Камера предварительного заключения находилась рядом с кабинетом участкового милиционера, старшего лейтенанта Валериана Петровича Марьина. Здесь он и поместил задержанного учителя Малопихтинской школы Скоробогатова Михаила Васильевича. Новый учитель отнесся к своему заточению удивительно спокойно. Как был, в легкой летней одежде, прошел в не слишком просторную комнату с зарешеченным окошком и широкими деревянными нарами. Кроме учителя, иных заключенных в КПЗ не было. Пойманного накануне с поличным взломщика пивного ларька уже увезли в район.
Задержали Скоробогатова утром, когда он шел с остановки рейсового автобуса к дому, где уже ждала его выписанная накануне из районной больницы Алевтина Казарова. Возле здания совета к нему подошел участковый. Чуть поодаль топтались двое крепких ребят из комсомольской дружины «Красного медника», которыми командовал Нечепуренко. Погруженный в свои мысли, физик не обратил на них ни малейшего внимания. Чуть перекосившись на правый бок, взбивая сандалиями пыль, он шел уверенным легким шагом человека, не ожидающего каверз от судьбы. Ни малейшего удовлетворения Марьин не чувствовал. Чтобы там ни говорил Болотников, не похож был Миша Скоробогатов на преступника, а тем более — на шпиона.
— Старший лейтенант Марьин! — как положено по инструкции, представился ему участковый. — Прошу вас следовать за мною.
Участковый терпеть не мог эту фразу, словно почерпнутую из детективного фильма. И радовался, что редко приходится к ней прибегать. Однако для задерживаемого эти тонкости милицейской психологии были куда более темной материей, нежели та, что таится в глубинах космоса. Он лишь недоуменно уставился на старшего лейтенанта, будто никогда и не слышал этой фразы, хотя бы и в кино. Вздохнув, Марьин счел нужным пояснить:
— Вынужден временно вас задержать, Михаил Васильевич.
От проницательного милицейского взгляда не укрылось, что учитель заметно напрягся, и Марьин кивнул добровольным помощникам, чтобы были наготове, но вмешательства дружинников не потребовалось. Пожав отягощенными тяжелым рюкзаком плечами физик резко повернул к зданию поселкового совета. Они прошли внутрь. Возле КПЗ участковый попросил снять рюкзак, зачитал постановление о временном задержании Скоробогатова Михаила Васильевича и слегка подтолкнул его к заранее отпертой двери камеры. Задержанный машинально переступил порог и даже не вздрогнул, когда обитая листовым железом дверь с пушечным грохотом захлопнулась у него за спиной.
Мысленно поздравив себя с тем, что обошлось без эксцессов, Марьин отпустил комсомольцев. Ему хотелось остаться наедине с собой и тщательно обдумать тот формальный допрос, который он был обязан учинить задержанному. Правда, сначала нужно было позвонить Болотникову. Дозвониться до следователя районной прокуратуры удалось далеко не сразу, а когда тот взял трубку, то, выслушав малопихтинского участкового, сдержанно ответил, что принял его сообщение к сведению. И ничего больше. А с другой стороны, что еще мог ответить следователь? Поблагодарить за службу? Было бы за что благодарить…
Никогда еще Марьину не приходилось иметь дело с таким нарушителем общественного порядка, каким несомненно являлся Михаил Васильевич. Раньше, когда старшему лейтенанту доводилось брать местного хулигана или пьяницу-дебошира, он снимал первичные показания и сдавал нарушителя с рук на руки сотрудникам районного УВД для дальнейших процессуальных действий. И горя не знал. Конечно, случалось, что задержанный оставался в малопихтинском КПЗ на сутки-двое, и тогда все заботы о нем ложились на плечи участкового. Кто же еще будет охранять нарушителя, кормить, поить, выносить, извиняюсь, парашу? Привлекать к этим малоприятным и малопочетным обязанностям добровольных помощников милиции Марьину не позволяла совесть.
Валериан Петрович страдал склонностью к излишней самокритике и в собственных неудачах никого, кроме себя, не винил, но как отнестись к своему участию в происходящих в последнее время в Малых Пихтах событиях, он не знал. С одной стороны, старший лейтенант не мог предвидеть, что в скромном таежном поселке рудокопов появится его давний знакомец по детдому Миша Скоробогатов. А с другой стороны, о его появлении участковый Марьин узнал несколько раньше, нежели Алевтина Казарова решилась показать своего сожителя милицейским властям. Знал, что в доме учительницы русского языка и литературы живет неизвестный, и не поинтересовался его личностью. Поделикатничал. Пожалел Алю, отца которой весьма уважал, не стал грубо вмешиваться в ее отношения с чужаком.
А потом как ни в чем не бывало принял заявление Скоробогатова об утрате паспорта и прикрылся этим заявлением, словно голый в бане — ушатом. Фактически переложил ответственность со своих плеч на плечи товарищей из райотдела, а у тех забот поболее, чем у поселкового милиционера. Не его ли, старшего лейтенанта Марьина, страусовая политика стала одной из причин совершения в окрестностях поселка четырех, прямо скажем, зверских убийств? Дальше — больше. Выслушав показания свидетеля Кузьмина и почувствовав неладное, он, участковый, не придумал ничего лучше, как учинить в доме Казаровой несанкционированный обыск, что было весьма серьезным нарушением. Конечно, обо всех своих служебных прегрешениях он доложил следователю прокуратуры Болотникову, то есть фактически опять переложил ответственность на чужие плечи, тогда как по инструкции обязан был составить рапорт на имя своего непосредственного начальника.
В глубине своей простой, чистой души Марьин понимал, что слегка перегибает палку. Уж чего-чего, а ответственности он не боится. И к инкриминируемым себе самому нарушениям его толкнули не трусость, не желание спрятаться за чужой спиной, а как раз таки гипертрофированное чувство ответственности. Однако должность участкового тем и отличается от других милицейских должностей, что служитель охраны местного правопорядка должен прежде всего думать не о соблюдении инструкций, а о людях, чью жизнь и спокойствие он поставлен охранять. Даже в ущерб собственной репутации у начальства.
Марьин встряхнул головой, чтобы отогнать печальные мысли, налил в стакан теплой воды из графина, поднялся, шагнул к стене. Остановился, устыдившись своего порыва: он хотел приложить ухо к выкрашенной казенной темно-синей краской панели, чтобы послушать, тихо ли в камере предварительного заключения. Таким и застала его нежданная посетительница — скособочившимся, с наклоненной к плечу головой. Правда, посетительница могла бы и постучать при входе в кабинет участкового милиционера. Нет же, ворвалась разъяренная, словно фурия. Застигнутый врасплох, Марьин с недостойной звания старшего лейтенанта поспешностью вернулся к столу, будто отгораживаясь им от раскрасневшейся от быстрого движения и гнева молодой женщины.
— Чем могу быть полезен, товарищ Казарова? — неласково осведомился он.
— Я хочу знать, за что вы, товарищ милиционер, задержали моего мужа!
Участковый вздохнул, жестом предложил посетительнице садиться и опустился на свой стул.
— Официально уведомляю вас, гражданка Казарова, — терпеливо проговорил он, — что гражданин Скоробогатов задержан для установления личности.
— Могу я узнать, как долго вы намерены его держать? — спросила она, нисколько не смущаясь холодным тоном старшего лейтенанта Марьина.
По инструкции участковый должен был ограничиться формальным ответом: назвать установленный законом срок — и все, но вместо этого он сказал:
— Алевтина Вадимовна, вам не хуже меня известно, что дело Михаила Васильевича очень непростое…
— Какое еще дело?! — удивилась она.
Валериан Петрович понял, что разговор этот следует прекратить, иначе он заведет их черт-те куда, но и грубо оборвать его он не мог.
— Алевтина Вадимовна, — сказал он примиряющим тоном. — Вы ставите меня в неловкое положение. Обсуждать с вами подробности дела я не имею права. Так что давайте прекратим спор вплоть до официального определения…
— Послушай, Валериан Петрович, — сказала Алевтина, перейдя на дружеский тон. — Отпусти ты Мишу хотя бы до понедельника… Ну зачем тебе нужно, чтобы он сидел у тебя в кутузке все выходные?
— Мне это совсем не нужно, — огрызнулся Марьин. — Я следую положениям процессуального кодекса!
— Понимаю, Валериан Петрович, — с участливой улыбкой продолжала Алевтина. — Но Миша никуда не денется, обещаю тебе…
— Прекратим этот разговор, — не уступал старший лейтенант. — И если у вас других вопросов не имеется, гражданка Казарова, прошу вас очистить кабинет. У меня много работы.
Он думал, что на этот раз посетительница поднимется и уйдет. Ну, может, расплачется по-женски. Дабы сгладить резкость тона, участковый даже собирался предложить ей принести задержанному супругу передачу, но та огорошила его просьбой:
— Могу я позвонить, товарищ старший лейтенант?
По инструкции посторонним, конечно, не полагалось пользоваться служебным телефоном, но сейчас Марьин был готов на любую мелкую уступку, лишь бы Казарова покинула кабинет без скандала.
— Звоните, Алевтина Вадимовна, — пробурчал он, подвигая к ней черный эбонитовый аппарат. — Только, прошу вас, недолго.
— Обещаю! — сказала та, схватив трубку и накручивая диск номеронабирателя. — Здравствуйте! Могу я услышать товарища Старыгина?.. А, это ты, Боря?.. — спросила она, с насмешкой глядя на встревожившегося участкового. — Это Аля Казарова, жена Михаила Васильевича Скоробогатова… Да… Я звоню из кабинета нашего участкового Марьина. Дело в том, что мой муж задержан, а я прошу отпустить его. Он же не преступник… Понимаю. Обещаю, что из дома он ни на шаг… Что?.. Передаю!
Она торжественно протянула трубку старшему лейтенанту. Тот взял ее, словно гранату с выпавшей чекой.
— Старший лейтенант Марьин у аппарата!.. Да! Вас понял… Выполняю.
Он положил трубку на рычаги, растер ладонями лицо, чтобы скрыть смущение, сказал:
— Хорошо, забирайте своего супруга, но учтите, я буду вынужден отобрать у него подписку о невыезде.
— Вот спасибо, Валериан Петрович! — с искренней радостью воскликнула Алевтина.
— Не меня благодарите, — пробурчал он. — Паспорт у вас с собой?
— С собой! — Она полезла в сумочку, вынула из нее зеленую книжицу. — Не беспокойтесь, Валериан Петрович, Миша будет строго соблюдать условия подписки. Желаю вам хорошего воскресенья.
Марьин лишь невесело кивнул. Он что-то не верил, что воскресенье получится у него хорошим.