказала она. В её голосе было лёгкое сожаление. Так могут сказать: «Я убью тебя позже — сейчас здесь слишком людно». — Во всяком случае, ты ещё жив, а ведь мы все знаем, как Фериссия поступает с лжецами, не правда ли?

— Да... Да, госпожа, — парень затряс головой.

— Хорошо, — голос жрицы снова стал острым, как нож. — Кого ты увидел?

— Е... Его, — пленник указал на меня, очевидно, боясь, что ему не поверят. — Он... Крался в Храм, это правда!

Взгляд, которым меня одарила Димеона, невозможно было бы описать никакими словами.

— Хорошо, — ровный голос Мелиссы, на счастье, прервал эту пытку. — Что ты хотел сделать, когда я тебя остановила?

По лицу паренька было видно, что этого вопроса он боялся больше всего на свете.

— Мы слушаем.

— Я... Я хотел убить чужака, — деревянным голосом произнёс Биске.

— Этого? — Мелисса указала на меня взглядом.

Парень затряс головой.

— Как интересно, — сказала жрица, беря, наконец, из его пальцев духовую трубку.

В этот момент у пленника таки сдали нервы.

— Клянусь вам, это правда! — завизжал он. — Чужакам нельзя входить в Храм, это все знают! И он был одет, как чужак, и выглядел, как чужак, и, если вдруг меня спросят...

Димеона подошла к нему ближе и встала спиной ко мне, так что я не мог больше видеть её лица.

— Замолчи, — коротко сказала она.

Я не знаю, что было страшнее для меня в тот момент: то, что её голос прозвучал так, как он прозвучал, или то, что мальчик, секунду назад бывший за гранью истерики, послушался его с первого раза. Я не видел того, что было написано на лице нимфы, но по взгляду загнанного в угол убийцы сразу понял, что оно было куда страшнее, чем все те казни, сквозь которые он успел уже пройти в своих мыслях.

— Интересно, — долетел до меня голос Мелиссы. Повернув голову, я увидел, что женщина успела уже извлечь дротик и теперь изучала на свет его остриё. — Ты знаешь, что это такое?

— Д-да, госпожа, — Биске заикался, однако умудрялся при том отвечать быстро и чётко.

— Ты хотел этим убить его?

— Да, госпожа.

Жрица осторожно поместила дротик обратно в канал и спрятала оружие где-то в складках своего платья.

— Это — яд сколопендры, — сказала она. — От него умирают не сразу, а в страшных муках через неделю, пройдя через десять казней горячки, когда тело сгорает и гниёт заживо, но душа ещё связана с ним. Отравившись, жертва не может ни есть, ни пить, ни стоять, ни идти. Против этого яда не существует противоядия, и единственное, на что он мог бы надеяться, — это на то, что кто-то облегчит его страдания, приняв на себя грех перед Фериссией. Ты знал об этом?

Две жрицы смотрели на узника. С лицом и голосом парня, когда он заговорил, произошла, впрочем, разительная перемена: впервые за этот вечер в них прибавилось твёрдости, и я с удивлением понял, что он сам наконец верит в то, о чём говорит.

— Чужак, что войдёт в Храм, достоин самой лютой смерти, — произнёс он.

Мелисса склонила голову на бок.

— Даже такой? — ровным голосом спросила она.

Биске не ответил, лишь утвердительно затряс головой. В глазах его сияла гордость. Жрица прищурилась.

— Ты знаешь, кто это, верно? — указав на Димеону, спросила она. — Ты знаком с Димеоной, ведь так?

— Д-да... Госпожа.

— Ты знал, что она уходила нести слово Фериссии диким людям?

— Д... Да.

— Ты видел, что чужак идёт с нею — не отпирайся, ты видел! Я могу прочесть это в твоих глазах. О чём ты думал?

По лицу паренька было видно, что он не понял вопроса. Мелисса всплеснула руками:

— О, Фериссия!.. Ты вообще когда-нибудь думаешь? Думаешь своей головой, или она у тебя лишь для того, чтобы есть? Человек идёт в Храм вместе с жрицей, ходившей в поход к диким людям. Он выглядит, как чужак. Кем, по-твоему, он может быть?

— Чу... Чужаком? — с мольбою во взгляде спросил паренёк.

— Чужаком!.. — жрицу словно бы обожгло это слово. — Чужаком! Знай же: это — разведчик. Димеона встретила его в городе, и теперь они вместе вернулись обратно, неся нам знания о диких людях — знания, которые помогут нам дать им отпор, когда их воины вдруг окажутся в нашем посёлке, тебе ясно?!

— Но... — Биске попятился. — Но он выглядит, как чужак.

— Как ещё может выглядеть разведчик среди диких людей?! — кипя от гнева, выкрикнула Мелисса. — Может быть, ты предлагаешь идти к ним одетыми как я и как ты? Они не должны знать, что он — один из нас. Ты думаешь, Димеона ходила к ним, надев церемониальное платье?

На парня было жалко смотреть.

— Я не знал... — мямлил он. — Я не знаю его.

— А ты знаешь всех наших разведчиков? — встряла в допрос Димеона. — Знаешь всех, кто трудится на чужбине, кто с именем Хозяйки Лесов идёт в нечестивые земли с тем, чтоб такие, как ты, как твои братья, как наши матери, могли наслаждаться покоем и миром вместо того, чтоб валяться в лужах грязи и крови тогда, когда грязный скот вновь решит посетить наши земли?!

Биске закрывался руками, словно ребёнок.

— Я не знал! — повторял он в исступлении. — Видит Фериссия, я не знал!

Мелисса вдруг оказалась напротив него — её жёлтый взгляд пылал ярче солнца.

— Ты хотел убить брата, Биске, — сказала она, глядя парню в глаза. — Видит Фериссия, ты хотел поднять руку на брата. Больше того: ты, живущий в безопасности в поселении и лишь помогающий воинам, хотел убить того, кто всю свою жизнь готов был отдать за благо общины, уйдя в те далёкие земли, откуда немногие смогли найти дорогу обратно. Ты поднял руку на брата, а мы все знаем, как поступает Богиня с братоубийцами. Ты...

На этом месте Биске упал. До этого он стоял, удерживаемый, казалось, лишь собственным страхом и взглядом Мелиссы, и теперь, когда та моргнула, упал, не издав при этом ни звука. Пару секунд жрица ещё смотрела на его распростёртое тело, потом отвернулась.

— Салид! — позвала она громко. — Я знаю, ты здесь. Я разрешаю тебе войти в Святая святых.

Вряд ли нашёлся бы человек, способный отказаться от разрешения, данного таким тоном. Вскоре на пороге уже стоял новый юноша, дрожащий, как осиновый лист.

— Я рада, что ты очутился поблизости, — сказала Мелисса. Тон давал при этом понять, что приветствие запросто могло быть другим. — Неисповедимы пути Фериссии, приславшей тебя к нам на помощь!.. Твой друг Биске вошёл без разрешения в Храм, а ты ведь знаешь, что Фериссия делает с теми, кто входит без разрешения, верно?

— Да... — Салид облизал пересохшие губы. — Да, госпожа.

— Хорошо, — жрица кивнула. — Я хочу, чтобы ты о нём позаботился. Отнеси его к лекарям. Фериссия милосердна, и, если Она даст ему второй шанс, ему лучше быть в добром порядке, ведь верно?

— Ко... Конечно, — Салид уже примерялся, как бы половчее поднять с земли тело.

— Да, и ещё, — голос Мелиссы заставил его замереть. — Когда убедишься, что он в безопасности, возвращайся ко мне, хорошо? У меня есть для тебя поручение.

— Да... Да, госпожа, — Салид, которому так и не удалось взвалить на плечо своего товарища, подхватил его под мышки и волоком потащил прочь из комнаты. Обе жрицы следили за ним с нетерпением, так что паренёк не заставил себя ждать.

— Ты слышала? Они уже называют меня госпожой, — сказала Мелисса, когда возня стихла и мы снова остались втроём. — Сигаула скоро начнут звать хозяином, не иначе.

Димеона молчала.

— Ты справилась хорошо, — похвалила её наставница. — Ты всё сделала правильно.

Нимфа вздохнула.

— Я старалась, — сказала она. — Ты учила, что мы должны быть одним.

Мелисса подошла и опустила ей на плечо руку.

— Не вини себя, — сказала она. — Думай вот о чём: когда он поправится — а он непременно поправится — у нас будут два новых помощника, которые, если использовать их умело, будут служить мне гораздо вернее, чем они служили до этого Сугу. Они никогда ни о чём нас не спросят и ничего никому не расскажут. А хочешь знать почему? Потому лишь, что в глубине души они точно знают, что Биске поразила не Фериссия, а я. Они никому не признаются в этом, даже себе, но это знание будет с ними всегда. Они слишком мелочны, чтобы верить в Фериссию, но, увы, достаточно глупы, чтобы бояться меня.

Димеона подняла голову.

— Но разве это нам надо? — спросила она.

Старшая жрица всплеснула руками.

— О, Фериссия, нет! — сказала она. — Я не могу дать им ни ума, ни фантазии, ни веры в себя. Я знаю лишь, что, в отличие от Суга, я их никогда не предам. Поглядим: может, Май и сможет сотворить из них нечто большее... Я сама сомневаюсь: если человек считает себя рабом, лучшее, что ты можешь для него сделать, — это стать хорошим хозяином. Мы...

Женщины, наконец, повернулись ко мне. Меня мутило, в глазах всё плыло. Я хотел на что-нибудь опереться, но потерял равновесие и упал на колени.

— Господи... Но зачем?.. — воззвал я. — Зачем?! Для чего?..

Секунду, а может, две Мелисса смотрела мне прямо в глаза. Затем она приняла, похоже, какое-то решение.

— Сай! — крикнула она негромко. — Сай, иди сюда, у нас гости.