Медленные челюсти демократии

2. Быть антисемитом

Евреев любить непросто - они действительно немного отличаются от остальных. Любовь или хотя бы терпимость к еврею и еврейству - это во все века тест на гуманизм, проверка на способность воспринять кантовский императив. Чувствовать необходимость бытия другого, воспринять иное тебе существо на равных основаниях с тобой - на это способны совсем не все.

Тому же Черчиллю приписывают статью 1937-го года «Как евреи могут противостоять преследованиям». Там ясно сказано, что евреи не такие, как все, и в этом их беда, сами виноваты в антисемитизме. Но так многие говорили, здесь Черчилль не оригинален.

Многие приличные люди не любили евреев, не любили - и все тут; ну не всех же можно любить, в конце концов. Некоторые не любят, скажем, цыган: цыгане крадут, пачкают, врут. А евреи во все века были ростовщиками - то есть некоторые из них, конечно, были музыкантами и философами, но все-таки ростовщиков больше. Как про евреев начнешь размышлять - за голову схватишься, столько есть некрасивых историй. Одни мои знакомые жаловались, что просили у соседа по лестничной клетке - по фамилии Соловейчик - денег на такси, когда у отца семейства случился инфаркт. И Соловейчик отказал. А что, думаете, русский бы дал, спрашиваю я их. Думаем, дал бы, отвечают. И - скорее всего - правы. Конечно, этот Соловейчик отговорился бы, спроси мы его, почему он такая сволочь. Сказал бы, что его всю жизнь жидом называют, что он чувствует себя изгоем, которого ненавидят. И, мол, поэтому не дал. Как беда - так к Соловейчику, а вот по-человечески отнестись не могут, так бы он, наверное, сказал в свое оправдание. Но я бы ему не поверил - мои знакомые очень порядочные люди, а этот Соловейчик - наверняка жадина и мерзавец. И такие вот жадины и шкурники среди евреев встречаются. Это правда. Думаю, однако, что это недостаточное основание, чтобы их душить в газовых камерах. Тем более, что помимо ростовщиков есть еще эйнштейны и спинозы. Мой отец, например, был бессребреник - отдавал другим все, что имел, от него никто не уходил без подарка.

Впрочем, далеко не все антисемиты хотят евреев непосредственно душить, есть просто антисемитизм, так сказать, медитативный. Некоторые из антисемитов просто обсуждают сложный вопрос, ищут разумных выходов. Даже нацисты на Ванзейской конференции не сразу пришли к своим окончательным выводам, они, как выясняется, рассматривали несколько вариантов решения еврейского вопроса - и тотальное уничтожение народа было не первым предложением. Обсуждалась возможность отселения евреев на Мадагаскар, и еще были предложения - материалы конференции существуют, их можно прочесть.

Много уважаемых граждан человечества были идейными, совсем не оголтелыми антисемитами. Скажем, депутат Государственной думы Шульгин был антисемитом, но не одобрял погромы - считал, что благородная идея антисемитизма унижена насилием. Ведь есть и другие меры, не так ли? Католик Гильберт Кийт Честертон был антисемит мягкий, он всего лишь был против проникновения еврейства в деятельность других народов, и экспансию еврейского начала изобразил лишь однажды (рассказ «Пятерка шпаг», там есть хитрый еврей-убийца). Правда его кузен Артур Честертон состоял заместителем фашистского лидера Освальда Мосли - и был антисемит оголтелый; но, с другой стороны, ему по должности положено. Также и Карлейль не жаловал евреев (см. «Опыт о неравенстве человеческих рас»). Но Карлейль был пафосный мыслитель, боролся за цивилизацию, а все, кто за цивилизацию - немного расисты; в «Рассуждении о негритянском вопросе» он и не такое пишет. Энциклопедист Вольтер называл евреев «невежественным и варварским народом». Здесь он, пожалуй, неправ, развитие науки его опровергло - но мнение Вольтер имел, и мнение высказал. Впрочем, очень многие французские мыслители были антисемитами, но это скорее относится к свойству наблюдательности нации - французы присмотрелись и кое-что неприятное разглядели. Такую наблюдательность можно держать по ведомству художественного реализма. Например, у Гоголя в «Тарасе Бульбе» выведен жид Янкель, мелкая бестия - но, наверное, и впрямь был такой еврей в Запорожской сечи. То есть был он, вероятно, недолго: его быстро засекли дюжие казаки за мелкие расчеты и хитрости - но хоть недолго, да был такой. В образе Янкеля ничего оскорбительного для еврейского народа нет - писатель нарисовал определенный тип, вот и все.

Кто действительно евреев не любил - отчетливой, продуманной нелюбовью - это Достоевский. Подчас Достоевский отказывался именоваться антисемитом, говорил, что даже лично знаком с некоторыми евреями и еврейками, и те в нем антисемита не видят. Писал он и о том, что в некоей высшей реальности, когда («буди! буди!») объединятся все человеки - тогда будет общее братство, ну и всякое такое, что в таких случаях говорить положено. Но, по правде говоря, Достоевский не любил евреев до дрожи, но лютой ненависти. «Через жидов придет погибель России», - писал мыслитель, и говорил также о том, что в случае победы либерализма «жидки будут пить народную кровь». И если «русские Крым не заселят, то непременно набросятся жиды и уморят почву края». И много, много разного. Когда благостного отрока Алешу Карамазова спрашивают, правда ли, что жиды крадут младенцев и режут их - отрок Алеша уклоняется от ответа, он не знает, как по правде. Разве знаешь, что Слонопотамам в голову взбредет, говаривал в таких случаях медвежонок Винни Пух. А про евреев медвежонок и вовсе не нашелся бы что сказать. Вот и отрок Алеша не знал.

Достоевский в оправдание своей неприязни к горбоносым инородцам говаривал, что не обязан сочувствовать еврею, если его ближайший родственник, русский мужик, - в беде. Мужику Марею писатель сочувствовал, и показывал, что больное кривое сознание Марея доступно пониманию далеко не всякого - а только своего соплеменника. А на инородцев сочувствия у русских мессий редко хватает. Например, Шолом Алейхем писал Толстому, просил высказаться на тему кишиневских погромов - но ответа не дождался. Правда, Толстой не был антисемитом, он просто говорил так: «Что евреи? Есть люди».

Французский художник Эдгар Дега тоже сочувствовал избирательно французской армии он сочувствовал, а еврею Дрейфусу - нет. Он считал лейтенанта Дрейфуса изменником, презирал всех «дрейфуссаров» и перестал здороваться с Камилем Писсарро, потому что Писсарро был евреем. Немногие знают, но Эмиль Золя, который написал потрясшую общество статью «Я обвиняю!» в защиту Дрейфуса и против антисемитизма, был в своей предыдущей жизни антисемитом - изменение в психологии произошло, когда Золя увидел озверевшую толпу.

Некоторые писатели порой меняли нелюбовь к евреям на пылкую любовь, а потом все снова наоборот - не отпускала их проблема. Очевидно, что к инакости этого народа надо как-то относиться, но вот как? И Василий Васильевич Розанов, антисемит и юдофил в одном лице, иногда писал панегирики еврейскому народу, а иногда говорил очень резкие, прямо расистские вещи. Вот и отец Павел Флоренский недоумевал: что-то с этим племенем сделать явно требуется, но что именно - однозначный ответ не давался.

И сколько же еще людей, которых принято считать светочами мысли, думали о евреях нехорошо - тут и Вагнер, и Мартин Лютер, и даже у Эразма можно отыскать некоторые строчки. А Джордано Бруно писал так: «Племя, нравственно столь прокаженное и опасное, что заслуживает того, чтобы их уничтожали еще до рождения».

Не правда ли, Гитлер оказался в неплохой компании? И когда так много исключительно знаменитых и почитаемых людей разделяют идеи Гитлера, фраза Ортеги-и-Гасета о «вертикальном вторжении варварства» делается совсем смешной. Куда же это вторглось варварство? Именно в Гитлера и немецкий народ? И стало быть, в Джордано Бруно тоже варварство вторглось вертикально? Может это и не варварство вовсе, а самая что ни на есть рафинированная цивилизованность в нем говорила?

И что, в конце-концов, такого особенного в том, чтобы называть евреев «жидами»? Достоевский все объяснил. Ну да, так называют евреев на польский манер (правда, поляков Достоевский тоже очень не любил), поскольку евреи пришли из Польши и Западной Украины. Жиды - они и есть жиды. Если человек блондин - что ж его теперь, блондином из политкорректности не называть?

Лев Толстой считал Достоевского больным по причине тотальной нелюбви последнего к людям, но Толстой известен своими вредоносными реакциями - он и Шекспира осуждал. Разве можно этакое сказать про полифониста Достоевского? Достоевский любил идею христианского человека, а любить конкретного человека, тем более конкретного еврея - задача не из легких.

Сегодня цивилизация пересмотрела свое отношение к евреям. Государство Израиль признано могущественными странами. Если бы Федор Михайлович опубликовал сегодня свой «Дневник писателя», ох и досталось бы ему от прогрессивной общественности! Банкиры, зубные врачи, скрипачи, ростовщики, израильские танкисты и нью-йоркские полицейские - все бы ополчились на Достоевского, даже вникать бы в его полифонию не стали. Круговая порука: одного еврея тронь - все на тебя накинутся. Скажи христианский мыслитель, что, мол, евреи кровь пьют, ну вот просто в полемическом задоре, для пущей образности - так ведь затравят! Не поймут, что он в хорошем смысле говорит.

Антисемиту - даже мягкому, идейному антисемиту приходится сегодня нелегко: могут и визу в просвещенный мир не дать. И попробуй кто тронуть Израиль, - такое начнется! Скажем, сирийцы похитили капрала израильской армии - а израильская армия в ответ разбомбила их страну. И многие возмутились несоразмерности возмездия. С одной стороны - судьба отдельного солдата (вообще говоря, военнослужащий по должности подвержен риску), а с другой - гражданское население, которое гибнет сотнями. Лидеры Хизбаллах с удивлением констатировали, что такой реакции не ждали - и напрасно не ждали.

Это стратегия, провозглашенная еще Бен Гурионом: защищать каждый кибуц так, как если бы речь шла о всем Израиле. Причины такой позиции можно понять. Отвечают не только на конкретный удар, не только на конкретное оскорбление - но на всю историю разом: на геноцид и Холокост, на «хрустальную ночь», на Дахау и Бабий Яр, на резню, учиненную Хмельницким в 1648 году, на погромы в Одессе и Киеве, на изгнание евреев из Англии в 1290-м, из Франции в 1394-м, из Испании в 1492-м, из Австрии, Германии, Португалии, Богемии, Моравии, Польши. Это ответ на Ванзейскую конференцию, на которой принято «окончательное решение еврейского вопроса», на процессы «безродных космополитов» в России, на дело врачей, на черту оседлости, на гетто, на желтые звезды, на оскорбление в метро, да мало ли на что еще.

Это ответ на юродство Достоевского, на кривлянье Розанова, на гадливую спесь Флоренского, на реплики Честертона, Карлейля и прочих барственных антисемитов. Так, между прочим, бросили арийские мыслители фразу - передали по эстафете. И вот уже бритоголовый юноша в Москве читает осиянные высшей мудростью манифесты. Что же, не будет сопротивления этой благостной карательной морали?

Конечно, движение «Хизбаллах» в печах Освенцима не повинно - но тут уж все одно к одному. Сколько раз из уст христианского писателя надо услышать слово «жид», чтобы стало непереносимо противно?

Тут всякий раз - отвечаешь на все сразу.

Понятно, данная логика несколько ущербна. Ну да, был Освенцим, но конкретные бритые молодые люди в Москве (те, которые носят шестистрелы на рукаве и задирают инородцев) в нем все-таки не повинны. Руководствуясь данной логикой, белорусы, например, любому обидчику должны бы поминать Хатынь - но история белорусов не столь длинна, претерпели они количественно меньше, исторического сознания беды выработать не успели.

У евреев трагическое сознание сформировано полностью. Нет такого времени в истории человечества, когда их не преследовали, не убивали. Вот появилось у них государство шестьдесят лет назад - после двух тысяч лет рассеяния - и разве можно назвать жизнь этого государства нормальной? Спят с автоматом под кроватью, держат четыре фронта открытыми на четыре части света, призывают в армию женщин, и так далее. И государство-то с гулькин нос, простреливается вдоль и поперек, и вот вцепились они в этот клочок земли и держатся за него со страстью и отчаянием. Попробуйте сказать, что на это нет оснований.