Министерство особых происшествий

Глава 23, в которой мисс Браун среди ночи нарушает свое молчание, а мистер Букс на рассвете отказывается от исключительно хорошего пистолета

Вечеринка оказалась действительно потрясающей. Элиза за­пахнула халат и закрыла тяжелую дубовую дверь. Она при­выкла ускользать с вечеринок раньше других, а те, кого она оставила на оргии, были так увлечены созданной ими атмо­сферой гедонизма, что вряд ли заметили ее отсутствие. По ее расчетам, она успела возбудить достаточное количество лю­дей, другим помогла освободиться от одежды и при этом каким-то образом умудрилась сохранить значительную часть своего целомудрия.

Ну, по крайней мере, на этот раз.

Хотя это и не имело особого значения, но почему-то неодо­брение Веллингтона, высказанное по поводу оргии, изменило ее планы на сегодняшнюю ночь. Она надеялась во время дей­ства очаровать одного — или нескольких — членов общества, но обнаружила, что, несмотря на непростой характер их вза­имоотношений, ей не все равно, что подумает Велли. И она решила для себя, что сегодня состоится просто первое зна­комство. И ничего более.

Она и так оставалась там достаточно долго, чтобы произве­сти впечатление, — в отличие от другого человека.

Жена одного из кандидатов, которую гости называли Далия Фэрбенкс, вышла из игры намного раньше Элизы, и это опре­деленно не осталось без внимания, Особенно со стороны лор­да Дивейна. Элиза уже поднималась по лестнице с единствен­ным желанием — хорошенько поспать, когда вдруг услыхала всхлипывания, доносившиеся из одной из комнат. Быстрый осмотр места показал, что дверь номера Фэрбенксов приот­крыта. Элиза мягко скользнула через холл и распахнула дверь настежь.

Перед ней предстала Далия. Корсет бедняжки был переко­шен, темные волосы спутаны, а когда она повернулась лицом к своей ночной гостье, ее зеленые глаза оказались полны слез.

— Я... — Она замотала головой, и нижняя ее губа преда­тельски задрожала. — Я не знаю, зачем я здесь.

Элиза поглубже вгляделась в глаза Далии Фэрбенкс, и по спине у нее пробежал холодок.

Она в два шага преодолела расстояние до глупой женщины и отвесила ей звонкую пощечину. Звук ее эхом разнесся по комнате, а рука Далии дернулась к щеке. Прежде чем та успе­ла прийти в себя, Элиза уже вставила в граммофон музыкаль­ный цилиндр. Когда комнату заполнили первые энергичные аккорды «Красавицы Белл» в проникновенном исполнении Кэти Лоуренс, Элиза продемонстрировала то, что делало ее таким выдающимся агентом доктора Саунда: свои знаменитые опрометчивые решения.

— Я не знаю, кто вы такая, но одно знаю наверняка — вы не леди Далия Фэрбенкс.

Два сильных потрясения, пережитых за столь короткий про­межуток времени, заставили миниатюрную женщину воз­зриться на нее с открытым ртом.

— Но мне... сказали, что вы немая.

— Мои поздравления, — отрезала Элиза. — Теперь, ког­да мы обе знаем секреты друг друга, мы можем быть откро­венны. Так кто вы такая?

Женщина натужно сглотнула, пытаясь собрать все свое му­жество.

— А вы кто?

Элиза наклонилась к ней, закрыв собой мерцающий свет газовой горелки.

— Я скажу вам, кто я: еще одна курица в лисьей норе. Дру­гими словами, я единственный человек, которому вы можете здесь доверять.

— Я Молли, — сдавленно произнесла та, — журналистка из «Трибьюн». — Она часто заморгала, отчего стала выгля­деть еще более застенчиво. — Ну, пока больше корректор; но мне просто представился шанс...

Элиза откинула голову назад и прошипела:

— Вот это эффектно, как раз то, что нужно для такого уик­энда, — любители! — Она бросила взгляд через плечо, убе­дившись, что дверь плотно закрыта, а затем, прищурившись, снова посмотрела на Молли. — А ваш «муж» тогда, я пола­гаю, и есть тот человек, который вас в это втянул?

—Да, это Фред. Фред Эббот.

«Нет, только не он!»

— Фред Эббот — этот корреспондент «Трибьюн», кото­рый развлекается тем, что вовсю критикует промышленных баронов, банкиров и прочую элиту империи?

—Да. — Молли даже хихикнула. — Одним из преимуществ пишущей братии является определенная анонимность. Люди знают твои работы, но не догадываются, что ты стоишь прямо рядом с ними. Фред является моим наставником в «Трибьюн».

— Повезло вам, — фыркнула Элиза.

— Мы с Фредом слышали, что здесь творятся какие-то ди­кие вещи. Нам удалось подкупить настоящих Фэрбенксов и...

— Молли, дорогая, мне нет ни малейшего дела до того, ка­ким образом вы сюда попали. Но мне необходимо знать, что вы делали после того, как оказались здесь. — Она глубоко вздох­нула. — Например, в то время как ваш коллега-журналист вовсю увлечен десертом, вы сидите тут и рыдаете.

— Но вы ведь тоже рано ушли оттуда, — пробормотала Молли, и тут Элиза поняла, что той никак не больше двадцати лет. Она была похожа на давшую себе волю девочку-подростка, которую застукали целующейся с молодым конюхом.

— Разница состоит в том, что я сделала вполне достаточно для того, чтобы они запомнили, что я там была, прежде чем они начали предаваться глупым бессмысленным излише­ствам. — Элиза вздохнула. — Я думаю, что вам и вашему пло­довитому партнеру необходимо немедленно уехать. Это все на­много более опасно, чем вы можете себе представить.

Молли нервно сглотнула и попыталась продемонстрировать некое подобие профессионализма.

— Но это же совсем небольшой обман, они просто...

Элиза наклонилась к молодой женщине и внимательно по­смотрела ей в глаза.

— Дело здесь не просто в плотских утехах, все гораздо слож­нее. Эти люди несут ответственность за целый ряд убийств.

Вы думаете, что тайное общество, которое ни во что не ставит жизни женщин и детей, остановится перед тем, чтобы убрать каких-то двух журналистов?

Она еще долго не отрываясь смотрела Молли в глаза, а за­тем спросила:

— Вы мне верите?

Голос ее прозвучал очень жестко; она часто слышала, как таким тоном во время операций говорил Гарри. И, похоже, это сработало, потому что Молли кивнула и заметно дрогнувшим голосом ответила:

—Да-а...

— Вот и хорошо, а теперь скажите мне, не говорили ли вы здесь между собой о вашей настоящей профессии?

Молли густо покраснела, а сердце Элизы оборвалось.

—Дайте-ка угадаю. После вашего приезда вы поднялись к себе в комнату и принялись скакать на этой кровати с кри­ками: «Да, да, мы сделали это и проникли внутрь тайного об­щества!»

Молли снова не ответила, но агенту этого уже и не требо­валось.

— Что ж, — она указала в сторону по-прежнему весело играющего граммофона, — к большому сожалению для вас, в нем содержится подслушивающее устройство, так что вам на самом деле будет лучше убраться отсюда побыстрее. Оставьте свои вещи. Найдите своего партнера. И бегите. Немедленно.

Журналистка вытерла слезы и кивнула.

— Да, так, наверное, будет лучше всего.

В душе Элизы шевельнулось сочувствие. Когда она была так же молода, кто-то тоже взял ее по свое крыло. Она обня­ла молодую женщину.

— Все будет хорошо, Молли. Просто бегите отсюда сегод­ня ночью и не оглядывайтесь назад.

Бедняга уже была не способна ни на какое жульничество, она просто стояла и всхлипывала Элизе в плечо. Сработал какой-то инстинкт, и Элиза, нежно поглаживая Молли по спи­не, стала раскачивать ее взад-вперед, повторяя слова утеше­ния, которые когда-то говорила ей мама.

Затем Элиза отодвинула Молли от себя и слегка встряхну­ла ее.

— Значит, вы дождетесь своего партнера, а потом тут же уберетесь отсюда, так?

Девушка кивнула, и Элиза направилась к двери. За спиной она услышала, как Молли тихо сказала:

— Спасибо вам, кем бы вы ни были.

Снизу по-прежнему доносились драматические стоны пред­ставителей Общества Феникса. Возможно, именно излияния журналистки Молли заставили ее испытать угрызения совести по отношению к Констанции, племяннице Дивейна. Молодая девушка привлекла Элизу к себе и поцеловала, крепко и жад­но. Элизе пришлось подавить горячее желание высвободиться от ее объятий. На языке Констанции чувствовался сильный привкус настойки опия. Элиза ушла, когда Дивейн забылся в ласках своей юной племянницы. Задержись она еще хоть на миг, скорее всего, и сама стала бы его следующей добычей.

Приятели Гарри называли это нисходящей спиралью. По­смотрев выступление группы летчиков, которая позднее по предложению королевы превратилась в КИА — Королевский имперский аэрокорпус, в пабе на аэродроме они с Гарри при­соединились к двум элегантным джентльменам, на лицах кото­рых еще виднелись пыль и сажа, оставшиеся после полета. Они тогда беседовали о «нисходящей спирали» — термине, обозна­чающем ситуацию, когда при поломке самолета пилот и стре­лок оказываются пригвожденными к своим сиденьям невероят­ным давлением, и мир их по спирали скользит в небытие.

Именно такое чувство было у Элизы сейчас. Нисходящая спираль. Веллингтон, Констанция. Молли. Это было падени­ем в безумие, и теперь уже она — а не Гарри — должна стать тем спасительным маяком, который дарит луч надежды. У Мол­ли был шанс — слабенький, но все-таки шанс. Констанция? Бедная девушка, по-видимому, и дальше будет находить уте­шение в настойке опия, которую, без сомнения, поставляет ей тетушка Оливия.

«А Веллингтон, — подумала она, подходя к их двери. — Что насчет Веллингтона?»

Она вспомнила, что тогда еще спросила одного из летчиков, товарищей Гарри: «А как же выйти из этой нисходящей спи­рали?»

Он рассмеялся и ответил: «Остается только лететь дальше и надеяться, что Господь сотворит чудо».

Голова Элизы продолжала кружиться даже после того, как она нашла свою кровать. На ней спал Веллингтон. У Элизы снова защемило сердце. Ей требовались мужские объятия. Больше чем когда-либо ей хотелось, конечно, Гарри; но этот вариант был навеки потерян. Все, что она имела на сегодня, — это Веллингтон Букс. Человек из той самой элиты, в среду ко­торой они с таким трудом просочились. Агент, совершенно ли­шенный опыта оперативной работы. Мужчина, который, похоже, невосприимчив к ее чарам. И все же, если бы он про­сто повернулся и обнял ее, прикрыл ее собой, все было бы на­много лучше.

А он издал тихое урчание, витая в своих снах где-то очень далеко.

Элиза закрыла глаза.

Да, это была нисходящая спираль. Она пройдет ее всю, и именно она — Элиза Браун, а не Господь Бог на небесах — выручит их всех в трудную минуту.

С этой уверенностью она постепенно проваливалась в тяжелый сон. По идее, храп Веллингтона должен был помешать ей уснуть, но вместо этого она чувствовала, как вокруг нее сгуща­ется темнота. Темнота и еще отвратительное ощущение голо­вокружения. Элиза хваталась за ускользающую мысль — ве­роятно, это была молитва, чтобы сны ее были благостными. День был очень насыщенным, и ей необходим отдых, отдых, а не вечер, полный худших из всех возможных ситуаций, когда она подводила людей, которые на нее рассчитывали. Если она столкнется еще и с такими снами, это станет последней каплей.

Но внезапно она остро почувствовала, что вокруг светит солнце, а кровать под ней дрожит. Элизу будил Веллингтон Букс. Граница между вчера и сегодня оказалась очень резкой, но тем не менее все было именно так: наступило утро. Она пе­режила эту ночь.

Глаза ее распахнулись, и сквозь туман отступающего сна она заметила, как ее напарник скрылся за ширмой, чтобы пе­реодеться.

«Ох, какой вы скромный, мистер Букс, — подумала она, — и это при том, что мы провели ночь в одной постели!»

Расстояние, разделявшее их на громадной кровати, удиви­ло бы любую утреннюю горничную. Даже Веллингтон не мог отрицать насущной необходимости делить одну постель.

Однако заботило ее вовсе не это. Элиза размышляла над тем, что он думал насчет случившегося прошлой ночью. Веро­ятнее всего, воображение рисовало ему картины, отличавши­еся от реальности в худшую сторону. И не важно, что это бы­ло только предположение: внутри нее поднималась волна негодования. Черт возьми, не хватало еще ей разубеждать его в этих домыслах!

Пусть считает ее проституткой, если ему так нравится. Ей нет до этого никакого дела.

Так уж и никакого?

Несмотря на предполагаемую клевету со стороны Веллинг­тона, она знала, что вчера ночью совершила один хороший по­ступок. Теперь глупые журналисты уже должны были нахо­диться на пути в Лондон, и уже не важно, что они там напишут. Ко времени, когда выйдет их статья, они с Веллингтоном уже завершат свою операцию.

Если ее актерские способности прошли проверку успешно, миссис и мистер Сент-Джонсы будут приняты в это малень­кое и отвратительное тайное общество. Вздохнув, Элиза пе­рекатилась на бок, повернувшись спиной к ширме, за которой Веллингтон продолжал облачаться в наряд для этого спекта­кля. Он был по-своему очень увлечен и хорошо показал себя в своей роли, что дало ей передышку, но в то же время заин­триговало ее.

Разгладив постельное белье вокруг своих плеч, она огляде­лась по сторонам. Сегодня должен был состояться выезд на охоту, и Элиза была решительно настроена продолжать играть свою роль, ту, к которой ее подтолкнул Веллингтон. Ружье в ее руках — это уже было похоже на настоящий вызов.

Особенно когда человек, приказавший убить Гарри, находит­ся на расстоянии выстрела.

Из тени ширмы возник Веллингтон, одетый в зеленый тви­довый костюм; на ногах его красовались короткие брюки и вы­сокие шерстяные носки. Его борода поблескивала в лучах утреннего солнца, и в какое-то мгновение он напомнил ей один из тех силуэтов, которые висят на стене почти в каждой семье: образец нормального англичанина. Было очевидно, что Вел­лингтон не знает, что она уже проснулась. Искусству притво­ряться Элиза научилась еще у себя дома, а потом этот навык оказался очень полезным для выживания в школе.

Таким образом, это дало ей возможность немного пона­блюдать за тем, как Веллингтон на цыпочках ходит по ком­нате. Моменты, когда он не знал, что за ним следят, были просто очаровательны: он казался абсолютно расслаблен­ным, даже когда стоял перед зеркалом и поправлял свой гал­стук. Забавно, если учесть ситуацию, в которой они нахо­дились.

Продолжая следить за ним сквозь ресницы, Элиза решила провести эксперимент. Сделав вид, что просыпается, она ти­хонько застонала и перевернулась на кровати — Веллингтон тут же напряженно выпрямился. Может быть, женщины его в принципе пугают, или это относится только к ней?

Она села на кровати в своей, как ей казалось, очень скром­ной сорочке, но он тут же отвел свой взгляд, словно она была совершенно голой. Фигура ее даже не была подсвечена сзади солнцем, и большинство мужчин постаралось бы в такой си­туации увидеть как можно больше. Гарри уж точно восполь­зовался бы такой возможностью.

«Нет, — сказала она себе. — Не думай о Гарри — не сейчас».

Веллингтон поправил воротничок своей рубашки и с явным подозрением посмотрел на нее через зеркало. Затем подошел к граммофону и поставил утреннюю музыку, чтобы заглушить их предстоящий спор. Можно было не сомневаться, что это будет именно спор, даже если поводом к нему станет припев «Луна зажгла над головой свой фонарь».

— Простите меня за прошлую ночь, мисс Браун. — Он слегка покраснел. — Никакая подготовка не предусматрива­ла такую ситуацию.

Ее губы выгнулись.

—Да все нормально — первая в жизни оргия всегда ка­жется вызовом.

Стоит ли сказать, что для нее это тоже было впервые? Эли­за попадала во множество интересных ситуаций, но ни одна из них не имела такого... размаха. Если бы рядом с ней оказался Гарри — что ж, тогда все могло быть по-другому. При этой мысли ее пронзил спазм боли из-за потерянных возможностей и не сделанных выборов. Жизнь приучила Элизу Браун к по­терям, но, похоже, даже такой опыт не облегчал боль утрат.

Он прокашлялся.

— Меня заботил этот Дивейн. Он буквально слюной ис­текал... — Он замолк, подбирая нужное приличное слово. — Ладно, я просто думал, что вам не стоило проходить через все это. Наша добрая королева не стала бы требовать та­кого от леди.

На самом деле от одной только мысли, что руки этого из­вращенца могли касаться ее тела, Элизу уже начинало тош­нить — к счастью, Дивейн был слишком занят племянницей своей жены. Тем не менее было бы весьма поучительно по­смотреть на Веллингтона, когда тот дает себе волю. В разга­ре страсти часто проявляется истинная природа человека.

Но пусть это останется еще одной тайной. Выскользнув из постели, она прошлепала босыми ногами к окну и выглянула наружу. Великолепный ясный день — идеальные условия для нечестивых действий любого рода. Несколько раз потянув­шись, на что Букс также избегал смотреть прямо, Элиза ста­ла готовиться к предстоящему дню. Синяки от прошлых ее лондонских похождений уже начали сходить, но она полагала, что до конца этого уик-энда их заменят новые.

— Это должно было сработать, — сказала она, уходя за ширму, чтобы пощадить его чувствительность. — Я получила предложение поужинать в «Ритце» сегодня вечером.

— С кем?

— Вы его не знаете, Велли. Кое у кого из нас есть личная жизнь и помимо министерства. — Она налила в таз холодной воды из кувшина и быстро умылась, после чего надела корот­кую нижнюю юбку, а затем легкий корсет. Элиза выставила из-за ширмы свою спину и обратилась к Веллингтону: А те­перь будьте душкой и помогите мне, пожалуйста.

На этот раз он не колебался.

— Мне кажется; вы испытываете какое-то удовольствие, заставляя меня работать вашей прислугой, — раздраженно бросил он, туго затягивая ее корсет.

— Вы сами обещали, — ответила Элиза. — Но чтобы за­нять место Алисы, вам нужно превзойти ее в умении обращаться с кинжалами.

Несмотря на ситуацию, Веллингтон усмехнулся.

— Тогда я лучше оставлю победу за ней — думаю, что ва­ша горничная слишком грозный противник для меня.

Она решила не озвучивать свои предыдущие наблюдения. У Веллингтона был свой внутренний стержень, и Элиза счи­тала, что в сравнении с ним ее молодая грозная Алиса вполне стоила тех денег, которые она ей платила.

— Ну хорошо. — Она надела длинную зеленую юбку поверх нижних, а потом облачилась в рубашку и шитый на заказ жа­кет. — Давайте начнем все заново и сделаем все, чтобы прино­ровиться к ситуации.

Элиза извлекла из-под кровати один из саквояжей, вынула оттуда длинную кожаную сумку, а затем развернула ее, словно скатерть. Передними во всем своем грозном великолепии пред­стало вооружение, которое она привезла с собой. Полагаться на то, что огнестрельное оружие им дадут местные хозяева, бы­ло бы шагом глупым, а возможно и фатальным. Ружье мож­но вывести из строя, чтобы оно в самый важный момент дало осечку. Она чистила и проверяла пару охотничьих ружей с та­кой дотошностью, как будто была рождена для этого. Веллинг­тон не помогал ей и даже не предлагал свою помощь — и это ей очень понравилось. Большинство мужчин, видя ее сноров­ку, начали бы комплексовать, но он старался не лезть в те ве­щи, в которых ничего не понимал.

Покончив с проверкой оружия, Элиза повернулась к Вел­лингтону.

— У нас с вами есть два «шарпа» девяносто второго года. Все уважающие себя джентльмены будут стрелять из такого только в следующем году, так что это должно произвести впе­чатление. Однако это не единственное наше оружие.

Плавным жестом она отбросила полу длинного твидового жакета и показала ему два пистолета, инкрустированных кам­нем поунэму. Охотничий костюм предоставлял намного боль­ше возможностей спрятать их, чем чертово вечернее платье. Пистолеты идеально лежали на пояснице, и если Бартоломью не станет распускать свои руки, никто ничего не заподозрит.

И все же, если их разделят, у архивариуса тоже должен быть какой-то шанс защитить себя. Он даже не догадывался, как тя­жело далось ей это решение, но тем не менее она выхватила один из своих драгоценных пистолетов и протянула его Веллингтону.

Он посмотрел на нее.

— Я уже объяснял вам свою позицию по отношению к пи­столетам, мисс Браун.

Чертов упрямец! Подавив свое раздражение, она сунула пистолет обратно и следующим движением руки извлекла из подкладки жакета два стилета. Они были не так красивы, как те, которые она потеряла в опере, зато прочнее. Она гордилась тем, что учится на своих ошибках. С ее стороны это был щедрый жест.

— Тогда вам больше подойдет вот это, Велли.

Он взглянул на предложенные ему ножи так, будто она дари­ла ему кролика, которого переехало колесо кареты, и он после этого еще несколько дней пролежал на обочине дороги. Элиза была немного обижена, но почему-то не удивилась его реакции.

— Я так не думаю.

Теперь он вел себя совершенно глупо.

— Да перестаньте вы, Велли! — Она бросила на него один из своих самых грозных взглядов. — Вы должны быть в состо­янии постоять за себя. Нам предстоит не прогулка по Гайд-парку бодрящим весенним днем. Мы здесь находимся среди ти­гров. Подумайте о том, что они сделали с Гарри.

Ее решительность заставила его взять один из ножей, слег­ка скривив губы. Тот сразу же выскользнул из его рук и обяза­тельно вонзился бы в пол, если бы Элиза не поймала его. Вел­лингтон улыбнулся, но она не собиралась отпускать его так просто. Выудив из своего открытого саквояжа ножны, она суну­ла стилет в них и протянула ему теперь уже защищенное лезвие.

— Я должен сделать признание, мисс Браун. В последний раз я пользовался ножом, когда разделывал праздничного гуся на Рождество. И даже тогда порезался.

Элиза похлопала его по руке.

— Тогда давайте рассматривать эту штуку как часть плана на случай чрезвычайной ситуации — плана, до которого, будем надеяться, дело никогда не дойдет. А теперь — она сунула ему в руку одно из ружей — вы когда-нибудь раньше были на охо­те? — Веллингтон должен был, по крайней мере, сделать вид, что умеет стрелять.

Он принялся рассматривать ружье и бросил на нее веселый взгляд поверх своих очков, хотя в этой ситуации ему вряд ли бы­ло до веселья.

— Так, с этим понятно. — Элиза выдернула ружье из его рук. — Предоставьте это мне.

— А что... — архивариус прокашлялся, — что, если снова возникнет ситуация, как вчера вечером?

Твердо сжав его руку, она посмотрела ему прямо в глаза.

— На этот раз никто из нас не может отступить. Никто!

Он коротко кивнул — единственный ответ, которого она ожидала. И все же они не могли позволить себе быть угрюмы­ми. Спускаясь вниз по лестнице мимо картин в золоченых ра­мах и висевших на стенах охотничьих трофеев, Элиза усилием воли заставила себя мило улыбнуться.

—Давайте, Велли, — прошипела она, дергая его за руку. — Постарайтесь не выглядеть так, будто вы идете на виселицу.

Улыбка, которую он надел на свое лицо, посрамила бы луч­ших актеров с Друри-Лейн. «Ох уж эти ваши театральные та­ланты, Веллингтон», — подумала Элиза и тут же вспомнила про Гарри.

Нет, она не должна снова повторить свои ошибки.

Тик... так... тик... так...

Казалось бы, такая простая вещь — часы. Но стоит эту про­стую вещь разобрать — будь то карманные часы из жилетки или сам Биг Бэн, — и она уже оказывается абсолютно не про­стой. Колесики. Зубчики. Пружинки. Множество разных де­талей. И только когда они собраны вместе и встали каждая на свое место, стихия времени оказывается разбита измерением секунд, минут и часов. Попытка проследить его ход удивитель­на, но тем не менее совершенно бесполезна.

Доктор Бэзил Саунд расцепил сомкнутые пальцы и обратил внимание на висевший на стене календарь. Дни. Месяцы. Го­ды. Задержав взгляд на сегодняшней дате, он улыбнулся, но за­тем его снова настигла та же навязчивая мысль. Скрип стула напомнил ему, что он не в том возрасте. Уже не в том. В конеч­ном счете, расцвет на третьем и четвертом десятке лет его жиз­ни оказался уже в прошлом. Сейчас у него были редеющие во­лосы и походка человека опытного, мудрого и знающего.

По крайней мере, он сам себя так воспринимал.

Тик... так... тик... так...

«Отвратительные часы», — подумал он. Неужели человек с такой увлеченностью стремился отслеживать ход времени только для того, чтобы свести эту грандиозную задачу к изме­рениям, которым детей учат в школе?

Доктор Саунд вынул свои карманные часы и со щелчком от­крыл крышку. Взгляд его забегал между своими часами и ча­сами на каминной полке. «Отстают», — подумал он, пересе­кая комнату, чтобы устранить неточность. Откинув стекло, закрывавшее циферблат, доктор Саунд передвинул минутную стрелку на два деления вперед. Если бы это только было прав­дой, что время может замедляться, что его течение можно лег­ко изменить одним жестом! Любое течение несет в себе энер­гию, а энергия времени была безошибочной. Нет, течением времени так манипулировать нельзя, но все же это течение, поток, похожий на воду; а эти потоки можно направлять, фо­кусировать их энергию и использовать ее для складывающих­ся ситуаций. В конечном счете, именно так действовало мини­стерство.

Еще дважды проверив и убедившись, что время на обоих часах выставлено правильно, доктор Саунд собрал свою сум­ку и, бросив последний взгляд на ее содержимое, плотно за­крыл ее на защелки. Еще раз посмотрев на день календаря, он удостоверился, что сегодня действительно суббота, а это озна­чало, что весь офис находится в его полном распоряжении. И лифт тоже будет полностью его — как и сегодня утром.

Он закрыл дверцу лифта и, переведя ручку машинного те­леграфа в положение «Архив», начал спуск. Двигатели и ле­бедки медленно опустили его в самый низ здания, и напротив выхода показался небольшой каменный коридор, заканчивав­шийся тяжелым металлическим люком. Когда доктор открыл эту скрипучую дверь, окружавшая его тишина рассеялась, нарушаемая только постоянным гулом министерских генерато­ров и звуком его собственных шагов.

На каменной лестнице он задержался. Оба его агента от­сутствовали, но затем он усмехнулся: трудно было рассчиты­вать, что они будут здесь, — наступил уик-энд.

Он вспомнил газетные новости дня предыдущего — боль­шинство из них касалось ужасной постановки оперы Верди «Макбет», и с этим он подробно знакомиться не стал. Как и Элиза Браун, он не любил все эти вопли итальянских див, так что яд критических статей по поводу вечернего спектакля был ему неинтересен. То, что он искал в газетах, к его боль­шому облегчению, там отсутствовало. Никаких необъяснимых беспорядков на улицах. Никаких разрушенных домов. Ничего такого, что могло бы указывать на след его агентов.

Он продолжал спускаться по ступенькам, сверху рассматри­вая их общий рабочий стол. Все выглядело так, словно они...

— Нет-нет-нет, агент Браун, — донесло эхо знакомый го­лос. — Вы вносите запись в каталог по наименованию, тогда как должны начинать с даты.

В ответ другой знакомый голос прозвенел:

— Очень хорошо, агент Букс, тогда прошу вас, не могли бы вы объяснить мне это еще раз?

Судя по глухому звуку их голосов, разговор этот происхо­дил в дальнем конце архива. Крепче взявшись за свою сум­ку, доктор Саунд стал крадучись продвигаться вперед. Если он встретится с ними, тогда планы его существенно изменят­ся. «Я всегда могу вновь вернуться к событиям на Чаринг-Кросс, — подумал он. — Это послужит объяснением, поче­му я решил прийти в субботу».

— Повторяю еще раз, — донесся голос Букса, — мы опре­деляем год нераскрытых дел и группируем их по этому году. Сгруппировав по годам, мы возвращаемся и группируем их по индивидуальным датам в конкретный год, после чего, наконец, мы расставляем их в алфавитном порядке, основываясь на ме­сяце, когда эти дела появились в перечне.

С высоты каменной лестницы доктор Саунд мог различить пару неровных теней, двигавшихся в глубине подвала.

— Подумать только, неужели я трачу свой уик-энд на это! — раздраженно буркнула Браун.

— Мисс Браун, посмотрите на количество находящихся здесь дел. Неужели вы полагаете, что это можно разобрать всего за один уик-энд?

«Замечательно, — с улыбкой подумал доктор Саунд. — К тому же отлично отвлекает агента Браун».

Отвернувшись от каменного колодца лестницы, ведущей к полкам с забытыми делами, доктор Саунд полез в карман своего сюртука и вытащил оттуда пару ключей от этого люка. Он вставил каждый из них в свою замочную скважину и одно­временно повернул навстречу друг другу. По архиву разнесся тяжелый удар, от звука которого он похолодел. Доктор Саунд затаил дыхание и обернулся через плечо.

— Велли? — сказала она.

— Прошу вас, мисс Браун!

— Простите, агент Букс. А теперь, Велли, куда ведет нас вот эта безделушка?

В колониях ведь учат читать, не так ли? — Доктор Са­унд едва сдержал смех. Его впечатлило, как Буксу удавалось держать себя с этой вздорной девицей. — Что написано на этом ярлыке?

Тихо вздохнув, доктор Саунд повернул ключи в другую сто­рону. Затвор люка открылся, издав шипение, заставившее его снова замереть — на случай, если его заработавшиеся сотруд­ники все-таки услышат его. Из Запретной Зоны исходило сап­фировое люминесцентное свечение, далеко отбрасывая его тень. И все-таки Букс и Браун усердно работали в глубине ар­хива, вдали от сияния и колеблющегося гула, который сейчас звенел в ушах доктора. Он посмотрел на свет, а потом пере­вел взгляд в сторону своих агентов. Они продолжали разгова­ривать. Или это была уже ссора?

— Ну, вот же, вы поняли! — рассмеялся Букс. — Ей-богу, думаю, вы все-таки поняли.

— Букс, — эти угрожающие нотки заставили замереть да­же доктора Саунда, — если вы еще хоть раз когда-нибудь ска­жете мне: «Вы поняли! Ей-богу, думаю, вы все-таки поняли», обещаю вам, что все огни ада и пытки Вельзевула померкнут по сравнению с тем, что я сделаю с вами за пять минут одной только чайной ложкой. Это ясно?

Доктор Саунд почувствовал, что машинально снова затаил дыхание. Ему нужно было, чтобы они прервали это молчание.

— Предельно ясно, агент Браун.

«Разговаривают. Ссорятся. Значит, не прислушиваются», — подумал он. Доктор Саунд вынул два ключа из замочных сква­жин люка и поставил свою сумку по другую сторону порога. Он еще раз взглянул в направлении подвала, сунул ключи об­ратно к себе в карман, а затем шагнул через люк.

Он обернулся, чтобы закрыть люк за собой, и в этот момент волосы у него на затылке встали дыбом.

Он заметил какое-то движение. Он был в этом уверен. В ар­хиве находился кто-то еще — помимо агентов Букса и Браун.

Он прищурился, вглядываясь в ряды стеллажей. Возмож­но, его сверхживое богатое воображение снова играет с ним в свои игры. Присутствие рядом Букса и Браун нервировало его больше, чем он мог себе в этом признаться. В конце кон­цов, сегодня ведь суббота. Почему они сейчас здесь, а не еще где-нибудь? В первую очередь его удивляло, что агент Браун не наслаждается своими выходными за городом с каким-нибудь элегантным и красивым щеголем. Возможно, агент Букс все-таки пообтесал ее острые углы. В какой-то степени.

— А теперь?

— А теперь переходим к алфавитному порядку, — ответил Букс. — Последовательно, шаг за шагом, агент Браун. Толь­ко так.

И снова доктор Саунд прислушался, отклонившись назад. Он ждал, но все было спокойно. Если не считать архивариу­сов, директор находился в подвале один.

Пора было идти.

Рука его коснулась нагрудного кармана сюртука, куда он спрятал ключи. Убедившись, что они на месте, доктор Саунд несколько раз повернул внутренние вентили. С ровным шипе­нием тяжелый железный люк закрылся, оставив его наедине с низким гулом, мягким голубым освещением и всем тем, что таилось в Запретной Зоне министерства.