Однорукий пришел в себя и вновь ощутил дрожь в правой руке. Сжав кулак, поджимая нижнюю губу верхними зубами, он вновь попытался успокоить себя.
— Боже, — выдохнул хмурый. — Опять… — расслабляя руку, он глубоко вдохнул. — Это все не по-настоящему.
Приподняв голову, гражданин бросил взгляд на исповедальню.
— Пора, — пробормотав, незнакомец направился к дверце кабинки.
Отворяя ее, он заметил, что рука его стала трястись еще сильнее. Его дыхание было не равномерным. Внезапно хмурый ощутил головокружение и чувство тревоги, и плюхнулся на сиденье исповедальни.
— Черт! — скорчившись от удара. — Нужно успокоиться. Успокоиться! — сказал он про себя. — Скоро все закончится. Скоро!
Увидев, как посетитель зашел в исповедальню, священник прошел в соседнюю кабинку и приоткрыл окошко. В свете узорчатой сетки показалось его лицо.
— С чем пожаловал, сын мой? — прозвучал приятный и спокойный голос священнослужителя.
— Святой отец, — сказал гражданин, закрыв глаза. — Благословите меня, ибо… — вздыхая, — …я… я согрешил, — вновь вздыхая. — Я пришел сюда, ибо тут даровано спасение, — вновь открывая глаза.
Его ноги внезапно затряслись, глаза по-прежнему двигались из стороны в сторону. Он продолжал потягивать носом.
— Я здесь сын мой, — вновь приятным и добрым голосом. — Спасение в нас самих. Продолжай.
Священнослужитель говорил монотонно, спокойно. Хмурый ощутил спокойствие и опять закрыл глаза. Дрожь отпустила его, но не до конца.
— Я хочу исповедаться, — выдохнул незнакомец. — Я хочу исповедаться Вам, святой отец. Ибо Вы поймете. Поймете меня, — резко открыв глаза. — А может и нет.
— Я слушаю, — с почтением произнес священнослужитель. — Я слушаю, сын мой. Не бойся и поведай Господу о проблемах своих. Он выслушает тебя.
Хмурый брюнет выдохнул и вновь закрыл глаза. Одной рукой он полез во внутренний карман, еще раз посмотреть на металлическую коробку, неохотно открывая глаза. Прогоняя какие-то мысли, подергивая нижней губой, будто что-то проговаривая, он нажал какую-то кнопку, и на экране загорелся красный циферблат. С дрожащим дыханием хмурый брюнет скрыл прибор под плащом, складывая руки в ладони.
— Не молчи, сын мой, — продолжил священник. — Это трудно, но так нужно. Ты должен найти в себе силы, чтобы сказать, в чем хочешь исповедаться. Бог слушает тебя. В этом святом месте Он с тобой, как и всегда в твоей повседневной жизни.
— Я согрешил… — произнося на выдохе. — Я связан с нехорошим делом. Я сделал ужасные вещи, но это был не я, — голос его дрожал. — Я запутался, я не помню, чтоб это содеял, — делаю паузу. — Мне страшно! Падре, мне очень страшно. Господи! БОЖЕ! Я теряю силы, я слаб, я это чувствую, эти кошмары выматывают, — все с той же дрожью. — Я должен! — резко изменив интонацию, уже спокойным голосом.
Хмурый брюнет достал из кармана сверток материи белого цвета. Мешкая, он стал его разворачивать, продолжая смотреть сквозь узорчатую решетку, на силуэт священнослужителя.
— Какие вещи ты содеял, сын мой? — вздохнул священнослужитель. — Не бойся, рассказывай, Господь тебя слушает. Ты ведь для этого пришел?
Гражданин нечего не ответил, сильно сжав глаза. По его щеке пробежала слеза.
— Какие вещи ты содеял? Какое нехорошее дело?
Разворачивая с трудом сверток, хмурый продолжал молчать. По его щекам бежали слезы.
— Я понимаю, сын мой, тебе нужно время.
Развернув, он внимательно стал рассматривать содержимое, это был пистолет.
— Глок семнадцать, — выдохнул хмурый брюнет.
— Что? Я не расслышал.
Незнакомец глубоко вздохнул, затаив дыхание, сжимая рукоять пистолета. И по его лбу пробежала капля пота.
— Не бойся, Бог с тобой. Говори, — вновь вздохнул священнослужитель.
— Я загубил много людей и скоро еще больше людей будет загублено, — прикусив нижнюю губу, выдавливал из себя хмурый брюнет. — Нет, это был не я, не я, — иным голосом, уже на гране что есть сил.
Глаза незнакомца от напряжения стали красными. И вновь по щеке пробежала слеза.
— От твоих рук иль помыслов, сын мой?
— Падре я не могу остановиться, — голос его был очень уставшим и по-прежнему дрожал. — Я чувствую потоки, которыми невозможно управлять. Что-то, что управляет мной. Оно берет верх! И заставляет, заставляет меня это делать, — сдувая капли пота с губ. — Да… — покашливая. — Да!
— О, Господь! Что именно ты содеял? — продолжал спрашивать священнослужитель, но на этот раз голос его звучал более убедительно. — Поведай и покайся мне о содеянном. И Господь простит тебя, ибо ты, как и все мы — дети Божьи.
Хмурый брюнет схватился за лицо и приоткрыл рот, напрягая мускулы лица и челюсти. Он будто хотел прокричать, но так и не обронил ни единого звука. Челюсть сомкнулась, скалясь во весь рот, он закатил глаза. Еще мгновенье, и гражданин расслабил лицо.
— Иногда, злые люди отпускают меня.
— Злые?
— Да, святой отец, они злые! И тогда я могу помечтать. Посмотреть в окно. Боже, как я люблю дождь, — в голосе брюнета чувствовалось спокойствие и расслабленность. — Люблю смотреть в окно, когда идет дождь. И пускай окно выходит на кирпичную стену, я вижу эти капли. Я иногда мечтаю стать каплей и убежать прочь. В тот момент у меня вновь есть сила воли. Я свободен и в тот момент могу что-то сделать, — улыбался мужчина. — Вы знаете, что такое свобода?
— Сын мой, мы же говорим о грехах.
— Да, святой отец! Именно о них. Вы правы. Просто мне так обидно. Я считал, что меня выбрали для важной миссии. Мне сказали, что я особенный. Но рука мне не к чему, — по щеке пробежала слеза. — Её нужно отрезать!
— Мой Бог!
— А потом сказали — «терпи», пока лезвие кромсала мои сухожилия и кости.
— Без анестезии?
— Без неё, я ведь избранный.
— Господи, кто это с тобой так?
— Святой отец, так Вы знаете, что такое свобода? Что такое настоящая свобода?
— Скажите мне, сын мой.
— Свободен ты только тогда, когда мертв!
— Бог мой, о чем ты?