Механические птицы не поют

Глава 6. Достать до неба

На аэродром Уолтер с Эльстер прибыли, когда окончательно стемнело. «Винсент» уже принимал пассажиров на борт, и они решили не задерживаться. Уолтер не в первый раз летел на дирижабле и почти не слушал стюарда, который монотонно зачитывал правила безопасности. Почувствовал, как Эльстер сжала его пальцы, услышав: «Механические устройства допускаются на борт только при наличии сертификата о полном осмотре и устранении неисправностей».

Он обнадеживающе сжал ее руку в ответ. Эльстер — не «механическое устройство», чтобы ни говорили. Даже если он своими глазами видел, как в ее руке крутятся шестеренки.

«К тому же она говорила, что уже прошла осмотр незадолго до побега, а по морю до Альбиона добираться некогда», — мелькнула циничная мысль.

Уолтер успел оформить себе кайзерстатское удостоверение. У Эльстер было поддельное на имя Суллы, и он не стал спрашивать, где она его взяла. Если бы Уолтер готовился к побегу заранее, он бы оформил им новые документы на другие имена, но времени на это у него не было.

Перед ними стояла служительница Спящего. Молодая, может быть, ровесница Уолтера, в темно-сером платье с глубоким капюшоном, она, кажется, отчаянно боролась с дурнотой и часто оборачивалась, обводя остальных пассажиров беспомощным взглядом, будто в поисках поддержки.

— … Зажигалки, спички, огнестрельное оружие и остальные устройства, способные вызвать искру необходимо сдать до начала полета во избежание пожара…

— Пожара… — шепотом повторила она за стюардом.

Уолтер даже в неверном свете желтых бортовых огней заметил как она побледнела.

— Да продлится вечно Его сон, — обратился он к девушке. — Простите, вы, кажется, нервничаете?

— Я боюсь летать… Говорят, дирижабли сгорают, падают, говорят, на них нападают пираты… — прошептала она, нервно комкая в руках серые шерстяные перчатки.

— Меня заверили, что «Винсент» совершил более ста успешных вылетов, и что капитан и бортовой чародей — опытнейшие люди и прекрасные бойцы. Вам нечего бояться — мы скоро будем на Альбионе, — уверенно сказал Уолтер.

Он давно заметил, что главное — тон, которым говорит человек, а не то, какие именно слова он произносит. Служительница слабо кивнула и отвернулась.

Уолтер не курил, и не держал ни спичек, ни зажигалок. Сдал только карманный револьвер, который привык держать при себе с Альбиона.

— Эльстер, где та штука, с которой ты пыталась наняться на корабль? — прошептал он, вспомнив об «игрушке».

— Утопила вместе с платьем, — улыбнулась Эльстер. — У меня больше ничего не искрит, разве что… В общем, ничего больше не загорится.

Служительница Спящего, всхлипнув, качнулась назад, но устояла.

Инструктаж наконец кончился и они поднялись на борт, подписав бумагу о том, что не утаили ничего воспламеняющегося.

— Слушай, Уолтер, а если мы зажигалку спрятали — так мы же вместе с этой бумажкой и сгорим!

— Да, это странно… вот ведь!

Еще один стюард стоял в холле, держа в руках небольшой плоский предмет, похожий на медную дощечку, и останавливал пассажиров.

— Что это?..

Уолтер чувствовал, как медленно нарастает паника. Медленно досчитав про себя до пяти, он открыл глаза.

— Досмотр, Эльстер. Сейчас проверят наши карманы и багаж. И нас — металлоискателем.

— Что за бред! А если у меня спички в декольте?!

— Это делается не для того, чтобы обезопасить нас от самоубийцы со спичками, Эльстер, а чтобы юные фройляйн, — он показал глазами на служительницу, — меньше переживали, что корабль загорится. Раньше на дирижабли пускали без проверок…

Остальные пассажиры не проявляли никакого беспокойства. Они спокойно открывали саквояжи и чемоданы и позволяли стюарду работать металлоискателем. Изредка раздавалась трель, и тогда из кармана извлекались забытые часы или украшения.

Один мужчина показал стюарду какие-то бумаги и показал на свою левую кисть.

Эльстер не проявляла никаких признаков беспокойства, только отдала Уолтеру пальто и зачем-то закатала до локтей рукава платья. Она подошла к стюарду, спокойно встала, раскинув руки.

Уолтер мысленно приготовился в лучшем случае платить штраф и покупать билеты на корабль, а в худшем — расстаться с имеющимися у него деньгами, чтобы дать взятку. Если он попадет в жандармерию, особенно при попытке покинуть страну…

Металлоискатель молчал.

Уолтер с трудом заставил себя улыбнуться стюарду, демонстрируя пустые карманы шинели. Карманы на пальто Эльстер были даже не распороты.

— Эльстер, что это было? — прошептал он.

— Секрет фирмы. Я бы сказала главный секрет «Механических пташек».

— И ты его знаешь, верно?

— Кому как не мне его знать, — горько усмехнулась Эльстер.

— Прекрасно, Эльстер. Замечательно. Идем, вот наша каюта.

Он открыл дверь ключом, прилагавшимся к билету. Паника постепенно отступала, ему даже удалось попасть ключом в замок с первого раза.

Комнату наполнял искусственный желтый свет. Кремовые обои, толстый ковер на полу, два узких шкафа из темного дерева и две кровати у противоположных стен комнаты составляли весь интерьер.

— Как ты относишься к идее ждать ужина? — спросил Уолтер, убирая саквояж под кровать.

— Если честно плохо. Я ужасно устала и хочу спать… Ты не обидишься?

— Нет. Я бы остался ждать только ради тебя. С меня хватит сегодняшнего дня, — улыбнулся он.

— Кстати! У меня для тебя подарок. Смотри.

Она протягивала ему тот самый браслет, который он рассматривал на ярмарке. Словно прощальный взмах Музыканта Уолтера, плетение кожаных шнурков и серебряных цепочек.

— Эльстер! Ты за этим схватила ту ужасную цепочку — чтобы отвлечь хозяина от других украшений?! — возмущенно выдохнул он. — А если бы нас поймали?!

— «Нас», — повторила она, глядя на него восхищенными глазами. Кажется, ее нисколько не задело его замечание.

— Эльстер…

— Нас бы не поймали, Уолтер. Я очень хорошо ворую. Никто никогда не устраивает скандалов из-за оброненной в борделе цепочки или соскользнувшего в простыни кольца, клиенты предпочитают инкогнито…

Уолтер не знал, что сказать. Устроить выволочку взрослой женщине на тему морали? Взрослой женщине, сбежавшей из борделя для клиентов с особо изощренной фантазией?

— Ты обещала не воровать, — нашел он правильные слова.

— В доме твоего отца и потом, — улыбнулась она. — Не переживай, я больше не стану. Это ярмарка, там столько людей, найти меня будет невозможно… Ну не сердись…

— Я не сержусь, — вздохнул Уолтер, забирая у нее браслет и надевая на руку. Краденая вещь ощущалась лишней тяжестью на запястье и раздражала. Он думал «потерять» браслет, но Эльстер с такой радостью смотрела на него, что он решил пока этого не делать.

— Уолтер?..

Эльстер успела отойти к своей кровати и снять с нее темно-бордовое покрывало, и теперь задумчиво смотрела на белоснежные простыни.

— Что? — спросил он, вешая пиджак в шкаф рядом с шинелью и незаметно убирая браслет в карман.

— Помнишь, я вещи на ярмарке выбросила?

— Да.

— У тебя есть лишняя рубашка?

Уолтер досадливо поморщился. Ему и правда стоило быть умнее и подумать не только о платье для Эльстер. У него никогда не было женщины, о которой нужно было бы заботиться подобным образом, а сама Эльстер, видимо, не знала, как вести себя в обычной жизни.

— Прости, я должен был подумать… Здесь вроде есть возможность купить вещи для дороги, завтра посмотрим, что можно сделать, идет? Рубашка… ты же мерзнешь… вот, держи.

Он протянул ей черную шерстяную рубашку со дна саквояжа. Она взяла ее, благодарно кивнув и начала переодеваться, не дожидаясь, пока Уолтер отвернется. Он только вздохнул, запер дверь и выключил свет.

…

Уолтер думал, что не сможет уснуть. Думал, что призрак города, который он оставляет, будет терзать его, заставляя тосковать и мучиться желанием наплевать на все и остаться. Но сон пришел быстро, утопив измученное сознание прохладной темнотой еще до взлета.

С детства Уолтера учили, что сны — подсказки и что именно тогда человек обретает часть сил Спящего. Что к снам нельзя не прислушиваться. Но они ничего не предвещали, только напоминали Уолтеру о терзающем его прошлом.

Ему снился прием в Вудчестере. Поместье Говардов ранней весной украшали белыми цветами и сменяли темно-зеленые бархатные шторы на золотые с белым. Начинало особенно ярко блестеть начищенное серебро, включался весь электрический свет, дом наполнялся музыкой и голосами. В начале мая родился Джек Говард.

На прием приглашались не только представители всех знатных домов Альбиона, но и коллеги Джека. Его все любили, молодого аристократа и талантливого доктора, продолжателя дела Эриха Рейне. Джек работал над какими-то новыми протезами, никому не раскрывал сути своих исследований и не обращался за грантами. Регулярно исповедовался клирику, патеру Морну, и он ни разу не счел услышанное поводом обратиться в более высокие инстанции. К тем, кто следит за тем, чтобы Спящий не проснулся, людям в красных плащах и белых масках. Патер Морн тоже был приглашен на торжество, тем более что скоро планировался еще один праздник, где требовалось его участие.

Рядом с Джеком в этот весенний день стояла очаровательная юная леди, Кэт Борден. Его ассистентка, старшая дочь Борденов, красавица с правильными чертами лица, которое совсем не портили маленькие круглые очки в золотистой оправе.

Уолтеру нравилась Кэт не похожая на Джека и на старшую дочь одного из самых знатных семейств Альбиона. Кэт была настоящим ученым, пытливая, старательная и целеустремленная, она бы проводила в лаборатории Джека сутки напролет, если бы это позволяли приличия.

Черные волосы. Золотистое шелковое платье. Заразительный смех, быстрый взгляд из-под пушистых ресниц. Кэт Борден, красавица, невеста его брата, преданная соратница, юная и звонкая. Уолтер был так счастлив, что рядом с Джеком именно она. Он так радовался, что в их семье наконец-то появится кто-то не похожий на остальных Говардов.

Они были такой красивой парой. Высокий черноволосый Джек, истинный джентльмен, с безупречными манерами и хрупкая Кэт, ростом едва достающая ему до плеча. С каким обожанием она на него смотрела.

Как они кружили в танце в тот вечер, и как потом на фуршете неожиданно, непривычно, счастливо и искренне смеялся Джек.

Уолтер не сбежал с того приема. Он не разочаровал своего отца, не огорчил Джека. Уолтер в тот вечер был частью этого праздника, шестеренкой, стоящей на своем месте.

Тогда он думал, что это и правда его место. Тогда он думал, что слова его отца: «Не верь моменту» не имеют никакой власти.

Кэт Борден, будущая Кэт Говард. Никогда в семье Говардов не давали дочерям этого имени, потому что Кэтрин Говард не может быть счастлива. В семье Борденов не было такого поверья.

— Уолтер! Уолтер, просыпайся!

Открыв глаза, он не сразу понял, почему вокруг темно, и кто пытается его разбудить. Эльстер сидела рядом с ним на кровати и сжимала его плечо.

— В чем дело? — хрипло спросил он, закрывая глаза.

— Тебе плохо, — безапелляционно заявила Эльстер, касаясь его лба прохладной ладонью. — Не буду спрашивать, кто такая Кэт Борден, но она явно украла у тебя спокойный сон.

— Это жена моего брата. И она давно его украла, да и Джек тоже… частенько ворует.

— Ты был в нее влюблен? — сочувственно спросила она, убирая руку.

— Нет, что ты. Она была хорошая, славная, и мы дружили, но я никогда…

— А сейчас?

— А сейчас она умерла, — просто сказал Уолтер, садясь рядом с Эльстер и проводя рукой по лицу, чтобы стряхнуть с кожи сон, словно воду.

— Как это случилось? Ее убил…

— Она болела. Джек очень любил ее, — отрезал Уолтер. — Не знаю, что тебе наговорил тот человек, который показывал мою фотографию, но мой брат и Кэт любили друг друга и, если бы не это, а еще не слабое сердце Кэт и слабый рассудок Джека — все были бы живы.

— Тот человек мне много чего наговорил, это не значит, что я его слушала. Уолтер, я понимаю, почему ты уехал из Лигеплаца. Никто не станет разбираться и искать настоящего подражателя, пока его брат в городе. Наверняка убийца герра Сатердика и фрау Мирабель тоже знал, что ты в Лигеплаце, поэтому и выбрал такой… эпатажный способ.

— Я дурак, Эльстер. Надо было искать себе не зеленый приморский город, а глухую деревню где-нибудь в горах. Где никто не читает газет и не тычет ими под нос всем подряд.

— Ты носил черные очки, чтобы тебя не узнали? Я заметила, что ты спокойно реагируешь на солнечный свет.

Уолтер вдруг вспомнил, что Эльстер сказала, что не понимает, о чем речь, когда он только узнал о том, что кто-то взялся подражать Джеку.

«А ведь она с самого начала знала, кто я такой, если узнала меня на фотографии в газете. Хорошо, что больше никто не узнал… И пришла ко мне, не испугалась», — подумал он. Уолтер сам себе не смог бы ответить, чего было в этой мысли больше — благодарности или промелькнувшего недоверия от вопросов, на которые он, конечно, тоже не получит ответы.

— Нет. Я носил очки, потому что у нас с Джеком одинаковые глаза, а я не хочу встречать его взгляд в зеркалах и витринах. Если бы твой брат был маньяком, на чьей совести истязания, похищения и десяток трупов — ты бы тоже не хотела смотреть ему в глаза, — ответил он, решив ни о чем спрашивать.

— Так Джек не убивал жену?.. Но когда ее нашли у него в лаборатории… даже в наших газетах писали, что его повесили после этого, и что до десяти… падших женщин никому не было особо дела…

— Нет. Он бы никогда так поступил. Джек был чудовищем, Эльстер, но это было влюбленное чудовище, а значит еще более страшное и изощренное. Джек Говард — Джек «Риппер», Потрошитель… у него даже имени не осталось. Доктор с блестящим будущим превратился в мясника. А еще эти шутники, которые слали в полицию свои «Дорогой начальник»… как будто Джек с его образованием мог написать столь безграмотную…

— Ты его любишь, Уолтер, — убежденно сказала Эльстер. — Пытаешься защищать, и ты прав.

— Я понятия не имею, Эльстер. Джек всегда был… старший. Любимый сын, пример для подражания. Я позволял ему забирать себе всю отцовскую любовь, быть примером для меня, потому что любил. Сам отказался от медицинской карьеры, чтобы не соревноваться с ним. А потом оказалось, что мне всю жизнь ставили в пример убийцу. Что мой отец вспомнил о том, что у него есть запасной сын только когда Джека повесили. Знаешь, я не должен был уезжать. Должен был остаться с отцом, вынести все, что обрушилось на дом Говардов после казни. Должен был пойти к Чарли Бордену, отцу Кэт, стоять перед ним, смотреть в глаза и говорить, что мне очень жаль. Должен был. Должен был поступить, как Говард, как брат Джека, как сын Ричарда Говарда. Но я… не такой Эльстер. Наверное, по-настоящему никогда и не хотел таким быть.

Эльстер сидела, обняв колени и молча смотрела на него, склонив голову к плечу. Было темно и тихо, только мерно гудел мотор. Дирижабль шел ровно, и полет практически не ощущался. Уолтер почти пожалел о сказанном, подумав о том, что не стоило жаловаться девушке с гораздо более незавидной судьбой. Но Эльстер вдруг улыбнулась и легко коснулась его запястья.

— Знаешь, Уолтер… Нас всех пытаются заставить быть кем-то, кем мы не являемся. Я бездушный механизм, который умеет испытывать боль и… имитировать человеческие эмоции. Ты аристократ, который должен имитировать отсутствие эмоций. Поэтому ты и был счастлив в Лигеплаце — ты нашел тот путь, которым хочешь идти, без денег, родового имени и необходимости притворяться. Но прошлое достанет даже до неба, чтобы дотянуться до нас.

— А ты будешь счастлива на Альбионе? — спросил он, в ответ накрывая ладонью ее руку и чувствуя, как она медленно теплеет.

— Понятия не имею. Я даже не знаю, что это за город, знаю только, что Ричард Говард — честный вдовец, как о нем писали в газетах, и что там не будет… того, что было раньше.

— Ты не знаешь, куда мы летим?

— Нет, — легкомысленно отозвалась Эльстер. — А это так важно?

— Эльстер, Альбион — центр промышленной революции.

— Ты говоришь так, как будто это все объясняет.

— Конечно. Там круглосуточно туман, омерзительный, плотный смог, который выдыхают многочисленные фабрики. Почти не бывает солнца, узкие улицы, каменные дома. Город опутан рельсами башей. Все, что может ржаветь там быстро ржавеет от влажности. Люди предпочитают ходить в фильтрующих масках, снимая их только дома. В результате даже в центре города случаются убийства среди дня. Люди на Альбионе, включая нищих из Нижних Кварталов, искренне презирают всех, кто отличается от них — иностранцев, колдунов… если кто-то узнает, что ты — не человек… На Альбионе немного иначе верят в Спящего. Больше боятся, что Он проснется. А механические люди считаются местными клириками… тем, что может его разбудить.

— Почему? Что мы такого делаем? Мы же никого не… — Эльстер осеклась, но Уолтер понял, что она хотела сказать и горько усмехнулся.

— Душой человека наделяет Спящий. Мы снимся ему такими, какие есть. И мы не должны создавать ничего, что делает нас подобными ему. А еще… еще клирики говорят, что нельзя потакать самой грязной похоти, создавая кукол в виде несовершеннолетних девочек.

— Они очень правильно говорят, Уолтер. Ты не представляешь себе, насколько, — в ее голосе звенела неожиданная ненависть.

Уолтер хотел сказать о том, что в Нижних Кварталах бордели полны настоящих детей, но вовремя осекся. С тех пор, как в его жизни появилась Эльстер, это оправдание перестало работать. Он так и не понял, испытывала ли она эмоции или настолько искусно их имитировала, но если она все же умела бояться и чувствовать боль, то остальное становилось неважным.

Правда даже после прочтения дневников Эриха Рейне он так и не понял, как создают механических людей. Механическая рука с движущимися пальцами, механическая нога, позволяющая ходить не хромая — но человек… Даже если Рейне прибегал к помощи магов, это оставалось невероятным. Хотя Уолтер и не слышал, чтобы маги особенно влияли на какие-то отрасли кроме военной. Боевые маги на кораблях — да, но маги, наделяющие механизм способностью чувствовать…

По крайней мере Рейне ничего о них не упоминал. Во всем труде Рейне Уолтер упорно видел какую-то недоговоренность, несоответствие. Что-то важное, о чем он умолчал, не позволяющее полностью расшифровать его открытие кому-то, кроме владельцев этого секрета.

— На Альбионе располагается управление Комиссии по этике, Хранителей Сна. Это особый отдел, особые служители Спящего, чья единственная задача — стеречь его Сон. Среди нас никто не верит в Ночь, как среди последователей Белого Бога. Спящий не накажет нас, он просто проснется. Большинству этого достаточно. А для тех, кому нет… для тех и существует Комиссия.

— Ты… ты их видел? — прошептала Эльстер.

— Да. К нас приходили двое. Обходительные джентльмены. Одинакового роста, в красных плащах, лица закрыты белыми масками — белыми и гладкими, с узкими прорезями для глаз. В маску, видимо, встроен прибор, искажающий голос. Голоса у них тоже одинаковые, механические. Они пришли сообщить, что добьются смертного приговора для Джека, еще до того, как нашли Кэт. Но мой отец не унывал, он был уверен, что положение в обществе и деньги спасут моего брата. У нас даже были сторонники, оправдывающие Джека. Мы наняли одного из лучших Пандекистов, нескольких Пишущих и богослова, чтобы они помогли Джеку избежать приговора. Чтобы он доказал клирикам, что убитые им женщины… оскорбляют Спящего существованием.

— И ты… был согласен?.. — бесцветным голосом спросила Эльстер.

— Нет. Я запутался, Эльстер. Я любил брата и не желал ему смерти, не мог поверить в то, что он и правда совершил нечто настолько чудовищное. Но оказалось, что мой отец, которого я всегда уважал, готов оправдывать подобное… А потом отречься от Джека, когда все было кончено. По крайней мере тогда мне показалось, что он от него отрекся. Я не знал, что мне делать.

— И сейчас ты хочешь поговорить с отцом?

— Да. Хочу сказать ему, что скоро опять могут начаться допросы. Я не стану доверять подобное телеграфу или почте, тем более из другой страны. Мне нужно не только предупредить его, но и… и… — он замолчал, не в силах признаться в еще одной цели своего путешествия.

— Ты хочешь сказать ему, что ты никого не убивал? Готов рисковать собой, возвращаясь домой, когда тебя могут искать, чтобы предупредить отца, и чтобы он знал, что ты не виноват? — прошептала Эльстер.

— Да. Я все еще… он не будет мной гордиться, мной не за что гордиться. Но он не должен допускать мысль, что я тоже… Я не знаю, как правильно, Эльстер. Понятия не имею.

— Я тоже. Слушай, Уолтер… А куда ты отправишься после Альбиона?

— Об этом я тоже не имею понятия, — улыбнулся он. — Может быть в большой город — там легче затеряться. А может и правда уеду в какую-нибудь глухую деревню у моря, буду рыбачить, иногда голодать и никогда не читать газет. Или буду учить детей — должен же мой диплом Альбионского университета приносить хоть какую-то пользу…

— Уолтер? А можно… можно мне…

— Что? Ты не хочешь оставаться на Альбионе?

— Не очень… лучше я как-нибудь тихо заржавею на берегу моря.

Уолтер нахмурился. Он хотел позвать Эльстер с собой, забыв о том, что ей нужны механики, а не доктора.

«Что происходит, когда в таком механизме что-то ломается? Ей больно? Может ли она умереть, или прийти в окончательную негодность, если не успеть довезти ее до города? Как все сложно…» — с тоской подумал он.

Но воображение упорно рисовало ему что-то сине-серое, шумящее и недосягаемое. Небо. Море под обрывом, много солнечного света и ощущение абсолютного, совершенного счастья.

— Давай мы придумаем для тебя что-нибудь получше, чем перспектива заржаветь? — улыбнулся он.

— Давай, — кивнула Эльстер, и Уолтеру показалось, что ее глаза в темноте блеснули золотом.

…

Остаток ночи Уолтеру удалось проспать без сновидений.

Утром золотистый свет в каюте сменился на белый, и прозвучал тройной сигнал, означающий приглашение на завтрак.

Эльстер проснулась раньше него, и уже успела одеться и сходить в душевую на нижней палубе.

— Если поторопишься — не будешь торчать в очереди, — улыбнулась она, увидев, что он открыл глаза.

Душевых на их крыло выделили три, и занять успели только одну. В душевой было холодно, и почти все, что видел Уолтер, было алюминиевым. Он знал, что это нужно для облегчения корабля, и усмехнулся, вспомнив, как один из его знакомых возмущался отсутствием ванной в каютах.

Умываясь теплой водой, которая едва заметно пахла железом, Уолтер с щемящей тоской вспомнил ледяные волны в Лигеплаце.

Закончив, он зашел за Эльстер, чтобы отвести ее на завтрак.

Столовая оказалась просторным светлым помещением. Столы и стулья, сплетенные из легкой сухой лозы, стояли вдоль стен, освобождая центр зала.

— Я слышала, что на одном из дирижаблей, кажется, на «Гиденбурге» есть рояль, — раздался за спиной Уолтера женский голос.

— Вы правы, — ответил ей мужчина, чей голос показался Уолтеру смутно знакомым.

— Какая глупость! — весело отозвалась женщина.

Уолтер обернулся. Сначала он увидел даму. Немолодая женщина в строгом темно-синем платье сидела в инвалидном кресле, словно на троне. Затем он встретился взглядом с мужчиной, который вез кресло.

Он узнал его только по огненно-рыжим волосам, сейчас стянутым в хвост. Без камзола, грима и липких черных нитей в руках Томас Штармвайд казался совсем другим человеком.

— Томас! — Эльстер тоже узнала его и широко улыбнулась. — А мы видели ваше выступление в Лигеплаце.

— Как лестно, что вы меня вспомнили, фройляйн, и как жаль, что все мои цветы остались в каюте, — улыбнулся он, вкатывая кресло в столовую. — Позвольте представить свою мать, фрау Тесс Даверс.

Томас подкатил кресло к одному из столов и жестом пригласил их сесть.

— Меня зовут Уолтер… Честейн, а это моя сестра, Сулла, — представился он.

Тесс с достоинством протянула ему руку и улыбнулась. Сын явно был похож на нее — такое же лисье лицо, такие же хитрые искорки в живых, ярко-синих глазах. Только волосы у Тесс были совсем белыми.

— А разве ваша фамилия не Штармвайд? — спросила Эльстер, садясь на стул. Она не стала протягивать Томасу руку.

— Нет, фройляйн, это сценический псевдоним. Почти «Штормовой ветер», людям нравятся такие громкие слова и не нравятся простые альбионские фамилии.

— Так вы из столицы? — спросил Уолтер.

— Нет, из Эгберта. Ужасную путаницу вносит, когда столица зовется так же, как и вся страна, не правда ли? — спросила Тесс.

— «Альбион — это мы, а мы — это Альбион», — скривившись процитировал Уолтер строку из гимна.

К их столику подошел стюард и положил в центр четыре узкие голубые полоски бумаги.

— Чай — из Лигеплаца, — безапелляционно заявил он, словно готовясь защищаться.

— Прекрасно, — проникновенно ответил Томас. — Альбионскими помоями мы еще насладимся.

Несколько минут они в молчании изучали меню. Уолтер заметил, что Эльстер растеряна, но она не стала просить его совета, а он не стал предлагать помощь, понимая, что она не привыкла делать выбор и ей приходится преодолевать себя даже в таких мелочах.

— А вы из столицы? — спросил Томас после того, как они сделали заказ.

— Да, — ответил Уолтер, не распространяясь о своем происхождении.

— В таком случае, возможно, вы знаете хорошую клинику, занимающуюся протезами? Мы хотели обратиться к доктору Лэньону, но буквально перед вылетом узнали, что он закрыл практику.

— Доктор Харрис — один из лучших на Альбионе, учился у Рейне, — не задумываясь ответил Уолтер.

— Кажется, я слышала о нем. Мой сын все хочет узнать, можно ли что-то сделать с позвоночником. Я пыталась объяснить этому мальчишке, что мой недуг таков, что мне не помогут даже две механические ноги, но он не желает меня слушать, — сказала Тесс, раскладывая на коленях салфетку.

— И каков же ваш недуг? — спросила Эльстер прежде, чем Уолтер успел ее остановить.

— Я стара, девочка, и ужасно устала от этой бессмысленной возни. Вот поэтому я и предпочитаю корабли, Том, посмотри на эти тарелки, они же чуть ли не бумажные! — с возмущением отозвалась Тесс, увидев тарелки, которые расставлял перед ними стюард.

— Моя мать сопровождает меня много лет. Я артист и постоянно нахожусь в дороге, но она никак не может привыкнуть к отсутствию фарфоровых тарелок, — усмехнулся Томас. — Матушка, после того, что случилось в прошлое наше плавание, я предпочитаю не возить вас на кораблях, мы же не раз об этом говорили.

— А что случилось? — с искренним недоумением спросила Тесс, наливая чай из общего чайника сначала Томасу, а затем себе.

— Спасибо. На нас напали пираты, и какой-то нелюдь прорвался в пассажирские каюты. К несчастью, меня рядом не было — я был занят в коридоре с тремя его… коллегами. Он пинком опрокинул кресло и лишь по воле Спящего не убил мою мать. Совсем молодой, сразу рванулся к шкафу искать деньги.

— Том, негодный мальчишка застрелил мерзавца, когда тот открыл шкаф! — в голосе Тесс звучало искреннее возмущение. — Мне пришлось выбросить все вещи, которые там висели, их забрызгало кровью!

— Это все, что вам стоит знать о приоритетах моей матери, — усмехнулся Том.

— Мои кружева против жизни какого-то бродяги с кривой железкой! — возмущенно выдохнула Тесс.

— Но на дирижабли ведь тоже нападают пираты? — отметил Уолтер, решив уйти от скользкой темы.

— Вы видели эти нападения? Нет? Я вам расскажу, — сказал Томас, откидываясь на стуле. — Во-первых, никто не достает огнестрельное оружие — потому что упавший дирижабль для них бесполезен, и даже с падающего корабля в их корабль долетит не одна пуля. Во-вторых, вы представляете себе ангар для стоянки дирижабля? Знаете, где располагаются причальные мачты? Представляете себе, сколько стоит обслуживать эту махину на земле? Одно только топливо… Обычно воздушные пираты — дурачки, которым удалось вырезать экипаж и пассажиров. Они понятия не имеют, что делать с захваченным дирижаблем, и потом просто ищут следующую жертву. Чаще всего не находят, кое-как приземляются, иногда неся при этом потери и почти всегда уничтожая корабль.

— Зачем они вообще тогда нападают? — спросила Эльстер.

— На дирижаблях обычно путешествуют состоятельные люди, и корабли кажутся легкой мишенью. А вообще — кто их, отморозков, разберет, — пожал плечами Томас. — Вот если кто-то изобретет летательный аппарат, не требующий огромного мешка водорода для подъема — у нас будут очень серьезные проблемы.

Уолтер не стал говорить, что еще когда он жил на Альбионе, такие разработки уже велись. Тестовый аппарат был нелепым, огромным, с крыльями, напоминающими веера с Востока или паруса джонок, и, что ожидаемо, упал почти сразу после набора высоты. Насколько Уолтер помнил, тогда речь впервые зашла об использовании винтов.

Столовая заполнялась пассажирами. Вчерашней служительницы Уолтер среди них не заметил. Он со скучающим видом разглядывал людей, сидящих за столиками, и с тоской думал, что снова скоро окажется на улицах города, где лица заменяют фильтрующие маски и респираторы. Когда он сойдет с дирижабля, ему, может быть, бросят под ноги окурок. Или он наступит в лужу, подернутую радужной масляной пленкой. Никакого вереска, никакого моря и искренних улыбок.

— Вы, кажется, грустите, Уолтер, — отметил Томас, указывая на него серебристой вилкой. — Я вижу скучающие лица среди сотен восторженных, простите мне эту профессиональную привычку.

— Альбион — не самый приятный город в не самой дружелюбной стране, — через силу улыбнулся Уолтер.

— Но вы, судя по выговору, альбионец, притом житель столицы.

Уолтер быстро вспомнил, как общаются жители столицы. Вспомнил, как липнет к лицу надменное выражение, и как делать вид, что презираешь людей. Даже под маской лицо должно оставаться таким, на Альбионе безошибочно чувствуют чужаков. Те, кто не хочет играть по их правилам — тоже чужаки. Уолтер вспомнил, как носить маску ледяного презрения под маской-фильтром и понял, что больше не проглотит ни куска. Воспоминания вызывали искреннее отвращение и отзывались нарастающей тошнотой.

— Увы. Если бы на то была моя воля — я бы не возвращался, но, видите ли, мы сбежали с Альбиона, когда там орудовал этот ужасный человек, Риппер. Кто знает, в какой момент ему перестанет хватать шлюх с Нижних Кварталов, и он обратит внимание на честных женщин. И представьте себе, как только все успокоилось, как только поймали этого мерзавца и мы обжились в Лигеплаце — появляется еще один выродок!

— Да, это ужасно. Мы с матерью тоже посчитали необходимым покинуть Лигеплац еще и по этой причине. Местные власти совершенно не следят за порядком, где это видано, чтобы Пишущие имели больше информации, чем жандармы, и при этом не способствовали следствию!

— Не знаю, что случилось с беднягой Сатердиком и его бедной женой, но кто застрелил Хагана я могу сказать абсолютно точно, — сказала Тесс, ставя чашку прямо на скатерть.

Уолтер заметил, что Эльстер, не отрываясь, смотрит на расползающийся по ткани темный ободок.

— И кто же это был? — тихо спросила она.

— Совершенно точно — он сам. А перед этим зарезал эту девочку, Марию.

— Герр Хаган был попечителем нескольких благотворительных фондов и, как я слышал, очень любил свою жену, — усомнился Уолтер.

— Мария — несчастная девочка, которую Хаган взял замуж не от большой любви, а от больной совести, — категорично заявила Тесс. — Я была знакома близко с Хаганом и с Марией, разумеется, тоже.

— Можно спросить, что связывало вас с этими людьми? — спросил Уолтер.

— Безусловно. Я — одна из первых художниц «Механических Соловьев», молодой человек. Стояла, так сказать, у истоков. Но когда началось… у меня возникли разногласия с фирмой. Я не согласна с их политикой, а уж «Пташки»… ничего не стану говорить. Поверьте, мне нельзя вести такие разговоры. Зато я точно могу сказать, что за отношения связывали Хагана с женой, — вернулась в безопасной теме сплетен Тесс. — Он нашел Марию во время благотворительного рейда в приют Вахерлинга.

— Для душевнобольных? — Уолтер не смог скрыть удивления.

— Именно. Мария страдала от серьезного душевного расстройства. Она была нервной, неуравновешенной девушкой, у нее часто менялись настроения, а еще она была болезненно ревнива. Устраивала Хагану скандалы едва ли не каждый день, а уж когда она увидела те фотографии, наверное, сама же бросилась на него с ножом.

— Какие фотографии?

— Вы не читаете газет, Уолтер? Извольте, я вам расскажу — у Марии нашли фотографии, на которых Хаган был с другой женщиной.

— Позвольте, может это были старые фотографии! — вдруг сказала Эльстер, улыбаясь Тесс.

— Видите ли, Сулла, Хаган упал с лошади через неделю после своей свадьбы. Ничего серьезного, но на бедре у него остался заметный шрам, и снимавший позаботился о том, чтобы этот шрам попал на фотографии.

— Предусмотрительный человек! — Эльстер не переставала улыбаться.

— Вот именно. А дальше все просто — скандал, возможно покушение, убийство и после — суицид. Даже их хваленый «Парнас» подтвердил справедливость этой теории. Но настоящий убийца Хагана и Марии — человек, приславший ей эти фотографии.

— Моя мать склонна увлекаться, — тихо сказал Томас. — Настоящий убийца Хагана и Марии убил Сатердика и Мирабель, и у него личные счеты к «Пташкам». Столько людей, у которых по разным мотивам есть к ним счеты, что я затрудняюсь ответить, кто же с большей вероятностью пошел на такие крайние меры. Не слушайте наших сплетен, молодые люди, и лучше всего не читайте газет.

С этими словами Томас положил салфетку в пустую тарелку и встал из-за стола.

— Благодарю вас за компанию, польщен знакомством. Надеюсь, мы сможем скрасить путешествие друг друга.

Томас пожал руку Уолтеру, поцеловал запястье Эльстер и снял салфетку с колен матери.

Тесс только кивнула им на прощание. Ее лицо стало задумчивым и отрешенным.

— Моя мать быстро устает, хоть и не показывает этого, — тихо сказал Томас, ногой снимая кресло с тормоза.

— Я понимаю. Мы тоже уходим, пожалуй, последуем вашему совету и не станем читать газет, — вымученно улыбнулся Уолтер.

— И не слушайте наших сплетен, — напомнил Томас.

Уолтер заметил, что глаза у Томаса за своей яркостью удивительно усталые, в красных прожилках, и окруженные частыми лучами морщин. Он смотрел вслед фокуснику и думал о том, что он, наверное, тоже давно не верит ни в какой флердоранж.