Механические птицы не поют

Глава 7. Смех оставшихся в живых

Уже к вечеру первого дня рояль на «Гиденбурге» перестал казаться блажью. Полет проходил спокойно, но пассажиры отчаянно скучали. Уолтер краем уха слышал, что компания студентов из соседнего крыла собирается скинуться на оплату выступления Томаса. На корабле не было библиотеки, новости передавали по громкой связи в обед и вечером. Новости приходили только альбионские, а из Кайзерстата озвучивали политическую сводку. Единственным сообщением, заинтересовавшим Уолтера было короткое: «Комиссия по этике отказалась от проверок убийств в Лигеплаце, Кайзерстат».

Служительница Спящего появилась в столовой на втором завтраке. Обведя зал испуганным взглядом, она встретилась глазами с Уолтером. Он жестом пригласил ее сесть за их стол и она, благодарно кивнув, заняла свободное место.

— Да продлится вечно Его сон! — сказал Уолтер, улыбнувшись.

— И да будут светлы Его сны… — тихо отозвалась она.

При свете Уолтер смог лучше рассмотреть девушку. Невысокая и почти болезненно худая, она выглядела в своем плотном шерстяном платье гимназисткой. Волосы мышиного оттенка она собрала в тугой узел на затылке и скрепила широкой черной лентой с огромным бантом — единственным украшением. Худое бледное лицо, светлые глаза, тонкие губы, маленький нос — когда Уолтер отворачивался, ее лицо распадалось на отдельные детали и словно стиралось из памяти.

— Меня зовут Уолтер Честейн, это моя сестра — Сулла, — привычно представил Уолтер обоих.

Эльстер широко улыбнулась и склонила голову к плечу, разглядывая собеседницу. Уолтер давно заметил эту птичью привычку и задавался вопросом, было ли это особенностью всех «пташек», но спросить стеснялся.

— Бекка, герр… фройляйн… — тихо отозвалась она. — Я хотела поблагодарить вас, герр Уолтер, за то, что вы обратили на меня внимание и… и не посчитали выше себя найти слова… слова утешения… Спящий не просыпается… благодаря таким людям, как вы, герр Уолтер…

Бекка говорила тихо, часто сбиваясь, заикаясь и отчаянно краснея. Уолтер чувствовал нарастающую с каждым ее словом неловкость, но боялся перебить Бекку, опасаясь, что она смутится еще больше и расплачется.

— Надеюсь, сейчас вам лучше? — спросил Уолтер, решив избежать продолжения неудобного разговора.

— Да, герр… Простите, я в первый раз куда-то лечу, наш настоятель, патер Штольц, отпустил меня в альбионский монастырь святой Лукреции… Потому что я очень боялась оставаться в Лигеплаце…

— Неужели вы думаете, что служительницам Спящего что-то грозило? — с неожиданной неприязнью спросила Эльстер.

— Мне не дано проникнуть в разум монстра, фройляйн, но монстру… дано проникнуть в мой! Я не могла ни есть, ни спать — мне казалось, что фигура в черном плаще и цилиндре стоит рядом, занося лезвие… Я молилась, чтобы это кончилось, но больше молилась за всех жителей Лигеплаца, и Спящий не видел во сне ничего из того, о чем я Ему нашептывала…

Уолтеру всегда казалось немного странным рассказывать Спящему о своих желаниях, надеясь, что он увидит их исполнение во сне, но он помнил, как сам молился каждый вечер на Альбионе. Потому что молодой лорд Говард должен быть религиозен, и, если это не так — рано или поздно об этом узнают. Маска под маской, притворство даже наедине с самим собой.

— Поверьте мне, фройляйн Бекка, для вас не было никакой опасности. Убийце интересны создатели механических шлюх, до благочестивых женщин ему дела нет, — ядовито выплюнула Эльстер.

Уолтер заметил, как побелели ее пальцы, сжавшие чашку с кофе. Он впервые видел Эльстер такой.

— Вы не правы, фройляйн Сулла… Простите, но вы… вы верите в Спящего?

— Нет, — спокойнее ответила Эльстер, делая глоток.

— Простите, фройляйн Сулла, но тогда вы не знаете… Наш настоятель, патер Штольц… он известный исследователь, Этик… занимался проблемой… «соловьев» и «пташек». Он не раз ходил по их… туда, где они…

— По борделям с «пташками» и чужим домам, где живут «соловьи», — подсказала Эльстер.

— Да, да вы правы, фройляйн Сулла. По… по борделям и по домам. Но домой его никто не пускал. Вы знаете, «соловьи» стоят больших денег, а условия договора обязуют прятать их от посторонних… — голос Бекки становился уверенней. — Но в бордели пускают всех желающих. Не подумайте, патер Штольц… приличный человек. Он… святой человек.

— Что святой забыл в борделях?

Уолтер незаметно тронул Эльстер за руку. Но она будто не заметила, не сводя с Бекки тяжелого золотого взгляда.

— Он хотел доказать, что у тех, кто уподоблен людям… Есть душа, — сказала Бекка и наконец подняла взгляд.

— Душа?! — расхохоталась Эльстер, и Уолтер заметил, как в ее глазах блеснули слезы. — Душа, только подумайте! У механических потаскух есть душа! Как же тогда по мнению вашего патера Штольца оправдать то, что происходит с теми, у кого есть душа?!

— Сулла, милая, а тебя не слишком сильно волнует судьба этих… женщин? — тихо спросил Уолтер, сильнее сжимая ее руку.

Эльстер оторвала взгляд от Бекки и посмотрела на Уолтера. Ее глаза и правда наполнялись слезами, и она быстро вытерла их рукавом.

В столовую зашел Томас с матерью. Уолтер махнул им рукой, радуясь, что появился повод сменить тему.

— Доброе утро! — улыбнулся Томас, отодвигая стул, чтобы поставить кресло.

— Доброе утро герр Томас, доброе утро, фрау Тесс, — поприветствовал их Уолтер чуть суше, чем хотел бы. — Познакомьтесь, фройляйн Бекка — служительница Спящего, как раз рассказывала нам о своем настоятеле, патере Штольце.

— Патер Штольц — тот джентльмен, что исследует «пташек» и вечно пишет в «Парнас» письма? — вдруг спросила Тесс. — Это достойнейший человек, скажу я вам. Один из немногих, кто не поджимает хвост и рассматривает проблемы честно. Кстати, Уолтер, не знаю, сколько вы переучивались, но вам с сестрой пора вспомнить, как звучат слова «сэр», «мистер», «мисс» и «мадам». И остальные прекрасные слова прекрасного альбионского языка. На Альбионе, как вы помните, за «герра» и «фрау» вам достанут специальный прайс в гостинице и подадут специальное меню даже в самом захудалом кабаке.

Бекка смотрела на Тесс с немым обожанием. Эльстер, улыбаясь, цедила кофе, и Уолтеру казалось, что она сейчас откусит кусок от чашки и начнет пережевывать стекло.

— Простите, моей сестре нехорошо.

— Ночью немного трясло, фройляйн Сулла, вы чувствительны к качке? — спросил Томас.

— Весьма, — хрипло выдохнула она, с трудом ставя на стол пустую чашку.

— Могу я предложить вам капли? Не волнуйтесь, они из аптеки в Лигеплаце. Я сам их пью, никак не могу привыкнуть ни к высоте, ни к волнам, — подмигнул он.

— С вашей стороны будет чрезвычайно… — Эльстер осеклась, зажмурилась, а когда открыла глаза — в них не было и следа прежних чувств. — Спасибо, герр Томас, вы так милы! Правда, мне в последнее время нездоровится…

Томас, улыбнувшись, достал из нагрудного кармана пузырек из темно-красного стекла и подвинул к себе пустой стакан и графин с водой.

— Трех капель хватает на сутки. Вы сможете спокойно спать всю ночь, даже если будет трясти сильнее, — сказал он, отмеряя капли и разбавляя их водой.

— Спасибо вам, герр Томас, — Эльстер, широко улыбнувшись, залпом выпила раствор.

Уолтер заметил, что Бекка почти ничего не ела. Она пила кофе, сильно разбавленный водой и отщипывала по крошечному кусочку от тоста. Служительница переводила настороженный взгляд с Эльстер на Томаса, а потом опускала глаза.

Томас пообещал представление в середине путешествия. «Винсент» не делал пересадку во Флер, как более мелкие дирижабли, поэтому их шестидневное путешествие нужно было чем-то скрасить. Уолтер рассказал, что был музыкантом в пабе. Оказалось, что Томас вез с собой гитару и попросил Уолтера выступить вместе с ним. Он уже договорился с капитаном, и ради такого вечера им обещали открыть ящик виски.

— Ох, Томас, не нравится мне эта идея. Все перепьются, а это никогда ничем хорошим не заканчивалось, — Тесс явно была настроена скептически.

— Увы… мадам Даверс. Путешествие всегда чем-то скрашивается. Не попойкой, так выступлением, не выступлением — так дракой. Люди избалованы до крайности и терпеть не могут скуки, — отметил Уолтер.

Слово «мадам» неприятно царапнуло горло чем-то забытым. Уолтер понял, что ему стал окончательно отвратителен даже альбионский язык. Желание дождаться высадки и тут же пересесть на другой дирижабль, убравшись с Альбиона было так велико, что он почти пообещал себе сделать это. Но потом осекся. Нужно поговорить с отцом. Даже если жандармы Лигеплаца уже записали его в подозреваемые и обнаружили, что он сбежал…

«И оставил деньги Хенрику, идиот! Нет чтобы прислать их потом переводом, позволив всем думать, что я вернусь!» — сокрушенно подумал Уолтер.

Отец не должен думать, что Уолтер виновен. Все подозрения с него, скорее всего, снимут после первого же убийства, совершенного в его отсутствие. В том, что человек, сделавший это, не остановится, Уолтер не сомневался ни минуты. Но до того момента семья Говардов снова превратится в род убийц.

— Верно, матушка, тем более экипаж не будет пить, а от этой публики в случае опасности толка все равно не будет, — сказал Томас, обводя выразительным взглядом сидящих в столовой людей.

Уолтер тоже оглянулся по сторонам и был вынужден признать правоту Томаса. В основном пассажирами «Винсента» были семьи явно среднего достатка. Достаточно богатые, чтобы позволить себе дирижабль подобного класса, и недостаточно обеспеченные для «Гиденбурга» с его роялями. На одну женщину приходилось в среднем двое детей и один мужчина. Большинство мужчин были немолоды и имели вид типичных мещан — разная степень полноты, округлые размеренные движения привыкших к бумажной работе служащих. Если и вправду случится что-то плохое — помощи от них не будет. Вообще-то никто не заставлял пассажиров вступать в бой в случае нападения на судно, но Уолтер, как и многие другие, считал ниже своего достоинства отсиживаться в каюте.

— Вы думаете, на нас все же нападут, герр Томас? — подала голос Бекка.

— В последние пару лет я все реже слышу о воздушных пиратах, фройляйн. Уверяю вас, нет никаких причин для беспокойства — вас никто не тронет. Здесь достаточно людей, способных защитить корабль.

— Но… я слышала, что эти люди способны убить всех, кто находится на корабле…

— Фройляйн, жестокие и умные пираты — большая редкость, иначе нам всем пришлось бы сидеть там, где мы родились.

— Зато купцы плавали бы на золотых кораблях, — отметила Эльстер.

— Те, что смогли бы довезти товары в целости — безусловно. Впрочем, фройляйн, они и так не бедствуют. Мне довелось бывать в Сигхи. Там живет уникальный человек, факир, который согласился дать мне несколько уроков, за немалую, скажу вам, сумму. Так вот, знаете, сколько стоят там те «бесценные сокровища», которыми полнятся корабли торговцев? Гребень из черного дерева я купил там за пару их мелких монет, которые в нашей валюте стоят примерно, как пара листьев с дерева. Впрочем, что нам за дело до чужой жадности. Скажите, Уолтер, что вы сможете завтра сыграть?

Остаток завтрака прошел в обсуждении программы выступления. Никто больше не касался темы убийств и «пташек», никто не вспоминал о пиратах и неизвестном Уолтеру клирике патере Штольце.

Впрочем, есть вещи, напоминающие о себе сами.

…

Свет в каюте сменился на красный в ближе к полудню следующего дня. Уолтер успел понять, что произошло еще до того, как после трех световых сигналов тревожно завыла сирена.

— Просыпайся! — он легонько потряс за плечо задремавшую Эльстер. От капель Томаса ее клонило в сон, и она шутила, что шестеренки удивительно не сочетаются с лекарствами. Но сейчас сонливость оказалась некстати.

— Что?! Меня нашли?! — прошептала она, дернувшись из-под его руки.

— Нет, милая, на нас просто напали, — обнадеживающе ответил Уолтер. — Пойдем.

Они вышли в коридор, уже заполнившийся пассажирами. Стюарды стояли в начале, в середине и в конце коридора, давая указания пассажирам.

Стюард, высокий молодой человек с совершенно непроницаемым лицом тут же обратился к Уолтеру:

— Герр, вы будете защищать корабль?

Уолтер кивнул. Эльстер сжала его запястье ледяными пальцами и испуганно прижалась к плечу.

— А если тебя убьют?!

— Все будет в порядке, — пообещал он ей. — Куда пройти фройляйн?

— Женщины, дети и мужчины, не желающие участвовать в схватке, будут заперты в курительных комнатах. Фройляйн, пройдите к выходу, вас проводят.

Эльстер с трудом разжала пальцы и медленно пошла к выходу, часто оборачиваясь, словно надеясь, что Уолтер передумает.

— Герр, вы будете защищать корабль?..

Уолтер не стал дожидаться ответа бледного юноши, вышедшего с маленькой девочкой на руках.

— Где оружейная? — спросил он у второго стюарда, только что отправившего к выходу пожилую леди.

— Пройдите в столовую, оружие вынесут туда, там же объяснят ситуацию, — холодно отозвался он. — Герр, вы будете…

В столовой собрались полтора десятка пассажиров и два десятка членов экипажа. Уолтер увидел Томаса, задумчиво разглядывающего разложенное на столах оружие, и подошел к нему.

— Мы зря обещали Бекке, что ей ничего не угрожает? — криво усмехнулся Уолтер.

— Железо — дрянь, — тоскливо сказал Томас. — Чудо, что оно еще насквозь не проржавело. Чем вы фехтуете? Надеюсь, не рапирой?

— Много чем, — уклончиво ответил Уолтер, взвешивая в руке фальшион.

Клинок со свистом рассек воздух и Уолтер, вздохнув, положил его обратно.

— Фальшион для вас не слишком массивен?

— Фальшион для меня слишком не отбалансирован… не вижу сабель… проклятье, лишь бы это были какие-нибудь идиоты на сдувающемся мягком дирижабле!

— Я бы не рассчитывал. Вот сабля в приличном состоянии, — сказал Томас, протягивая Уолтеру клинок.

Сам Томас предпочел кутласс, короче и тяжелее сабли и более удобный для схватки в узком коридоре.

— Кто на нас напал-то?

— Сейчас капитан придет и наконец-то нас просветит. Каждый раз одно и то же, что такое! Неужели никак нельзя избавить нас от этой нечисти раз и навсегда?! — вдруг раздраженно отозвался полный мужчина с вислыми усами.

— Увы, — просто ответил Томас. — Скажите спасибо, что здесь не море, в котором кроме пиратов полно левиафанов.

— За поездами — будущее, — глубокомысленно отозвался мужчина, вешая на пояс пятый по счету нож.

— Изобретете поезд, ездящий по воде — напишите мне. К чему вам столько ножей?! — спросил Уолтер, глядя, как он пихает за пазуху шестой.

— Они ломаются, — кровожадно усмехнулся он.

Капитана и чародея Уолтер узнал сразу. Как он помнил из инструктажа перед полетом, капитана звали Фредерих, а чародея — О`Шейли. Капитаном оказался пожилой мужчина в темно-синем кителе. Его лицо было густо усыпано веснушками, и на их фоне только сильнее подчеркивало смертельную бледность. Чародей выглядел так, будто его привезли прямиком с фермы — простое, широкое лицо, явно не раз сломанный нос-картошка. Черный комбинезон из грубой ткани только усугублял сходство с фермером.

— Господа, — обратился к собравшимся капитан, — вам нужно подняться на смотровую палубу и лично увидеть противника. Признаться, мы в некотором замешательстве.

Поднявшись вместе с остальными по короткой винтовой лестнице, Уолтер оказался в просторном помещении, полном белоснежного дневного света.

— По левому борту, господа, — сказал капитан, указывая на окна.

— Томас, вы такое видели?

— Никогда, — ответил он, и Уолтер не услышал в его голосе ни одной эмоции.

Корабль приближался медленно. Внешне он напоминал узкую и длинную гондолу обычного дирижабля старого образца. Но было два существенных отличия — вдоль бортов корабля располагался с десяток «плавников», похожих на те крылья летательных аппаратов, что видел Уолтер на Альбионе, и над гондолой ничего не было.

— Как он летит? — ошеломленно спросил стоящий рядом молодой человек. Уолтер узнал своего соседа.

— Мы не знаем, господа, — холодно ответил капитан. — Мы нашли способ отпугивать пиратов еще на подходе — герр О`Шейли искусно обращается с воздушными потоками. Он либо вызывает достаточной силы боковой ветер, либо просто помогал воспламеняющемуся снаряду попасть в цель.

Уолтер мало знал о магии, но знал, что существует множество школ, деление на которые было скорее вопросом национальности, потому что каждый чародей колдовал по-своему. Магия была силой, которую так и не удалось изучить. Точно было известно только одно — она деструктивна и подвластна немногим. И «немногие» почти всегда оказывались боевыми магами. Исследователи объясняли это тесной связью с определенными особенностями человеческой натуры, необходимыми для колдовства. Клирики давали ответ куда проще: сон Спящего, как и всякий сон, может быть абсурден и не все в нем поддается осмыслению. Исследователей это, конечно, не останавливало.

Но сейчас никакого значения не имело, почему на других дирижаблях не пользуются способами герра О`Шейли. Имело значение только то, что эти способы бесполезны.

Корабль приближался, похожий на огромную, неуклюжую рыбу, плывущую прямо в воздухе.

— Наша радистка пытается связаться с ними… Они молчат. Не выдвигают условий.

— Значит, будет бой, — просто сказал Томас.

— А герр О`Шейли не может сдуть от нас эту штуку? — спросил кто-то из пассажиров.

— Увы, форма судна такова, что не представляется возможным…

— А кроме как работать вентилятором герр О`Шейли что-нибудь умеет? — раздался неприязненный голос.

— Послушайте, я лучший чародей, которого могло нанять воздушное судно! Кто же знал, что кто-то научится взлетать без мешка с газом?!

«А если я и правда умру — что станет с Эльстер? Останется на Альбионе? Что ее там ждет, кроме Нижних Кварталов?» — подумал Уолтер.

Он не боялся смерти. Каждый сон когда-нибудь заканчивается, и небытие, в которое уходят сны, не может пугать, ведь в нем нет никаких чувств. Но Эльстер, которой он обещал помочь, ждет сейчас в комнате для курения, и она должна его дождаться.

— А мы можем попытаться уйти? — спросил Уолтер.

— Мы подставим им спину, герр. Видите ли, над нами как раз есть баллон с газом, делающий нас уязвимыми.

Корабль подошел почти вплотную. Уолтер увидел, как на его бортовых экранах медленно появляется изображение.

— Надо же. Господа, если мы продадим весь корабль — у нас наберется такая сумма? — усмехнулся Томас.

— Выведите на экран «изумруд», — скомандовал капитан в небольшой микрофон в петлице кителя.

Четыре темно-зеленые полосы — переговоры.

На борту корабля заплясали языки пламени.

— Мы разговариваем с ними общепринятой знаковой системой, а эти недоноски общаются с нами метафорами и картинками. Интересно, есть готовое изображение хоть одной подходящей части тела, чтобы их послать? — задумчиво спросил стоящий рядом студент.

— Герр Томас, мы так воодушевленно похватали мечи, а вы не расскажете, как они в небе пойдут на абордаж? — спросил Уолтер, которому ситуация начинала казаться все более бредовой. Он ни разу не присутствовал при захвате дирижабля.

Вместо ответа Томас кивнул на противника. Из-под гондолы выдвигались длинные крюки.

— Они же попросту уничтожат наш корабль.

— И с добычей уйдут на свой. Скажу честно, я никогда не видел таких кораблей, и такую технику используют редко…

— Все на нижнюю палубу, в левое крыло! — приказал капитан после недолгого молчания. — Выключите сигнал тревоги на нижних палубах! Передайте в Монсек, что нам нужна их причальная мачта и команда для встречи!

Уолтер хорошо понял, что означает последний приказ. Если их не захватят, то корабль в любом случае будет нуждаться в ремонте и придется делать пересадку.

— Команда пойдет вниз, пассажиры будут ждать в коридоре, не хватало толкучки… — распорядился капитан.

В коридоре горел белый утренний свет, отражающийся от белых стен. Уолтер стоял, положив руку на эфес и ждал неизбежного. По левую руку от него стоял Томас, задумчиво разглядывающий дверь.

— Уолтер? Куда отвезти твою сестру, если тебя убьют?

— Подальше от Альбиона и Кайзерстата, — попросил он. — А вашу мать?..

— К доктору Харрису. Оттуда ее заберет моя труппа, они следуют за нами. Спасибо вам.

— И вам. Но мы переживем этот день.

С нижней палубы раздался треск. Лязг металла и свист ветра.

— Сейчас прорвутся сюда, — спокойно сказал Томас, доставая кутласс.

Уолтер не слушал. Весь мир сжался до двери, из которой должны были появиться противники. Весь мир потерял звуки и цвета, вокруг была только стерильная, белоснежная пустота, звенящая тишина и дверь.

Он не знал, сколько прошло времени прежде, чем дверь открылась.

Пираты зачем-то выкрасили лица белой краской, разделив лица пополам черными полосами. Уолтер часто слышал, что разбойники прячут лица, но никогда не понимал, зачем.

Он закрыл глаза, вытягивая саблю из ножен, чтобы вспомнить, как клинок становится продолжением руки.

Когда он открыл глаза, бой начался.

Мистер Берроуз, его последний учитель фехтования, учил драться в замкнутых пространствах. Привычная манера не подходила — сабля требовала широкого размаха. Значит, удары должны быть скользящими и короткими, а во второй руке должен быть нож.

Томас дал ему прекрасный клинок — мягко разделяющий ближайшее раскрашенное лицо пополам вдоль черной полосы — красной. Уолтер не думал о крови, которая брызгала ему на лицо и густо пачкала манжеты. Первый урок фехтования: о смерти думать после боя. Со временем Уолтер научился держаться ритма, который позволяет задать пространство. Смотреть на противника, и по глазам читать его следующее движение. Но главным уроком всегда оставался первый. О смерти — потом. Не думать о ней в тот момент, когда легко нашептать Спящему о собственном поражении.

Удар снизу — если бы не заметил, нож вошел бы у паха и закончил бы движение у горла. Он заметил. Чужой предсмертный булькающий хрип не коснулся сознания, потому что это уже не имело никакого значения. Этот человек перестал существовать, растворившись в белоснежной пустоте.

Рукоять ножа неудобной формы стала совсем скользкой. Но ни бросить, ни выпустить ее нельзя. Резкая боль обжигает левое плечо — прямо перед собой Уолтер видит чей-то желтый оскал и почти черные от бешенства глаза в белой краске. Нож входит прямо в зрачок человека перед ним раньше, чем он успевает нанести следующий удар. Уолтер видит Томаса, который не стал вытаскивать свой клинок из трупа. Рукав горячий и мокрый. Уолтер не смотрит на руку, потому что о смерти думать можно будет потом. Он наклоняется к мертвецу и вытаскивает его нож из еще теплых пальцев. Лезвие красное от его, Уолтера, крови. Но какое это имеет значение в белоснежном мире, где нет смерти?

Все кончилось так же внезапно, как и началось. В один момент Уолтер закрыл глаза, а открыл их в реальном мире. В мире, где он стоит, тяжело дыша, посреди залитого кровью белоснежного коридора и не может разжать словно сведенные судорогой пальцы.

В плече разливалась раскаленная боль. Уолтер не мог заставить себя посмотреть на рану, только обводил ошалевшим взглядом заваленный трупами коридор. Встретился с синим взглядом Томаса — таким же спокойным, как и в начале боя. И улыбнулся ему, легко и весело, словно не было вокруг мертвых тел и узора красных капель. Словно смерти все еще не было.

Он обещал Эльстер вернуться и сдержал обещание.

Уолтер с трудом разжал пальцы. Оба клинка с глухим стуком упали на ковер и мир, вздрогнув, погас.

…

Уолтер очнулся почти сразу. С трудом приподнялся над влажным ковром. Вся левая половина лица была липкой, а сознание мутила дурнота.

— Уолтер! Я уже думал — вы умерли!

Томас стоял рядом с ним на коленях и все еще прижимал указательный и средний пальцы к его шее.

— Нет… пока нет, — с трудом улыбнулся он, вставая. — Все? Отбились?

— Да, среди наших даже небольшие потери. Но скоро заходим на посадку, кораблю нужен ремонт. А вам нужен врач, пойдемте со мной. Да держитесь же, глупый мальчишка! — в сердцах выдохнул Томас, видя, что Уолтер собирается идти сам. — Вечно с вами так! Молодые, бессмертные! Знаете, сколько я таких видел восемь лет назад?!

Какой-то мужчина орал на чародея, угрожая расправой и трибуналом. Несколько человек сидели на полу, меланхолично уставившись на мокрый от крови ковер. Два стюарда собирали с пола брошенное оружие. Остальные, кажется, уже разошлись. Видя, что рядом с раненым кто-то есть, люди отворачивались и больше не поднимали на них взглядов.

— Вы воевали с Гунхэго? — спросил Уолтер, чтобы только отвлечься от дурноты и боли звуками чужого голоса. Рана оказалась глубокой и длинной, но на счастье чистой. Он тоскливо наблюдал, как черная ткань сюртука Томаса начинает блестеть от крови.

— Да, чтоб им всем было пусто. Какого черта не сиделось на месте, можно подумать, что среди наших идиотов мало покупателей на дурь!

— Вы не знали Джека Говарда? Врача?

Мимо них прошел стюард, держащий завернутые в толстую шерстяную ткань клинки. Уолтер проводил его мутным взглядом. Можно было не сомневаться в том, какое оружие в следующий раз разложат на столах.

— Джека Говарда? Такого черноволосого, бледного и злющего, как стокер? Знал, как не знать, безумный был, но талантливый. Видел, как он орал на генерала. Мальчишке лет двадцать от силы, худой, как щепка, его будто щелчком можно перешибить. Вроде аристократик какой-то со столицы, никого не боялся. Стоит перед генералом, тот сидит за походным столом и пытается его успокоить. А Джек поднял трость и давай стучать ей по столу: «Если вы не в состоянии! Следить за своими людьми! Этим займется Комиссия по Этике, я вам это обещаю!». И только представьте, Уолтер, генерал Колхью, одного имени которого так боялись солдаты…

Томас хорошо понял, что он него требовалось. Он говорил спокойно и размеренно, и его бархатный голос действовал на сознание, словно колыбельная.

Почему-то врач принимал раненых не в столовой, как ожидал Уолтер, а на смотровой площадке. Доктором оказалась невысокая полная женщина в массивных очках и длинными окулярами. Уолтер часто видел такие у летчиков, ювелиров и чтецов — в них был комплект увеличительных линз.

— Простите, герр, здесь больше света и меньше пыли, чем в столовой, — тут же ответила она на незаданный вопрос, закатывая его рукав. — Прекрасная рана, просто замечательная…

Он поморщился. Женщина оказалась из той же породы, что и Джек — готова часами ворковать над увечьями и болезнями и искренне недоумевать, почему у кого-то они не вызывают такого же восхищения.

— Томас, вы же идете к матери?

Он кивнул:

— Я скажу вашей сестре, где вы. Фрау, когда зайти за вашим пациентом?

— Санитар отведет, — коротко бросила женщина, проводя по краям раны проспиртованным тампоном.

— Ах вы паршивые выродки! — раздался полный ненависти возглас.

Капитан стоял у окна и, не отрываясь, смотрел на корабль противника. Уолтеру с его места было прекрасно видно окно и причину возмущения капитана.

«Плавники» безжизненно висели вдоль гондолы. А главное — над ней был отчетливо виден бурый баллон, самый дешевый, из промасленной ткани.

— Как такое… — ошеломленно прошептал Томас.

— Видимо, у них бы чародей, которого хватило на то, чтобы сделать баллон невидимым. Не удивлюсь, если эти штуки по бокам заставляли двигаться вручную. Поразительно, мы могли сдуть от себя эту мелочь, не замедляя хода и не меняя курса! — сказал О`Шейли, тоже не отводящий взгляда от окна.

На соседней койке молодая санитарка бинтовала ногу студенту, соседу Уолтера. Парень был бледен до серости, но молчал, стиснув зубы, и упорно мотал головой, когда санитарка что-то ему предлагала.

Уолтер не выдержал. Ему было больно и его все сильнее мутило, он боялся за Эльстер, а еще он искренне сопереживал людям, оставшимся лежать на нижней палубе и в коридоре, его раздражала вынужденная пересадка и потеря времени, но он ничего не мог с собой поделать. Ситуация была слишком абсурдной.

Сначала он сдавленно хихикал, когда ему вкалывали морфий, но смех давил на горло, прорываясь наружу. Нехороший, истерический смех, заразный, как и всякое безумие.

Доктор не приступала к шитью, только молча осуждающе смотрела на смеющихся мужчин. Впрочем, она хорошо знала этот смех — в нем было поровну горечи и облегчения. Так смеются люди, оставшиеся в живых.