Математик Боя. Жизнь сильнейшего

Величайшая угроза этого мира

Сарутоби Хирузен устало выдохнул.

Великая Мировая Война Шиноби, вторая за всю историю, подходила к концу. Смерть Мизукаге и огромные потери под Узушио заставили Воду выйти из игры максимально быстро. Сейчас эта Великая Страна — слабейшая, и так будет еще довольно долго. Молния тоже ослабилась после того, как Математик Боя вернулся на фронт, но Райкаге удалось извлечь максимум пользы из ситуации, прежде чем остаться не у дел. Молния получила некоторые земли Страны Горячих Источников и территории моря, буквально вырванные у Воды. Земля вяло сражалась с Ветром, но и эти две Страны понимали, что Война окончена. Каждая из них получила свои выгоды.

Огонь же… Огню в этой Войне пришлось так же несладко, как и остальным, даже несмотря на наличие двух Богов Шиноби. Впрочем, учитывая силы, противостоявшие им, просто невероятно, что Страна вообще держится. Потерь они понесли не меньше, чем все другие Страны…

— Каозу-сан… — тихо произнес Хокаге, казалось бы в воздух.

Боец АНБУ, контролирующий всю оперативную информацию с помощью техник клана Яманака, тихо выдохнул в ответ:

— Ничего.

Ничего. Ничего нового в деле похищения Ошими Томура — первенца и единственного сына великого Математика Боя. Ребенка, жизнью которого Хирузен пожертвовал лично, ради спасения своего селения. Его мать и отец тоже пропали — последний раз их видели в битве при Узушио двое суток назад.

Да, двое суток прошло с того дня, когда на поле боя вернулся Сенсома, и когда его возвращению враг ответил особенно жестко. Мощнейшие удары сразу по всем фронтам и ввод целого клана Цубаки — на этот раз Мадара переплюнул самого себя в создании нерешаемых задач по защите всего, что им дорого.

И двое суток Хирузен ждет, когда его лучший друг объявится в мире. Метка Хирайшина, установленная на него, не дает собой воспользоваться, что означает, что он слишком далеко. Да, даже Третьему Хокаге может не хватать чакры на что-то, особенно после того, как он превзошел свой предел выработки в последней битве.

Но он быстро восстанавливался. Столь быстро, что чакры должно начать хватать примерно… сейчас.

— Ни-че-го… — повторил короткий и жестокий доклад Хирузен и активировал технику.

Чакра послушно истратилась наполовину — не будь дураком, Хирузен оставил запас ровно на отступление, в случае если Сенсома окажется, допустим, в плену. Или в бою.

Хирузен должен был появиться прямо за спиной друга, с рукой на его спине, но, по какой-то причине, он оказался на пустыре, совсем не рядом с ним. Хокаге удивленно моргнул, осматриваясь. Он точно переместился, и точно сделал это к метке Сенсомы, но сам Сенсома…

Повернувшись, Хирузен увидел друга и облегченно выдохнул.

Математик Боя сидел прямо на земле пустыря, подобрав под себя ноги, сложив руки друг на друга и закрыв глаза. Вокруг него витал необычный туман, своими белесыми щупальцами будто пробуя мир на ощупь. Ветер легко трепал его отросшие белые волосы.

А потом он открыл глаза, и два желтых огня обратились прямо на Хокаге.

— Ты… — Хирузен шагнул вперед, но остановился в нерешительности. — Что ты тут делал?

— Скорбел, — последовал сухой ответ.

— Ск… — слово застряло в горле, поэтому Хокаге попытался сменить тему. — Где мы?

Мысли скакали как ненормальные. Нужно столько спросить и столько сказать. Столько понять. Но… он просто не знал, с чего ему начать. Впервые, кажется, в жизни, болтун и выдумщик Сарутоби Хирузен не находил слов. Ни нужных, ни каких-либо еще — просто никаких.

— Селение Цубаки, — так же бесцветно ответил Сенсома.

— Селение? — Хирузен прислушался к сенсорике. — Но тут же… ничего нет.

Небольшой остров, на котором вполне могла уместиться Коноха, и о котором Хирузен, прекрасно знавший карты, никогда и ничего не слышал, был чист. Абсолютно — будто бы здесь никогда ничего не росло, никогда и никого не было, и вообще…

— Что… произошло?

Самый глупый вопрос из возможных. И самый умный. Только его и следовало задавать с самого начала — и никаких больше слов. Ни «где ты пропадал два дня?», ни «где твоя женщина?», ничего. Только этот вопрос.

Сенсома всегда умел рассказывать.

— Юки убили, — первые слова раскаленной стрелой вонзились в сердце Хокаге, вздрогнувшего от пустоты голоса друга. — Цубаки. Они мстили мне за то, что я уничтожил смысл существования всех их поколений. Я не знал где я, поэтому решил похоронить Юки здесь. Но она не должна лежать в селении ее убийц. Поэтому селения больше нет.

Хмурый, как туча, Хирузен не сумел поднять взгляд на него. Это было тяжело…

— Сенсома… я… просто, сожалею. Мне жаль, что так вышло. И прости.

Пусть Хирузен и не смотрел, он прекрасно почувствовал, как на него навалилась тяжесть взгляда сильнейшего шиноби в мире.

— Ошими похитили.

«Взрыва» чакры, который ожидал почувствовать Хокаге, на удивление, не последовало. Он не ощутил ни малейшего колебания чакры друга, однако, вместо этого он ощутил как сильные пальцы стальной хваткой смыкаются на его горле, а после Сенсома со всей дури впечатал лучшего друга спиной в землю! Так, что удар коснулся всего острова.

— Кх!.. — Хирузен не сдержался — сплюнул кровь, попав на одежду Сенсомы, но тот этого не заметил.

— А где тогда был ты, Хокаге?! — яростно взревел Сенсома, и это была первая его эмоция за сегодня.

И Хирузен только и смог, что ошарашенно распахнуть глаза.

Ярость, боль, горечь — обычные для людей эмоции. Нормальные люди стараются испытывать их как можно реже, но все равно у всех случаются трудные дни. Дерьмовые дни.

Хирузен с детства умел различать истинные эмоции людей — те, которые они прячут за маской спокойствия. Причины всегда были разными, но эмоции… эмоции у всех похожи. У всего многообразия людей один и тот же набор эмоций — уникальных просто нет.

Хотя жизнь любит преподносить сюрпризы, и Хирузен только сейчас понял, что аномалия всегда была рядом с ним.

Сенсома с самого детства не проявлял признаков истинной ярости или гнева. Никогда, даже в самом тяжелом бою, где он не раз терял своих друзей и близких. Бывало, он отчаивался, злился и даже боялся, но он никогда не был в настоящей ярости. Запал берсерка — да, истинная ярость — нет. И можно, конечно, сказать, что в истинной ярости вообще-то было мало людей, но нет — все когда-то были там, просто не все хотят об этом говорить, предпочитая скрывать свою разрушительную ярость.

А Сенсоме никогда не нужно было скрывать — он ее просто не испытывал. До этого момента.

— Хокаге не должен быть бесполезным куском дерьма! Нас постоянно сравнивают в силе, но раз за разом получается, что ты — просто фокусник! Шарлатан! Как может Бог Шиноби не суметь защитить что-то важное?! Как ты не смог защитить моего сына?! Как ты живешь-то вообще, бесполезный Хокаге?!

— Да, я — бесполезный ублюдок! — закричал в ответ Хирузен, чувствуя, как его все больше и больше давит к земле. — Я — худший из всех Хокаге, потому что я просто не могу защитить всех жителей Конохи! Они умирали на фронтах, умирали от болезней, умирали по глупости! По моей глупости! И они умирали два дня назад, когда на Коноху напали! И я не смог спасти их всех! Только сраное большинство! И твоего сына не оказалось в большинстве! Потому что я бесполезен как Хокаге! А раз так, то я — никто!

Давило не только Хирузена, не скрывающего слез боли. Давило их обоих. И это была не физическая, и вообще никакая другая сила — это была боль от осознания собственной уязвимости. Они оба с детства были сильнейшими, равными, недосягаемыми до остальных, а оттого, как им казалось, неуязвимыми. Но их главной уязвимостью, как оказалось, были не недочеты в техниках, и не пропуски тренировок, а те, кто был к ним ближе всего — друзья и родные.

Впрочем, так же у всех людей в мире. И эти двое, какими бы они не были, были лишь двумя людьми в мире. Такими же, как и все.

И они кричали друг на друга, плача, понимая, что уже тысячу раз все друг другу простили. Не выбирая слов — крыли друг друга матом, и просто ревели, в надежде хоть немного заглушить ту боль, что разъедала их сердца.

А с неба падал дождь…

— Прости… — в сотый, наверное, раз сказал Хирузен, после того как они оба выдохлись.

— Нет, — Сенсома отпустил его и выпрямился. — Не могу… не сейчас.

— Понимаю.

Хокаге отвел взгляд от друга. Сенсома — тоже человек, и он в праве не давать ему прощения. Хотя бы он честен с собой и с ним. Он все понимает, но, конечно, не принимает. Ему нужно время.

— В нападении на Коноху участвовали три стороны, — сухо произнес Хирузен, отвернувшись от друга. — Изуна Учиха, клан Цубаки и Казекаге.

— Чие… — голос Сенсомы был тихим, но превосходно передавал нетипичную для него ярость.

— Она делала это для своей страны…

— Отлично. Тогда она поймет, каково это — терять то, что тебе дороже всего.

— Ты не можешь… — Хирузен осекся, но добавил в голос стали. — Ты не можешь уничтожить Ветер. Или даже Суну. Да и саму Казекаге…

— Могу, — сразу же ответил Сенсома. — Еще как могу.

— Но тогда мир ополчится на тебя! — Хокаге развернулся, ловя твердый взгляд Сенсомы. — Я понимаю твои чувства, но ты не можешь так поступить. Иначе ты станешь как Мадара — одно его имя может сплотить Страны против него. Но ты сильнее Мадары. Представляешь, что будет, если ты спровоцируешь их всех? Весь мир будет против тебя. Все захотят тебя убить! Все будут бояться тебя…

— Меня стоит бояться, — желтые глаза нехорошо сверкнули. — Клан Цубаки — тому подтверждение.

Хирузен тяжело вздохнул. Он слишком устал для того, чтобы сейчас пытаться силой остановить Бога Шиноби. Да и не получится все равно — если Сенсома захочет, он и правда может уничтожить целую Страну. И силой его будет не остановить. Только словами. Но кого он вообще может послушать в такой ситуации? Уж точно не Хокаге, который так бездарно просрал его ребенка.

— Данзо знает больше — он пытался отбить твоего сына у Цубаки, — выдохнул Хирузен. — Перед своей местью загляни в госпиталь. Хотя бы.

— Я тебя услышал. Верни меня в Коноху.

Хирузен послушно активировал технику, вяло пытаясь придумать, как ему остановить друга. Вяло потому, что он понимал — это невозможно никоим образом, даже с использованием Эдо Тенсей — ослабленные шиноби его даже не задержат. А истинную технику унес с собой в могилу Тобирама Сенджу.

Мир стоит на грани пропасти.

Данзо хмуро смотрел в потолок своей палаты. Он вообще часто был хмурым, но сегодня его настроение было особенно паршивым. Агент донес ему, что Хокаге исчез. Хирузен применил свой Хирайшин, чтобы, вероятно, отправиться за Сенсомой — Математика Боя не видели уже два дня…

— Данзо, — тихо произнесли с дальнего от двери угла палаты.

Шимура вздрогнул, повернув голову на звук — он отметил, что голос ему хорошо знаком, и, вместе с тем, он вообще не имеет понятия, кто позвал его по имени. Все потому, что этот голос никогда раньше не передавал такой вселенской холодной ярости, как сейчас.

— Сенсома, — так же тихо, стараясь не выдавать своего изумления, поздоровался в ответ глава Корня.

Старый друг выглядел… иначе, чем в прошлый раз. Желтые глаза смотрели холодно, отчужденно, будто бы их владелец прямо сейчас размышлял — кто есть перед ним — друг или враг? Слабость или угроза? Поза была расслабленной, но не потому, что Сенсома чувствовал себя в безопасности, а, скорее, потому, что он не чувствовал никакой возможной для себя опасности в мире. Это очень разные понятия, и если первое — вполне адекватно, то вот второе встречается только у глупцов.

Или у Математика Боя.

— Расскажи мне о похищении, — Сенсома шагнул к кровати Данзо и оценил его раны.

Цубаки били наверняка, и выжил глава Корня лишь потому, что находился в Конохе, где его агенты могли быстро оказать ему всю необходимую помощь. Не трудись над ним лучшие специалисты Корня, и он бы точно погиб. Теперь ему еще долго валяться в госпитале — он даже встать сможет лишь через пару месяцев.

И когда встанет, ему придется решать, что делать без обеих рук…

— Не смотри так, — Данзо нахмурился, увидев, как смягчилось лицо друга. — Если бы был толк — я бы отдал свою жизнь за твоего сына. Я знаю каково это — терять.

— Теперь и я знаю, — кивнул Сенсома. — Спасибо.

— Я так ничего и не добился, — скривился Шимура. — Это были Цубаки — больше десяти шиноби силой высшего ранга джонина. Хирузен бы справился, я думаю, но тогда селения бы сейчас больше не существовало. Ублюдок-Учиха и Казекаге сровняли бы ее с землей.

— Цубаки больше нет, — отозвался Математик Боя. — Не станет и их.

— Ты говорил с Хирузеном? — Данзо хмуро посмотрел прямо в глаза Бога Шиноби.

Который прямо на глазах менял свой статус на полярный. Как когда-то это сделал Мадара.

— Он не сказал мне ничего хорошего.

— Понимаю…

Что толку в силе, если ее нельзя использовать? Если один шиноби, добившийся великой силы, не может диктовать миру свои условия? Если он имеет силу сделать это, но не может. Не может потому, что если пытаться диктовать миру силой, ты ополчишь этот мир на себя. Глупый, слабый мир, который не подчинится никому и никогда. Всегда будет как минимум две стороны медали. Две правды. Одной в этом глупом мире не воцарится.

— Тебя нужно остановить, — жестко сказал Данзо, глядя прямо в глаза нахмурившемуся Сенсоме. — Необходимо. Как того безумного Императора, свихнувшегося из-за своей боли. Как того Божка, которого он создал. Как Мадару, в конце концов. Тебя нужно остановить. Иначе миру конец.

— Кто может меня остановить, Шимура?

— Только ты сам.

Данзо не собирался нянчиться с другом — это не его обязанность и не его компетенция. Хирузена он не послушает, потому что не доверяет ему так, как раньше. Шимуру, конечно, он тоже слушать не станет — тут даже и пытаться нечего. Мито… Мито бы, вероятно, смогла бы найти нужные слова, но Мадара забрал ее, и неизвестно, где они, и жива ли вдова Первого Хокаге. Еще был Озин, но его, по докладам, сейчас усиленно лечат в Узушио — он пострадал не хуже Данзо, когда встретился со своими соклановцами.

А больше никто, наверное, и не смог бы повлиять на Бога Шиноби.

Сенсома вышел из госпиталя и хмуро посмотрел на небо. Слишком ясное — погода была бы чудесной, если бы ему не было так дерьмово. Но над погодой он не властен.

Он много над чем не властен.

— Сила не дает всемогущества, Сенсома, — устало вздохнул Исобу внутри. — И безопасности тоже.

Они разговаривали с ним третий день. Практически постоянно, ибо Сенсома чувствовал, что без диалогов с древним Хвостатым он просто-напросто сойдет с ума. Или реально ополчит на себя весь мир. Впрочем, это ведь одно и то же.

Мито похищена, и где она — никто не скажет. Ошими похищен — и никто не укажет, куда его забрал ныне мертвый клан. Озин и Данзо в госпиталях, равно как и огромный процент людей Страны Огня. Хирузен… Сенсома был уверен — сегодня Третий Хокаге напьется в стельку, потому что их связь пошатнулась. Сенсома бы и сам напился, а потом пришел бы к Сарутоби и набил бы ему лицо. Возможно, это бы даже помогло.

— Но ты не хочешь, чтобы тебе помогло, — грустно вторил его мыслям Биджу.

— Я заслужил эти боль и скорбь, — ответил Зверю Джинчурики.

— Никто не заслуживает боли и скорби, — возразил Исобу. — Но они все равно раз за разом к нам приходят.

— И спасения нет.

— Спасение есть, но это — самый опасный шаг в жизни.

— И какой?

— Просто избавься от всех связей. Тогда ты будешь неуязвим для этого мира. Так сделал Мадара.

— Не хочешь терять — не имей. Это интересный подход…

Ноги сами понесли Бога Шиноби к дому, а после сами же отказались заходить в него. Где-то там Джи, Цуна и, возможно, Ловен. Хотелось их увидеть, но… было нельзя. Ведь это будет, возможно, их самая последняя встреча — не хочется оставлять о себе худшие воспоминания.

Со стороны приюта для шиноби послышалась возня. Сенсома привык к тому, что его ухо может засекать звуки на километры — это даже не заслуга его тела, а сила его чакры, передающей сканирование сенсорикой через слух. Иногда через запахи. Он управлял этим интуитивно, не всегда, конечно же, слушая все, что происходит вокруг.

Но сейчас он услышал знакомый голос, и то, что он говорил, побуждало Сенсому вмешаться.

Одним рывком Сенсома оказался у приюта, где намечалась нехилая драка. Целая толпа молодых парней стеной стояла напротив двух мальчиков. Один из них еще совсем малыш — ребенок лет трех-четырех с ярко-желтыми волосами и серьезным взглядом. Второй уже довольно взрослый и по меркам шиноби — совершеннолетний парень.

Да, по меркам шиноби, ведь Майто Дай был именно шиноби — уникальным пользователем тайдзюцу, неспособным к ниндзюцу и гендзюцу. И пусть парень не умел сканировать местность, его инстинкты заменяли ему эту возможность.

— Сенсома-сенсей! — обрадовался он, поворачиваясь. — Во имя Силы Юности — вы совершенно к месту!

Сенсома почувствовал, как пружина внутри него понемногу распрямляется. На душе потеплело. Дай был очень светлым человеком и воспринимался почти как собственный сын — ведь особые ученики Математика Боя — практически родные ему люди.

— «А по-настоящему родных людей ты больше и не увидишь.»

Мысль обожгла, но Сенсома сделал усилие, и не задавил всех вокруг нахлынувшей на него тоской и болью. Страдать было так… неудобно.

— Что происходит? — спросил он, и воинственно настроенная толпа старших ребят отшагнула назад.

Не шиноби — обычные дети, которые уже почти стали взрослыми. Но все с похожими взглядами, словно братья. Таких парней много в приютах Огня, особенно в послевоенное время — смертность у юхеев высокая, как и у их жен, которых нередко берут в плен мародеры других стран. А детей оставляют, за ненадобностью.

Детей…

— Эти ребята хотят побить Минато! — отчитался Дай, встав по стойке «смирно». — Но Сила Юности приказала мне вмешаться! Я не дам им его тронуть!

— Ты свалишь, а твой дружок нет, — цыкнул кто-то из толпы. — Все равно уроем!

— Но бить мальчика только потому, что он — шиноби — нечестно! — тут же вскинулся Дай. — Сила Юности не загорится в тех, кто так поступит!

— Да заткнись ты уже, а?

Один шаркающий шаг, и парни резко замерли, будто кролики, загнанные в угол волком. Впрочем, сравнение так себе, лучше сказать, будто они были безмерно-малыми букашками, на которых обратил внимание дракон.

— Ты клановый, Минато? — спросил Сенсома, уже прекрасно зная ответ.

Клановых с бесклановыми не селят в одном приюте.

— Нет, господин, — качнул головой мальчик.

Такой буквально светящейся головой…

— Пойдем со мной, — Бог Шиноби протянул ребенку руку.

Он несмело протянул свою в ответ.

— Дай, можешь здесь закончить, — не глядя на бывшего ученика бросил Сенсома, направляясь в центральный приют.

— Хай! — воспринял это как приказ к легкому спаррингу парень и шагнул к бесклановым.

Центральный приют Конохи воспитывал исключительно шиноби и исключительно перспективных шиноби. Дети в нем начинали постигать науку чакры сразу же, как только достаточно подрастали для этого. В основном тут были бесклановые ребята, но изредка можно было встретить тех, чей клан значился лишь на бумаге — его последних представителей. И если первых активно вербовал Данзо, то вот вторыми больше интересовался Хирузен, как глава селения и тот, кто решает дела с кланами.

Возродить или же нет.

Сенсому на охраняемую территорию приюта пропустили без каких-либо вопросов. И он сразу же нашел директора.

— Здравствуй, Сенсома, — поздоровалась с ним высокая красивая женщина с черными волосами, носящая очки. — Давно не виделись.

— Здравствуй, — кивнул подруге детства Математик Боя. — Утатане.

Бывшая одноклассница была шиноби высшего ранга, но предпочитала больше работать в Конохе. В приюте или в охране территории. Ее муж — еще один одноклассник Сенсомы — Хомура тоже был «домоседом», но он занимался разработкой и совершенствованием кукол и был ведущим лицом шиноби-кукольников всей Страны Огня.

— Ты привел нам ребенка? — женщина посмотрела на Минато. — Привет, мальчик. Скажи мне, как тебя зовут?

— Его зовут Минато, — опередил ответ ребенка Сенсома. — Минато Намикадзе.

Ребенок удивленно распахнул синие глаза — он такого ответа явно не ожидал. Как не ожидала и Утатане, нахмурившаяся, изучая мальчика взглядом.

— Ты уверен, Сенсома? — она хмыкнула, остановив взгляд на волосах. — Сходство есть… но клан Намикадзе был уничтожен. Хиномару, вроде бы, погиб на фронте с Землей.

— Это его сын, — кивнул Сенсома. — Похоже, его случайно определили в приют для детей юхеев. Теперь он под твоей ответственностью.

— Клан Намикадзе был полон прекрасных людей, — улыбнулась женщина мальчику. — Мы позаботимся о тебе, Минато.

Она поняла все правильно. Сын Минато Хиномару или нет — это не так уж и важно. Не важнее возможности возродить в будущем полезный клан. Да и у Данзо полно других кандидатур — одного ребенка можно у него и сжулить.

Сенсома вздохнул — сделал доброе дело, но душа все так же полна тупой боли. Значит, нужно делать плохие дела.

И, не сказав никому больше ни единого слова, он направился в Страну Ветра.

— За проход придется заплатить, — гадко ухмыляясь, произнес один из бандитов, преградивших ему дорогу.

Математика Боя знали все в мире, но, естественно, не в лицо. И уж тем более не в капюшон, которым он его сейчас закрывал. Ренегаты, дезертиры и просто нукенины сейчас наполняли все страны — последствия отгремевшей войны. Однако, Сенсома никак не ожидал встретить подобный сброд практически на границе Огня и Ветра — Великих Стран, которые все еще, номинально, вели между собой военные действия.

Тем не менее, отряд перед его лицом иллюзией не был.

— Я хочу вас убить, — честно признался он им. — Бегите.

— Да убивай сколько влезет, мужик! — хохотнул один из двух, судя по всему, главарей. — Мы с братом тебя остановим!

В голову врезалась мысль. Будто бы кто-то вдарил по Математику Боя гигантским молотом, вбивая в него догадку, до которой, по сути, он мог допереть и сам, но почему-то этого не сделал. Безымянный бандит помог Богу Шиноби куда лучше, чем просто средство от стресса.

Да и маловато их для его снятия.

— Нет, — Сенсома шагнул вперед, спокойно напарываясь грудью на ближайший клинок и тем самым ломая его. — Не вы. Не такие братья.

Он убил их быстро. Быстро потому, что ему очень хотелось исполнить свою задумку как можно раньше. Простых бандитов он просто разорвал, не особо заботясь об их внешнем виде, а вот братьев не калечил, и даже не убил. Лишь избил до полусмерти, да усыпил гендзюцу. Запечатал их тела в свои печати для переноса и быстрым шагом направился вглубь Страны Ветра.

Остановить себя может только он сам — никто во всем мире не спасет мир от Математика Боя, если тому вздумается его уничтожить. И Сенсома не хотел уничтожать мир, но он не собирался так просто спускать миру свою боль. Ну уж нет — если после уничтожения Суны на него пойдут все разом — им же только будет хуже.

Однако, не всегда стоит руководствоваться своими эмоциями. Да, по совести он прав, но его правда будет стоить многих жизней. Многих жизней хороших людей. Да, он в любом случае не оставит Чие в покое, но… похоже, что у него появилась возможность не переходить черту.

Остановить себя может только он сам? Это спорное заявление. Но Данзо никогда не владел истинным Нечестивым Воскрешением — он не знает настоящих возможностей Сенсомы.

Силой ему не помешать, но остаются слова. Слова Хирузена лишь раздражают — он не может указывать ему. Данзо не скажет ничего нового — он сам прекрасно понимает Сенсому. Озин далеко. Дети… всего лишь дети. Мито потеряна так же, как и Ошими.

И никто больше не может повлиять на Сенсому. Никто… из живых.

— Я нуждаюсь в учителе, — выдохнул Сенсома, распаковав, наконец, бандитов, добравшись до безлюдной пустыни. — И я могу удовлетворить свою нужду.

Техника Нечестивого Воскрешения обволокла тела своей мистической чакрой. Сенсома почувствовал ее природу — это была сила другой стороны — сила того, кого клан Узумаки назвал Шинигами. Его ритуал исказил мироздание, возвращая жизнь тем, кто был давно мертв.

Двое мужчин среднего возраста встали перед ним, пустыми глазами смотря на воскресившего их. Оболочки были готовы, и ждали лишь души, которые он призвал. Один, с черными волосами, был крупнее второго. Его волевое лицо выглядело спокойным и добрым — оно всегда таким было, сколько Сенсома его знал. Его броня была красной. Волосы второго воскрешенного были белы, как лунь, а глаза красны. Его лицо было собранным, напряженным и чуточку хмурым — и таким оно тоже было практически всегда. А броня его была синей.

Помедлив мгновение, их глаза налились жизнью, пускай их склеры и были черны, как самая безлунная ночь.

— Я рад вас снова видеть, — произнес Сенсома им обоим, стоя напротив. — Хокаге.