Глава 12. Церемония Джагарната

Вместо того, чтобы идти мерным военным шагом, отряд стал двигаться вперед гораздо медленнее, чем следовало бы, и, наконец, совсем остановился. Лейтенант оставил Джорджа Малькольма и пошел разузнать причину задержки. Она оказалась банальной: путь к крепости перегородила праздничная процессия. Во время разговора лейтенанта Мидлея с арестантом толпа бенаресцев возрастала, так что теперь было очень трудно пробраться сквозь эту массу и почти невозможно двигаться вперед. Удивительное дело! Вместо того, чтобы направиться к большой площади, где должна была состояться главная церемония Джагарната, люди стали все чаще и чаще останавливаться и, указывая, как казалось, на Джорджа Малькольма, что–то выкрикивать. Пока не было слышно ни угрожающих криков, ни поношений. Толпа, по–видимому, еще не была «наэлектризована» организаторами, и все же ее поведение наталкивало на мысль, что гроза разразится в любую минуту.

Мидлей обратился к капралу, стоявшему возле него, и приказал очистить дорогу в толпе, стоящей на узкой улице. Капрал повиновался. Он произнес глухим гортанным голосом несколько слов на языке непонятном для европейцев, и толпа раздвинулась, образуя две живые стены, между которыми конвой возобновил свое движение вперед.

Пройдя шагов тридцать, он вынужден был снова остановиться, так как дорога оказалась вновь перекрытой.

Офицер, недовольный задержками, начал терять терпение, задержки эти насторожили его. Ему показалось, что настроение собравшихся здесь людей, доселе спокойное, постепенно становилось все агрессивнее. В толпе можно было различить людей, бросавших на арестанта угрожающие взоры. Он дорого бы дал, чтобы иметь возможность находиться под защитой крепостных стен.

«Хорошо еще, — думал он, — что я могу положиться на своих людей».

Через минуту–две он отдал новое приказание капралу, который снова обратился к стоявшим поблизости людям, и народ расступился, чтобы дать дорогу сипаям.

Легко было предположить, что толпа повинуется чьему–то приказанию, стараясь умышленно отсрочить время прибытия отряда на большую площадь до определенной минуты, до условного знака. Джордж не обращал внимания на происходившее. Его занимала мысль об убитом отце и о страшном обвинении раджи.

Пока происходили описанные сцены, городская площадь и мост на Ганге постепенно заполнялись бенаресцами. Среди этого сборища европейские мундиры составляли лишь незначительную часть. Преобладала одежда ярких цветов — характерный признак местного населения. Вдруг вдали прозвучал пушечный выстрел, и из сотни тысяч уст вылетел исполинский крик. Выстрел этот служил указанием, что праздник начался, что основная процессия Джагарната, вышедшая из пагоды Кали, направляется к центральной площади.

Один из балконов дворца принцессы Джеллы, убранный восточной роскошью, привлекал всеобщее внимание. Вслед за раздавшимся выстрелом на нем показались принцесса и раджа Дургаль–Саиб.

— Минута настает, — заметила Джелла.

— Минуты кажутся мне часами, — ответил Дургаль–Саиб.

Между тем Казиль, замешавшись в толпе, внимательно следил за верноподданными принцессы Джеллы. Его страх и волнение все более и более возрастали, хотя угрожающих поступков от Согора и Голькара пока не последовало. Одно особенно тревожило мальчика: он потерял из вида факира Суниаси.

«Я заметил, — размышлял мальчик, — как Согор беседовал со многими соплеменниками. Мне даже удалось услышать из уст Голькара имя Джорджа Малькольма! Что задумали они? Как бы разузнать это…»

Казиль не успел получить ответ на свой вопрос, так как столкнулся с каким–то индусом в растрепанной одежде. Он приблизился к Суниаси, который пока не замечал Казиля, стоявшего сзади. Но его уши уловили несколько фраз, имевших большое значение для разгадки дальнейших событий.

— Как дело? — спросил Суниаси. — удалось ли вашим людям перегородить улицу?

— Удалось.

— Они знают о сигнале?

— Знают.

— Прекрасно. Пленник и его стража вскоре окажутся на большой площади, тут и должно все произойти.

— И англичанин умрет?

— Именно здесь. Умрет на глазах тех, кто приказал казнить его.

Казиль не мог вымолвить ни слова, холодная дрожь пробежала по его телу.

— Но вдруг стража будет сопротивляться?

— Сипаи окажут только видимое сопротивление, так как они предупреждены. Услышав имя Бовани, сказанное им на ухо, они сложат оружие и не будут мешать дальнейшим событиям.

— Но начальник отряда? Он может вступить в бой.

— Он будет убит. Сигналом послужит сказанное мною слово «Шива». Теперь ты можешь удалиться, но предварительно обойди всех и повтори распоряжения.

Индус знаком руки выразил повиновение и скрылся в гуще толпы.

— Нет, нет! — шептал Казиль, — я не допущу, чтобы он умер. Но что же делать? Как добраться до него? Каким образом предупредить офицера? Но я должен его спасти. Ведь я изменник. Я предал своего господина…

Он сделал попытку проскользнуть сквозь толпу по направлению к улице, на которой в эти минуты находился отряд охраны, но под напором осаждавших площадь был оттиснут назад. Между тем гром пушек раздавался все чаще и чаще, в ответ неслись оглушительные крики, подобные ударам грома. Толпа валила на площадь, уже и без того заполненную до предела.

— Джагарнат! Джагарнат! — скандировали многочисленные голоса.

Согор, Голькар и другие сторонники заговора сновали в толпе, выкрикивая:

— Готовьтесь! Вынимайте кинжалы!

Звуки труб, сопровождаемые барабанным боем и ружейными выстрелами, раздавались все громче и громче. В это время процессия перевалила мост и въехала на площадь под непрекращающиеся крики возбужденной ожиданием толпы.

Трудно представить себе что–либо более живописное, чем эта торжественная процессия, по своей красоте и великолепию сравнимая разве что с чудесами «Тысячи и одной ночи».

Сперва ехали отряды индийских солдат, за ними — раджи в роскошных живописных костюмах со свитою верхом на превосходных скакунах, украшенных великолепными уздечками и седлами. Длинные гривы лошадей развевались по ветру, подобно роскошным женским волосам. Позади раджей располагались музыканты с трубами, цимбалами и барабанами и чопорные дервиши в простых одеждах и с символическими знаками в руках. Верховные и второстепенные жрицы Джагарната, Бовани, Шивы и Кали занимали почетное место в середине процессии, находясь между дервишами и женской стражей принцессы Джеллы. Офицеры и факиры следовали за стражей, а впереди них невозмутимо шествовали десяток огромных слонов, на которых были водружены сторукие идолы, окрашенные яркой краской с позолотой. За слонами ехала колесница, которую везли двенадцать белых лошадей в серебряной сбруе. На этой колеснице было поставлено изображение Джагарната. По временам некоторые фанатики в религиозном энтузиазме бросались под колеса этой колесницы, надеясь этим самоубийством упрочить за собой вечное блаженство, и кровь их брызгала на собравшуюся вокруг исступленную толпу, слышащую хруст их костей под колесами и кричавшую:

— Слава нашему всемогущему богу! Слава Джагарнату!

Вокруг колесницы размещалась толпа полуголых баядерок в старинных поясах, с золотыми кольцами в ушах и ноздрях. Во время движения женщины исполняли национальный танец, и порою их сладострастные позы воспринимались присутствующими как вызов устоявшимся традициям. За колесницею следовали брамины. Шествие замыкал отряд туземных солдат.

Пушки палили, почти не утихая, а трубы и ружейные выстрелы звучали, перемешиваясь между собой, и не умолкали, словно на площади развернулось боевое сражение.

Облокотившись на мягкие подушки балкона, принцесса Джелла и раджа смотрели на это зрелище. Раджа обернулся к принцессе.

— Чего же там ждут? — спросил он.

— Не знаю, — отвечала Джелла, — минута как нельзя более удобная.

Не успела она договорить этих слов, как раздавшийся пронзительный свист перекрыл ужасный шум, о котором мы, употребив все старания, уже рассказали нашим читателям. Свист этот был одним из условных сигналов.

В толпе произошло заметное оживление. У входа на улицу, на которой мы оставили Джорджа Малькольма, окруженного отрядом сипаев во главе с лейтенантом Мидлеем, группа человек в двадцать стала стремительно перемещаться к арестанту и его окружению.

— Дургаль, — проговорила принцесса, — взгляните, вот они!

В самом деле, появившимся на площади солдатам в красных мундирах преграждала путь возбужденная толпа бенаресцев.

— Сипаи! Сипаи! — слышалось в толпе.

Раздался голос Согора.

— Сипаи, — указал он на охрану, — ведут в крепость англичанина.

— Гнусного убийцу, — прибавил Голькар.

— Отцеубийцу, — добавил Согор, — и, увидев, что его слова не произвели на слушателей должного эффекта, повторил: — поймите, это отцеубийца! Смерть нечестивому, поднявшему руку на своего отца!

Толпа закричала от возмущения и стала сближаться вокруг стражников, выкрикивая проклятия и угрозы:

— Смерть отцеубийце! Смерть ему! Смерть!

Казиль слышал эти угрозы, и, как змея, скользил среди толпы, устремляясь к тому месту, где шли сипаи, которым в двадцатый раз преградила путь живая человеческая стена.

— Расступитесь, — кричал лейтенант Мидлей, — дорогу, дорогу!

Но никто не отреагировал на это требование. Тогда Согор еще более громким голосом закричал:

— Это отцеубийца! Смерть ему! Смерть!

— Смерть ему! — раздался грозный рев толпы.

Взоры пришедших на праздник сверкали диким огнем, лица выражали крайнюю степень ненависти, руки инстинктивно сжимали рукоятки кинжалов.

Положение становилось отчаянным, что хорошо понимал и лейтенант Мидлей.

«Сэр Джордж погибнет, — мелькнула у него мысль, — но на мне лежит ответственность за него, и я скорее дам убить себя, чем позволю толпе свершить дикую расправу над человеком, чья вина в убийстве еще не доказана судом».

И он крикнул повелительно:

— Прочь!

В ответ раздался глухой ропот разъяренной толпы. Нужно было, не задумываясь, прибегнуть к решительным мерам.

— Внимание! Слушай мою команду! — закричал лейтенант. — В штыки!

Сипаи какое–то мгновение колебались, но привычка к дисциплине взяла верх, и они повиновались.

— Шива! Шива! — напомнил Согор.

— Шива! Шива! — повторили факир и Голькар одновременно.

Это был второй сигнал. Толпа бросилась на сипаев, пытаясь испытать их твердость напоминанием имени богини мести Бовани.

Услышав это слово, сипаи тотчас же переложили ружья на плечи, дав понять, что дальнейшее их не интересует, и удалились, предоставив пленника ярости фанатиков. Приказ губернатора о сопровождении и защите арестованного был ими мгновенно забыт.

— Низкие, гнусные изменники! — возмущался лейтенант, и в голосе его слышалась бессильная ярость.

Держа шпагу в руке, он бросился к Джорджу, чтобы защитить его, как бы опасно это ни было. Но что значил один человек в сравнении с целой толпой! Его шпага сильным ударом палки была немедленно сломана, а сам он бессильный в массе был затерт ею и, передаваемый из рук в руки, не в силах противиться этому, все дальше и дальше отдалялся от Малькольма.

«Кажется, и мне придется идти вслед за отцом, — подумал Джордж, — хотя я и не успел отомстить за него, но бедный отец простит меня!»

Потом он, будто рассуждая вслух, громко произнес:

— Как ужасно умирать, не имея ни малейшей возможности защититься. Если бы у меня было оружие! Кто даст мне его?

— Я! — тихо ответил позади него знакомый голос. И Казиль, как будто выскочивший из–под земли, подал ему кинжал.

— Благодарю, дитя мое, благодарю! — закричал признательно Малькольм, — теперь я в руки не дамся!

И он схватил оружие.

— Бороться бессмысленно, — заметил Казиль, — если бы вы уговаривали своих противников до самого вечера, чтобы они вас не трогали, то и тогда вы были бы побеждены. Бегите к Гангу, он там.

— Смерть ему, смерть! — вопила между тем толпа, все более и более приближаясь к своей несчастной жертве.

— А, разбойники! — воскликнул Джордж, — нет, вам не удастся захватить меня живым, — и он взмахнул кинжалом, — я заставлю вас расступиться. Что, трусы, не ожидали?

И в самом деле, индусы, грозные крики которых не умолкали, а, напротив, усиливались, попятились от этого угрожающего кинжала в уверенной руке. Принцесса Джелла, смотревшая эту сцену, содрогнулась от ужаса, и ею овладело опасение, что все потеряно, хотя в глубине души она восхищалась мужеством Джорджа. Ненависть этой женщины к Джорджу, отвергнувшему ее любовь и участие в собственной судьбе, возрастала с каждой минутой.

— Неужели вырвется? — сокрушалась она.

— Пустяки! Это невозможно! — отвечал Дургаль–Саиб, вынимая из–за пояса пистолет с длинным дулом, украшенный коралловой ручкой в серебряной оправе.

Он взвел курок.

В это время борьба на городской площади переместилась к берегу священного Ганга. Джордж, стоя спиной к перилам набережной отступал перед натиском разъяренной толпы. Первый ряд нападающих отступил, но страшный напор толпы снова приблизил организаторов расправы к арестанту.

Джордж увидел совсем близко от себя искаженные злобой лица индусов. Они почти уже прикасались к нему, он чувствовал на своем лице огненное дыхание ненависти. Мнение Казиля было вполне справедливо: он мог убить пятерых, десятерых, мог, если повезет, сделать из трупов целый вал, но все–таки не выбраться живым из этой передряги.

Он очень дорожил своей жизнью, так как ее смыслом с недавних пор стало только одно желание: мстить. Вместо того, чтобы отбиваться от нападающих, он воспользовался мгновением и ловко вскочил на каменный парапет моста, закричав:

— Ну, смельчаки, кто хочет последовать за мной?

Затем быстро повернулся спиной к наседавшим и, не задумываясь, бросился в реку, в блестевшую внизу воду.

Толпа испустила яростный вопль. Джелла схватила руку Дургаль–Саиба.

— Стреляйте! — приказала она, и раджа спустил курок. Выстрел прозвучал в тот самый момент, когда Джордж уже почти коснулся темных волн Ганга.

Джелла вопросительно взглянула на раджу.

— Я не даю промаха по летящей ласточке, — проговорил он, — не сомневайтесь, принцесса, он перестал жить, я никогда не даю промаха.

Про себя же Дургаль–Саиб подумал: «Я свободен теперь от соперника и претендента на руку мисс Марии Бюртель!»

«Я отмщена, — подумала в свою очередь принцесса, — но не успокоюсь до тех пор, пока не погибнет та, которая отняла у меня его сердце, пока не погибнет Мария Бюртель!»

В воображении двух ужасных существ образ молодой девушки возник одновременно, при этом одно из них должно было преследовать эту девушку любовью, а другое — ненавистью.

Что станет с ангелом между двух демонов?

Загрузка...