Мемуары гейша

11.5

И пошли они в дом престарелых, куда бабка-уборщица переселилась после того, как агентство накрылось. Эльвира, к ее чести, дом престарелых заранее забронировала и за три года вперед заплатила, сказав директору «или бабка окочурится или я на белом коне вернусь». Там были комнаты для посетителей, пару дней там пересидеть можно…

В доме престарелых Макс перезнакомился со всей администрацией, произвел впечатление заботливейшего внука, «такого милого мальчика», всем понравился настолько, что получил для своей секретарши постоянную комнату для проживания всего лишь за три часа волонтерской работы в день. Пусть тут пока посидит, а то мало ли — вдруг эльвириным кредиторам, за отсутствием внебрачного сына, пригодится и троюродная племянница.

Позвонил адвокату, поручил найти того судейского, с дочкой которого работал в монастыре. Просил передать, что патер, который направил его дочь на путь истинный, в беде и очень нужно помочь — подписку о невыезде быстрее снять, ведь претензий у закона к Максу не может быть никаких…

Все сделал, что должен. Никому он ничего больше не должен. Посмотрел на себя в зеркало — чужого красавчика в модной одежде, побрякушками украшенного, с прической стильной… Он сильно отличался от того, каким до агентства был. Позволил себе признаться, что он любит все красивое, что папаша «педиковским» называл, первый раз себе нравился в зеркале, перестал наконец стыдиться того, что красивым уродился. Был благодарен Эльвире за это, считал, что она раскрыла его — теперь он нарядный, столичный мальчик, который читает книжки и говорит на иностранных языках, к любому подход может найти, любую даму влюбить… И слишком это для него все оказалось — вспомнил было страшно в той комнате без окон с полиграфом, как нависал над ним страшный бригадир, как он, глотая слезы, подписывал отказ от «сеялок и веялок» одинаковым людям со стеклянными глазами…

Что ж, ведь заслужил. Жулик, который обманывал людей за деньги, придумывая себе всякие оправдания. Принц недоделанный!

Вспомнил, что бригадир говорил: «В порядок себя приведи — ну, что ты как павлин ходишь, не по пацански! — постригись, одежду носи нормальную — как все, от побрякушек избавься. Внимания не привлекай, займись чем-то простым, на что никто не взглянет, себя не проявляй, будто ты — не ты…». Бригадир нормальный пацан, знает жизнь, знает, как надо… Так и нужно сделать. По бригадирской инструкции, Макс все может по инструкции сделать…

Пришел в салон, куда Эльвира его привела три года назад и сказала мастеру: «сделайте мне брильянт из этого куска угля, который я нашла на помойке». Хороший мастер справился, прима-балерина у него получилась вместо чумазого провинциала.

А теперь Макс сел в кресло и просил постричь все. Ну, как для армии…

— Нет, Максичек, не могу, — сказал мастер. Для успешного маркетинга парикмахер изображал, что гей, хотя у него была любимая жена и трое детей. Макс иногда подыгрывал ему перед голубыми клиентами, изображая любовника, так было ржачно, особенно когда ребята верили. Да и просто тренировался — наблюдал, как голубые ребята себя ведут, чтобы, если нужно, сыграть их четко… Как будто миллион лет назад это все было.

— Я не могу уничтожить прекрасное, я художник, — сказал мастер — Зачем это тебе это?

Ну, не скажет ведь Макс постороннему человеку, что он, теперь снова не он, что нет уже примы-балерины и никогда не будет больше. Макс не справится быть собой, он слабохарактерный и ведомый, его используют во вред. Блудницы вавилонской, которая прикрывала и понимала, больше нет… Придется, ему как все быть. Придется обратно углем стать.

Не говоря ни слова, встал с кресла, пошел в цирюльню на углу. Там за двадцатку его постригли машинкой. Мальчик из цирюльни, правда, тоже колебался:

— Под машинку стричь? Все?

— Все стриги.

Мальчик из цирюльни бросал на него жалостливые взгляды, наверное, думал, что рак у молодого клиента…

Потом Макс купил себе в магазине китайских товаров спортивный костюм и ужасно уродливые кроссовки. В руках даже держать противно было это уродство, но он больше не прима-балерина, он неблагополучный мальчик из провинции, таким он должен быть, чтобы никто не заметил, не нашел… Переоделся прямо в этом магазине всякой дешевки, посмотрел на себя в зеркало — увидел неуместно шикарную серьгу в ухе, снял и сжал в кулаке. Это был подарок Эльвиры — черная пантера с изумрудными глазами обвилась вокруг золотого обруча…

Не смогу продать, — подумал, — это не смогу. Часы виолеттины себе оставил и эту сережку с пантерой, все остальное в ломбард отнес — на его костюм со стрижкой смотрели с пониманием. Видимо подумали, что он обчистил мажора какого. Все шмотки его дорогущие секретарша пусть продаст, будут ей деньги до зарплаты..

Брильянт, принявший исходную форму, вернулся в свой дом престарелых.

— Ой, Максичек, — испуганно сказала ушастая секретарша. Прекрасный принц превратился в кусок угля. Ей тетечка запрещала дружить с такими мальчиками.

Может, разонравится ей в таком жутком виде? А то очень напрягает, когда она ему в рот влюбленно заглядывает, а он ничего такого не чувствует, неловко как-то…

— Правильное решение, — одобрительно сказала бабка, она сидела в комнате у секретарши и гадала, — Затаись на время. А то меня тут родственники спрашивали про эльвирочкиного сына. Что-то там Эльвирочка им обещала….

Ох, теперь еще и их родственникам он тоже что-то должен. Сколько миллионов этих родственничков?

— Ну, вот зачем ты выдумала, что я Эльвирин сын? — устало спросил Макс

— Я не выдумала, я нагадала, — гордо ответила бабка, — Если она тебя не родила, то воспитала, всему научила…

Спасибо большое! Вот так ляпнула бабка, а он теперь всем должен почему-то за эльвирину науку…

Теперь бабка гадала ушастой секретарше на эльвириных картах.

— Сперла, когда Эльвирочка дала деру, не пропадать же семейному добру, — сообщила бабка и нагадала секретарше хорошего мужа, троих детей и то, что секретарша умрет во сне в возрасте девяносто одного года

— То, чего и хотела для тебя Эльвирочка, — довольно сказала бабка. Ушастая секретарша с надеждой посмотрела на Максичка, робко улыбаясь. А Макс попросил и ему погадать, в надежде, что этот самый муж навсегда — не он. Ни в какое гадание не верил, но на бабкину поддержку рассчитывал, чтобы тактично внушила секретарше, что не судьба, мол…

Бабка изменилась в лице, раскинув карты на Макса. Носом водила. Заинтересованная секретарша заглянула ей через плечо, она ведь тоже разбиралась чуток.

— Ой, Максичек, — несчастным голосом сказала секретарша, — Ой!

— Что там? — обеспокоенно спросил Макс. Вот он не верил ни в какое гадание дурацкое, а холодок отчего-то в животе есть, — Что, очень плохо?

А как еще может быть? Люди с полиграфом, бандиты бригадира, одинаковые люди со стеклянными глазами, цыганские родственнички… Еще кто-нибудь занял очередь за Максиком?

— Запутанно очень, — ответила бабка, — Столько всего… Я слаба в гадании, не могу разобрать точно… Много событий, опасных и страшных… и не очень страшных… И кудри у тебя отрастут прекрасные, Максик, много будет женщин — белых, черных, желтых и всяких прочих…

Черт! Он уже думал, что завязал с этими бабами навсегда.

— А спортивная машина? — спросил, чтобы разрядить обстановку. А вообще всегда такую хотел. Ламборджини или Феррари.

— Не могу сказать… — размышляла бабка, — вот эта дама, видимо, Эльвирочка — мать ужасная… А это не пойми кто… И это не знаю, как рассказать… А вот тут у тебя будет что-то с животом… Запутанная судьба у тебя, Максик. Умрешь несколько раз, но проживешь долго… Нутро не спрячешь, как не старайся… А вот это что? Не понимаю…

Ну, и гадание, смех один! Вот, Эльвира гадала, так гадала… А почему Эльвира никогда на будущее Макса не гадала? Она же часто карты раскидывала, чтобы «мысли структурировать», по ее выражению… Или при нем не хотела?

Черт! Он взрослый человек и ни в какое гадание не верит. Пойдет он спать. Бабка смотрела на Макса с нежностью и жалостью, а секретарша расстроенно сопела, поняв, что Макс в мужья ей не достанется…

— Ах, Максичек, — ночью в постели нежно гладила ушастая секретарша колючий ежик на его голове, — Мне всегда с тобой хорошо было, даже без этого твоего разврата, не переживай… Ты сам по себе такой хороший, про девочку думаешь, не только о себе… Ты не бойся тех карт, это и без карт было понятно, что судьба такая. Слишком ты не как все, Максичек. Прима-балерина, — вцепилась в него, понимая, что больше не обнимет своего Максичка никогда. Все-таки у нее был дар куда больший, чем предполагала тетечка.

…На вокзал за ним увязалась. Он против был, вдруг кто увидит, но не смог прогнать, ведь с большим мужеством приняла то, что Максичек уезжает не только из города, но из ее жизни тоже. Оставлял ей распоряжения насчет имущества из квартиры, наставлял насчет работы…

— Я справлюсь, Максичек, — убеждала она, — ты меня очень укрепил, я все могу, не беспокойся.

Он инструктировал, как ей себя вести с мужчинами, просил высылать регулярные отчеты, чтобы он вовремя заметил, если кто, что худое задумает… Он, как Эльвира, хотел полностью ее контролировать, чтобы уберечь.

— Я сама разберусь, Максичек, спасибо, — уверяла его она.

Макс, забросив спортивную сумку на плечо, как пращу, стоял на платформе с напряженным и сосредоточенным видом, будто перед боем. Он вроде бы смотрел на свою секретаршу, но был уже не с нею. А она подумала, что он никогда еще не был так похож того Давида так, как сейчас.

— Увидимся, — сказал Макс, зная, что врет.

— Увидимся, — ответила секретарша, зная, что он врет.

У него ничего не осталось от той секретарши — ни колечка, ни сувенира. Но к каждой женской фотографии в мужском журнале или журнале мод, ему хотелось пририсовать большие круглые уши, так казалось гораздо красивее. У него больше никогда не было женщины с такими красивыми ушами.

И через много лет понял, что все-таки любил ту секретаршу, и это был не только служебный роман.

Он ехал туда, где родился. Полгода назад, перед тем, как погорело агентство, встретил дядьку двоюродного, на промышленной ярмарке, где Макс одну барышню окучивал, а дядька покупал оборудование для нового бизнеса. Долго на строительную фирму работал, а теперь свой бизнес начинает — установка канализационных систем. Это, значит, все устанавливает — и канавы копает, и трубы туда кладет, и унитазы ставит… Все хорошо, но деньги закончились. Инвестор нужен и помощник. Ну, работа, она, грубая, физическая, такому моднику, каким Максик стал, наверное, не подойдет, но если жизнь прижмет, пусть просигналит…

Вот и просигналил, когда жизнь прижала. Макс может быть инвестором — его спортивная синяя сумка была полна наличных денег, он копил все три года, что работал в агентстве и получал, не учтенные нигде, наличные деньги. Макс давно перестал кутить, все реже ходил в клубы, одевали его богатые дамы, ел он мало, только на учебу тратил — и каждый месяц откладывал… Всегда хотел честный, мужской бизнес приличного человека. Вот и пожалуйста — что еще более мужское, чем установка канализационных систем — дядька сделает его акционером, в долю возьмёт. Брильянт превратился в уголь, это самое для угля занятие — канавы рыть и унитазы ставить… Будет помощником… Тьма на горизонте рассеивалась, а жизнь налаживалась.

Теперь он всегда будет честным человеком. А то, что же это такое — он за двадцать четыре года три раза был под следствием. Сам виноват. Теперь нет, новая жизнь. Ничего не будет нарушать. Переходить дорогу по пешеходному переходу только. Будет налоги платить. Полностью, а не утаивая жульническую наличность. Ну, если появится на унитазном деле наличность какая… Голосовать начнет… Вот, ни разу в своей жизни не голосовал, а теперь изучит за кого нужно — и пойдет…

Раздали бесплатную прессу, Макс бездумно листал журнал и вдруг сердце защемило — он увидел рекламу «Сеялок и веялок». Он сам заказал эта рекламу — на целый год выходила просто смешная сумма, а пару раз звонили и даже продал, из-за этой рекламы в поезде, одну рассадопосадочную машину… С ностальгической нежностью Макс погладил свою картинку. И его так грызло, что он так и не знает, что там с этими «Сеялками и веялками» было не так(ведь он все знал про «Сеялки и веялки»!), и почему эта фирма так всем понадобилась…