Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи

ИЗ ПОСЛЕДНИХ ПИСЕМ

Аннелиз фон Риббентроп

5 октября 1946 г.

…То, что приговор несостоятелен, знает каждый. Но я был однажды министром иностранных дел Адольфа Гитлера, и политика требует осудить меня за это. Судьбе было угодно, чтобы мой коронный свидетель Адольф Гитлер оказался мертв. Если бы он мог дать показания, приговор развалился бы. Но я должен теперь примириться с судьбой ближайших приверженцев столь могучей, но, несомненно, демонической личности…[170]

Многое из того, что произошло, было вынужденным. Когда Адольф Гитлер осознал, что его первоначальная идея создания мощного рейха всех немцев, опирающегося на союз с Англией, неосуществима, он попытался построить и обезопасить этот рейх собственной военной силой. Это породило в конечном счете целый мир его врагов. Я тоже хотел сильной Германии, но надеялся, что этого можно будет достигнуть постепенно, путем дипломатических решений, становящихся возможными благодаря растущей мощи рейха. Мог ли я добиваться этого сильнее? Не думаю. Не думаю, что можно было достигнуть этого более настойчивыми усилиями, чем предпринимал я.

Я не пожелал говорить перед этим судом о тех тяжелых конфликтах, которые возникали у меня с Адольфом Гитлером. Немецкий народ тоща справедливо сказал бы: «Что же это за человек? Ведь он был министром иностранных дел Адольфа Гитлера, а теперь по эгоистическим причинам выступает против него перед иностранным судом». Ты должна понять это, как ни тяжело это для нас обоих и для наших детей. Но без уважения со стороны всех порядочных немцев и прежде всего без уважения к себе самому я больше не мог бы и не хотел бы жить на свете…

А потому я верю, что… Адольф Гитлер войдет в историю прежде всего как человек, который пробудил нации Европы на борьбу с опасностью, грозящей с Востока!.. Последнее слово об этом скажет история.

Аннелиз фон Риббентроп

6 октября 1946 г.

Твоя мать сказала мне однажды: она надеется, что я — Талейран… Ты знаешь, что такая игра не шла на пользу никому, кроме, может быть, Гиммлера. Мысль, что я виновен в смерти даже одного немецкого солдата ради подобных целей, была бы мне невыносима. После того как противники (неважно, кто именно) решили принять только нашу безоговорочную капитуляцию, каждый такой шаг мог привести только к краху. Взять на себя такую ответственность было сверх моих сил человеческих. Таким образом, сегодня я принадлежу к числу тех, кого размололи жернова мировой истории…

Аннелиз фон Риббентроп

8 октября 1946 г.

Ужасный психоз, который принес с собой этот крах, заставляет сегодня зашататься многих. Но я всегда думаю о том, что то дружеское отношение, которое мы проявляли в прошедшие годы к людям, ничего не значит в сравнении с тем, что кто-то делает для нас сегодня. Это невероятно больше, чем мы смогли сделать добра им, ибо мы-то ничем не рисковали, а те люди, которые и ныне стоят за нас, рискуют очень многим. Это скоро изменится, но сейчас это так.

Рудольфу фон Риббентропу

14 октября 1946 г.

Мой дорогой Рудольф, я пройду свой последний путь несломленным, сознавая, что я как немецкий патриот сделал все, на что был способен. Я — насколько Адольфу Гитлеру можно было давать внешнеполитические советы — всегда действовал по своему продиктованному долгом разумению. Я всегда думал только о благе Германии и ради этого трудился день и ночь. Однажды эта истина станет снова ясна.

Прощание с вами будет для меня очень тяжким, но оно неизбежно, и мы не имеем права жаловаться на свою судьбу. Держитесь крепко друг за друга в радости и в горе и верьте: я всегда с вами и хочу, чтобы вы всегда чувствовали мою любовь.

Обнимаю тебя, мой дорогой сын.

Аннелиз фон Риббентроп

15 октября 1946 г.

…Я хотел помочь Адольфу Гитлеру создать сильную цветущую Германию. Но фюрер и его народ потерпели поражение. Погибли миллионы. Рейх разрушен, а наш народ повержен наземь. А потому разве это неправильно, что и я тоже должен погибнуть — отнюдь не из-за нюрнбергского приговора, вынесенного иностранными судьями, а во имя более высокой справедливости?

Я сохраняю полное самообладание и смело пойду навстречу тому, что будет, как я и обязан сделать это перед лицом прошлого моей семьи и как германский министр иностранных дел.

Ты, моя любимая жена, должна теперь отдать все твое храброе сердце и всю любовь, которую ты питала ко мне, целиком и полностью нашим детям. Я знаю, что могу вполне на тебя положиться. Ты должна знать, что это — мое последнее утешение, которое я унесу с собой.

Я пройду свой путь гордо, несломленным, с твердой верой в вечную жизнь.

Я снова беру твое дорогое лицо в мои руки и снова глубоко гляжу в твои глаза со всей той бесконечной любовью, которую только способен испытывать человек к другому человеку.

Прощай… Я говорю тебе: до свидания в ином мире. Да поможет тебе Бог.

Боже, защити Германию! Мое последнее желание, чтобы Германия сохранила свое единство и чтобы Восток и Запад договорились об этом между собой.