Мифы Древнего Рима

Первые меры республики, первые волнения, первые сражения

Рим обрел свободу. Чтобы оградить себя от возможности захвата власти новым царем, римляне решили отныне избирать одновременно двух консулов, которые должны обладать равными правами и возглавлять государство в течение одного года. Первыми консулами были избраны творец римской свободы Люций Юний Брут и муж погибшей Лукреции Люций Тарквиний Коллатин. Выбор пал на Коллатина не только из-за Лукреции. Римляне решили, что он, ставший вдовцом по милости царевича, будет непримиримым врагом изгнанных царей. Консулы сразу же начали устанавливать новый порядок. Брут потребовал от народа дать клятву никогда более не терпеть в Риме никакого царя. Затем консулы занялись сенатом. Тарквиний Гордый уничтожил многих сенаторов, их осталось намного меньше трехсот, числа, установленного Тарквинием Древним. Тогда Брут с согласия Коллатина отобрал виднейших мужей из следующей по знатности группы населения и ввел их в сенат, восстановив прежнее число сенаторов. Римляне очень боялись, что после изгнания царя у них не будет человека, который представляет народ перед богами, ибо раньше это всегда делал царь. Поэтому установили должность «царя священнодействий», в определенное время он должен был приносить жертвы богам от имени римского народа. Чтобы никто не думал, что он — настоящий царь, его подчинили жрецу-понтифику, который его и назначал. Все это укрепило новорожденную свободу.

Однако скоро римляне стали поговаривать, что Коллатин — все же Тарквиний, близкий родственник изгнанных царей и нельзя оставлять в руках кого-либо из Тарквиниев высшую власть в государстве. Такие разговоры могли нарушить спокойствие в городе, и Брут решил пожертвовать своим недавним соратником. Он созвал народ на собрание и обратился к ничего не подозревающему Коллатину с речью, в которой стал убеждать его добровольно сложить с себя звание консула и со всем своим имуществом покинуть Рим. Коллатин от изумления онемел. Потом он взял слово и напомнил об оскорблении и самоубийстве Лукреции, о ненависти к виновникам его несчастья. Но его не слушали. Пойти на жертву и ради спокойствия римлян оставить и пост, и город начали наперебой уговаривать Коллатина самые знатные люди Рима. К ним присоединился и Спурий Лукреций, отец Лукреции и тесть Коллатина. Спорить с ним Коллатин не мог. Он покинул собрание, велел домочадцам собрать все имущество, какое можно захватить с собой, и отправить его в город Лавиний, в свое время основанный Энеем. Затем Коллатин заявил, что по собственной воле слагает с себя обязанности консула, после чего тоже уехал в Лавиний.[175] Брут же созвал новое собрание и с согласия сената предложил изгнать из Рима всех, кто принадлежал к роду Тарквиниев.[176]

Новым консулом вместо Коллатина был избран Публий Валерий. Он уже давно прославился в Риме и своим богатством, и своим красноречием. Когда похороны Лукреции превратились в восстание против царя, Валерий принял в нем активное участие. Он не претендовал на власть, пока полагал, что народ изберет вместо изгнанного царя одного вождя, так как был уверен, что лучше Брута никто этому месту не соответствует. Когда же было решено, что во главе государства отныне будут стоять два равноправных правителя, и одним из них избрали Коллатина, Валерий почувствовал себя оскорбленным. Он даже перестал приходить в сенат и участвовать в судебных заседаниях. А ведь Валерий прославился именно как защитник обвиняемых в суде. Тогда по Риму поползли слухи, что Валерий от обиды может переметнуться на сторону изгнанных царей. Об этих слухах узнал и сам Валерий. Когда Брут потребовал от народа дать клятву не щадя жизни бороться с царями за свободу, Валерий первым дал ее. И вот теперь он достиг своей цели — Валерий был избран консулом.

Рим праздновал свободу. Но недаром Брут требовал от сограждан клятвы в верности ей. За свободу еще надо было бороться, ее надо было защищать. Изгнанные Тарквинии не теряли надежды вернуться в Рим. Еще в то время, когда одним из консулов был Коллатин, от них прибыли в город послы с грамотами царя, в которых тот сожалел о своей прежней надменности и просил римлян вернуть его, обещая отныне справедливое и мирное правление. Явившись в Рим, послы просили сенаторов дать им возможность выступить перед народом: путь, дескать, сам народ решит, возвращать ли ему Тарквиниев или нет. Сенаторы поддались на эту уловку, а Валерий решительно выступил против. Он боялся, как бы основная масса народа, боясь почти неминуемой войны с Тарквиниями, не предпочтет мирное рабство опасной свободе.

Богиней-покровительницей Рима являлась и Рома. Сами римляне считали, что именно эта богиня подсказала Энею, где нужно основать новый город. Когда в Риме возник культ императора, то его начали почитать вместе с Ромой.

Прекрасная легенда связана с появлением в римском пантеоне богини утреннего света Матери Матуты (Имо). Много трагических приключений пришлось ей пережить, прежде чем она обрела божественный покой.

В Риме не только каждое явление природы имело своего бога, но и каждый дом, семья, человек.

Такие божества, сопровождающие человека в течение всей его жизни и даже в загробном мире, бывали и добрыми: пенаты, лары, гении, юноны, маны, — и злыми: ларвы или лемуры.

Справляться с различными проблемами римлянам помогали и великие пророчицы — Сивиллы и их священные книги. В самые трагические минуты римской истории народ и его правители обращались за советом к Сивиллиным книгам и тщательно выполняли все рекомендации древних божественных пророчеств.

Мир богов населяли не только собственно римские божества, но и множество заимствованных у соседних греков и этрусков, а также у народов завоеванных территорий. Все они под своими или новыми именами охотно принимались римлянами и включались в пантеон, чтобы покровительствовать могущественному Риму.

После первой неудачи Тарквиний прислал в Рим новых послов. Те уже не говорили о возвращении царской власти и царского рода. Они только требовали возвращения своего имущества. Римляне почти склонились к тому, чтобы вернуть изгнанникам их добро, но тут выступил некий Гай Минуций. Он сказал, что, получив свое имущество, Тарквинии могут использовать его для войны с римской свободой. «Лучше, — говорил Минуций, — чтобы деньги помогли нам против тиранов, чем тиранам — в борьбе против нас». Пока шло обсуждение, послы начали обходить дома богатых и знатных римлян. Их тайной целью было узнать, каково настроение в Риме, есть ли там люди, готовые составить заговор в пользу царей, и если есть, то сколько их и сильны ли они.

В Риме действительно такие люди нашлись. Это была в основном молодежь, бывшие сверстники и сотоварищи сыновей царя. Они и сами по примеру царевичей вели себя вольно, а теперь их своеволию пришел конец. Они мечтали о возвращении царской власти, потому что царь может разгневаться и простить, а закон неумолим и равен для всех. Царь, как они говорили друг другу, это — строгий, но справедливый отец, а закон — холодный и равнодушный каратель. Среди таких людей были знатные Аквилии и Вителлии, чьи матери были сестрами Коллатина. Они склонились на уговоры царских послов и согласились составить заговор и свергнуть республику. В заговор они вовлекли и двух сыновей самого Брута. Дело в том, что сестра Вителлиев была женой Брута, так что его сыновья приходились юным Вителлиям двоюродными братьями. Вителлии внушили юношам, что те, избавившись от жесткости и тупости отца, станут еще и родственниками дома Тарквиниев. Заговор состоялся.

Вечером заговорщики собрались в доме Аквилиев, где жили и царские посланцы. Они поклялись страшной клятвой убить консулов и написали об этом Тарквинию, а письмо вручили его послам. Случайно это услышал раб Аквилиев Виндиций. Он решил раскрыть заговор. Но кому? Трудно, да и небезопасно сообщить одному консулу, что в заговоре против государства участвуют его сыновья, а другому — что его племянники. Тогда раб обратился к Валерию, бывшему в то время еще частным лицом. Выслушав Виндиция, Валерий с друзьями и слугами поспешил к дому Аквилиев. Хозяев не было дома, и он вошел в комнату, где находились послы. Там он и нашел злополучное письмо. Удостоверившись, что рассказ Виндиция — чистая правда, Валерий решил действовать. Выходя из дома, он столкнулся с возвратившимися Аквилиями. Те, увидя в руках Валерия письмо, попытались его выхватить. Завязалась борьба. Валерию удалось вырваться и с письмом в руках прибежать на форум. В это же время его брат Марк притащил туда царских приближенных. Когда на форуме восстановился порядок, Валерий приказал привести Виндиция, который и рассказал о заговоре, а в подтверждение его слов сам Валерий прочитал письмо. Уличенные заговорщики были сразу же схвачены. Послов тоже хотели арестовать, но уважение к законам и неприкосновенности послов взяло верх. Их отпустили, а сограждан стали судить. Некоторые предлагали изгнать предателей. Но Брут был неумолим. Он напомнил о законе, по которому предателей должны раздеть донага, высечь розгами, а затем обезглавить. Затем Брут обратился к сыновьям, надеясь, что те сумеют оправдаться. Но улики были слишком вескими, и те, пристыженные, молчали. Консул приказал свершить правосудие. Без трепета он наблюдал мучительную казнь собственных сыновей. И лишь после окончания процедуры ушел с форума. Оставшись один, Коллатин попытался спасти жизнь своим племянникам. Народ это чрезвычайно возмутило. Начался ропот. Люди стали звать Брута, чтобы помешать спасти изменников. Коллатин решил силой восстановить порядок и схватить Виндиция, но Валерий и его друзья не дали это сделать. Бруту пришлось вернуться. Все тотчас же смолкли. Консул сказал, что над сыновьями он сам вершил суд, основываясь на отцовском праве, а остальных должен судить народ. И народ единогласно приговорил обвиняемых к той же казни, которой подвергли сыновей Брута.

После этих событий начали шириться дурные слухи о Коллатине. И когда тот, как уже говорилось, отказался от консульства, вторым консулом был избран Публий Валерий. Первое, что он сделал, став консулом, — отпустил на свободу Виндиция, дал ему деньги из казны и полные права римского гражданина. Такова была награда за донос, спасший римскую свободу.

Теперь не могло быть и речи о возвращении Тарквиниям имущества. В то же время сенат не захотел конфисковать это добро. Он постановил отдать дворец со всем его содержимым на разграбление. В этой ситуации каждый мог захватить какую-то часть царского имущества и таким образом стать личным врагом Тарквиниев, потеряв всякую надежду на примирение с ними. Пашню же Тарквиниев решили сделать общей собственностью и посвятить богу Марсу. Их участок находился между городом и Тибром. Хлеб на поле либо был уже сжат, но все еще стоял в снопах, либо еще не убирался, хотя и был готов к жатве. В любом случае пользоваться этим хлебом было нельзя, так как поле теперь было священным.[177] Собравшиеся римляне стали собирать и сбрасывать урожай в реку. На поле росли и деревья. Их тоже начали рубить и бросать в Тибр. Река в это время обмелела, и уже первые сброшенные стволы наткнулись на мель и остановились. На них наталкивались другие деревья и корзины с колосьями. Постепенно все это собиралось в кучу, сцепляясь в нераздельное целое. Вокруг образовавшейся груды стал накапливаться ил. Так постепенно на реке Тибр в центре Рима возник остров. Позже его укрепили искусственной насыпью и возвели на нем храмы и портики. Когда на острове построили храм бога врачевания Эскулапа, его начали называть островом Эскулапа. А очищенное от всякой растительности поле стали именовать Марсовым. И оно долго официально не входило в состав города.

Когда Тарквиний узнал об этих событиях, он понял, что вернуться в Рим и восстановить там свою власть он сможет только при помощи извне. В его жилах текла и этрусская кровь, поэтому он обратился к этрускам с просьбой о поддержке. Не все этруски согласились. Но два города — Вейи и Тарквинии — решили поддержать изгнанного царя. Вейи уже давно соперничали и не раз воевали с Римом, а жителей Тарквиний бывший римский царь убедил напоминанием, что его дед происходил из этого города, поэтому, воюя с римлянами, тарквинийцы помогут своему родственнику.[178]

И вот соединенное этрусское войско вместе с римскими изгнанниками двинулось на Рим. Ему навстречу выступила римская армия во главе с обоими консулами. Валерий командовал основной частью воинов, бывших пехотинцами, а Брут возглавлял конный авангард. Впереди этрусского войска тоже двигалась конница во главе с Аррунтом, сыном Тарквиния. Когда конные отряды врагов сблизились, Аррунт увидел Брута и загорелся гневом, с полным основанием считая его главным виновником своего изгнания. И Брут, увидев сына тирана, вспыхнул яростью. Оба всадника налетели друг на друга, и так велика была их взаимная ненависть, что они одновременно вонзили друг в друга копья, пробившие щиты. Пораженные копьями, они замертво упали у ног своих коней. После их поединка завязалась жестокая битва. Вейенты были разбиты и начали разбегаться, но тарквинийцы, наоборот, стали теснить римлян. Только наступившая ночь положила конец яростному сражению. Оба войска отошли, оставив на поле тысячи трупов. Внезапно из ближайшего леса раздался громовый голос лесного бога Сильвана. Он возвещал, что этрусков погибло на одного человека больше, чем римлян, и поэтому римлян надо считать победителями. Пораженные страхом, этруски отступили. А римское войско во главе с Валерием победоносно вернулось в город.

После возвращения победившей армии Валерий организовал пышные похороны павшего Брута. Матери семейств, почитая в Бруте всеобщего отца, отмечали траур целый год, как по своим мужьям и отцам. А о Валерии стали распространять нехорошие слухи. Говорили, что Брут после отречения Коллатина сразу же организовал выборы нового коллеги, а Валерий, воспользовавшись гибелью Брута, остался один во главе государства. В вину ему ставили и то, что его пышный дом превосходил размерами даже разрушенный царский дворец и, что самое главное, этот дом находится на вершине Велии и нависает над форумом, как бы господствуя над ним, так что в случае чего этот дом можно превратить в неприступную крепость. Поговаривали, что в дом консула с трудом можно добраться, что сам Валерий спускается в город окруженный пышной свитой, совсем как царь.

Узнав о подобных разговорах, Валерий не стал противопоставлять себя народу. Чтобы доказать ложность подозрений, будто он стремится к царской власти, да и вообще ставит себя над народом, он приказал разрушить дом на Велии и построить новый у самого подножия холма. А пока новый дом возводили, он жил в скромном жилище своих друзей. Сопровождавшим его ликторам он приказал вынуть из связок топоры в знак того, что он не собирается никого казнить, а во время движения по городу склонять связки перед народом. Все его решения народ принял весьма благосклонно. Валерий же этим не ограничился. Он провел несколько законов в пользу народа. По одному из них любой гражданин мог обратиться к народу с жалобой на консулов и других должностных лиц. По другому закону к смерти и конфискации имущества должен был приговариваться любой человек, пытающийся восстановить царскую власть в Риме. Им были проведены и другие законы, которые очень понравились толпе. В результате не только прекратились всякие слухи, порочащие Валерия, но и его самого в народе прозвали Публиколой (или Попликолой), что означало «Заботящийся о народе».[179] С тех пор это имя закрепилось за всеми его потомками. Проведя законы в жизнь, Валерий организовал выборы коллеги. Новым консулом был избран Спурий Лукреций, отец несчастной Лукреции. Но он вскоре умер, а на его место народ избрал Марка Горация Пульвилла.

К этому времени римляне, наконец, закончили строительство храма Юпитера Капитолийского, начатое еще Тарквинием Древним, остановленное Сервием Туллием и почти полностью завершенное Тарквинием Гордым. Консулы бросили жребий, кому надлежит освятить возведенный храм, а кому отправиться на очередную войну. Согласно жребию Валерий встал во главе армии, а Гораций, оставшись дома, двинулся к храму для его освящения. Валерий втайне негодовал, так как ему казалось более почетным освящать храм, чем воевать, ибо в войне он уже прославился. Сам он ничего не мог поделать, однако его брат Марк решил помочь Валерию. Когда Гораций, совершив все необходимые обряды, уже прикоснулся к двери и был готов произнести слова освящения, Марк, стоявший рядом, быстро сказал, что сын Горация умер в военном лагере. Смерть кого-либо из близких была знаком божественного неудовольствия, и такой человек не мог освящать храм. Но Гораций то ли не поверил Марку, то ли считал освящение главного храма города более важным, чем смерть собственного сына, невозмутимо заявил, чтобы труп бросили куда угодно, а печали сейчас нет места в его душе. Вскоре выяснилось, что известие о смерти молодого Горация было ложным. Храм в Капитолии был торжественно освящен.[180]

Война с Порсеной. Доблесть Горация Коклеса

После того как даже с помощью вейентов и тарквинийцев Тарквиний Гордый не сумел вернуться в Рим, он ушел в этрусский город Клузий. Царем Клузия был в то время Ларс Порсена, считавшийся тогда самым могущественным из этрусских владык. Порсена решил помочь Тарквинию и повел свою армию на Рим. При известии об этом Рим охватила паника. Консулы и сенаторы боялись, как бы в страхе перед могущественным этрусским царем низы городского населения не предпочли отказаться от свободы и выбрали рабство, только бы был мир. Чтобы успокоить людей, сенат и консулы организовали закупку хлеба, а дабы никто не стал спекулировать солью, всю соляную торговлю объявили делом государства. Кроме того, бедняков освободили от налогов и пошлин. Укрепив таким образом внутренний мир, консулы Публий Валерий Публикола и Тит Лукреций отправились на войну.

Война оказалась для римлян слишком тяжелой. Разбить своих врагов римляне не смогли. Более того, этрусские войска неуклонно продвигались к самому Риму. Они захватили Яникул на правом берегу Тибра. Теперь их отделяла от города только река, через которую был переброшен мост на сваях. Оба консула вышли с войсками навстречу врагу. В ожесточенной битве около моста и Валерий, и Лукреций были ранены, их с трудом вынесли из боя. Римляне совсем пали духом. Римские воины бросились бежать по мосту, спасая собственную жизнь. Казалось, еще немного, и этруски тоже перейдут через мост и ворвутся в город.

Среди римских воинов находился Гораций Коклес, племянник бывшего консула Горация. Коклесом, т. е. Одноглазым, он был прозван потому, что на одной из войн потерял глаз. Некоторые же утверждали, что у Горация оба глаза были целы, но нос был столь мал, что между глазами почти не оставалось промежутка, а брови так срослись, что казалось, будто у этого мужа всего один глаз. Гораций уже прославился силой и мужеством. Он принялся стыдить бегущих сограждан, уговаривая их остановиться. Когда это ему не удалось, Гораций стал заклинать их разрушить мост, ибо иначе враги тотчас ворвутся на Палатин и Капитолий, и римляне превратятся в рабов этрусков. Но бегущие с поля боя не слушали его. Только два знатных воина — Спурий Ларций и Тит Герминий — услышали отчаянный призыв Горация и встали рядом с ним. Когда стало ясно, что им одним не остановить натиск врага, Гораций приказал своим товарищам оставить его одного у начала моста, а самим немедленно начать разрушать его. Ларций и Герминий так и поступили.

Гораций смело вышел навстречу этрускам. Потрясая щитом, он призывал их, рабов, не думающих о своей свободе и пришедших отнять свободу у других, выйти на бой. Некоторое время этруски стояли неподвижно, пораженные доблестью отважного Горация. Но оцепенение быстро прошло, и в стоявшего Горация полетели копья. Тот умело отражал их своим щитом. Потом этруски двинулись на него толпой, и Гораций смело вступил в бой. Он уже изнемогал в неравном сражении, когда услышал за спиной треск и грохот рушащегося моста. Тогда Гораций обратился с молитвой к богу реки Тибра Тиберину и в полном вооружении бросился в реку. Вдогонку ему полетели копья и стрелы. О дальнейшей судьбе отважного воина рассказывают по-разному. Одни говорят, что Гораций был убит, другие — что ранен и остался после этого хромым, а третьи — что он целым и невредимым выплыл и присоединился к своим соратникам.

Римляне по достоинству оценили доблесть Горация. Ему была поставлена почетная статуя, напоминающая о героизме отважного воина. А те писатели, которые утверждали, что Гораций остался невредимым, прибавляли, что государство выделило ему участок земли такого размера, какой он мог опахать за один день, да и частные лица, отделив от своих земель, кто сколько мог, передали ее доблестному герою.

Подвиг Муция Сцеволы

Доблесть Горация на сей раз спасла Рим от захвата врагами. Но Порсена все еще стоял под стенами города. Не сумев захватить Рим штурмом, он приступил к осаде. Порсена выставил стражу на Яникуле и разбил свой лагерь на берегу Тибра. На самой реке он собрал суда, чтобы воспрепятствовать подвозу по ней продовольствия в город, а все окрестности наполнил своими воинами, которые так устрашающе действовали на население, что никто не решался ни прийти в Рим или привезти туда что-либо, ни выйти из города. Занимались этруски и грабежом римских окрестностей. Правда, когда грабежи стали уж слишком наглыми, Публикола, став вновь консулом, вместе со своим коллегой вывел войска из города и уничтожил большое число грабителей. Но осада Рима продолжалась и становилась все более жестокой.

В Риме в те времена жил знатный юноша Гай Муций. Он очень переживал, что город первый раз в своей истории оказался в осаде. И Муций решил что-нибудь сделать для родины. После некоторых раздумий он принял решение проникнуть во вражеский лагерь и убить Порсену. Юноша знал и этрусский язык, и как этруски одеваются. Боясь, что если он уйдет к врагам, его сочтут перебежчиком, Муций явился в сенат и, не раскрывая подробностей своего замысла, сказал, что задумал пробраться в лагерь врагов и совершить дерзкий поступок, который спасет родину. Сенаторы одобрили его решение.

И вот ночью Муций тайком переправился через Тибр, а утром вошел в этрусский лагерь. Под одеждой Муций прятал свой меч. В это время Порсена выдавал своим воинам жалованье, и все они толпились в центре лагеря, желая получить свои деньги. На помосте сидели двое: сам царь и его казначей, одетый не хуже царя. Добравшись до помоста, Муций не мог понять, кто же из них царь. Спросить он не решался, чтобы не выдать себя. Полагаясь на случай, юноша приблизился к казначею и пронзил его мечом. Началось смятение, и в суматохе Муций попытался прорваться сквозь толпу врагов с окровавленным мечом. Но выбраться ему не удалось. Юношу схватили и привели к царю.

Представ перед лицом грозного и возмущенного Порсены, Муций не утратил мужества. Смело глядя в глаза царю, он заявил, что он — римский гражданин Гай Муций и пришел сюда для того, чтобы убить его, Порсену, дабы спасти свою родину, что он — не единственный смельчак, другие тоже готовы пойти на смерть, но уничтожить врага. Затем Муций прибавил, что римские юноши объявили Порсене войну, и тот должен бояться не римского войска, а этих юношей, с которыми он окажется один на один. Царь был поражен такой угрозой. Желая добиться более подробного рассказа о страшном обещании, он приказал пытать пленника. Рядом с царем стоял жертвенник, и в нем горел огонь. Желая доказать врагу стойкость римлянина, которую не сломит никакая пытка, Муций сам положил свою правую руку на горящий огонь. При этом он открыто смотрел на пораженного его мужеством царя. Наконец Порсена, остолбеневший от увиденного, приказал немедленно оттащить юношу от огня и возвратить ему меч. Муций взял меч левой рукой и сказал, что он откроет Порсене тайну: еще триста юношей поклялись убить царя, и ему, Муцию, просто первым выпал жребий совершить это, так что за ним последуют другие, и кто-нибудь из трехсот сумеет исполнить свою клятву. Царь глубоко задумался над словами юноши. А пока он велел отпустить Муция и дать ему спокойно вернуться в Рим.

Когда Муций вернулся в Рим, его прославили за самопожертвование. Сенат решил выделить ему землю за Тибром. Муций получил прозвище Сцевола, что значит Левша, и это почетное прозвище закрепилось за его потомками.

Мир с Порсеной. Свободолюбие Клелии

Пораженный подвигом Муция, Порсена сам предложил Риму мир. Он понял, что римляне предпочтут погибнуть мученической смертью, но не подчинятся царям. Поэтому, предложив им восстановить у власти Тарквиниев, он не настаивал на этом, а сделал так только для того, чтобы быть чистым перед Тарквинием. Зато он настоятельно потребовал вернуть этрусскому городу Вейям земли, которые ранее римляне у него отняли, а в обеспечение мира дать ему в заложники десять юношей и десять девушек из самых знатных семейств. Римский консул Публикола согласился на это. Заложники были отправлены в лагерь Порсены. Среди них была и дочь самого консула — Валерия. После чего этрусский царь прекратил военные действия против Рима.

Находясь в лагере Порсены, девушки-заложницы попросили разрешения искупаться. Во время купания они заметили, что вокруг, кажется, нет никакой стражи. Тогда одна из них по имени Клелия, не желая терпеть подчинение врагу, вскочила на пасущегося недалеко коня и бросилась в реку, увлекая за собой остальных. Мужественные девушки ринулись вслед за ней. Этруски, увидев это, прибежали на берег и стали осыпать беглянок стрелами, но не сумели попасть ни в одну из них. Девушки во главе с Клелией сумели переплыть бурный в это время Тибр и вернуться в Рим.

Когда Публикола узнал об этом, он и возмутился и испугался. Возмутился от того, как бы не подумали, что это он подбил девушек на бегство и стали считать его вероломным. А испугался, что Порсена воспользуется бегством и возобновит войну, вести которую у Рима уже не было сил. Публикола приказал заложницам вернуться в этрусский лагерь. Порсена действительно был чрезвычайно разгневан поступком заложниц. Он потребовал их немедленного возвращения, угрожая в противном случае возобновить войну. В результате заложницы были вынуждены возвратиться.

Когда девушки отправились в лагерь врага, находившиеся там римские изгнанники во главе с Тарквиниями напали на римских же воинов, сопровождавших беглянок. Завязалась схватка. Сын Порсены Аррунт, верный условиям договора, со своими воинами защищал девушек. В наступившей неразберихе три раба Валерии, верные своей госпоже, подхватили ее и сумели вместе с ней ускользнуть. Остальные же заложницы были невредимыми доставлены Порсене.

Порсена к тому времени сменил гнев на милость. Он был изумлен подвигом девушек, считая, что они превзошли мужеством даже Коклеса и Муция. Поэтому, когда беглянок привели к нему, он спросил, кто же был зачинщицей побега. После некоторого замешательства девушки признались, что это была Клелия. Тогда царь похвалил свободолюбие Клелии и других девушек и решил не только отпустить ее, но и освободить вместе с ней некоторых заложников по ее выбору. Клелия выбрала несовершеннолетних, считая их самыми беззащитными. Все одобрили этот выбор. Сам царь не мог не признать, что лучшего выбора сделать было нельзя. Отпуская на свободу Клелию и тех, кого она назвала, Порсена приказал подарить Клелии коня с богатой упряжью. С ним она и вернулась в Рим. Римляне прославили ее поступок и ради вечной памяти о нем вскоре поставили конную статую, изображающую Клелию, верхом на коне переправляющуюся через Тибр.

Выполняя условия договора, Порсена, несмотря на возмущение Тарквиниев, отвел свои силы от Рима.[181] Придя в восторг от мужества Горация, Муция и Клелии, он даже оставил в лагере все продовольствие, чтобы сограждане этих замечательных людей могли воспользоваться им и тем самым утолить свой голод после долгой осады. Римские власти, установив контроль над лагерем, очень боялись, как бы люди, испытывая голод, не разграбили бы собранные припасы. Поэтому они объявили распродажу имущества Порсены. С того времени в Риме установился обычай в начале торгов объявлять о такой распродаже.

Начало рода Клавдиев

Вскоре после этих событий на римлян снова решили напасть сабины. Они заключили союз с латинами, так что война могла стать очень опасной для Рима. Это чрезвычайно волновало римлян. К тому же беременные римские женщины никак не могли родить, так как у них в тот период постоянно случались выкидыши. В результате горожане были объяты суеверным страхом. Чтобы успокоить граждан, Публикола, снова избранный консулом, устроил игры, успокаивающие беспокойство народа, и обратился с молениями к богам. А сам начал готовиться к войне.

Сабины, однако, не были единодушны. Они разделились на две партии. Одна, более многочисленная, считала момент наиболее подходящим, чтобы немедленно начать войну с ослабленным Римом, а другая, составлявшая явное меньшинство, решительно выступала за сохранение мира. Предводителем последней был Аттий Клавз, очень богатый человек, обладавший весьма значительным имуществом и большим количеством слуг, и род его был довольно многочислен. Клавз превосходил многих, если не всех своих сограждан красноречием и добродетелью, но в то же время и яростным нравом. Благодаря богатству и высокой нравственности он вызывал постоянную зависть, а яростным красноречием нажил множество врагов. Большинство сабинов в конце концов обвинило Клавза в предательстве. Несмотря на свои очевидные достоинства, защититься от всеобщей недоброжелательности Клавз не смог. Понимая, что в случае начала войны его ждут очень большие неприятности, он вместе со всем своим родом и слугами, взяв с собой столько имущества, сколько мог захватить, перебрался в Рим.

Римляне приветливо встретили Клавза. Ему и его родственникам было тотчас дано римское гражданство, а самому ему был отведен участок земли за речкой Аниеном. Став римским гражданином, Аттий Клавз сменил свое сабинское имя на римское и стал называться Аппием Клавдием. От него и пошел знатный римский род Клавдиев, а имя Аппия стало в этом роду одним из самых распространенных.[182]

Римляне в начавшейся войне, конечно же, одержали победу.

Конец Тарквиниев

Тарквиний и единственный оставшийся в живых его сын Тит, увидев, что помощи от единокровных этрусков им не дождаться, покинули Этрурию. Они направились в латинский город Тускул, правителем которого был Мамилий Октавий, зять Тарквиния. Тот дружелюбно принял изгнанников и пообещал им помочь. С этой целью Мамилий начал готовиться к войне с Римом. Тускул заключил союз с другими латинскими городами, также недовольными слишком значительным, по их мнению, возвышением Рима.

В свое время римляне учредили пост диктатора. Они решили назначать в случае особой опасности специального человека, одного, без коллеги, которому передавали неограниченную высшую власть (выше, чем у консулов), и в помощь ему давать начальника конницы. Все должны были беспрекословно повиноваться диктатору и его помощнику, но лишь в течение шести месяцев и ни днем больше. Когда римляне узнали, что латины во главе с Мамилием идут на них войной, они сразу же назначили такого диктатора. Им стал Авл Постумий, а начальником конницы — Тит Эбуций. Они встали во главе римского войска и двинулись навстречу латинам. Враждующие стороны встретились около Регилльского озера. Там и произошла жестокая битва.

Сначала оба войска стояли в нерешительности друг против друга. Но тут Постумию донесли, что во вражеских рядах находятся Тарквиний с сыном. Тогда диктатор, загоревшись яростным гневом, приказал начать сражение. Оба войска ринулись в ожесточенную битву. Римляне и латины были родственниками и не уступали друг другу в доблести. Тарквиний, увидев Постумия, сразу же устремился к нему. Тарквиний к тому времени был уже стар, силы были на исходе, но в этот момент бывший царь не думал об этом, он только горел желанием отомстить римскому вождю. Они столкнулись. Силы были неравны, и Постумий ранил Тарквиния в бок. Тот упал, но его воины подбежали к нему и подхватив на руки, сумели унести раненого Тарквиния в безопасное место. Эбуций напал на самого Мамилия и ранил его в грудь, но и сам был ранен в руку. Вынесенный из гущи сражения, Мамилий и оттуда руководил боем. Он приказал вступить в схватку отряду римских изгнанников во главе с Титом Тарквинием. Это были свежие силы, и они начали теснить римлян. Тем временем Марк Валерий, брат Публиколы, тогда уже умершего, увидел в первых рядах врагов молодого Тарквиния. Валерий бросился на него и сумел его ранить. Соратники вывели раненого с поля боя. Стремясь все же завершить начатое дело, Марк бросился в самую гущу врагов и был убит. Увидев гибель Марка, Постумий бросил в бой когорту воинов, охранявших его самого. Римляне сумели восстановить свой строй. Но латины и не думали им поддаваться. Ожесточенное сражение продолжалось с не меньшим пылом.

В разгар боя Мамилий увидел, что отряд римских изгнанников, среди которых был и раненый Тит Тарквиний, окружен римлянами. Он послал им на помощь резервные войска. Понимая, что дело может быть решено убийством вражеского полководца, помощник Постумия Тит Герминий прорвался через вражеские ряды и напал на самого Мамилия. Мамилий был убит, но и Герминий ранен подоспевшими телохранителями латинского полководца. Его унесли в римский лагерь, где он вскоре умер. Убийство Мамилия явилось переломным моментом боя, но латины не собирались бежать, хотя и начали медленно отступать. Тогда Постумий объявил о награде, которую он даст тем двум римским воинам, которые первыми ворвутся во вражеский лагерь. Одновременно он дал торжественное обещание построить храм божественным юношам Кастору и Поллуксу. В это время. воины увидели, как двое юношей на белых конях промчались мимо диктатора и бросились в битву. Все поняли, что это были сами Кастор и Поллукс. Они пришли на помощь римлянам. Вдохновленные увиденным, римляне удвоили натиск. Враги не выдержали их напора и бросились в бегство, а римляне с помощью Кастора и Поллукса овладели латинским лагерем. В битве погиб Тит Тарквиний. Постумий же с торжеством вернулся в Рим. Но еще до его возвращения римляне узнали о победе. Как только окончилась битва на форуме появились юноши на белых конях и сообщили гражданам об одержанной победе. Это были Кастор и Поллукс. Впоследствии римляне посвятили этим богам день 15 июля, когда с помощью Кастора и Поллукса была одержана победа у Регилльского озера.

Оставаться в Тускуле после этой битвы Тарквиний, конечно, не мог. Потеряв всех своих сыновей, утратив всякую надежду на возвращение, он отправился в город Кумы к тамошнему правителю Аристодему. Совсем недавно Аристодем разбил напавших на Кумы этрусков и теперь находился в зените славы. Тарквиний надеялся, что под покровительством Аристодема он сумеет спокойно провести оставшиеся годы. Аристодем ласково принял Тарквиния, хотя никакой помощи для возвращения в Рим ему не обещал. Да и сам Тарквиний больше этого не просил. Там, при дворе Аристодема, Тарквиний и умер через четыре года после битвы у Регилльского озера. Когда весть о его смерти достигла Рима, римляне вздохнули спокойно.

Битва у Регилльского озера была последней, в которой римляне сражались за свою свободу.[183] В дальнейшем они воевали уже за свое господство.