Месть Шивы (Индийские тайны с их кознями и преступлениями) Книга 2

Глава 11. Заговор

Внизу у роскошной лестницы губернаторского дворца их ждали три человека: Согор, Голькар и Суниаси. Джелла и Дургаль–Саиб подошли к ним. Принцесса тихо что–то сказала Согору, затем с тайным поручением отправила куда–то Голькара. Необузданная радость выражалась на лицах трех индусов, которые вскоре разошлись в разные стороны, в то время как Джелла вместе с принцем садилась в карету.

Принцесса, оставшись с Дургаль–Саибом наедине, заговорила:

— Поздравляю вас. Вы превзошли себя! Трудно ожидать большего искусства. Я не была уверенной в подобном совершенстве! Ваш удивительный тон был превосходен, и ваши доказательства были вескими, даже настолько, что порою я сама спрашивала себя: уж не виновен ли Джордж Малькольм в самом деле.

— Смею уверить вас, принцесса, роль моя была трудна. Когда мои глаза встречались со взором Джорджа Малькольма, я трепетал, чувствуя, как этот проницательный, глубокий взгляд проникает в самые отдаленные уголки моего сердца. Я должен был употребить всю мою волю, всю энергию, чтобы не опустить глаз: я гораздо охотнее согласился бы стоять перед этим человеком с кинжалом или карабином в руке.

— Против неприятеля всякое оружие законно, — перебила Джелла, — а Джордж Малькольм наш враг, потому что он подданный страны, завоевавшей нас.

— Ну, не за это одно я ненавижу его, — пробормотал Дургаль–Саиб.

Принцесса подняла глаза и с изумлением спросила:

— Вы питаете к нему ненависть, имеющую другую причину? Что же он вам сделал?

— Он стоит на моей дороге, мешает мне.

— Я отказываюсь понимать вас. Как может незначительный иностранец мешать могущественному радже?

— Джордж Малькольм — жених Марии Бюртель, а я полюбил эту девушку.

Бледная прозрачность щек принцессы сменилась ярким румянцем, и ее большие черные глаза загорелись.

— А, — воскликнула она, — вы любите ее!

— О, я люблю искренне, страстно, безответно. Послушайте, что я скажу вам, и судите сами: если бы не было никакой другой возможности овладеть ею, как только через женитьбу на ней, то я ни минуты не задумался бы над этим препятствием и с гордостью, с торжеством возвысил бы ее до себя.

— Это безрассудно!

— Да, я знаю это, но в любви разве играет рассудок какую бы то ни было роль? За одно позволение запечатлеть поцелуй на устах этой юной мисс я бы отдал, не задумываясь, всех жен моего гарема.

Джелла, устремив свой взор вдаль, молча слушала Дургаль–Саиба и думала про себя: «И это говорят про Марию Бюртель, ту Марию, которая разбила мое сердце, похитив у меня Джорджа! Ради нее он отверг мою любовь, любовь принцессы Джеллы, которая предлагала ему свой трон вместе с горячим своим сердцем! Но я под покровительством Шивы и Бовани, и месть моя сделает то, о чем я до недавнего времени не могла даже мечтать».

— Да, Саиб, для меня вполне понятна ваша безграничная ненависть к Джорджу Малькольму, — согласилась она.

— О, я ненавижу его! — выкрикнул он, — ненавижу всеми силами моей души. Душевное спокойствие, сон и веселое расположение духа вернутся ко мне только в ту минуту, когда он перестанет существовать.

— Так живите счастливо, Дургаль, — заметила, улыбнувшись, Джелла, — я решила: Джордж Малькольм должен умереть!

— Сомнительно! — заметил раджа, покачав головой.

— Как так? Разве мы не имели во всем успех?

— Успех нужно умело закрепить.

— Согласен, до сих пор мы только шагнули к нему, но нужно также успешно и завершить начатое нами! Соперник мой находится в руках англичан, которые предадут его своему суду. Об этом заявил лорд Сингльтон. Но это было вначале, после моего обвинения, оказавшего по причине своей внезапности на всех присутствующих несокрушимое воздействие.

Теперь противник в крепости. Но вот вопрос: способно ли это обвинение довершить свое предназначение при более серьезном критическом обсуждении? Джорджу Малькольму предоставят в присутствии суда присяжных, составленного из его соотечественников, возможность дать ответ на все наши доводы. Понятно, он будет защищаться, его невиновность придает ему пылкое красноречие и увлекательную убедительность. И кто знает, что решит суд. Может случиться и так, что все здание — плод наших трудов и стараний — обрушится на нас самих, и мы погибнем под его обломками.

Выслушав эту речь, Джелла несколько минут молчала, затем вдруг разразилась резким пронзительным хохотом.

— План наш, — заговорила она, — верен во всех подробностях, малейшие случайности находятся в моих руках. Согласна с вашими опасениями, но я предвидела все и приняла надлежащие меры. Я не дам англичанам возможности судить Джорджа Малькольма — он уже осужден! Осужден мною, раджа, а приговор мой не может быть обжалован или отменен. Через час нареченный жених Марии Бюртель перестанет жить.

— Перестанет жить? — повторил Дургаль–Саиб. — Не забудьте, он находится под надежным караулом сипаев и, кроме того, под наблюдением офицера, который собственной головой отвечает за него перед губернатором.

— Все равно! Я определила его судьбу: он должен умереть, и он умрет. Казнь будет совершена народом, ведь сегодня праздник Джагарната! Через минуту конвой, ведущий арестанта, выйдет на большую площадь возле моста через Ганг, здесь его встретит процессия в честь нашего божества. Я отдала уже необходимые приказания, и Согор с Голькаром все исполнят, как нужно. Ну, понятны ли вам теперь мои намерения, Дургаль? Из окон моего дворца мы вдоволь налюбуемся этим зрелищем, и сердце ваше радостно забьется, потому что суд народа сделает Марию Бюртель вдовою, хотя она и не стала его женой.

Лицо раджи осветилось жестокой улыбкой.

* * *

Когда Стоп, стоявший в сенях дворца губернатора Бенареса, увидел своего господина, идущего среди отряда сипаев, впереди которых шел лейтенант Мидлей с обнаженной шпагой, он дико вскрикнул:

— Сэр Джордж под стражей!

И уже был готов броситься к нему, но Джордж, приложив палец к губам, остановил его. Движение это было равносильно безапелляционному приказанию молчать, так что Стоп не посмел противоречить и последовал за арестантом на почтительном расстоянии с сердцем, наполненным скорбью и растерянностью.

Спустя несколько минут на этой же лестнице состоялся краткий разговор Джеллы с Голькаром, Согором и факиром. Казиль, убитый горем и мучимый поздними раскаяниями, был незримым свидетелем этой сцены, укрывшись за колонной, хотя и не мог слышать разговора. Таинственность, с которой обмолвились репликами его соплеменники, показалась ему подозрительной. Едва принцесса и Дургаль–Саиб сели в карету, как мальчик выскочил из–за колонны и последовал за тремя индусами. Они шли довольно быстро по направлению к гангскому мосту, и он еле поспевал за ними, стараясь не попасться на глаза.

Ганг или Гангес — священная река индусов — делит Бенарес на две почти равные части. Губернаторский дворец и крепость, куда вели арестанта, находятся на двух противоположных концах города, разделяемого рекой. И чтобы достичь крепости, нужно перейти мост через Ганг. Конвой, сопровождавший арестанта, вошел в длинный ряд узких и извилистых улиц, ведущих к большой городской площади. Сюда же со всех сторон стекались огромные толпы народа, так как здесь должна была проходить церемония Джагарната. Зрители с праздным любопытством смотрели на пленника, не проявляя, впрочем, никакой враждебности. Некоторые из простолюдинов, мелькавших в толпе, перекидывались несколькими фразами с сипаями на местном наречии и затем шли далее с выражением совершенного безразличия к судьбе арестованного.

Миновав половину расстояния, отделявшего Гангский мост от дворца, лейтенант Мидлей махнул рукой одному из сипаев. Тот немедленно расчистил путь, и Мидлей поравнялся с арестантом. Джордж взглянул на него с грустной, но гордой улыбкой.

— Поверьте мне, сэр Джордж, — начал молодой человек, — что я глубоко огорчен необходимостью исполнять тяжелый долг, выпавший на мою долю.

— Напрасно огорчаетесь, лейтенант, — отвечал Джордж Малькольм. — Я понимаю, вы исполняете только свою обязанность, и я должен признаться, вы исполняете ее, как надлежит истинно благородному человеку.

— Позволите ли вы, сэр Джордж, обратиться к вам с одним вопросом?

— Разумеется, лейтенант, я заранее, не зная, в чем заключается ваш вопрос, обещаю вам ответить.

— В таком случае объясните мне, сэр Джордж, за что приказал вас арестовать и посадить в крепость лорд–губернатор?

— За нелепое обвинение, возведенное на меня раджой Дургаль–Саибом. Он обвинил меня перед лицом правосудия в убийстве моего отца.

— Вас в отцеубийстве? — изумился Мидлей, — он солгал! Вот моя рука, позвольте пожать вашу, сэр Джордж, не нахожу слов убедить вас, сэр, что эта позорная клевета не может запятнать вас и пошатнуть моего истинного уважения к вам.

Джордж от души пожал руку молодому офицеру и ответил с искренней простотой:

— Благодарю, лейтенант, благодарю от всего сердца.

— Как же мог, — продолжал лейтенант, — лорд Сингльтон, обладающий истинно возвышенным умом и острой проницательностью, поверить такому чудовищному, дикому обвинению?

— Быть может, я ошибаюсь, — заговорил Джордж, — но мне кажется, что лорд Сингльтон убежден в моей невиновности более чем в своей собственной.

— В таком случае зачем же…

Мидлей не договорил.

— Зачем он арестовал меня? — спросил Джордж.

— Да.

— Только лично он может дать ответ на этот вопрос, я же скажу: не отдай он приказания арестовать меня, я сам бы попросил его сделать это.

Лейтенант с глубоким изумлением посмотрел на Джорджа, но не смел настаивать на объяснении причин столь странной уверенности в словах Джорджа. Кроме того, его внимание отвлекло событие, которое мы сейчас опишем.