Маттерхорн

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Командир полка Полковник Малвейни грузно прошёл по единственному проходу между капитанами, майорами и подполковниками, которые стояли по стойке 'смирно', ожидая, когда он дойдёт до свободного места перед рядами складных стульев. Во влажном воздухе палатке запахло нафталином. Подойдя к стулу, Малвейни кашлянул в сторону майора Адамса, который отрывисто попросил офицеров занять свои места.

Малвейни поднял листки вводной информации, сложенные на стуле, и быстро просмотрел. Голова была занята недавней беседой с начальником штаба дивизии о предстоящей совместной операции возле Камло по оцеплению района и поискам. Операция 'должна задействовать войска АРВ и части местной милиции'. Она будет 'весьма выдающейся и весьма политической' – и, по мнению Малвейни, весьма нецелесообразной. Его просили выделить два батальона. После горячих доводов против, включая красочный анализ эффективности АРВ, Армии Республики Вьетнам, выделить два батальона ему было приказано.

Майор Адамс прочистил горло. Малвейни вздохнул, устроил поудобней большое тело на стуле и кивнул Адамсу, который немедленно повернулся к большой карте и заработал указкой.

– Сегодня в одиннадцать-сорок семь имел место контакт, координаты по координатной сетке 689558, между подразделением численностью до отделения из роты 'браво' первого батальона двадцать четвёртого полка, выполнявшим плановое патрулирование охраняемой территории, и приблизительно от десяти до пятнадцати вьетнамцев. Два подтверждённых уничтоженных, один вероятный. В роте 'браво' потерь нет. Был вызван артиллерийский огонь, согласно рапорту имевший двух подтверждённых убитых и одного вероятного. Осуществить воздушные удары не позволила погода. – Майор обратил лицо к Малвейни. Малвейни понял, что должен задать вопрос. Его раздражало, что Адамс всю дорогу произносит 'первый батальон двадцать четвёртого полка', как будто после двадцати шести лет службы в корпусе морской пехоты он не знал, что рота 'браво' его собственного полка была в первом батальоне. Тем не менее, он сдержал раздражение, вспомнив жену Мэйзи, которая даже в аэропорту в очередной раз предупредила его сдерживаться не только ради людей под его началом, но и ради своей карьеры. Грёбаная совместная операция с южными гуками. Рассиживаться без дела в какой-нибудь сраной деревне, в то время как заявляются их азиатские отряды и метелят гражданскую политическую оппозицию. Он вспомнил, что люди ожидают от него вопроса.

– Собранные разведданные? – спросил он. – Захваченное вооружение?

Майор Адамс не предусмотрел такого вопроса. Он быстро глянул во второй ряд стульев, где сразу за Малвейни сидели, подавшись телом вперёд, подполковник Симпсон и майор Блейкли, командир и оперативный офицер первого батальона. Блейкли, немедленно сообразив, что Адамс не готов к вопросу Малвейни, быстро отрицательно качнул головой, поджав губы. Адамс почти без паузы ответил на вопрос полковника: 'Никак нет, сэр. Непосредственно сразу после контакта наше подразделение отошло, чтобы позволить артиллерии открыть огонь'.

Малвейни снова крякнул. Хоть это и случилось четверть века назад, ему показалось, что только на прошлой неделе он сам водил в джунгли патрули. Если бы он вёл грёбаный патруль и наткнулся на отряд неизвестной численности, то хорошо себе представил, как бы он драпал из того района, нимало не заботясь о сборе бумажек.

Двое убитых за ротой 'браво' и ещё двое за батареей 'гольф', без наших потерь, – довольно хорошо для одного дня. Ему пришло в голову, что, имея четверых убитых на счету, это больше, чем просто 'довольно хорошо', но он решил не задавать вопросов, которые могли бы выставить Симпсона в дурном свете – или его самого за то, что не доверяет своим офицерам. Он смотрел, как Симпсон пишет в блокноте, с лицом более красным, чем обычно, и размышлял, квасит ли Симпсон как прежде. Когда после Кореи он служил в первой дивизии в Кэмп-Пендлтоне, Симпсон пил довольно сильно, но кто не пил после той проклятой войны? Они возвращались домой, словно побывали на каких-то треклятых учениях. Блейкли он не знал. Симпатичный парень. Такие в посольствах служат. Слишком молод для Кореи, поэтому боевого опыта нет. Не его вина. Хотя хотелось бы, чтобы у Блейкли опыт был. Но его личное дело выглядит хорошо. Хорошая подготовка. Наверное, грызёт удила за батальон. Не упустить его из вида. Он видел, как Блейкли что-то шепчет Симпсону, и Симпсон опять что-то записывает в блокнот.

Дальше гундела разведывательная сводка. Разведывательно-сигнализационный датчик сработал в координатах 723621. ВН, воздушный наблюдатель, засёк двух бойцов СВА вне укрытий в координатах 781631. Элементы роты 'хоутел' второго батальона двадцать четвёртого полка обнаружили два тайника с рисом по пятьдесят килограмм каждый в координатах 973560. Мысли Малвейни поплыли. Какого чёрта всегда говорят 'элементы', а не 'бойцы'? Кого подобрать для совместной операции? Он осознал, что наступила тишина, и понял, что пора ему задавать следующий вопрос или даже два.

Поле разведки докладывал полковой 'третий' об оперативной обстановке, потом военврач, потом офицер снабжения, потом адъютант, потом начальник артиллерии, потом начальник авиационной БЧ, потом офицер из Куангчи по взаимодействию с 'Красным Крестом', потом рассматривали запросы Конгресса и, наконец, докладывали командиры батальонов.

Малвейни внимательно наблюдал, как Симпсон быстро шагает в переднюю часть палатки: невысокий человек, полевая камуфляжная форма густо накрахмалена, красное лицо и руки странно контрастируют с зелёной тканью. Малвейни знал, что Симпсон был молоденьким лейтенантом в Корее в то же самое время, когда он сам там служил, хоть они тогда и не знали друг друга. Внешне Симпсон проделал прекрасную работу: заработал 'Серебряную звезду' и 'Пурпурное сердце', и его характеристики были прекрасны. Но 'матросский телеграф' сообщал, что были и болезненный развод, и проблемы с алкоголем. Но тогда, чёрт возьми, разводы и выпивка не были необычными проблемами в корпусе морской пехоты. Малвейни смотрел, как Симпсон берёт указку Адамса и поворачивается к нему, ожидая разрешения. Малвейни видел также, что Симпсон, по обыкновению, ужасно нервничает. Всегда можно было с уверенностью определить, когда Симпсон не знает, о чём говорит. Симпсон повернулся к карте и начал доклад. Показав диспозицию рот, он сделал эффектную паузу: 'Как вы можете видеть, сэр, расположив мои роты по дуге здесь, здесь и здесь, – указка точно ткнула в карту на каждом здесь, фиксируя местонахождение от 175 до 200 морпехов при каждом тычке, – а также для обеспечения безопасности артбатареи 'гольф' имея роту 'браво' здесь на Маттерхорне, – хоп – я нахожу целесообразным передислоцировать мою тактическую штаб-квартиру немедленно на Маттерхорн, чтобы управлять операциями лично. Так как рота 'браво' имела контакт здесь, – хоп – а рота 'альфа' здесь, – хоп – я уверен, что мы имеем дело со значительным подразделением СВА, действующим в этом районе. Тайник продуктов и боеприпасов, обнаруженный три дня назад ротой 'чарли' здесь, – хоп – а также блиндажный комплекс, который рота 'альфа' выявила на прошлой неделе здесь, – хоп – всё указывает на то, что этот район вскоре окажется очень результативным. Я намерен оказаться в гуще событий, когда запахнет жареным. Поэтому я уже отдал приказ моему штабу начать планирование перемещения моей штаб-квартиры на Маттерхорн'.

Малвейни безучастно посмотрел на Симпсона. Как раз тогда, когда он размышлял о том, чтобы задействовать Симпсона в совместной операции на равнине, этот сукин сын решил проявить воинственность и перебраться в лес. Как будто находиться в лесу и не иметь возможности видеть своих бойцов лучше, чем оставаться на ВБВ и не иметь возможности видеть своих бойцов. Впрочем, Малвейни не мог ещё говорить об операции. Его командиры оказались бы в крайнем затруднении, гадая, кто же будет тянуть жребий и брать курс на равнины, в то время как южные гуки валяют дурака вокруг своих проклятых разорённых деревень; и его старый друг, а ныне командир дивизии генерал Найтцель, мог бы замолвить словечко курирующему I Корпус трёхзвёздному армейскому генералу, который мог бы доложить Абрамсу в Сайгон, что морская пехота 'сотрудничает в полном объёме' с правительством Республики Вьетнам.

Кто-то закашлял. Симпсон казался неуверенным, не зная, что делать, и посмотрел на Блейкли, ища поддержки. Блейкли свёл брови вместе и слегка кивнул, дескать, нужно просто подождать.

– Прекрасно, Симпсон, прекрасно, – сказал Малвейни. Рота 'браво'. Он порылся в своей памяти. Рота 'браво'. Разве не командует 'браво' молоденький первый лейтенант? Фитч, кажется? Ведь это он обнаружил склад боеприпасов и те 122-миллиметровые реактивные снаряды на границе с Лаосом возле горы Ко-Рок? Теперь Малвейни вспомнил. Он, Найтцель и ещё кто-то из армейского генералитета вылетали туда сделать пару снимков, и Симпсон кружил вокруг их группы, но офицеры не обращали на него внимания и из кожи вон лезли, чтобы похлопать Фитча по спине. Наверное, Симпсон просто не мог вынести, что не он попал в центр внимания. Малвейни легко может задвинуть Симпсона назад, если понадобится. Тот юный Фитч – счастливчик. Удача – свойство хорошего офицера, как считал Наполеон. А Наполеон в этом дерьме кое-что смыслил. Тогда фотография Фитча во второй раз появилась в 'Старз энд Страйпс'. Первый раз был, когда он только-только принял роту от Блэка, когда Блэк потерял ногу. Парень в ДМЗ вывел с боем роту из настоящего бутерброда из говна. Господи, вот ведь невезуха случилась у Блэком с этой ногой. Хороший кадровый офицер. А Фитч из резервистов, если Малвейни правильно запомнил. Господи, да они сейчас все резервисты. Всех кадровых пережёвывает эта… история, что здесь происходит. Всё-таки паренёк был удачлив. До сих пор. Что касается Симпсона с его внезапной блажью выдвинуться в лес, то никогда не вредно поощрить инициативу, даже если инициатива поступает в неподходящее время. И Симпсон может оказаться прав. Эта череда недавних перестрелок… Наверное, он мог бы поступить компромиссно и отвести только две из рот Симпсона. Кто знает и кому какое дело, собирается Симпсон туда, чтобы лучше управлять своими бойцами или просто чтобы оказаться в центре внимания? Не войне имеют значения действия, а не мотивы. 'Не подставляйте задницу под пулемёты гуков, когда полетите, Симпсон'.

Меллас нашёл Хока за приготовлением кофе в своей помятой кружке на печке, изготовленной из какой-то дрянной жестянки. Горели таблетки сухого горючего, которое даже на расстоянии причиняло боль носовым проходам Мелласа.

– Я бы хотел выдвинуть Райдера и его команду на что-то вроде медали, – сказал Меллас. – Они сегодня отлично справились с работой.

Хок ответил не сразу. Он смотрел, как маленькие пузырьки появляются на дне кружки и взметаются при малейших колебаниях пламени от сухого горючего. 'Здесь не военно-воздушные силы, Меллас'.

– Ну, так и хрен на них. Мы там проделали сегодня чертовски хорошую работу. – Произнеся это, Меллас тут же понял, что оступился. Он почувствовал, как начинает краснеть его лицо. – Я не хотел сказать, что…

– Херню ты не хотел сказать, – Хок бросил взгляд на Мелласа, сверкнув глазами. Он снова уставился на кружку. Меллас понял, что Хок даёт ему шанс выкрутиться. Затем, не поднимая глаз, Хок сказал: 'Слушай, Меллас, это в ВМФ или ВВС дают медали за то, что морпехи считают просто своей работой. В корпусе МП медали дают за то, чтобы быть немного храбрее, чем при выполнении просто своей работы.- Он посмотрел на Мелласа. – Ты попадаешь в передрягу, где выдают медали, либо потому что тебе не повезло и ты должен был исправлять положение, либо потому что сглупил и тоже должен был исправить положение. Будь осторожен со своими желаниями'.

– Я не хотел тебя разозлить, – сказал Меллас. – Я лишь хотел…

– Прикрыть рот, да? – Хок повернулся к Мелласу. Очень ровным голосом он сказал: 'Меллас, мне глубоко насрать, хотел ты меня злить или нет. Я просто хочу разобраться, хочешь ли ты убивать моих друзей или нет, и сейчас я очень даже не уверен'.

Показалось, что сухое горючее в печке шипит очень громко.

Меллас первый нарушил молчание: 'Хорошо, это я хотел медаль. Но это не значит, что Райдер или Шулер её не заслуживают'.

В ответ на честность Хок немного смягчился: 'Что ж, тебе хватает настойчивости. – Он вздохнул. – Послушай. Все хотят медалей. Это не грех. Когда я впервые попал сюда, я тоже хотел одну. Но когда побудешь здесь подольше, чтобы понять, чего они стоят, то они уже не кажутся такими охренительно блестящими'. – Он коротко взглянул на Мелласа, чтоб увидеть, понял ли он. Затем всыпал в кипящую воду два пакетика растворимого кофе и два пакетика сахара. Помешал палочкой.

– Прости, – сказал Меллас.

Хок заметно смягчился. Он протянул дымящуюся кружку и улыбнулся: 'Ладно, Меллас, выпей вот это. Врачует все хвори, даже тщеславие и честолюбие. А упрёк потому и колется, что правда'.

Меллас принял кофе и улыбнулся: 'Бенждамин Франклин'.

– Вот уж хрен. Мой дядюшка Арт, поэт.

– Бенджамин Франклин. Арт чуток слямзил.

– Да? Вот так всегда. Никогда не угадаешь с дядей Артуром. Мы даже не уверены, от деда ли зачала его бабка.

Оба молчали, пока Меллас отхлёбывал.

– Наверное, мы сможем досрочно присвоить Райдеру званием младшего капрала, – сказал Хок. – Это хотя бы даст ему немного больше денег. Конечно, тебе придётся написать, что всё было как при грёбаных Чапультепеке и Белло-Вуде вместе взятых и что Райдер – вылитый Чести Пуллер.

– Насколько длинным должно быть описание?

– А я что, похож на сраного учителя английского языка?

– Разве нельзя задать серьёзный вопрос?

– Что это ты, нахрен, такой серьёзный? – спросил Хок.

– Не всегда.

– Я тоже не всегда.

Так они стояли и смотрели друг на друга, вдруг заглянув чуть дальше своих формальных отношений.

– Гудвин говорил, ты учился в Гарварде? – сказал Хок.

– В Принстоне.

– Все они, блин, одинаковые. Те же парни с кисточками на грёбаных мокасинах, те же грёбаные коммунистические курсы.

Он вернул кофе Мелласу.

Меллас сделал два глотка, стараясь не обжечь губы о горячий металл и вернул кружку Хоку. 'А ты в каком колледже учился?' – спросил Меллас, колеблясь, как действовать дальше.

Хок осторожно глотнул и облизал верхнюю губу: ' 'К' в четвёртой степени'.

– А?

– Колледж коммьюнити, Кейп-Код. Два последних года учился в университете Массачусетса.

Меллас кивнул и присел на корточки, подсознательно подражая остальным морпехам, которые проделывали так, чтобы не замочить штаны на заднице.

– А все-таки, какого хрена ты забыл в Промежности? – спросил Хок. – Все вы, хреновы ребята из 'Лиги плюща', имеете бабки, чтоб откосить. Врачи, психиатры, магистратура, гомосексуальные тенденции. Господи! – Он с подозрением посмотрел на Мелласа. – Или вы с Гудвином парите мне мозги о том, где ты учился?

Меллас помолчал, как обычно, взвешивая ответ: 'Я поступил, когда мне было восемнадцать, до того, как пойти в колледж. Я вырос в маленьком городке лесорубов в Орегоне, где любой парень, кто хоть чего-нибудь стоит, отбывает свой срок на службе. Именно так все и говорят – служба. Тогда ещё не было никакой войны, и мне надо было поступать в колледж на стипендию и зарабатывать деньги летом. Мне присвоили звание младшего капрала резерва, и мне не нужно было проходить службу подготовки офицеров резерва ВМФ'.

– Всё равно ты мог откосить, когда началась война. У таких, как ты, должны быть всякие связи в призывными пунктами и конгрессменами.

– Вовсе нет.

– Не свисти.

Меллас колебался. У многих его товарищей по Принстону действительно были связи, о которых говорил Хок. У него же и у его друзей по средней школе в Ниванне – никаких. Он хотел сказать Хоку, что поступить в Принстон совсем не то, что иметь отца, который учился в Принстоне, но не стал. 'Не знаю. Просто казалось, что все другие парни тоже идут'.

– И президент не лжёт. Он, должно быть, знает что-то, чего не знаем мы.

– Верно, – сказал Меллас.

– Ты всё же мог перевестись в ВМФ. Все остальные твои напыщенные дружки поступили в ВМФ, ведь так? По крайней мере, те, кто не выносил себе мозг и не пыхал травку на митингах в защиту мира.

– Да. В основном. Те, кто куда-нибудь поступил. Парочка поступила в ЦРУ, – добавил он, чувствуя себя немного защитником своих друзей. Хок подал Мелласу дымящуюся банку из-под груш. Меллас, улыбаясь подшучиванию над собой, пожонглировал банкой из руки в руку. 'Наверное, я просто дурак, раз хочу быть другим. Так много ребят старается попасть в школу подготовки кандидатов в офицеры ВМФ, что у ВМФ скоро соскребать краску будут только грёбаные энсины'.

– Угу. Настоящие счастливые энсины.

Меллас засмеялся, сделал ещё один глоток и передал кружку Хоку.

Хок глотнул кофе, пристально взирая на Мелласа поверх края консервной банки: 'Знаешь, могу поспорить, что ты подумываешь выдвигаться в Конгресс в качестве бывалого морпеха'.

***

Тем же вечером на командирском совещании Фитч доложил о плане скорейшей переброски штабной группы батальона на Маттерхорн. Роль роты 'браво' по плану заключалась в том, чтобы завалить пулемёт СВА.

Впервые Гудвин заговорил добровольно: 'Эй, Джек. У меня есть соображения, и завтра я хочу попробовать'.

– Растолкуй, – сказал Фитч. Он передал Гудвину свою карту.

– Возьмём грёбаный пулемётный расчёт гуков, – сказал Гудвин. – Оба раза они стреляли с восточной стороны, так? А когда Меллас напоролся на них, они свалили на юг. Но юг – это вниз под гору и ничего кроме бамбука и слоновой травы. На север – скалы и прочая херня. Это значит, что они работают на южной стороне горы, вот тут, – Гудвин показал на запад, – между нами и Лаосом, но не слишком далеко, потому что иначе они много потеряли бы в высоте. Они ведь не тупее нас, и я уверен на все сто, что им бы не хотелось таскаться с этим пулемётом в гору каждый день, только чтобы иметь шанс пальнуть по вертушке. Но я бы не залезал и слишком высоко, чтобы не таскаться ещё и за водой.

Меллас позавидовал практической логике Гудвина.

– Ладно, Гудвин, – сказал Фитч, – доложи свой маршрут, а мы подготовим его до твоего ухода.

– Не надо подготовки, Джек.

– Ты уверен?

– Мне не нужны подсказки. Я иду как раз туда, где они засели, Джек. – Гудвин немного подтянул к себе карту Фитча. Он прищурился, и его большой палец указал на маленький отрог на большом хребте. – Вот сюда.

Все уставились на точку. Меллас вопросительно посмотрел на Хока. Хок пожал плечами.

Гудвин вышел до зари с одним из своих трёх отделений, направившись на запад, в сторону Лаоса. Меллас двинулся на юг с Джейкобсом и вторым отделением своего взвода вниз по длинному выступу, ведшему на дно долины.

Они медленно двигались в густых джунглях вдоль гребня выступа, когда услышали, как началась перестрелка. Хоть они и находились в добрых двух километрах от Гудвина, грохот М-16 был столь силён, что все попадали в грязь.

Меллас схватил трубку у Гамильтона и стал слушать.

– … Чёрт побери, я не знаю, сколько их, Джек! Я занят!

– 'Браво-два', 'браво-два', это 'браво-шесть'. 'Большой Джон' требует от тебя донесение о местонахождении. Приём!

Никто не ответил. Вдруг наступила полная тишина.

– 'Браво-два', вернись на грёбаную связь! Приём.

Снова загремела стрельба, и перекатывающиеся над ними звуки теперь чередовались с глухими разрывами ручных гранат. Меллас достал компас и по звуку определил азимут. Загремел бесконечный оглушительный взрыв, заставивший запрыгать его сердце. Меллас включил трубку передатчика: ' 'Браво-шесть', это 'командир-раз'. Я взял азимут на звук, это три-четыре-ноль. Моя позиция шесть-семь-один-пять-один-девять. Приём'. – Меллас и Фитч оба понимали, что Меллас сильно рискует, подставляет собственный отряд под миномётный и артиллерийский огонь СВА, раскрывая по рации свою позицию, чтобы сообщить Фитчу второй пеленг по компасу для определения точного местоположения Гудвина.

Голос Фитча ответил: 'Понял тебя: три-четыре-ноль. – Последовала короткая пауза. – Он как раз там, где собирался быть. Ты знаешь точку? Приём'.

– Уже иду! – Меллас вдруг почувствовал себя нужным, важным, спешащим на помощь товарищу.

Бросок обернулся разочарованием, когда морпехи с проклятиями врубились в равнодушные джунгли. Меллас подгонял их и сам махал мачете, когда подходила очередь. Стрельба поутихла. Потом совсем прекратилась.

Соединились они примерно через час. Оба отряда были измотаны, но отделение Гудвина несло на себе винтовку СКС, автомат АК-47 и длинноствольный русский 12,7-мм пулемёт ДШКМ плюс несколько металлических коробок с патронными лентами и тяжёлый паукообразный треножник. Ещё были обычные пряжки от ремней, водяные трубы, знаки отличия и пуговицы – всё годное для обмена. Одного парня довольно серьёзно ранило, и он ковылял между двумя товарищами, но настоящая опасность его миновала. Гудвина и самого чиркнуло пулей по правому уху. Оторвало небольшой кусочек плоти и хряща и оставило тонкую кровавую дорожку на шее.

– Эй, Джек! – бухнул он Мелласу, держась за ухо. Его голос был неестественно громкий из-за временной потери слуха. Он потянул за окровавленную мочку. – Посмотри! Грёбаное 'Пурпурное сердце'! – Он засмеялся от восторга и адреналина. – Ещё два таких, и я уберусь из этой блядской дыры!

Меллас выдавил улыбку. Хорошо известно, что после трёх ранений корпус МП считал получившего их слишком издёрганным, слишком невезучим или слишком глупым, чтобы оставаться эффективным в бою. Парни обоих отделений засмеялись. Бойцы второго взвода наперебой рассказывали о том, как Гудвин захватил врасплох небольшой пулемётный расчёт, ползком добравшись до его позиции, обстреляв и забросав гранатами из-за грубого бревенчатого заграждения. Они убили троих. Остальные бежали.

К моменту, когда они достигли периметра, все парни уже называли Гудвина 'Шрамом'.

Меллас понимал, каким незамысловатым и обыкновенным, может быть, даже нерешительным должен выглядеть он рядом с Гудвином. Он ещё не мог воспользоваться словом 'ссыкло', но где-то глубоко в душе этот страх, ещё не названный, уже засел.

На другой день штаб батальона прилетел на Маттерхорн.

Лейтенат Хок стоял возле палатки Фитча, засунув руки в карманы полевой куртки. Он чувствовал себя оккупированным. Рота 'браво' пришла на Маттерхорн через девственные джунгли и раздвинула джунгли, образовав поляну чистого пространства на вершине Маттерхорна, и всё это под постоянным беспокоящим огнём пулемётного расчёта. А сейчас группа батальонного КП влетает на вертушках, выкатывает экипировку мешок за мешком, консервированные продукты, рации, алкогольные напитки и журналы. Хоку хотелось верить, что это чистое совпадение, что они прибыли сразу на следующий день после того, как Гудвин заграбастал пулемёт азиатов.

Рядовые, в основном радисты и каптёры, рыли большие блиндажи и наполняли мешки песком. Хок понимал, что они делают то, что приказано, но негодовал и на них. Ещё больше его приводило в ярость то, как Фитч причёсывался и брился уже второй раз за день, чтобы встретить полковника и 'Третьего', Блейкли.

– Блядь! – сказал он вслух и полез назад в палатку за сигарой. Там сидели Релсник и Поллак, играли в джин и следили за рациями.

– Есть новости от наших 'рыжих псов'? – спросил Хок, автоматически смещая систему координат на карту в голове, на которой он постоянно отмечал позиции боевых дозоров роты.

– Не-а, – отсветил Поллак. – Если не считать того, что грёбаный лейтенант Кендалл сообщил своё местоположение на километр в сторону от того, что радировал Дэниелс сразу после него, поэтому я поставил их туда, где сказал Дэниелс. – Он вернулся к картам в своих руках.

Не в первый раз Кендалл ошибался при чтении карт, и Хок, так же как и Поллак, понимал, что Дэниелс, скорее всего, прав. Он также понимал, что Дэниелс, вероятно, передал координаты, чтобы поправить Кендалла. Он решил не выговаривать по рации за несоответствие. Он отдельно поговорит потом с Кендаллом и Дэниелсом. Он выбрался назад в серый день и закурил предпоследнюю сигару. Он сделал долгую медленную затяжку, смакуя ощущение, в особенности тёплую сухость дыма. 'Блядь!' – снова сказал он, имея в виду постоянные дожди. Затем ему пришло в голову, что раз сюда перебрался батальон, то в нём должен быть кто-то, у кого можно купить сигары. Он улыбнулся, глазами пробежался по линиям окопов, в то же время осматривая местность и думая о координатах патрулей.

Фитч обдумывал предыдущие патрули, не текущие. Медленно поднимаясь вверх по склону, он оттачивал свои аргументы, объясняющие, почему так долго возились с пулемётом гуков. Он приподнял континентальную форменную кепи, пригладил волосы и плотнее надвинул её на макушку. Увидев, как Симпсон и Блейкли склонились над картой и временами бросают взгляды вниз на долину, он коротко вздохнул и через площадку высадки направился к ним.

– Вы хотели видеть меня, сэр? – спросил он, козыряя обоим.

– Никаких приветствий, лейтенант, – небрежно сказал Симпсон. – Мы ведь не хотим, чтобы другой пулемёт гуков снял Блейкли, не так ли? – Фитч опустил руку, а Блейкли засмеялся. – Хорошо быть в лесу, – сказал Симпсон почти отстранённо. Он поднёс бинокль к глазам и посмотрел на долину.

– У тебя всё в порядке, Тигр? – спросил Блейкли.

– Так точно, сэр, – сказал Фитч.

Наконец, опустив бинокль, Симпсон повернулся к нему: 'Ты знаешь, что делать, когда убиваешь гуков, лейтенант?'

Фитч замешкался с ответом: 'Сэр?'

Выговаривая каждое слово, словно разговаривая с ребёнком, Симпсон повторил: 'Что ты делаешь, когда убиваешь гуков, лейтенант?'

– Я, э-э, сэр?..

– Не знаешь, да?

– Э-э, нет, сэр. То есть я не совсем понимаю, о чём господин полковник спрашивает.

– Я спрашиваю о грёбаных разведданных, лейтенант. Грёбаных разведданных. Ты знаешь, что это такое?

– Так точно, сэр, знаю. Сэр.

– Что-то не похоже, – Симпсон повернулся к Блейки, словно делясь с ним секретом. Блейкли кивнул, и Симпсон продолжал, – Позволь мне тебе помочь. Знаешь, не всегда найдутся в корпусе МП фотографы, чтобы подготовить за тебя отчёт о боевых действиях. – Он улыбнулся, но явно не по-доброму. Блейкли сделал то же самое. Фитч неуверенно улыбнулся в ответ. – Разведданные, лейтенант, – продолжал Симпсон, – строятся на тщательном сборе мелочей. Понимаешь, да? Это не результат театральных поисков. Это результат тяжёлого труда, постоянного внимания к деталям, к мелочам. Ме-ло-чам.

– Так точно, сэр.

– Когда получаешь мёртвых гуков, ты собираешь всё. Планшеты, нашивки, письма – всё. Выворачиваешь карманы. Забираешь оружие, вещмешки. Пытаешься распознать их запахи, чтобы понять, что они ели на обед. Следишь за моей мыслью, лейтенант?

– Так точно, сэр.

– Хорошо. Я больше не потерплю провалов в разведывательной работе.

– Так точно, сэр.

– Я рад, что ты, в конце концов, разобрался с пулемётным расчётом гуков. Сколько патрулей у тебя выходит в день?

– Три, сэр.

– Мало, правда? Две блядские недели.

– Сэр, мы в то же время устраивали базу огневой поддержки и линии боевых окопов.

– У каждого есть проблемы, Шкипер.

– Сэр, мы всё-таки добрались до пулемёта. И при этом никого не потеряли. И мы притащили его сюда вместе с АК и СКС.

– И из какой же они части?

Фитч облизнул губы. 'Не знаю, сэр', – наконец, ответил он. Он понимал, раз батальон выдал вероятную цель у Мелласа за подтверждённую, нет смысла объяснять Симпсону, что не было трупов, которых можно было бы найти. С другой стороны, Гудвин определённо подстрелил троих, но вернулся назад с трофейным оружием и барахлом – кукарекая как петух, ребята прозвали его Шрамом, – и без всяких разведданных. Фитч почти улыбнулся при этом воспоминании, несмотря на тот факт, что именно за это его сейчас и распекают. 'Блядь, – подумал он, – да они же по-всякому из сраной 312-ой стальной дивизии, и всем об этом известно, в том числе и тебе, Симпсон!'

– Вот видишь, лейтенант, ты не только не смог проявить агрессивность в патрулировании, но ещё и пренебрёг собственной обороной.

– Сэр?

– Твои линии, лейтенант. Твои линии. Они полностью открыты для удара артиллерии.

– Сэр, э-э… Ближайшая артиллерия гуков находится на Ко-Роке, насколько мы знаем. Это дальше, чем была наша на Эйгере.

– А ты у нас тот, кто нашёл все грёбаные 122-мм снаряды.

– Знаю, сэр. Но гуки обычно не тратят такие снаряды на малые пехотные позиции. Они для подавления вещей покрупнее.

– Ты сейчас читаешь мысли Зиапа?

– Никак нет, сэр. Я не хотел сказать… то есть я ничего не знаю наверняка, но…

– Вот именно. Ничего наверняка. У тебя уходит целая вечность, чтобы найти пулемёт, за который 'Лесоруб-шесть' развальцевал мне всю задницу, и вот я выдвигаюсь сюда, а твои сраные линии – сплошной бардак и полностью открыты артиллерийским ударам!

– Сэр, вы говорите о том, что мы должны установить перекрытия на стрелковые ячейки?

– Что ж, Блейкли, – сказал Симпсон, поворачиваясь к Третьему и улыбаясь. – Похоже, в школе основной подготовки ещё преподают начала оборонительной тактики пехоты.

– Так точно, сэр, – сказал Блейкли.

Симпсон снова повернулся к Фитчу: 'Правильно, лейтенант Фитч. Я хочу, чтобы эти линии подготовили к ударам артиллерии. Артиллерии, лейтенант. К реактивным снарядам, а не только минам. У тебя есть три дня'.

– Сэр, войска стоят на переднем крае. У нас нет ни цепных пил, ни больших лопат, ни металлических сеток. Чёрт, даже мешков для песка едва хватает. То есть их берут и ваши люди, и артиллеристы…

– Правильно. Готовятся к артналёту. – Симпсон снова посмотрел на долину в бинокль. – В Корее гуки всегда били по нам из пушек, прежде чем идти в атаку. Не переживай о мешках, лейтенант. Я их уже заказал. Я уверен, ты найдёшь способ, как установить перекрытия.

Фитч понял, что он может быть свободен, но сделал последнюю попытку: 'Сэр, могу я обратиться? Я понимаю, вы правы насчёт артиллерии. Нам будет гораздо безопасней с перекрытиями, но… Сэр, бойцы в роте будут нервничать, если не смогут ни видеть, ни слышать; так мы как бы чувствуем, то есть даже когда капитан Блэк командовал ротой до меня, мы всегда делали так, чтобы максимально усилить возможность слышать и видеть, и допускали небольшой риск артиллерийского удара. Это что-то вроде СПД, сэр'.

– Стандартный порядок действий изменился, лейтенант. Я не собираюсь из-за чьей-то лени терять добрых морпехов под артналётами.

– Сэр!

– Что?

– Сэр, они не ленивые. Они уставшие.

– Я говорю не о рядовых, лейтенант.

– Да, сэр.

– Теперь я хочу видеть перекрытия на грёбаных окопах. Три дня, Шкипер.

– Слушаюсь, сэр.

***

Наполовину скурив предпоследнюю сигару, Хок увидел, как Фитч скользит вниз по склону горы. 'Как всё прошло?' – спросил он.

Фитч рассказал.

– Ты с ним спорил?

Фитч помедлил, глядя в землю. 'Конечно'.

– Вот блядь, Джим! Мало нам трудностей. Почему бы нам не построить линию Зигфрида? Нет – пирамиду Хеопса! Хватает нам рабской работы.

Хок оставил Фитча сидеть на корточках под моросящим дождём и в раздражении отправился искать Кэссиди.

Опрятная палатка Кэссиди содержалась в должном порядке. Виновка и патроны висели на тщательно оструганных колышках, вбитых в деревянную тару из-под боеприпасов, образующую стену. Кэссиди рассматривал фотографию жены и трёхлетнего сына, когда голова Хока просунулась в проём. Он махнул рукой заходить, и Хок вывалил на него проблему с блиндажами.

Кэссиди оветил не сразу. Он показал Хоку фотографию: 'Как думаешь, он станет когда-нибудь морпехом?'

– Конечно, комендор, – Хок понимал, что нужно сказать что-то ещё, но не смог ничего придумать. Наступила неловкая тишина. Хок нарушил молчание: 'Поэтому я хотел бы знать, может быть, ты мог бы повидаться с сержант-майором. Я слышал, он бывал в бою. Может, он мог бы переговорить с полковником об этом'.

Кэссиди прокашлялся: 'Я не хочу выглядеть как хренов нытик, лейтенант, в особенности перед сержант-майором'.

– Но ведь он для того и существует, или не так? Разве он не выражает точку зрения рядовых? Кэссиди, эти парни измотаны.

– Да, но… – Кэссиди скатился с 'резиновой леди' и посмотрел на плащ-палатку, колышущуюся под сырым бризом. – Стоит получить репутацию нытика – и тебе, нахрен, конец. – Он посмотрел на Хока почти умоляюще. – Если я получу класс Е-7, мы сможем завести ещё одного ребёнка, может быть, и пианино.

Хок был разочарован в Кэссиди. 'Ладно, комендор, я понял тебя. Просто хотел послушать, что ты думаешь об этой идее'. Он вышел из палатки.

Кэссиди долго лежал, прислушиваясь к дождевой капели, шуршащей по плащ-палатке. Он был действующим ротным комендором в боевой группе, хоть пока что только штаб-сержант, класс Е-6. Это много значило для продвижения по службе к комендор-сержанту, класс Е-7. Жена будет гордиться. Сын. Но если он пожалуется сержант-майору… Окажись штаб-сержант не с той стороны от батальонного сержант-майора, он останется штаб-сержантом на очень долгое время.

– Блядь! – наконец, заорал он и полез из палатки.

Кэссиди нашёл сержант-майора Нэппа за инспекцией строительства командного блиндажа. Форма Нэппа сияла чистой, чёрные ботинки сверкали. Он выглядел как бизнес-управляющий в запасе при исполнении служебных обязанностей на выходных. Впрочем, Кэссиди знал, что в молодые годы сержант-майор участвовал в битве за Тараву.

Перекинувшись обычными фразами, Кэссиди сказал, что у него проблема. 'Это касается приказа укрыть стрелковые ячейки настилами'.

– Я не слышал об этом.

– Полковник сказал шкиперу, что у нас есть три дня, чтобы укрыть окопы настилами. Он хочет, чтобы их обложили мешками с песком, чтоб были щели для винтовок и для М-60. Понимаете? 'Пушки острова Наварон'. – Сержант-майор сидел и смотрел на него. Кэссиди заёрзал. – Ну, так вот, чёрт побери, сержант-майор, это охренительно тупой приказ. Ведь надо и видеть, и слышать, а это ни хрена не получится из грёбаной пещеры, да ещё если дождь забарабанит по перекрытию. Грёбаные азиаты просочатся и ударят по нам, слепым, с тыла, если мы не услышим их. Бойцы измучены. Мы только и делаем, что патрулируем вокруг этой хрени, строим грёбаную зону высадки, укладываем блядскую колючку, расчищаем сектора обстрела – и всё это одними сраными ножами и лопатками. Наши руки сочатся гноем.

– Вы говорите о своём командире, штаб-сержант Кэссиди, – тихо сказал Нэпп.

Кэссиди сглотнул. 'Да, сержант-майор. – Он чувствовал, как горит его лицо. – Если в нас ударят, значит, ночью к нам подкрались сапёры. Гуки не будут обстреливать нас из пушек. Они не будут тратить на нас боеприпасы, которые тащили по ночам больше четырёх сотен километров под ударами с воздуха на грёбаную гору, подобную этой. – Сержант-майор бесстрастно слушал. Выслушивать младших по званию сержантов было частью его работы. Видя равнодушие Нэппа, Кэссиди повысил голос. – Они подкрадутся, мать их так. Маленьких ублюдков нужно слышать. Я не понимаю, почему парни должны сами для себя устраивать хреновы могилы'.

– Итак, чего вы от меня-то хотите?

– Я не нытик, сержант-майор, и у нас чертовски хорошая рота морпехов. Мы делаем то, что прикажут, без разговоров, но я думаю, что полковник не понимает ситуации, вот и всё. Здесь не Корея, мать её. Может быть, вы могли бы с ним поговорить.

– Почему это не сделать лейтенанту Фитчу?

– Думаю, он уже пробовал.

– Тогда что же я могу?

Кэссиди видел, что сержант-майор не собирается палец о палец ударить, чтобы выручить молоденького штаб-сержанта, который чувствует, что переработал, а ему за это не доплатили.

Нэпп похлопал Кэссиди по плечу: 'Вот что я скажу, штаб-сержант Кэссиди, я посмотрю, можно ли будет подкинуть вам на помощь бойцов после того, как мы закончим с устройством КП. Может быть, мне удастся раздобыть цепную пилу или даже две. Господи, да всё что угодно. Только попросите'.

Кэссиди устало побрёл вниз, понимая, что и репутацию свою подпортил с сержант-майором, и парней из роты подвёл. Он проклинал свой характер.

К утру на горе бушевала полноценная буря. Весь день сбиваемый ветром взвод двигался кое-как, едва шевеля окоченевшими руками, которыми стало ещё трудней, чем прежде, хвататься за лопатки и ножи. Мелласу казалось страшно ненужным возвращаться к изнурительной работе копать и рубить как раз в тот момент, когда они уже подошли к той точке, в которой могли начинать работу со своими жилыми помещениями. Всё же они копали и рубили, находя смысл своих действий в малых прозаических задачах и выбрасывая из головы более весомые вопросы, которые привели бы лишь к отчаянию.

Ванкувер и Шулер, меняясь, наполняли мешки: один держал горловину мешка, другой кидал в него лопатой липкую глину. Для Ванкувера каждый мешок был просто мешком – один наполненный мешок сменялся следующим. Маленький инструмент обжигал его волдыри и раны. Он видел, как кровь и гной от тропической язвы на пальцах и запястье разбавляются грязью и дождевой водой. Время от времени он останавливался, чтобы обтереть руки о штаны, даже не думая, что ему в них ещё спать. Постепенно вскоре всё слилось в единый сальный состав, смешавшись с мочой, которую он не мог полностью удержать, потому что продрог, со спермой от последнего эротического сна, с какао, пролитым за день до этого, с соплями, которые обтирал о штаны, с гноем из язв на коже, с кровью лопнувших пиявок и со слезами, которые утирал украдкой, чтобы никто не видел его тоску по дому. За исключением своего роста и той роли, которую он на себя принял – или которую приобрёл, Ванкувер ничем не отличался от любого другого подростка во взводе. Он знал, что эта роль ободряет остальных, и должен был признать, что ему нравится её играть из-за того, что она давала его товарищам и ему самому. Ему нравилось уважение – чёрт, да он был почти знаменитостью. Но он полностью сознавал, чего оно стоило. Становиться в голове колонны страшило его всякий раз, и всякий раз что-то толкало его встать в голове.

Бройер подсчитал, что ему хватит шестнадцати небольших брёвен, чтобы закончить блиндаж. Он встал не колени перед первым бревном и прищурился сквозь очки, не имея охоты начинать. Его рука опухла. Он поранил её о 'бритвенную траву' двумя днями ранее, и в рану попала инфекция. Он ходил к санитару, но Фредриксон смог только помазать её какой-то красной дрянью да выдать немного дарвона, чтобы унять боль. Когда он брался за рукоятку ножа, то от боли хотелось сунуть ладонь подмышку и утолять боль теплом своего тела.

Он рубанул по бревну ножом. Боль была ужасная. Оставив лишь маленькую царапину, нож отскочил от твёрдой древесины. Он уставился на царапину. Он взялся за нож левой рукой и попробовал снова. С левой рукой он был беспомощен: нож просто отскакивал от дерева вместо того, чтобы врезаться в него.

– Нужно разозлиться на него, – сказал Янковиц, неожиданно появляясь из-за спины. – Вот так. – Он взял нож из рук Бройера и с проклятиями набросился на бревно. Опять и опять он сыпал удары по дереву большим ножом, выкрикивал скверные слова. От дерева летели мелкие щепки. Вдруг Янк остановился и улыбнулся. Он метнул нож в бревно, нож воткнулся и завибрировал. – Восемь паршивых дней до встречи с Сюзи в Бангкоке, – сказал он. И пошёл по линии окопов дальше.

Когда второе отделение вернулось из дозора, Джейкобс немедленно отметил, как сильно оно отстало в постройке блиндажей, хотя лейтенант Меллас и сержант Басс обещали ему, что отделения, не вышедшие на патрулирование, будут работать одинаково усердно по всему сектору взвода. Пулемётная позиция Хиппи, однако, уже имела вокруг себя начало стенки, а также несколько довольно кривых стволов, от которых, как предположил Джейк, отказались другие отделения. Он устало уселся в грязь и свесил ноги в окоп.

Хиппи снял очки в тонкой металлической оправе и протёр рубашкой. Он поднял их навстречу дождю и посмотрел сквозь стёкла. Вернул их на нос и, морщась, медленно снял ботинки. Он осторожно стянул мокрые носки с бледных и распухших ног.

– Неважно выглядят, – сказал Джейк.

Хиппи хмыкнул. Он помассировал ступни. 'Вот так'. Он растирал их несколько минут, потом, кривясь, снова надел ботинки и начал разбирать пулемёт, чтобы вычистить грязь и траву.

Джейку отчаянно хотелось, чтобы вернулся Фишер, но Фишер уехал. Очень просто – увезён, и вот теперь он болтает ногами здесь, на пулемётной позиции Хиппи, все устали, грёбаный дождь хлещет по земле, его отделение без блиндажей и осталось всего два дня на их устройство.

– Никто сегодня ни хрена за нас не сделал, – сказал Джейк. Он пнул по стенке окопа, и ком грязи плюхнулся в воду. Он увидел, как из сектора Шулера к ним приближается лейтенант Меллас.

Меллас присел на корточки возле окопа: 'Подумал: избавлю-ка тебя от необходимости тащиться в гору, чтоб доложить мне о результатах'.

Джейк отметил про себя, что Меллас весь в грязи и утомлён, и ему сделалось приятно от мысли, что лейтенант тоже работает в окопах. 'Нечего докладывать, сэр. Ничего кроме дождя и грёбаных джунглей'.

– Никаких следов? Ничего?

– Вы же бывали там. Ничего.

Дождь вдруг накрыл их сплошной пеленой. Крохотными водопадами вода побежала с каски Джейку на нос и за шиворот. Джей смотрел на линии окопов. 'Я вижу, сегодня много потрудились над нашими блиндажами, сэр'.

Меллас быстро оглянулся: 'Делали всё, что могли. Поскольку были заняты, а вы, ребята, свинтили на прогулку по парку'.

Хиппи клацнул на место затвор пулемёта, заставив вздрогнуть и Джейка, и Мелласа. 'Скажите мне, лейтенант, – сказал Хиппи. – Просто скажите мне, где здесь находится золото'.

– Золото? – оторопел Меллас, но Джейк понял, что Хиппи борется с чем-то глубоко засевшим внутри. Он видел, как ходят желваки Хиппи, пытающегося скрыть досаду и усталость.

– Да, золото, паршивое золото, или нефть, или уран. Что-нибудь. Боже, хоть что-нибудь, ради чего мы здесь толчёмся. Что-нибудь, и тогда мне станет понятно. Просто немного сраного золота, чтобы всё это имело смысл.

Меллас не ответил. Он долго смотрел на джунгли. 'Не знаю, – наконец, сказал он. – Хотел бы я знать'.

– Вот именно, – сказал Джейк. Он упёрся прикладом винтовки в землю и встал на ноги.

Меллас поднялся вместе с ним. 'Послушай, Джейк, знаю, что трудно, но ещё осталось время до заката. Перекуси и прикинь, нельзя ли до темноты наполнить хоть несколько мешков для оснований под перекрытия'.

Джейк тупо посмотрел на Мелласа, стараясь уразуметь. Не сказав ни слова, он повернулся, чтобы передать приказ командирам огневых групп.

Свет угасал, и на позициях становилось тише по мере того, как рота переходили на вечернюю боевую готовность. Вилльямс и Кортелл, которые трудились по соседству с Джонсоном над собственным блиндажом, при догорающем свете чистили винтовки М-16. Эти двое были неразлучны с самого прибытия в страну. Невысокий Кортелл, командир второй огневой группы Янковица, если б лучше кормили, был бы округлым. Из-за лёгкой залысины он выглядел старше своих девятнадцати. Вилльямс, высокий и стройный, с большими фермерскими руками, был почти полной физической противоположностью Кортеллу. Общим для них, помимо корпуса МП и восьми месяцев на войне, была работа на ферме, хотя для одного это был хлопок в дельте Миссисипи, а для другого – коровы-герефорды и сено.

Кортеллу нравился парень из Айдахо. До вступления в корпус МП Кортелл никогда не разговаривал с белыми парнями иначе, как извиняясь или по делу. Даже в лагере начальной подготовки в те короткие минуты, когда морпехам дозволялось личное время, белые и чёрные в основном кучковались только друг с другом. И вот теперь они здесь. Он никак не мог привыкнуть к этому, всё ждал, что Вилльямс однажды откажется сидеть с ним рядом или вдруг сорвётся на него безо всякой веской причины. Но Вилльямс никогда не делал ничего подобного. Сегодня, однако, Кортелл чувствовал, что Вилльямс какой-то другой – нет, не опасный, не злой, – но какой-то смущённый и нерешительный. И он рискнул.

– У тебя что-то на уме, Вилл?

Вилльямс поднял спусковой механизм для осмотра.

– Да, но…

– Что – но?

– Я не знаю.

Кортелл ждал. Он знал, что подчас лучше всего ждать.

– Понимаешь, я знаю, что и Кэссиди, и Ридлоу, и Басс постоянно цепляются к вам с этим. Но… то есть, я думаю, вы ведь так и поступаете. Я имею в виду, что вы собираетесь. На ВБВ вы всегда ходили сами по себе. Даже здесь ты всегда зависаешь с Джексоном и другими неграми.

– Мы больше не негры, – мягко прервал его Кортелл.

– Ну, кем бы вы ни были. Я хочу сказать… что это дерьмо ни к чему вас не приведёт.

Кортелл аккуратно вставил ствол М-16 на место. 'Клянусь, вы думаете, что мы там занимаемся вуду или чем-то таким. Замышляем заговор чёрной власти'.

– Не знаю, – сказал Вилльямс. – Я там не бываю.

– Что ж, не хотел тебя расстраивать, тупая ковбойская задница, но мы даже не помышляем о белых людях, когда сходимся. – Кортелл выдал характерный смешок. – Ты слышал когда-нибудь историю о гадком утёнке?

– Может, я из Айдахо, но наши мамки тоже рассказывают нам сказки. – Он направил ствол винтовки в сторону угасающего света и, выискивая нагар, заглянул в него с обратной стороны. Довольный, он принялся её собирать.

– Хорошо. Ты знаешь Иисуса, – сказал Кортелл. – Он разговаривал притчами. Знаешь, почему? Потому что когда ты говоришь притчами, то слушатель приходит к правильному ответу, а не к тому, что, как думает говорящий, является правильным ответом. Следишь за мной?

Вилльямс кивнул.

– Клянусь, ты думаешь, что это рассказ о некоем гадком малом, который никому не нравится, потому что он страхолюдный малец, а потом он вырастает и уже совсем не гадкий, потому что он и не утка. Он лебедь. Вот так-так! И конечно все лебеди белые, а все утки тёмные, но я б не сунулся с такой проповедью.

Вилльямс улыбнулся. Над Кортеллом всегда подшучивали за то, что начинает поучать, когда волнуется. Он же принимал насмешки не без некоторой гордости.

– Ну, так позволь же мне сказать, что я думаю об этой истории. Она о том, что этот маленький утёнок не может вырасти. Не может вырасти, чтобы стать большой уткой, потому что он не утка. Но он не знает, во что он должен вырасти. – Кортелл внимательно посмотрел на Вилльямса, чтоб уловить его внимание. – Я говорю о том, что ты не знаешь, во что ты должен вырасти, и от этого взрослеть очень трудно. – Он немного помолчал. – Посему, мы не собираемся, мы просто общаемся с людьми, как умеем, чтобы постичь, где находится это что-то. Следишь за мной? Это что-то не у белых людей, потому что мы чёрные люди, и попытки обрести что-то, общаясь с вами, белыми, для нас полный тупик. Когда я общаюсь с вами, белыми, я прежде всего чёрный человек, а уж кто я есть на самом деле, идёт во вторую очередь. Когда же я говорю с чёрными, то моё я стоит на первом месте и чёрного человека нет совсем. Это не имеет ничего общего с белыми людьми. Так обстоит дело. Никакого заговора вуду. Мы просто разговариваем и живём дальше, как можем.

Вилльямс, сдерживавший дыхание, выдохнул: 'Да-а. Вот именно'.

– Вот именно, – повторил Кортелл.

– Я думаю, это и пугает людей, – сказал Вилльямс.

– Тебя пугает?

– Да-а. Не-ет. – Он поработал затвором винтовки. – Я не знаю.

– Нам тоже страшно, – сказал Кортелл. Он посмотрел на джунгли и вспомнил родной городок Фор-Корнерс, штат Миссисипи. – Кажется, единственный способ, которым я когда-либо разговаривал с белым человеком, это быть немного испуганным. – Он вернулся на Маттерхорн и посмотрел на Вилльямса. – До встречи с тобой, братишка.

Вилльямс вставил затвор на место и встал: 'О-о…' Он покачал головой. Потом, глядя на свою грудь, улыбнулся.

Кортелл засмеялся: 'Садись, дружище. Ты ещё не слышал вторую часть моей проповеди'.

Вилльямс сел. 'Вещай, преподобный'.

– Мы больше не негры.

– Вы были ими, когда я учился в школе, и было это прошлой весной.

– Мы больше не негры. Мы чёрные.

Вилльямс лишь чуть-чуть сдержал улыбку, понимая, что Кортелл заметит, как ему забавно. 'Значит, если прошлой весной мы были белыми, то как же нас теперь называть-то – бланко, европеоиды или ещё как-то?'

– Отвали!

– Нет, в самом деле. Интересно – как вас, парней, принято было называть?

– Ниггерами, – сказал Кортелл, округлив глаза.

– Да нет же. Мать твою. Я знаю, что это оскорбление. Ты понимаешь, что я имею в виду. Я спрашиваю, как вы, парни, сами себя называли?

– Не говори мне больше 'вы, парни'. Ты разговариваешь здесь с одним человеком.

– Ну, ладно. Так как же у чёрных принято себя называть?

Кортелл на миг задумался: 'Ну, в основном неграми, да. Нас так называл преподобный Кинг. Но он умер. Сдаётся, теперь это почти что ниггер или даже нигра. – Его мозг быстро промчался от образов южной аристократии к возможному общему корню в словах genteel и gentile, который он тут же отбросил. Мозг всегда проделывал с ним подобные штуки. – У слова 'негр', понимаешь, нет того гордого значения. – Он поднял затвор М-16, пытаясь при последних лучах света рассмотреть, не пропустил ли в нём ещё чего-нибудь. – Иногда мы называем себя цветными людьми'.

– Цветными людьми. Никогда не слыхивал такого

– Да, но ты ведь из Айдахо.

Вилльямс показал Кортеллу средний палец и продолжил протирать ствол промасленной ветошкой.

– Как бы то ни было, – продолжал Кортелл, – мы теперь чёрные. У каждого свой цвет. Даже белый – это цвет. – Пришла очередь Кортелла дать понять Вилльямсу, что он сдерживает улыбку. – Но это довольно тусклый, никчемный, ничего не дающий пресный цвет.

– Вот так-так, Кортелл! Пресный.

– А что, ты думал, что я какой-то там хлопковый культиватор без словарного запаса только потому, что разговариваю так, словно живу на Миссисипи?

В ответ на эти слова Вилльямс улыбнулся. 'Цветные люди, – сказал он. – Пи-оу-си'. Он помолчал и сказал: 'Пок'. Подождал мгновение и снова: 'Пок-пок'. Получился звук как у закипающей кофеварки.

Кортелл покачал головой, улыбаясь глупости.

Вилльямс вдруг вскочил на ноги. 'Пок-пок-пок'. Он откинул голову, и теперь звук был похож на кудахтанье курицы на насесте. 'Пок-пок-пок'. Он зашагал в полуприседе, шею выдвинул вперёд, ладони прижал подмышками и выставил локти в стороны. 'Пок-пок-пок'. Он кукарекал и хорохорился. По всей линии парни вертели головами и возвращались к своим занятиям.

Кортелл свесил голову, изо всех сил стараясь не рассмеяться. 'Проделаешь такие прыжки перед братьями – они свернут тебе куриную шею'.

– Пок, – Вилльямс сел. – Пок-пок.

– Я знаю, что ты тупой бланко из Айдахо, поэтому не буду тебя убивать, – сказал Кортелл, – но если подшутишь над чем-то серьёзным и отжаришь эту херню 'пок-пок' не перед теми братьями, серьёзного говна не оберёшься.

– Серьёзного говна? – сказал Вилльямс. – Серьёзного говна? – Он поднял руки, указывая на всё вокруг себя. – Вот серьёзное говно. Всё остальное конский навоз.

Они продолжили сборку. До сего момента Кортеллу никогда не приходило в голову, что дружба, а не просто приятельские отношения, возможна. Но ему не приходило в голову и то, что дружба невозможна. Таких мыслей вообще не бывало. Вилльямс был простым фактом, как джунгли или дождь. Он задумался. Как могло придти ему в голову то, что раньше никогда не приходило? Оно должно было сидеть там – иначе никогда б не выскочило – но, должно быть, где-то пряталось. И где находится в мозгу то место, где прячутся подобные вещи? Не это ли подразумевают люди, говоря о 'замысле бога'? Но, в таком случае, это значит, что замысел бога скрыт где-то в нём самом, – и Кортелл немного испугался того, к чему привела его голова. Надо подыскать укромное местечко, так он всегда поступал, когда такие вопросы пугали его, и побеседовать обо всём с Иисусом. Может быть, как-нибудь выбраться к батальонному капеллану, когда они выйдут из леса. Он подумал, что ответ может знать новый лейтенант. Говорят, он учился в колледже, а там они должны преподавать что-нибудь о боге, разве не так? Тогда он стал размышлять, кто такие эти они.

– Или куриный, – ответил Кортелл Вилльямсу. Как всегда, интервал между чьими-то последними словами и его собственным ответом был наполнен всякими подобными мыслями, но они проносились так быстро, что человек, с которым он беседовал, даже не замечал паузы. Кортел считал, что так происходит со всеми.

Чуть помедлив, Вилльямс сказал: 'Итак, я слушаю: вырасти где-то. Или в кого-то. Не знаю. Ну, то есть, у тебя уже есть кто-то на уме? Мартин Лютер Кинг, Кассиус Клей или ещё кто?'

Кортел бросил взгляд на темнеющие тучи: 'Не-а. У меня есть Иисус. Он мой кто-то'.

– Да, но ведь Иисус белый.

– Вот и нет. Он смуглый еврей. У бога правильный цвет.

Трудясь над блиндажами, Меллас ловил взгляды Симпсона и Блейкли, но из них никто ни разу не спустился к окопам, поэтому было невозможно пересечься с ними, не встав на их пути самому. К середине следующего дня буря улеглась, перейдя в обычный дождик, и во время перерыва на обед Меллас попробовал другую тактику действий.

Когда он поднялся на вершину горы, артиллеристы устанавливали тяжёлую 105-миллиметровую гаубицу в центр нового орудийного окопа. Все деревья исчезли. Вершина была сплошь уставлена пушками, ящиками и механизмами. Маттерхорн напоминал авианосец в море джунглей.

Меллас нашёл пучок радиоантенн над оперативным блиндажом батальона и нырнул вниз в небольшой вход. Два шипящих фонаря 'Коулмэн' освещали угрюмое помещение; тёплый воздух был насыщен парами их топлива. Какой-то лейтенант двигал по карте флажками. Лейтенант нахмурился. Меллас быстро представился. 'Привет, – сказал он. – Лейтенант Меллас, 'браво-раз' '. Он засветил на лице самую свою приятную улыбку.

Дежурный офицер просветлел. 'Биф Стивенс, артвзаимодействие, двадцать второй полк морской пехоты'. Он протянул руку, Меллас пожал её, отметив про себя её мягкость и чистоту. Они поболтали: Меллас задавал умные вопросы, Стивенс отвечал, явно радуясь тому, что наконец-то один из 'ворчунов' действительно интересуется тем, что он для них делает. Меллас подумал было спросить, в качестве шутки, нет ли у Стивенса чего-нибудь выпить, просто чтобы создать впечатление, будто это была истинная причина его визита, но передумал. Ему чем-то понравился этот парень.

– Много ли таких парней, как Фитч? – в конце концов, спросил Меллас. – То есть лейтенантов, командующих ротами?

– Немного, – ответил Стивенс. – Может быть, один на батальон в линейных ротах. Кое-кто из 'мустангов' в штабе и ротах снабжения. Всё зависит от удачи.

– Как это?

– Понимаешь, нужная должность в нужное время. Быть замкомроты, когда командира роты убивают или переводят. Как-то так.

– Ты думаешь, Хок получит 'браво', когда Фитч уйдёт?

– Как я сказал, это вопрос времени и – если он достаточно сбрендил, чтобы хотеть оставаться в лесу. Ему давно пора в тыл. Политика такая – ввести в бой как можно больше лейтенантов. Хока переведут куда-нибудь, как только мы получим их пополнение. Такая же политика для капитанов. Конечно, капитанов нам не хватает.

– Да, их всех поубивали, когда они были лейтенантами, – усмехнулся Меллас.

Меллас отложил сведения Стивенса о переводах и кадровой политике в ту часть мозга, которая отвечала за власть. Он это делал автоматически, как делает фермер, что отмечает по себя утреннюю сводку погоды и запахи воздуха, а потом собирает урожай на неделю раньше и избегает несвоевременно зарядивших дождей.

Два человека протиснулись сквозь занавес на входе, впустив снаружи свет и холодный воздух. Один, аккуратен и приятен, почти красив, имел золотые листья майора. Другой был невысок, сух и крепок, с отмеченным морщинами лицом, одновременно и молодым и старым, с линиями тела, которое и погоняли от души, и через которое, скорее всего, прогнали слишком много алкоголя. Серебряные листья блеснули с туго накрахмаленного воротничка. Меллас почувствовал волнение. Это был подполковник Симпсон, 'Большой Джон-шесть'.

Симпсон озадаченно посмотрел на Мелласа. Майор Блейкли, напротив, улыбнулся в ответ на улыбку Мелласа. 'А кто это у нас здесь, Стивенс?' – спросил он.

– Лейтенант Меллас из роты 'браво', сэр, – ответил Стивенс.

– А-а-а, один из наших новых тигров. Я майор Блейкли, батальонный 'третий'. Познакомься с подполковником Симпсоном, нашим командиром, – Блейкли пожал руку Мелласа. Меллас почувствовал себя грязным и неряшливым.

Симпсон протянул маленькую руку. Его рукопожатие оказалось на удивление сильным. Он кашлянул. 'Добро пожаловать на борт, Меллас. Ты 'о-три'?' – спросил он, ссылаясь на пехотную военно-учётную специальность – ВУС.

– Так точно, сэр, – ответил Меллас, смеясь. – Похоже, вы связаны со мной немного дольше, чем девяносто дней.

– Хорошо, – сказал Симпсон, удовлетворённо крякнув. – Ты кадровый?

– Ещё нет, сэр, – Меллас помолчал, изобразив из себя 'юношу на перепутье'. – Я думаю об этом, но также думаю и о юридическом факультете.

– Грёбаные чинуши с большим жалованием, – сказал Симпсон. – Слюнтяи. – Он подошёл к карте и стал расспрашивать Стивенса о диспозиции рот 'альфа' и 'чарли' в долине к северу.

– Морской пехоте тоже нужны юристы, – сказал Блейкли.

– Знаю, сэр. Но для меня есть одна причина оставаться в морской пехоте – командовать бойцами. Поэтому я и 'о-три'. – Меллас заметил у Блейкли на пальце кольцо Военно-морской академии, у Симпсона такого кольца не было. – Конечно, большинство моих товарищей по Принстону собираются на юридический факультет, – добавил он, понимая, что Блейкли это отметит.

– Господи боже, – фыркнул Симпсон, – как это мы пустили человека со вшивым коммунистическим образованием в корпус МП? – Блейкли и Меллас ожидаемо рассмеялись; засмеялся и Стивенс.

– Вы же знаете, сэр, – сказал Меллас, – как низко пали стандарты со времён вашего вступления в его ряды.

– Господи, мне ли не знать, – сказал Симпсон.

Меллас понял, что попал в цель. Он также понял, что настал прекрасный момент уйти, но он ещё не закончил. Он обратился к Блейкли: 'Я не знаю, как может юриспруденция сравниться с командованием взводом. Быть командиром взвода – для меня это величайший опыт всей жизни. Я считаю, что только командование ротой может превзойти его'.

Блейкли кивнул. Меллас видел, как ему тревожно рядом с полковником. 'Мне действительно повезло получить прежний взвод лейтенанта Хока. Лейтенант – один из лучших. Нам его будет очень недоставать, когда он оставит лес'.

Блейкли поднял брови: 'Ему скоро в отставку?'

– Все сроки прошли. Но готов ли он? – засмеялся Меллас. – Он в джунглях почти десять месяцев. Вообще-то, большая неприятность – терять такой опыт, которым молодые лейтенанты, такие как я, могли бы овладеть. Это плохо для бойцов. – Меллас помолчал, потом просиял. – Таких парней, как Хок, нужно хватать не раздумывая.

Блейкли довольно улыбнулся: 'Нам удаётся держаться за наши лучшие кадры'. Они с Мелласом словно пританцовывали вокруг правды, но, сколько бы это их занимало, то была простая болтовня. Как хорошие танцоры, делали они это с видимой легкостью.

В намеченный трёхдневный срок блиндажи были закончены лишь наполовину. Батарея представляла гораздо более заманчивую цель для СВА, и потому теперь охраняющие патрули должны были уходить от горы дальше, и на выполнение задачи у них уходило больше времени и сил. Измотанные морпехи возвращались, чтобы с помощью С-4 корчевать деревья и ножами обтёсывать их в брёвна. Непрерывные физические усилия вкупе с муссонными дождями, слякотью и непрестанными залпами артиллерийской батареи доводили их почти до оцепенения.

Но они не прекращали углублять боевые окопы, вгрызаясь в переплетённую корнями глину. Перекрытия блиндажей нужно было поднять достаточно высоко над окопами, чтобы боец, стоя на полочке, мог вести огонь поверх бруствера. Перекрытия следовало устанавливать на поддерживающих стенках, образованных из наполненных глиной мешков. В итоге стенки, новые входы и выходы возвышались на несколько футов с нижней стороны по склону и почти сливались вровень с грунтом с нагорной стороны.

Оборонительные линии становились более различимы. Они больше не напоминали ямы, набитые смесью грунта и массы сломанных веток и древесины. Окопы приняли форму голых угловатых сооружений, застывших на оголённом склоне и похожих на крепкие маленькие ящики, торчащие из откоса.

Меллас работал усердно наравне со всеми, познавая премудрости возведения блиндажей от Янковица. Не используй камни, потому что они дробятся в смертоносные осколки. Устраивай приямки и полки, чтобы уберечь ноги и задницу от стоячей воды. Чередуй твёрдые материалы с мягкими, чтобы погасить энергию взрыва. Вскоре Меллас не только помогал обтёсывать и трелевать брёвна, но и увлёкся замысловатым планированием сплошной обороны. Он тщательно обошёл всё расположение от джунглей до самой вершины, изучая, как рельеф местности распределяет атакующих по естественным путям подхода. Затем он выставил блиндажи так, чтобы пути подхода наполнялись пулемётными пулями. В землю были аккуратно вбиты колышки для ограничения амплитуды колебания пулемётного ствола с тем, чтобы даже в полной темноте огонь направлялся строго на путь подхода. Вертолётами завезли ещё больше колючей проволоки, и изматывающая, разбивающая руки в кровь работа по её натяжению ниже по склону под блиндажами продолжилась.

Хок с Фитчем распознали в Мелласе прирождённого инженера обороны и скоро стали брать его с собой в свои передвижения по периметру. Решение нюансов выставления каждого блиндажа таким образом, чтобы его защищали, как минимум, два других, явилось примером из итеративной геометрии, который естественным образом был возложен на Мелласа. Сдвинь один блиндаж, и все блиндажи вокруг должны быть сдвинуты. Рассчитать всё правильно до того, как блиндаж будет построен, – вот в чём хитрость, ибо если одна огневая группа закончит блиндаж без учёта всех остальных блиндажей вокруг себя, может быть создан критичный дефект во всей взаимосвязанной системе. В основном благодаря природной способности Мелласа чувствовать вероятный характер нападения и его способности определять места размещения, только три полузаконченных блиндажа были признаны находящимися не на своих местах и должны были быть разрушены и отстроены заново в нескольких футах в сторону от прежних позиций к великому неудовольствию тех, кто их строил.

Каждая рука в роте сочилась гноем от тропической язвы. Бактерии вторгались в порезы и лопнувшие волдыри. Старые перчатки – даже перчатки с дырами – приносили больше наличных денег, чем было первоначально за них заплачено. Однако в конечном итоге эти сделки сошли на нет. Любые перчатки, с дырами или без, стали такой же драгоценностью, как и почта, так что ни на какую рыночную цену никто больше не клевал. Выход в дозор, бывший ранее опасной повинностью, превратился в долгожданный праздник.

Понадобилось шесть выворачивающих душу дней, чтобы, наконец, покончить с блиндажами. Никто не праздновал. На седьмой день парни отдохнули в усиленных патрулях. В тот же вечер Фитч открыл совещание командиров кратким объявлением: 'С первыми лучами направляемся в долину. Батарея и группа батальонного КП начнут выход одновременно. Рота 'чарли' будет там, где высадят нас, и теми же вертушками вернётся сюда. Она будет обеспечивать безопасность штаба батальона и артиллерии во время передислокации. Затем все направляются на равнину. Какая-то крупная грёбаная операция вокруг Камло'.

– Мы только что закончили блиндажи, а они нас выводят? – Меллас схватился за сиротливую травинку, свирепо вырвал её с корнем и швырнул вниз по склону. – Господи Исусе, – зашипел он сквозь зубы. – Как снег на голову. Мы отходим! – Он уже начинал гордиться проделанной работой – собой, своим взводом, всеми вообще – несмотря на тот факт, что она сделала их более уязвимыми по ночам. Он чувствовал, что при достаточном количестве боеприпасов они могли бы сдержать целый полк.

– Мы и рота 'дельта' меняемся с ротами 'альфа' и 'чарли', – медленно продолжал Фитч. – Релсник узнал от батальонного радиста, что полк даёт 'Большому Джону-шесть' последний шанс доказать, что у него здесь много гуков. Мы также отвечаем за подрыв тайника с боеприпасами, который обнаружила рота 'чарли'. У них самих закончился С-4.

– То есть мы выходим в джунгли, только чтобы осмотреться? – спросил Меллас. – Вся долбаная рота?

– Две долбаные роты, – поправил Хок.

– Так вот, я не буду говорить парням в окопах, что мы уходим после всего, через что их заставили пройти. Пусть полковник или грёбаный Третий сами объясняют им, почему мы вколачивали их жопы в землю, чтобы вывести их в ту же секунду, как отгрохали проклятую Гибралтарскую скалу посреди неизвестно чего.

– Послушай, Меллас, – строго сказал Фитч, – остынь, твою мать. Мы уходим с первым светом. Ты готовишь свой взвод к походу.

Остальные командиры молчали. Кендалл хватался за свадебное кольцо и жёлтые солнечные очки. Гудвин, осунувшийся и измученный, сидел на корточках и вертел в руках палку. Его всегдашнее шутовство служило источником облегчения во время строительства. За всё совещание он не проронил ни слова.

После совещания Меллас медленно спускался вниз по горе, соображая, как преподнести новость о том, что блиндажи строились напрасно. К тому же его поразило, что после стольких дней всматривания в долину, после стольких предположений, что там в ней такого, после стольких переживаний по поводу спуска туда, время спускаться теперь настало, так вот – запросто. Весь его мир в один миг изменился по слову одного человека, которого он едва знал. Взвод мог выступать хоть через полчаса. Нужно было лишь сложить провизию и боеприпасы. Но он чувствовал, что времени нужно больше, что, прежде чем погрузиться в тёмную долину, нужен какой-то ритуал приведения в готовность.

Когда Меллас подошёл к палатке, все уже были в сборе. Стало ясно, что всем уже всё известно. Джексон, теперь командир третьего отделения, приготовил блокнот и ручку; он выглядел очень серьёзным. Басс преподнёс Джексону решение о назначении его исполняющим обязанности командира отделения на время отсутствия Янка и не дал ему при этом никаких альтернатив, просто объявив Джексону, кто он теперь такой. Это лучшее, что можно было сделать, чтобы сгладить переживания Джексона по поводу реакции братишек. Коннолли, командир первого отделения, смотрел вниз на ящик Мелласа с сухпайками, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Он плевал в ящик, по-видимому, не сознавая того, что делает. Изредка он смотрел на долину и посылал проклятья; его бостонский выговор звучал достаточно громко, чтобы быть услышанным: 'Да уж, чувак, блядская Промежность! Вот так дела!'. Потом он снова плевал в ящик, заставляя Мелласа испытывать досаду, потому что он, должно быть, распечатал одну из тех упаковок, на которые плевал Коннолли. Однако он ничего не сказал, чувствуя, что не время. Джейкобс, принявший второе отделение после Фишера, тоже смотрел на туман внизу. Блеснув глазами, он обернулся к Мелласу: 'С-сраные блиндажи. В-всё зря', – и снова отвернулся к туману, ничего больше не прибавив. Меллас знал историю роты, как и они все. Рота 'браво' никогда не участвовала в операциях, не потеряв хотя бы трёх человек убитыми.

– Такие вот дела, мудилы несчастные, – усмехнулся Янковиц. – Ещё один дюйм зелёного дилдо. А я еду в Бангкок, и Сюзи вынесет мне мозг. Хи-хи!

– Тебе его вынесло, когда ты продлил свой срок, – сказал Коннолли.

Меллас быстро открыл свой блокнот: 'Хватит, Шулер'. Он передал информацию, полученную им на командирском совещании.

– Кто выходит в зону первым? – спросил Басс и поставил ещё одну зарубку на дембельской трости.

– Шрам, – ответил Меллас, огорчённый тем, что Фитч выбрал Гудвина вместо него для важной задачи обеспечения безопасности зоны высадки в долине. Он, хоть и боялся, хотел вызваться выступить первым, просто чтобы Фитч знал, какой он порядочный парень.

– Хорошо, – хмыкнул Басс. – Последний раз первыми выходили мы.

Меллас сообщил координаты, позывные, изменения в таблице радиосокращений – все те мелочи, которые составляют повседневную деятельность пехотного подразделения.

В темноте Басс немедленно организовал рабочие группы на вершине у зоны высадки, где располагалось отделение 60-миллиметровых миномётов роты. Там же он распределил миномётные мины, каждая весом немногим больше трёх фунтов. Морпехи привязали по две мины к рюкзакам. Даже радисты подвесили по одной под рациями. Это дало роте более 400 миномётных выстрелов, превратив её во внушительную артиллерийскую силу.

Меллас поместил две мины – в аккуратных картонных гильзах – под днищем рюкзака, прикрутив их к месту проволокой. В момент, когда он сложил в рюкзак всю возможную провизию, тот весил почти шестьдесят фунтов. В дополнение к этому у него были гранаты, два бандольера с патронами и четыре фляжки с водой. Всё-таки ноша Мелласа была легче, чем у парней. Ему не нужно было делить с ними пулемётные патроны, дополнительное количество пластита С-4, сигнальные ракеты, мины 'клеймор' и верёвки. Пулемётчики и радисты несли очень тяжёлый груз, а миномётное отделение – ещё больший: в нём каждый боец наряду с винтовкой и личным снаряжением тащил на себе по семь или восемь миномётных мин и какую-нибудь часть от разобранных миномётов, включая шестнадцатифунтовые сошки, неуклюжие тринадцатифунтовые стальные опорные плиты и сами тяжёлые длинные стволы.

В ту ночь в палатках тусклые красные огоньки карманных фонариков освещали выведение строчек прощальных писем домой. Писал и Меллас, стараясь писать бодро. Однако уход с Маттерхорна наполнял его удручающими предчувствиями.