Маг и нимфа, или неправильное фэнтези

Глава двадцать девятая, в которой Максим слушает исповедь лесной жрицы

Земля ударила по ногам неожиданно сильно: после ослабленной силы тяжести зоны Шаха — Гельмгольца мой нормальный вес показался мне слишком большим. Я не удержал равновесие и упал.

Вокруг была какая-то площадь. Островки зелени жались к футуристического вида зданиям, а по небу тянулись бесконечные вереницы всевозможных транспортных средств. Большой летательный аппарат, похожий на космический корабль, как раз пристыковывался к отсвечивающему на солнце шпилю. Мимо меня пронеслась девочка на парящей над землёй доске-скейте, а за ней, заливаясь лаем, бежала собака-робот. В том, что меня выбросило в сектор Научной фантастики, сомневаться не приходилось.

Женщина, сидевшая на лавочке неподалёку, захлопнула коммуникатор-раскладушку и поднялась на ноги. Во мне всё сжалось — видимо, вместе с аудиовизуальной памятью Димеоны мне достались и некоторые её эмоциональные реакции. Женщина подошла и протянула мне руку. Я осторожно взял её за ладонь — женщина одним точным, неожиданно сильным рывком поставила меня на ноги.

— Мелисса, — сказала она, не отпуская моей руки и глядя мне прямо в глаза. — Верховная жрица Фериссии. Рада знакомству.

— Максим, — ответил я, осторожно сжимая её ладонь. — Бывший волшебник.

Жрица смотрела на меня снизу вверх. На губах её играла улыбка.

— Вот мы и встретились, — сказала она. — Спасибо тебе, что пришёл, — для меня это действительно важно. Сюда.

Она наконец отпустила мою руку, повернулась на каблуках и первой зашагала к блестящему небоскрёбу. Я поспешил за ней вслед.

— Это называется Глазом кондора, — бросила жрица через плечо. — Самый дорогой комплекс в городе — и самый приличный, к слову.

Верхние этажи здания пылали на солнце. Я успел заметить круглый знак, действительно чем-то похожий на зрачок птицы, и посадочную площадку, вокруг которой толкались несколько гравилётов. Потом стеклянные двери разошлись перед нами, и мы вступили в фойе: робот-швейцар кивнул моей спутнице как старой знакомой, а на мне задержался камерами, запоминая. В лицо дохнуло приятной прохладой. Я покосился вокруг: у стойки стоял тип в пластиковой броне, на кожаном диване сидели два андроида, общавшихся о чём-то на высокой скорости, под потолком вились несколько киберангелов. Мы с Мелиссой отражались в голографических зеркалах.

Жрица шла, цокая высокими каблучками. На ней были строгий красный пиджак и такая же юбка-карандаш до колен. Жёлтые глаза глядели вперёд внимательно и строго. Тёмные волосы были собраны в пучок на затылке, ногти ярко накрашены. В руке она держала тонкий коммуникатор, за ухом мигал светодиод ретранслятора. Если бы не воспоминания Димеоны, я подумал бы, что передо мной обычная бизнес-леди.

— Ты полагаешь, мне стоило заявиться сюда в звериной шкуре, с кольцом в носу и с копьём? — перехватив мой взгляд, спросила Мелисса.

— Нет, что вы... — я поспешил отвести глаза.

Жрица пожала плечами:

— Я пригласила тебя вовсе не для того, чтобы затыкать тебе рот. Если ты сочтёшь нужным что-то сказать, я выслушаю.

Подойдя к панели лифта, она поднесла к считывателю ключ-карту. Индикатор мигнул зелёным, и двери лифта разошлись перед нами. Мелисса первой вошла в кабину, я последовал за ней.

— Я думала, ты спросишь, зачем же я тебя пригласила, — заметила она, нажимая на пульте кнопку «89». Двери сошлись, кабина качнулась и мягко поплыла вверх. — Неужели неинтересно?

Внутри было тесно и неуютно: уставившись в стену, я никак не мог заставить себя встретиться со жрицей взглядом.

— Аполлон Артамонович сказал только, что вы хотите привлечь меня в качестве арбитра, — выдавил я.

— Арбитра? — Мелисса фыркнула. — Нет, вовсе нет. Если бы мне был нужен твой суд, я бы уже рассказывала тебе о самоотверженной битве за место под солнцем, о том, как греховны пути жителей городов — у меня это хорошо получается, и я это знаю. Вместо этого я хочу, чтобы ты узнал правду — только правду, и ни капли иного.

— Правду, — повторил я скептически. — Интересно, какая она?

— Сейчас сам всё увидишь, — двери лифта разошлись, и мы вышли в коридор, отделанный красным бархатом. — Сюда, пожалуйста!

Мы миновали ряд однотипных дверей с безликими номерами, свернули в другой коридор, залитый электрическим светом, прошли его весь и остановились у входа в последнюю комнату. Палец моей спутницы нажал кнопку селектора.

— Да? — ответил в динамике голос, показавшийся мне знакомым.

— Аполлон Артамонович, я его привела, — сказала Мелисса громко. Пальцы её нетерпеливо выстукивали по пластику домофона.

— Прекрасно!

Красный огонь сменился зелёным. Жрица провела карточкой вдоль панели — та ответила радостным писком, и дверь приоткрылась.

— Прошу! — сказала жрица, пропуская меня вперёд.

Я вошёл.

Это была большая и светлая комната с высоким потолком и утопающим в пушистом ковре полом. От двери вниз вели три ступеньки. Всю переднюю стену занимало огромное, от пола до потолка, окно без рам, в него било жёлтое закатное солнце. Из мебели в комнате были большой овальный стол, окружённый дюжиной кубических кожаных кресел, пара столов поменьше, тоже с креслами вокруг них, большой стильный аквариум и два бара. Возле ближнего из них стоял Аполлон Артамонович с чашечкой кофе, а из одного из кресел на нас смотрел эльф, в котором я сразу узнал префекта. Кроме нас четверых, в комнате никого не было.

— Разрешите представить вам: Максим Коробейников, бывший сотрудник Управления, учащийся второго курса аспирантуры, — произнесла Мелисса, затворившая дверь и успевшая уже оказаться между мной и префектом.

— Третьего, — подал голос из угла шеф.

— Третьего? — переспросил я удивлённо.

— Третьего, — подтвердила жрица. — Глава эльфийской миссии в Сивелькирии, префект Эос Зурус.

Мы пожали друг другу руки. Мелисса прошла через комнату к большому окну — пушистый ковёр заглушал звук её каблуков — и распахнула прозрачные створки. В комнату ворвались шум улицы и душный, нагретый воздух. Эльф поморщился:

— Зачем?.. — пробурчал он.

Жрица сделала глубокий вдох и повернулась к нам.

— Люблю этот город! — сказала она. — Кстати, замечательный вид.

Вид и вправду был потрясающий: город будущего простирался до самого горизонта, по небу туда и сюда сновали всевозможные летательные аппараты, а в отдалении свечкой шла в небо, оставляя за собой жирный след, похожая на солонку ракета. Я повернулся к волшебнику.

— Значит, вот так всё просто? — спросил я. — Значит, вы все в Управлении?

— В Управлении? — брови шефа поползли вверх. — Господь с Вами, Максим Андреевич, я всего лишь попросил уважаемую Мелиссу... Дать Вам необходимые объяснения, только-то и всего.

— Я надеялась, будет больше народу, — словно извиняясь, сказала жрица. — Но сейчас все очень заняты.

— Заняты... — пробормотал эльф.

Я потряс головой:

— Это что — какая-то шутка? Иллюзия?

Волшебник пожал плечами:

— Что Вы, никто не думает Вас обманывать. Я вполне материален, можете убедиться.

Я помедлил секунду, но искушение было чересчур велико. Я подошёл и осторожно прикоснулся к нему: шеф был мягким на ощупь, а его чашка — горячей. По губам волшебника пробежала усмешка:

— Что же, я вижу, не зря я Вас перевёл на следующий курс. Поздравляю!

— Спасибо, — я смотрел на него исподлобья.

Волшебник прищурился:

— Вижу, Вы всё сомневаетесь, я ли пред Вами?

— Признаться, да, — кивнул я.

— Спросите у меня что-нибудь, — предложил шеф. — Что-то такое, чего никто здесь не знает.

Я задумался.

— Сколько лет Василисе? — спросил я.

— Хороший вопрос, — маг расплылся в улыбке. — Хотел бы я знать... Нет, я видел, разумеется, документы, но, зная Василису Андреевну... Кгм-кгм... Может быть, мы присядем?

Префект возился на своём месте.

— До чего неудобные эти стулья!.. — пожаловался он громко.

Аполлон Артамонович кивнул в его сторону:

— Обычно наш коллега предпочитает посещать такие собрания в человеческом облике...

— Только сейчас нет времени перекидываться, — проскрипел эльф, устраиваясь удобнее. — Да и настроения, признаюсь, тоже.

— Собрания? — спросил я.

— Конклав, — бросил эльф.

— Межведомственный совет, — сказал старый волшебник. — Кто-то ведь должен знать о том, что происходит... Никакой управляющей функции — лишь площадка для обмена мнениями, не больше.

— Понятно, — кивнул я, усаживаясь. — И что, собственно, происходит?

Мелисса пожала плечами — она уселась на край стола впереди меня, вполоборота, так что, чтобы видеть её лицо, мне приходилось задирать голову. Это было чуточку неудобно.

— Происходит вот что, — начала предводительница друидов. — Орда примитивных жителей леса во главе со своей тёмной жрицей штурмует Сивелькирию — столицу, город-крепость и опору цивилизации. Префектура и Управление пытаются ей противостоять, но всё время грызутся между собой, что даёт лесным жителям реальный шанс на победу... Да, и кстати: исход всего предприятия зависит от Димеоны.

— От Димеоны? — я заморгал. Женщина терпеливо ждала. — Мелисса, кто ты... Вы... Такая?

Тонкая, словно бритва, улыбка скользнула по губам леди в красном. Она не была неприятной, просто в ней всё ещё оставалось слишком много от змеиной усмешки, не сходившей с губ проповедницы с прошлого лета.

— Я? — переспросила она. — Я — жрица Фериссии, кара для людей города, когтистая лапа леса и смерть во плоти... Убедительно?

Я отрицательно покачал головой.

— Не веришь, хотя сам всё видел... Почему, интересно?

— Видишь ли... — я вздохнул. — Эта история отучила меня верить в простые ответы. Я не спорю: это было бы просто, слишком просто, пожалуй — свалить всё на Мелиссу, объявив, что она-де плохая и что, стоит её победить, вокруг воцарятся мир и порядок... Вот только с остальным это слабо вяжется.

— Например?

— Например... Например, ты воспитывала Димеону — вырастила её, как свою дочь. И потом, когда заботы по храму перешли к ней, ты всё равно присматривала за ней, а заодно проверяла, чтобы всё было сделано, чтоб у той получалось, чтобы каждый пришедший получил помощь... Не слишком похоже на чистое зло, правда?

Аполлон Артамонович кивал. Префект сидел с по-прежнему отстранённым выражением лица — вид у него был нахохлившийся. Мелисса смотрела на меня сверху вниз, но понять, о чём она думает, я не мог.

— И поэтому ты попробовал заглянуть чуточку глубже других, так? — спросила она.

Я развёл руками:

— Разумеется. И мне сразу дали другой очевидный ответ: оказывается, сама Мелисса не виновата, это-де дикие люди, что напали на её поселение. Это они превратили её из средоточия чистого милосердия в злющую суку (краем глаза я видел, как шеф улыбнулся моему эпитету, а жрица поморщилась), и среди них действительно есть те, кто в ответе за это. Это то, чему Димеона и боится поверить, и хочет, и чувствует себя и обязанной, и виноватой, и этим доводит себя чуть не до шизофрении.

— Но ты и в это не веришь? — уточнила Мелисса.

Я покачал головой:

— Это ещё один очевидный ответ, и не более. Он отвечает на вопрос о том, кто всё-таки виноват, но ни слова не говорит о том, что со всем этим делать. Что нам теперь — посылать в лес головы охотников в надежде, что тёмная жрица смилостивится?

Жрица кивнула:

— Что ж... В этом есть своя логика. Я могу рассказать тебе версию правды, отличную от этих двух, ту, в которую верю я сама, — вот только поверишь ли ей ты?

Я пожал плечами:

— Смотря какой она будет.

— Интересно будет послушать, — пробурчал из своего угла префект. На него не обратили внимания.

— Я начну издалека, — предупредила Мелисса, проводя ладонями по лицу и одновременно оправляя волосы кончиками пальцев. — Извиняюсь за это, но иного пути я не вижу.

Она замолчала.

— Мы слушаем, — сказал шеф.

— Всю свою жизнь, — бросив злой взгляд в его сторону, начала говорить женщина. — Я была жрицей Фериссии. Я и сейчас ею остаюсь, — добавила она быстро, словно боясь, что мы сей же час начнём спорить. — Просто я не боюсь испачкаться, как многие из тех, что ревностно блюдут свою праведность, но при этом за всю жизнь не совершили ни капли полезного. Итак, я была жрицей: в горе и в радости, в нужде и в изобилии... Наша община была небольшой — в лучшее время около ста человек — и мы выживали так, как могли. Я всегда давала им всё, что могла, — я правда давала — почти не получая взамен. К счастью, Димеона росла примерной помощницей, и я была счастлива знать, что, когда она подрастёт, я смогу передать ей свою ношу... Это было достаточно тяжело, я не спорю, но, когда трудишься, жизнь кажется легче, и я старалась делать всё, что было в моих силах... Получилось ли это? Думаю, да: со мною им было лучше, чем было бы без меня, так что я ни о чём не жалею.

Она протяжно вздохнула и вновь замолчала, словно пытаясь собраться с мыслями. За столом воцарилась тишина, лишь префект продолжал ёрзать на своём стуле — колени его торчали выше столешницы, и это выглядело комично.

Внезапно жрица фыркнула.

— Забавно, — сказала она. — Никак не могу обойтись без этой фразы, хоть она выражает совсем не то, что я бы хотела сказать... Что поделаешь? Значит, так: «Потом явились Они». Не то чтоб мы жили совсем в изоляции — нет, мы знали, что в двух днях пути есть деревня диких людей, а рядом — ещё одна, а они знали про нас. Иногда они приходили за помощью — как правило, за лекарствами, снадобьями — и я давала то, что могла, и им тоже, хотя в общине это и не одобрялось. Иногда мы и сами наведывались к ним в поселения, когда была нужда в чём-то, чего нет в лесу, и они почти всегда помогали, ибо знали, что и сами мы будем помогать им, возникни такая необходимость... Так продолжалось из года в год, месяц за месяцем — но в этот раз вдруг явились Они. Эти явно были не местные, хотя в тот момент мы об этом не думали, потому что... Вы ведь знаете, что произошло?

Мы кивнули — все трое, хотя эльф сделал это с неохотой и лишь под давлением взгляда волшебника.

— Хорошо, — Мелисса с облегчением выдохнула. — Это избавляет меня от необходимости излишне вдаваться в подробности, которые я не могу назвать особо приятными. Я могу лишь добавить, что те, кого помогла разогнать Димеона (это был первый раз, когда она приняла Силу, и, как я могу видеть, теперь это получается у неё всё лучше и лучше; главное, чтобы девочка не впадала в крайности, и тогда всё будет в порядке) — так вот, эти были лишь первой волной. На другой день те, кто смог убежать, привели с собой новых людей — больше, намного больше — так что, если б не помощь жрецов ближайших общин и не милость Фериссии, я не очнулась бы после той тёмной магии, которую мне тогда пришлось применить. В первый раз половина из них убежала — во второй раз не выжил никто. Да, я была беспощадна, но я понимала, что третьей волны моим людям не пережить... Это не было здорово, но было необходимо, — сказала она, глядя в упор на префекта. Тот выглядел решительно несогласным, однако спорить не стал.

— Забавно, — помолчав, продолжала жрица. — Прошёл всего год, а мне кажется, будто вся жизнь прошла вот так вот, в трудах и заботах... — она глубоко вздохнула. — В общем, после того случая в общине наступил хаос: было много убитых, ещё больше раненых, а я сама лежала беспомощная от ран и от истощения и ничем не могла им помочь. Я ела с ложечки и постоянно проваливалась в беспамятство. Но в те минуты, когда сознание возвращалось ко мне, разум мой был на удивление чист, и я думала — всё пыталась понять — в чём причина того, что случилось, и что мы можем сделать для того, чтобы этого больше не повторилось.

Она встала и прошлась немного по комнате — походка её была твёрдой, но грациозной, хоть ковёр и гасил по-прежнему звуки шагов.

— Не знаю как, но я выжила, — не оборачиваясь, сказала она. По щеке префекта прошёл нервный тик. — Возможно, на то была воля Фериссии, возможно, я сама понимала, что нужна этим людям, что без меня девчонка не справится в грядущее тяжёлое время. Так или иначе, в один день я открыла глаза и поняла, что жива. В общине всё было по-прежнему: кое-как схоронили убитых (без жрицы — виданное ли дело?!), кое-как избавились от нечестивых предметов, что притащили с собой чужаки. Большинство людей стояли на том, чтоб идти дальше в лес, ибо прежнее место больше небезопасно, только вот...

Женщина дошла до окна и остановилась, глядя на город. Солнце исчезло за горизонтом, кое-где уже зажглось освещение.

— Видишь ли, — Мелисса говорила теперь совсем тихо, и тон её был слабым, почти извиняющимся. — Когда ты — жрица, ты знаешь значительно больше, чем остальные, ты знаешь всё обо всех, ты видишь больше, значительно больше, чем видят другие, может быть, даже больше, чем смертным положено видеть, и тогда волей-неволей ты начинаешь, наконец, думать.

Она повернулась к нам, но я почти не мог видеть её лица — сейчас женщина выглядела лишь силуэтом на фоне по-прежнему светлого за окном вечернего неба.

— Уйти дальше в лес, они говорили, — сказала она. — «Мы были прокляты за недостаточно истовое следование закону Фериссии...» Только, видишь ли, я была в тех общинах, которые пошли этим путём. Это всегда выглядит одинаково: сначала — куча энтузиазма, люди восторженно носятся со священными текстами, потом переходят на чисто растительное питание (раньше мы иногда убивали животных, когда было больше нечего есть, хоть всегда и старались, насколько могли, восполнить потери природы, загладив тот вред, который доставили), затем начинают следовать закону Фериссии слишком буквально, превращая всю жизнь в сплошное служение, потом истекают людьми, когда все способные к продолжению рода вдруг подаются в отшельники или попросту погибают как полные идиоты (прости меня, Фериссия), моря себя голодом или, к примеру, не в силах причинить вреда стае голодных волков, и в конце от них остаётся лишь горстка людей, состоящих друг с другом в близком кровном родстве... Потом и они исчезают.

Мелисса вздохнула. Голос её был теперь совсем грустным, грудным, словно шёл откуда-то из глубины.

— Самое страшное, что это случается постепенно, медленней, чем люди могут заметить, так что, когда станет наконец-то понятно, что жизнь иссякает, делать что-либо становится уже поздно. Не этого я желала для своего народа — я хотела, чтоб мои люди жили и радовались, чтобы они шли вперёд, а не пятились от дремучего страха, что они приняли за добродетель, гоня себя в прошлое, откуда нет выхода. Гоня себя в прошлое, человек в конце концов превращается в выродка, а потом умирает. Это — абсолютный закон, и спорить с ним бесполезно. Многие из отщепенцев владеют тем, о чём у нас догадываются лишь единицы — они могут общаться с животными, например, это правда, вот только они добиваются заметных успехов в чём-то одном, пока всё остальное катится под откос. Многие из них проводят целые дни, целые месяцы, сидя на одном месте и глядя вдаль или прижавшись друг к другу, словно дети без матери. Когда люди племён вроде нашего видят это, у них наворачиваются на глаза слёзы от умиления: мол, посмотрите! Какая сакральная близость! Какая духовность!.. Они не понимают, что убогость (прости меня, Фериссия) — ещё не признак святости, а эти люди на самом деле просто проводят дни попусту, поскольку в их жизни больше ничего нет. Я пыталась с ними общаться, объяснять им, что в то время, пока они лежат без движения, кто-то делает что-то действительно значимое, полезное для себя и других, что жизнь дана им Фериссией не для того, чтоб сидеть в своей раковине, боясь двинуть пальцем, чтоб не причинить кому-то вреда, но для того, чтобы приносить пользу, что она и без того чересчур коротка, чтоб её можно было песком пропускать между пальцев, они... Они как животные: они слушают и не понимают. Некоторые из них даже перестают разговаривать — разумеется, это крайние случаи, но племена, подошедшие к своему концу, уже действительно почти не общаются ни с чужими, ни между собой. Они не помнят своего прошлого, не видят будущего, а те легенды, что рваной нитью передаются из уст в уста, на самом деле рассказывают о людях, живших до них... Они не догадываются даже вплести свои имена в эту нить и исчезают бесследными, безымянными, как заезженную пластинку повторяя заученные когда-то строки, но не понимая даже их смысла.

Женщина у окна замолчала, собираясь с мыслями. Снаружи становилось темнее — сгущались первые сумерки.

— Говоря проще, передо мной стоял выбор, — повела лесная жительница свой рассказ дальше. — Или дать им загнать себя в ловушку, из которой слишком многие до них не смогли найти выхода, или употребить всё своё мастерство, всю свою убедительность, всё своё обаяние, если потребуется, чтоб дать им шанс почувствовать, что они могут не только пятиться или топтаться на месте, но и идти, наконец, вперёд.

— И ты выбрала?.. — спросил я, видя, что она опять собирается замолчать.

Видимо, жрица моргнула — на фоне непроницаемо тёмного теперь овала лица вспыхнули вдруг жёлтым светом глаза с щёлочками-зрачками. Эльф дёрнулся, а затем, бормоча что-то неодобрительное, нагнулся вперёд и, нащупав на столе выключатель, включил освещение. Под потолком зажглись лампы, отразились в стекле окон, заполняя комнату тусклым светом, и момент оказался испорчен.

— Это был лёгкий выбор, — улыбаясь, сказала Мелисса. — Это то, чем я занималась всю жизнь, в конце-то концов: заставляла людей думать, заставляла их верить в себя. Хорошо уметь варить зелья, но, если больного не убедить, что он может подняться с постели, никакое лекарство ему не поможет — об этом расскажет любой, самый худший целитель, а я... Я была одной из лучших, — добавила она не без гордости.

— И ради этого вы развязали войну, — подал голос префект. Вид у него был свирепый.

— Что, разумеется, является исключительно прерогативой высших сословий, — не замедлил прокомментировать Аполлон Артамонович.

Эльф метнул в него взгляд, полный ненависти, но ничего не ответил.

— Спасибо, — подождав, ни выскажется ли кто-то ещё, сказала жрица. — Итак, это был лёгкий выбор, а трудности явились уже потом, по дороге.

Она подошла и снова уселась на стол вблизи от меня.

— Начнём с того, что не все согласятся пойти со мной, это я поняла сразу, — продолжала она. — Я старалась склонить на свою сторону всех, кого только могла, но многие всё равно отправились дальше в лес. Пока мы поддерживаем с ними связь, но, боюсь, это может в любой момент прекратиться. Во-вторых, из тех, что остались, лишь каждый пятый или, скорее, каждый десятый видит разницу между «идти вперёд» и «объявить войну диким людям». Большинство видит мир однобоко: мы дерёмся — или мы убегаем. Они приняли это за закон леса и живут теперь с такой установкой, решительно не понимая, как на свете способно существовать что-либо ещё, кроме борьбы или бегства. Умножь это на количество тех, что остались, да не забудь убитых — и ты поймёшь, как много людей действительно стоят за меня.

— И поэтому ты... Пригласила другие общины? — предположил я.

— Именно, — Мелисса выглядела довольной тем, что её, наконец, понимают. — Это было нелегко: нет ничего проще, чем владеть вниманием толпы пять минут, и нет ничего сложнее, чем завладеть умами людей на целые месяцы. Это может быть грязно, не спорю, но без этого мы бы не выбрались.

Префект завозился, но промолчал. Аполлон Артамонович улыбался.

— А вы... Выбрались? — спросил я.

— Более или менее, — женщина пожевала губами. — Во всяком случае, мы пытаемся... Видишь ли, большая часть людей не способна мыслить абстрактно — она вообще не способна мыслить, если на то пошло. Если их поставить напротив врага (причём обязательно надо громко сказать: «Смотри, это — враг!»), а потом показать, куда бить и как бить, они, пожалуй, и справятся с этим, но если им скажешь, что человек либо развивается, либо скатывается в деградацию и что деградация коллективная гораздо опаснее, так как проходит незаметнее и быстрее, они лишь пожмут плечами и пойдут дальше. Им нужно шоу, шоу, ШОУ! — почти прокричала она. — И мне просто не оставалось ничего иного, кроме как дать им желаемое.

В комнате повисло молчание. За окном шумел город будущего. Мелисса набрала воздуха в грудь и продолжила:

— Но, так или иначе, у нас всё-таки есть какой-то прогресс. К примеру, люди, сидевшие ранее в болотцах своих проблем, начали понимать, что, кроме них, есть ещё внешний мир. Я вовсе не желаю, чтобы все они отправились в города — я и сама ни за что бы не согласилась навеки оставить лес — я просто хочу, чтобы люди видели альтернативу, чтобы они могли сознательно выбирать. Мы говорим, например, что нам будут нужны жрецы — очень много. Мы учим детей читать. Они начинают — и потом крадут у нас книги — не те, что община была бы рада у них обнаружить. Малыши не догадываются, что к этому мы подтолкнули их сами. Или взять эту затею с войной против диких людей: честно сказать, я сама отнюдь не в восторге, что мне приходится во всём этом участвовать, но идея, увы, настолько укоренилась в умах наших людей, что мне всё время приходится буквально сдерживать их, чтобы они не наломали ненужных дров... В то же время, даже это даёт нам возможность для роста: мы отбираем наиболее умных, наименее одурманенных, самых проснувшихся и посылаем их в города под видом разведчиков. Одни из них возвращаются, другие «теряются» (я думаю, что в конце концов они разочаруются в этой жизни и тоже вернутся, нужно лишь подождать), третьи становятся резидентами, исправно снабжая нас информацией, а некоторые даже начинают работать на вас! — последнюю фразу жрица произнесла торжественным тоном, словно отмечая предмет своей особенной гордости. — Они думают, что предали Фериссию или что ловко обвели её вокруг пальца. На самом же деле, они служат ей даже лучше, чем большинство из тех, что остались, — по той лишь причине, что начали думать своей головой, а вдобавок — нести в город частицу леса, спрятанную в них самих так глубоко, что они порой не осознают этого.

Сердце моё упало:

— Значит, и Димеона?

Выражение лица жрицы вдруг изменилось — от прежнего самодовольного вида не осталось и следа. Она сделала неопределённый жест сцепленными пальцами:

— С Димеоной сложнее... Мне не очень хочется признавать это здесь, перед вами, но эта девочка — моя неудача, моя самая большая несбывшаяся надежда. Я вовсе не желаю сказать, что она глупая, или ещё что-нибудь в этом роде, просто события того дня подействовали на неё так серьёзно, что малышка вбила себе в голову, будто я стала злой, и она теперь во что бы ни стало стремится сохранить чистоту, а на деле — закрывает глаза и уши, не видя очевидных вещей. Мне очень хотелось бы, чтобы девочка была с нами — ещё одна пара рук, тем более — с такими талантами, пришлась бы нам весьма кстати, но, увы... — Мелисса развела ладонями и замолчала.

Я взглянул на неё с недоверием:

— Ты могла бы ей объяснить.

— Я пыталась, — очень серьёзно ответила жрица. — Видит Фериссия, я пыталась! Но, знаешь ли, когда она стоит предо мной и твердит про себя, что должна оставаться праведной, несмотря ни на что, не больно-то получается наладить контакт. Я пыталась сказать, но она... Просто не хочет слушать.

— Смотря что, — сказал я уклончиво.

— Или смотря кого, — подал голос шеф. — Вы с ней неплохо поладили, разве нет?

Я пожал плечами. Мелисса смотрела на меня пристально.

— У меня, в общем, всё, — сказала она. — Увы, иногда людям приходится давать встряску. Я не слишком люблю подобные методы, но сейчас это — единственное, что у меня получилось. Похоже на правду?

— Ну... — отозвался я уклончиво. — Не могу сказать, чтобы я прямо поверил...

— Этого никто и не требует, — развела руками жрица. — Ты выслушал — это уже хорошо. Другие обычно хватаются за оружие.

— Кто бы говорил! — пробурчал из своего угла эльф. Лесная воительница сделала вид, что не слышала.

— И у меня по-прежнему остаются вопросы, — пошёл я в атаку.

— Спрашивай, — просто сказала Мелисса. — Я отвечу.

— Вот ты говоришь, что много раз пыталась объяснить Димеоне. Но я ведь видел, как ты... Её подставляла, да, просто используя: открыто и подло.

Жрица вздохнула.

— Максим, — сказала она. — Если ты не заметил, без меня бы её просто убили... Как минимум трижды. В остальном в её дела я не вмешиваюсь, как бы мне ни хотелось.

— Я не об этом, — поморщился я. — Скажем, в Кромвеле ты могла просто отвести её из-под удара, но вместо этого начала от ее имени пугать людей!

— Я обеспечила ей безопасность, — сказала жрица. — После этого её стали бояться.

— И ты угрожала мне, — напомнил я.

Брови женщины поползли вверх:

— А разве я хоть где-то сказала, что твоё присутствие рядом с ней вызывает у меня радость?

— Нет, — признал я.

— Стало быть, винить меня за то, что я рассказала ей про вас с Василисой, ты тоже не будешь.

— Предположим... Ну, а сегодня? Ты тоже обеспечивала ей безопасность?

— Вполне, — кивнула Мелисса. — Ты ведь понимаешь, что я не могла ни оставить ее у них, ни отпустить сразу после побега?

— И потом вы немножечко увлеклись, — саркастически кивнул префект.

— Да. Чуть-чуть, — на губах жрицы играла улыбка.

— Ну, хорошо, — я затряс головой. — Но в конечном итоге вы ведь развязали войну...

Лесная леди кивнула:

— Что ж, это верно, но так ли уж много людей в ней погибло? Я потому и убедила их двинуться прямо на Сивелькирию, что здесь у нас с самого начала не было шансов: я хотела, чтоб горячие головы поостыли, встретив мощный отпор, и начали, наконец, хоть о чём-то задумываться... В каком-нибудь Вебезеккеле жертв было бы гораздо больше. Понятно, что совсем бескровным это мероприятие быть не могло — как-никак, мне тоже приходится играть свою роль. Не моя вина, что оборона города была организована так бездарно.

Эльф побагровел, старый маг предостерегающе положил ладонь ему на руку.

— Звучит не слишком-то убедительно, — проворчал я.

— Максим, — Мелисса посмотрела на меня с лёгким раздражением. — В конце концов, это — Сказка! Здесь никого по-настоящему не убивают, а те, кому не посчастливилось, сами дали на это согласие, приняв свою роль. Их никто к этому не принуждал — они сами выбрали играть её до конца.

— Хорошо, — сказал я с улыбкой, радуясь, что мне удалось наконец-то нащупать слабое звено в её построениях. — Но, если всё это — Сказка и никому нету дела до того, что в ней творится, к чему вся эта паника? Почему вдруг так важно, чтобы придуманные друиды не замыкались в себе, а существовали свободно? К чему вообще весь сыр-бор?

Жрица оглянулась на шефа — вид у неё был растерянный.

— Он не понимает? — спросила она.

Шеф выдвинул из-под себя кресло и попытался встать. Это было не так-то просто, стол нависал над ним, не пуская, старый маг отчаянно отдувался, но, в конце концов, ему удалось разогнуться, выпрямившись в полный рост. Префект смотрел на это без интереса и даже по-прежнему сверху вниз, а я сразу почувствовал себя маленьким, незначительным. Аполлон Артамонович подошёл и остановился подле меня.

— Максим Андреевич, а давайте вернёмся к тому, с чего мы с Вами начали, — опершись на трость, проворковал он. — Для чего вообще людям идти в Сказку?

— За впечатлениями, — бросил префект. Было видно, что неожиданная смена темы его развлекает. — За приключениями.

Волшебник пошевелил пальцами — он всегда делал это тогда, когда получал ответ, в общем, правильный, однако же не вполне тот, которого ожидал.

— В общем, да, — признал он. — Однако я хотел обратить внимание вот на что: Сказка меняет людей, и поэтому, если создать в ней условия, в которых человек — персонаж — вдруг поймёт, что способен на большее, что способен по-настоящему выбирать, на что-то влиять в своей жизни, то есть ма-а-аленький такой шанс того, что и после визита он начнёт брать руль в свои руки, а не просто безвольно плыть по течению.

Я посмотрел на него исподлобья:

— Поэтому вы предлагали продолжить эксперимент, когда весь Магистрат был против?

— Да, — кивнул шеф.

— Поэтому вы всё время ставили меня в неприятное положение?

— Да, — сказал Аполлон Артамонович. — Я ждал, когда Вы, наконец, захотите из него выбраться.

— Вы знали, — сказал я утвердительно, откидываясь на спинку кресла. — Вы, как обычно, всё знали заранее.

— Догадывался, — сказал старый волшебник.

Я посмотрел на него с укоризной:

— Могли бы сказать мне, — произнёс я. — Поделиться соображениями или, на худой конец, намекнуть...

— Мог бы, — кивнул шеф. — Только, видите ли, в лесу нужны деятели, а нам в Управлении нужны люди, способные самостоятельно делать выводы.

— Самостоятельно... — пробормотал я.

Маг улыбнулся.

— Ну, полно Вам, — сказал он театрально. — В конце концов, Вы неплохо справляетесь — Вы ведь почти до всего дошли сами, разве нет?

— Ещё вопрос, — я опустил руки на стол ладонями вниз. — Почему в этой истории всё вечно упирается в Димеону? Почему эта девочка всегда находится в центре событий? Почему все ведут себя так, словно бы её голос — решающий?

— Потому что её голос — решающий, — ответил шеф. — Это её мир, её территория, её сказка... Её конфликт. И от того, что она выберет, зависит, как вся история сложится до конца.

— До конца, — повторил я. — И конец, разумеется, уже близко?

Шеф развёл руками.

— У Вас всё? — спросил он.

У меня точно были вопросы, в моей голове вертелись их сотни, но я никак не мог поймать хотя бы один. Я беспомощно посмотрел на Мелиссу — та молча ждала.

— Глаза? — спросил я в отчаянье.

— Ах, это, — отмахнулась жрица.

Она на мгновение опустила веки и вновь подняла их — мне открылся привычный змеиный взгляд. Воительница моргнула ещё раз, уже быстрее — вместо змеи в глазницах щерилась кошка. Мелисса продолжала моргать: крокодил, собака, сова...

— На самом деле это достаточно просто, — возвращая себе человеческий облик, призналась она. — Главное — не забывать... Я не знаю, почему так много людей обращают на это внимание. Для меня сейчас это просто элемент стиля. У Димеоны получается значительно лучше — она тебе не показывала?

— Нет... — пробормотал я. Корифеи глядели на меня прямо, отступать было некуда. — Вы все ждёте, что я смогу убедить её в чём-то... Но правда в том, что я и сам не могу! Не умею, и...

Жрица наклонилась ко мне и положила руку мне на плечо. Ладонь была тёплой — я чувствовал сквозь одежду, как в ней пульсирует сила.

— У меня это тоже не слишком-то получается, — призналась она. — Но мы можем попробовать вместе! Только одна просьба.

— Да?..

— О том, что произошло в этой комнате — ... — Мелисса провела пальцами по губам, словно застёгивая незримую молнию.

Я лишь развёл руками — разве мне в голову пришло бы иное?

— Значит, договорились? — жрица смотрела на меня, не моргая, и я вдруг понял, что вижу опять взгляд змеи, хотя всего секунду назад он был вполне ещё человеческим. Красный костюм также плыл на ней, словно воск, поспешно во что-то преображаясь.

— А как же... — я взглянул на шефа. — Вы ведь остановили там время, разве нет?

Старый маг улыбнулся.

— Для вас мы всегда найдём лишний час или два, — сказал он.

— Максим, ты готов? — повторила друидка.

— Готов... — кивнул я обречённо.

— Отлично!

Не убирая ладони с моего плеча, Мелисса щёлкнула пальцами. Столешница под ней заходила ходуном, вспучилась, покрылась цветами. Зелёные побеги оплели жрицу, сжали, и та исчезла, рассыпавшись янтарными искорками. Закончив с ней, стебли принялись за меня — мир вокруг начал таять.

— Опять мебель попортила... — проворчал Аполлон Артамонович.

— Ты ей доверяешь? — спросил префект.

Старый волшебник громко вздохнул.

— Иной раз просто диву даёшься, что могут рассказать люди, когда дело доходит до вмешательства Опергруппы, — сказал он.

Это было последнее, что я услышал. Мгновением позже вокруг сгустилась полная тишина, и меня больше не стало.