Млечный Путь, 2012 № 01 (1)

1

Неля засмеялась и оглянулась. В ее светлых глазах даже в пасмурную погоду резвились солнечные зайчики.

– Ну, чего тебе, горе мое… – осведомилась она в манере скверной провинциальной актрисы.

Олег невольно засмотрелся на ее ладную фигурку и вдруг оробел. Из головы вылетело все, о чем хотел поговорить с ней, никак не мог подобрать нужное слово и вообще понять, зачем звал-то ее? Олег был не из робких парней, но эта Нелька как-то по-особому на него влияла.

– Ты что-то мне сказать хотел, – напомнила она и при этом тряхнула густыми, прямыми, как лучи, пшеничными волосами. Неля улыбалась, она была очень красива и знала об этом.

Олег вздохнул.

– У меня два пригласительных в ночной клуб. Там сегодня вечер джаза… Ты же любишь джаз… – отчего-то запершило в горле, и Олег закашлялся.

Неля, наблюдавшая за его страданиями, засмеялась еще громче. На них стали оглядываться. По аудитории прошел шумок.

– Олежечек! – теперь она «работала» на публику, несколько десятков благодарных зрителей уже уставились на нее в ожидании представления. Неля сверкнула глазами. – Дружочек ты мой, так не я одна джаз люблю. Вот Маша у нас тоже очень любит джаз. Может, ты ее позовешь?

Тридцатидвухлетняя незамужняя девица Маша испепеляюще зыркнула на Нельку поверх очков.

– А не заткнулась бы ты?! – произнесла угрожающе.

– Молчу, молчу, – весело зазвенела Нелька. – Вот незадача, Олежечек, и Маша с тобой идти не хочет. А я вообще-то джаз не очень люблю. Меня воспитывали на вечных ценностях, на классике. Так что, если соберешься в органный зал, зови. Может, и пойду…

Она подхватила сумку на плечо и под дружное ржание студентов покинула аудиторию. Олег с досадой смотрел, как она дефилирует по коридору, как золотятся вдоль спины ее пшеничные волосы.

– Стерва малолетняя, – тихонько сказал за спиной Димка, долговязый нескладный парнишка. Друг Олега еще со школы, а теперь и однокашник в придачу. – Слушай, Олег, да на кой она тебе сдалась, соплячка восемнадцатилетняя. Ну, подумаешь, красивая. Мало их, что ли, таких? Вон у нас в группе полным-полно, и к тебе тоже, знаешь ли, многие…

Олег засмеялся и не дал ему договорить:

– Брось, Димыч, не надо мне повышать самооценку. Я все понимаю. Но мне не нужна просто девчонка. Мне нужна именно эта.

Димка с уважением посмотрел на товарища. Он с трепетом относился к историям чужой любви, так как собственных не имел. Долговязый, тощий не по возрасту и к тому же носатый и нескладный Димка вздохнул и искоса взглянул на друга.

– Ладно, Ромео, пойдем. И так уже опоздали из-за твоей Джульетты.

Олег с досадой пнул кадку с пальмой. На душе было паршиво и почему-то очень хотелось спать.

– А пошло оно все, – сквозь зубы процедил Олег. – Не пойду я никуда. Башка раскалывается… Я домой поеду.

– Э, брат, так нельзя, – Димка сразу помрачнел. – Любовь любовью, но у нас же «госы» на носу. О чем ты думаешь?

Олег похлопал его по плечу.

– Созвонимся, Димыч. – На ходу натягивая куртку, он направился к выходу.

Димка только рукой махнул.

Двери лифта с шумом захлопнулись, и Олег сразу понял, что ничего хорошего дома его не ожидает. Громоподобный голос отца разливался по всему зданию, и Олег со стыдом подумал, что его, наверное, слышно в каждой квартире. Сколько не убеждал себя Олег, что скандалы происходят в каждой второй семье, смириться с этим не мог. И мамина фраза: «Другие еще хуже живут» – не успокаивала.

Олег вытащил из кармана ключи и открыл дверь. В коридоре было темно. Только тонкая полоска света пробивалась через открытую дверь в комнату, где бледная, с покрасневшими от слез глазами сидела мама. Отец же бегал перед ней, на манер шимпанзе, юродствуя и вопя. Суть скандала была не важна, он мог по три часа вопить за оторванную пуговицу или за истраченный лишний рубль.

Олег отшвырнул рюкзак и снял куртку. Только сейчас он заметил под вешалкой Женьку. Она сидела прямо на полу, обхватив руками колени. В ее огромных, черных, как угли, глазах был страх. Олег присел рядом на корточки, погладил ее по короткостриженым кудряшкам.

– Давно? – спросил Олег.

– Третий час, – прошептала Женька.

Оба замолчали. Как у всех детей из скандалящих семей, у них сложился свой язык, понятный обоим. Молчаливый язык страха.

– Деньги? Опять вам деньги нужны? – орал отец. – Я их не печатаю. Я на себя потратить имею право!

Голос матери дрожал и срывался на слезы.

– Игорь, но мы же семья! Я ничего не требую от тебя. Но ведь Женя раздета на зиму совсем. Ты просто не вникаешь ни во что. Ты не интересуешься детьми, а они…

Мать что-то еще пыталась говорить, но ее голос утонул в отцовских воплях.

Олег сжал зубы.

– Вставай-ка, Женек, холодно здесь…

Женька повисла на руке, и в этот момент что-то загремело, вскрикнула мать… Олег бросился в комнату: мать стояла у стены, а отец почти вплотную к ней, и на губах у мамы была кровь. Дальше все происходило как во сне медленно и отчего-то фрагментами: под кулаком было что-то твердое и упругое, потом вспышка – яркая, как фейерверк, и на губах стало солоно, где-то кричала мама, и что-то холодной тяжестью сжало горло и потянуло назад. Олег пытался стряхнуть со спины цепкое Женькино тельце, а она держалась невероятно крепко и кричала: «Не трогай его, Олежечек, он же тебя убьет!» Потом стало тихо…

Олег лежал в своей комнате, рядом сидела Женька, придерживая грелку со льдом у него на переносице. Олег рассматривал ее из-под ресниц: худющая, нескладная, как страусенок длинноногий. Вообще не похожа на своих подружек – тех хоть сейчас замуж выдавай. А эта еще совсем цыпленок.

– Ну что, очухался, герой?

Олег улыбнулся. Он любил ее голос, низкий, с хрипотцой, совсем не по возрасту, а тем более, не по фактуре.

– Где отец? – голос почему-то был осипшим. Олег закашлялся.

– Ушел. А мама у себя в комнате плачет, – сказала Женька.

– Плачет? Почему? – глупо спросил Олег.

Женька взглянула на него снисходительно.

– А ты бы на ее месте смеялся?

Олег сел. Нет, не смеялся бы и он, это точно. Его тошнило, и голова болела, просто разламывалась на части.

– Слушай, Женек, – с трудом произнес Олег. – У нас снотворное есть?

– Травиться будешь? – серьезно спросила Женька.

Олег усмехнулся.

– Нет. Мне бы уснуть сейчас, а сам я не смогу. Спроси у мамы… пару таблеток…

Женька вышла и вернулась через минуту со стаканом воды и одной таблеткой.

– Мама сказала с тебя и одной хватит. Спи.

Снилась Нелька, голая, на залитом солнцем пшеничном поле. Олег наблюдал за ней откуда-то сверху. Она танцевала и кружилась, а он никак не мог понять – то ли на голове у нее пшеничные колосья, то ли все поле усыпано ее золотыми волосами. Олег стал подходить поближе, как вдруг понял, что это не Неля, а Женька, увешанная колосками. Он испугался и, сорвав с себя рубашку, бросился к ней. Но Женька смеялась и убегала, ныряла в пшеницу, как в воду. Олег ругался, кричал, но бежал медленно и все время падал, а Женька с необычайной резвостью, высоко выбрасывая худые коленки, как коза, скакала по полю. Олег выбился из сил, упал и проснулся.

Высоко над головой виднелся ребристый кремовый потолок. Слева, на такой же пластиковой кремовой стене, болталась багажная сетка. Справа, чуть выше головы, возвышался столик. Олег повернулся на бок – напротив, на соседней полке сидела белокурая женщина в темно-сером трикотажном спортивном костюме. Она сидела на полке с ногами и читала книгу. Эту женщину Олег не знал. Он снова лег на спину и закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Судя по купе, это вагон «СВ». Откуда деньги на «СВ»? Нет, начинать нужно не с этого. Куда я еду? Последнее, что помнил Олег – это пляшущие огоньки ночника на стене в комнате. Может, снотворное повлияло? Или удар по голове? Амнезия? Тоже не подходит. Это же кто-нибудь должен был бы заметить. Почему еду один? И главное – куда еду?

Олег приподнялся на локте. Женщина отвела взгляд от книги и теперь смотрела на него. Это была красивая женщина, блондинка, лет сорока. Лицо чистое, только возле глаз тонкая, нервная сетка морщин. Светлые волосы стянуты в тугой узел и ни капли косметики на лице. Ни что в ее облике не сдвигало Олега с мертвой точки.

Олег сел.

– Ну, что выспался? – это говорила незнакомка. Но Олега удивил тон, каким она обращалась к нему. Женщина словно заискивала. Он посмотрел на нее озадаченно.

– Да, спасибо, – произнес Олег, не уверенный в том, нужно ли вообще ей отвечать.

И тут его осенило! Ну, конечно! Видимо вчера он пил. Димка всегда говорил, что пить ему, Олегу, строго противопоказано. У него с утра кратковременная амнезия начинается. Олег и напивался-то по-серьезному всего пару раз за всю жизнь, но твердо знал, что хорошим это никогда не заканчивалось. Наверное, вчера напились, как свиньи (с кем, Олег не представлял, естественно), вот память и отшибло. Олег искоса взглянул на женщину – она нервно теребила уголок книги и как-то странно смотрела на Олега, словно ждала чего-то. Чего-то очень для нее важного. И тут Олегу стало совсем нехорошо. Ведь эта тетка неспроста здесь. Точно. Все сходится – видимо пьяным приперся сюда, стал приставать, а может даже и… О, господи! Она же возрастом такая, как его мать, ну может чуть моложе. Олег почувствовал, что должен немедленно выйти отсюда. Он хотел обуться, но на полу его обуви не было, стояли чужие туфли: красивые, темной кожи, стильные, с мягко срезанными носами. Олег невольно посмотрел на верхнюю полку, которая отсутствовала. Другой обуви не было. Олег медленно стал обуваться и только сейчас заметил, что и брюки на нем не его: темно-коричневые, явно не из дешевых, и свитер был чужим, хотя и очень красивым. Олег почувствовал, что крыша медленно съезжает на бок: вместо грошовых электронных часиков, на руке красовался «Ролекс» на кожаном ремешке. Олег ошарашенно перевел взгляд с левой руки на правую и закричал – безымянный палец правой руки украшало обручальное кольцо. Женщина отвернулась от окна и теперь снова уставилась на него.

– В чем дело, Олег? – с раздражением спросила она. – Ты заболел?

Олег молчал. Женщина вдруг побледнела, и глаза ее увлажнились.

– Олег, хватит. Так же нельзя. Сколько можно играть в молчанку? Через два часа мы будем в Москве. Что мы скажем Лизе?

Олег тупо смотрел на нее. Женщина ближе придвинулась к столику. Теперь она говорила тихо и вкрадчиво.

– Ты так и не изменил своего решения? Ты действительно хочешь, чтобы Лиза сделала аборт?

Олег задохнулся, а женщина затараторила, словно боялась, что он заговорит.

– Олег, ей же только девятнадцать. Что же с ней будет. У нас же достаточно денег, вырастим…

– У нас?.. – с ужасом прошептал Олег.

Лицо женщины вспыхнуло, она потупила глаза.

– Олег, пожалуйста, не начинай. Да, деньги у нас зарабатываешь ты, мы это ценим. Но и Лиза тебе не чужой человек. Это же твоя дочь!

– Моя дочь?! – заорал Олег.

Женщина вскочила.

– Что ты хочешь сказать этим – «моя дочь?!» А чья же?! Не доходи до крайностей, Олег, ты не смеешь меня так оскорблять, Лиза – твоя дочь. Это твой и мой ребенок. Ты это знаешь не хуже меня. Что ты смотришь на меня такими глазами?

Олег молча встал и направился к выходу. У двери висело чужое мужское пальто. Он взял его и вышел в коридор.

– Куда ты уходишь? – кричала вслед женщина. Она еще что-то говорила, но Олег уже не слышал. Он закрыл дверь.

В коридоре было пусто. Олег вышел в тамбур и остановился возле туалета. Он присел на мусорный бак и стал шарить по карманам пальто. Здесь был бумажник с солидным количеством незнакомых денег, несколько визиток и еще какие-то пластиковые карточки. Зачем они, Олег не имел представления. Еще был паспорт. Олег торопливо раскрыл его. На первой странице была его фотография, знакомая, в шестнадцать, длинноволосого подростка с тонкой шейкой, болтающейся в широком вороте папиной белой рубашки. Олег вздохнул и перевернул страницу: здесь тоже был он, таким он себя помнил, но на фото ему было двадцать пять, а сейчас только двадцать три. Олег сглотнул и перевернул страничку, здесь ему было тридцать пять, он носил усы и нелепый широкий галстук. Дальше фотографий не было. На страничке прописки он увидел адрес, незнакомый московский адрес. Дрожащей рукой Олег открыл страницу со штампом о семейном положении. Он был женат на Синяевой Неле Александровне. Олег закрыл глаза. Женщина в купе… боже правый, ведь это же действительно была Нелька… только… Олег вскочил и толкнул дверь туалета. Она распахнулась настежь, а Олег так и остался стоять на пороге. Он застыл, с ужасом глядя в мутную поверхность зеркала – оттуда на него смотрел мужчина «за сорок», безукоризненно одет, с чуть обозначившимся брюшком и небольшими залысинами. В руках он держал паспорт и черное мужское пальто. Олег отпрянул назад и больно ударился затылком об дверной косяк. Сзади кто-то коснулся его спины, от неожиданности Олег подпрыгнул.

– Пап, ну ты туда или сюда?

За спиной стоял веснушчатый паренек лет тринадцати. Он сделал нетерпеливый жест и исподлобья посмотрел на Олега.

– Тебе плохо, что ли, пап? – равнодушно осведомился он. – Маму позвать?

– Не надо, – с трудом ворочая языком, проговорил Олег.

Он миновал паренька и прошел через вагон в противоположный тамбур. И здесь, под вольный стук колес, Олег заметался из угла в угол. Он чувствовал, как отвратительно зудят мозги, хочется раздолбать череп и драть их ногтями. Весь этот сумасшедший бред был похож на сон, а если это сон, значит нужно проснуться. Олег бил кулаками в стену и даже лбом стучался. Проснуться не получалось. А если это все на самом деле? Что если действительно из его памяти выпало двадцать лет жизни, если он просто сошел с ума? Так или иначе, все это нужно было прекратить.

Правая щека горела огнем. Олег чувствовал, что лежит на чем-то мягком. Он попытался пошевельнуться, и тело отозвалось ноющей болью. Олег прикрыл глаза: справа ослепительно палило солнце. В комнате находился еще кто-то, ощущалось движение, доносились приглушенные голоса. Кто-то подошел совсем близко и заслонил слепящее солнце. Первое, что увидел Олег – это ясные голубые глаза со светлыми зайчиками и золотую россыпь волос.

– Нелька, – одними губами прошептал Олег.

Он смотрел в ясные Нелькины глаза и готов был разреветься от счастья. Теперь все встало на свои места. Наверное, что-то с ним произошло, а пока он был без сознания, пригрезился этот бред про поезд. Но сейчас все это было не важно. Главное, что она пришла, значит, он ей не безразличен. И переживала, видимо. Даже как-то похудела и осунулась слегка. Олег улыбнулся, Неля улыбнулась ему в ответ.

– Как ты? – тихонько спросила она.

Олег хотел бодро ответить: ничего, мол, все путем! Но снова ощутил сильную боль в груди и застонал.

– Тише, тише, – заволновалась Неля. – Тебе нельзя двигаться.

Она нежно взяла его здоровую руку, и Олег, завороженный этой неожиданной лаской, слегка сжал ее тонкие пальчики.

– У тебя перелом ключицы и кисти правой руки, сотрясение мозга, сломаны несколько ребер и перелом ноги, – Неля качнула головой. – Ты удивительно легко отделался, – заключила она.

– А что произошло? – прошептал Олег.

– Ты не помнишь? – Неля подняла брови. – Я потом тебе все расскажу, хорошо? Сейчас у тебя обход, – она встала, но руку не забрала. – Только напугал ты нас до смерти, папочка…

– Как ты меня назвала? – прохрипел Олег.

– Папа, ты что? – лицо Нели стало бледным. – Папа, мне больно! Отпусти руку! Мама! Мама!

Она еще что-то кричала, а Олег судорожно сжимал и сжимал ее руку, не в силах разжать пальцы. В комнату набилась толпа народу. Их лица сливались в одно бесформенное месиво. Олега прижали к кровати, а он орал и вырывался. Он кричал, что больше так не может, и просил прикончить его. Он метался, но среди безликой толпы в белых халатах все равно отчетливо видел белокурую женщину из поезда, которая прижимала к себе лже-Нелю. И они обе плакали.

Последующие сутки Олег пролежал с закрытыми глазами. Он думал, и, слава богу, умные медики не мешали ему. Олег пытался понять, что же произошло, но так и не смог. Как бы то ни было, сон это, бред, шизофрения – не важно. Теперь нет смысла рассуждать об этом. Важно то, что он оказался здесь, в этом мире или измерении, а значит, должен научиться выживать в нем. И амнезия была вполне приличным вариантом, чтобы расспрашивать обо всем и при этом не загреметь в психушку.

Утром следующего дня Олег заговорил с лечащим врачом.

– Олег Дмитриевич, миленький, – улыбаясь, запела докторша. – Память имеет способность восстанавливаться. Вот подлечитесь, пойдете домой, знакомая обстановка, родные лица… все будет хорошо. А мы со своей стороны сделаем все, что в наших силах, чтобы вам помочь…

Олег попросил пока никого к нему не пускать, особенно родственников. Врач удивилась, но спорить не стала. Теперь Олег ежедневно получал свежую прессу и смотрел телевизор с позволения лечащего врача, при условии, что это не будет утомлять его.

Две недели Олег переваривал информацию. Разобраться в том, что произошло с его страной и какие изменения произошли в мире, оказалось не так уж сложно. А вот с самим собой, с семьей… вот тут была совсем беда. Жена, дочь, сын – это все звучало так дико и неправдоподобно, что у Олега мурашки по спине бежали. Поэтому Олег не хотел, да он просто не мог их видеть. Он их боялся. Точно так же он боялся собственного отражения в зеркале. Олег рассматривал свое отражение с отвращением – эти ранние залысины, хотя, собственно, вовсе уже не ранние. Морщина посредине лба, Олег видел, что он стал точной копией отца. Именно отец смотрел на него из квадратного зеркальца, вот только глаза у него были иными, они смотрели растерянно, испуганно, но они были живыми, а у отца взгляд был тяжелым и каким-то пустым. А еще это брюшко – вот жуть. Нет, отец тоже был таким, но теперь Олег с изумлением смотрел на накаченных, ухоженных мужчин на экране телевизора. Конечно, в восьмидесятые даже актеры так не выглядели. И от этого собственное, слегка поплывшее, тело ему было еще более противным.

Утро было солнечным и теплым. Олегу уже разрешалось совершать прогулки вокруг кровати. И сегодня, как обычно, милая, курносая медсестра Аннушка, курирующая этот моцион, похвалила его за выносливость и, не обращая внимания, на протесты, уложила его в кровать. В коридоре в это время гулко, по-больничному, раздались твердые, уверенные шаги, и низкий женский голос буквально взорвал больничную тишину.

– Почему нельзя? Кого он видеть не хочет? Меня?! Девушка, я только что с самолета, у меня нервы на пределе! Отойдите от двери! Отойди, я тебе сказала!

Кто-то или что-то запыхтело, послышались странные звуки, словно кого-то придушили и он хрипит, потом что-то загремело, кто-то завизжал истерически: «Сергей Петрович!» Аня, подхватив стеклянный подносик, пробормотала:

– Что это там происходит?.. – и направилась к двери.

И в тот же миг была этой дверью впечатана в стену.

Олег увидел ее и сразу же узнал. Он всегда бы ее узнал, в любом обличье, только взглянув в ее распахнутые чернющие глаза. И не важно, что сейчас ей было тридцать четыре. Он все равно узнал ее, потому что всегда видел ее такой, точнее такой когда-то он сам ее выдумал, от точеной шпильки лаковых туфель, до последнего завитка короткой стрижки. Олег знал, что она будет такой, порывистой экстравагантной и чересчур красивой. Что эти страусиные ножки превратятся в умопомрачительные ноги, тонкая шейка в лебединую шею с изумительными плечами. И юбки она будет носить скандально короткие, и блузки будут буквально влипать в ее изумительную фигурку просто донельзя, и плащ у нее будет белый с серебром и сумка из крокодиловой кожи, и голос ее низкий с хрипотцой будут называть не вульгарным, а сексуальным.

– Женька, – выдохнул он.

Она бросила мимо стула плащ и сумку, а глазищи уже наполнились до краев слезами. Женька бросилась к нему, подбежала и замерла, не зная, к чему можно прикоснуться. Олег протянул ей здоровую руку, Женька схватила ее и уткнулась в ладонь лицом. Олег почувствовал, что ладонь его стала влажной.

– Ну вот… ну вот, – шептала она, улыбаясь сквозь слезы. – Это я, видишь… а они, сволочи, говорят – амнезия. Ты же меня узнал? Узнал ведь, Олежечек?

Олег улыбнулся. Что-то щемящее и нежное возникло в груди от этого ее «Олежечек». Только Женька так его называла. Только она.

– Узнал я тебя, конечно, узнал, – Олег пожимал ее руку. – Ты такая красавица, Женек…

Она подняла к нему зареванное лицо и тут же переменилась, ожила.

– Да уж, с тобой закрасатеешь! – Она высморкалась в край простыни.

– Женька! – ужаснулся Олег.

Она поморщилась и махнула рукой.

– Только б и печали. Ты лучше скажи мне, как тебя угораздило? – она склонилась к Олегу и внезапно сунула ему под нос кулак. – Веришь, если бы ты не был лежачий, я тебе еще бы и накостыляла. Ты у меня, паразит, двадцать лет жизни забрал! Мне позвонили… я по городу бегу, реву в голос. От меня люди шарахаются. Они ж, японцы, придурки, у них же так реветь не принято. Я в аэропорт приехала, думала, если сразу же не улечу, то пойду самолет угонять, как террористка. – Женька перевела дыхание и с нежностью посмотрела на Олега. – Как же я перепугалась, жуть…

Олег смотрел в ее глаза и удивлялся. Они были такими же, как тогда, в последний в его памяти вечер. На мгновенье Олегу показалось, что Женьке можно рассказать все как есть, что она поймет, поймет и поможет. Но это была всего минутная слабость и острое желание выреветься кому-нибудь в жилетку. Чтобы самого себя отвлечь от этих мыслей, Олег заговорил о другом.

– Знаешь, Женек, я ведь действительно многого не помню. Точнее, почти ничего из настоящего. Помню тот вечер, когда мы с тобой мамину вазу разбили, точнее я разбил, а свернул на тебя. И мама плакала… Помню, как в первый класс тебя вели, а ты убежала на остановке. Помню, как отец тебя ударил за какую-то мелочь по лицу…

– Рубашка… – тихо сказала Женька.

– Что?

– Я испачкала его рубашку. Фломастером…

– А, ну да. Знаешь, последнее, что я помню – это тот день, когда я с отцом подрался, помнишь?

Женька кивнула, а Олег подумал – был ли это единственный раз? Или, возможно, только первый.

– Мне кажется, что я уснул, когда мне было двадцать три, – Олег говорил медленно, с трудом подбирая слова, чтобы его речь не казалась бредом сумасшедшего, – а проснулся сейчас в сорок три года…

Женька покачала головой. Она задумчиво гладила Олега по руке, глядя в пол.

– Да, братец, – негромко произнесла она, – двадцать лет из памяти – это тебе не шутки. А что врачи говорят?

– Говорят, что бывает хуже… Жень, – Олег пристально вглядывался в задумчивое лицо сестры, – расскажи мне обо всем, что произошло за эти годы со мной. Я понимаю, что это сложно, но хотя бы основные моменты…

Женька посмотрела на него как-то странно и улыбнулась.

– Основные, говоришь… Да тут, знаешь ли, даже без комментариев, так сказать, исторические вехи и то одной ночью не обойдемся…

Женька замолчала, а Олег ждал. С надеждой и страхом он готовился узнать все о самом себе.

– Ну что ж, Олежек, слушай…

Женька придвинула поближе стул к кровати и, удобно устроив локти под боком у Олега, начала свой рассказ.

Двадцать минувших лет жизни Олега были очень насыщенными. Институт он окончил с «красным» дипломом и Нелю тоже добился.

– Какими путями не ведаю…

В общем, получил все, чего хотел. Через год у них родилась дочка Лиза (та самая дочка, которой сейчас девятнадцать, и положение ее довольно пикантно). Все было замечательно: Неля сидела дома и доучивалась на заочном, Олег работал на заводе за гроши, денег не хватало катастрофически, но, несмотря на это, все были очень счастливы. Прошло пять лет. Олег сменил место работы в надежде на большую зарплату, а Неля снова забеременела. На карьерном поприще возникли новые перспективы, и поэтому второму ребенку были рады, но тут Олег изобрел нечто (что – не существенно, но деньги пошли немереные). Нищий инженер внезапно превратился в крутого предпринимателя. Контракты за рубежом, поездки, презентации, пьянки, гулянки. Неля поддерживала мужа во всем, но это все постепенно затянуло его в тугой узел. Короче, о рождении сына Олег узнал от своей секретарши спустя неделю после данного события. Причем и он, и его секретарша во время этого разговора находились в постели.

В данный момент у него устойчивое положение в обществе. Собственная фирма, занимающаяся программным обеспечением, его уважают, ценят и все время сманивают за границу. А так же есть семья, которая, мягко говоря, нежных чувств к нему не испытывает.

– Ну и я, конечно, тоже есть, – заключила Женька. – Я голос твоей совести, психотерапевт для твоей жены и рефери во время ваших скандалов. И еще, пожалуй, единственный человек, который тебя любит, – это тоже я. А на месте Нельки я бы давно уже послала тебя, вместе с твоими деньгами, куда подальше. Ты с ней такая сволочь.

Олег был просто раздавлен. Даже в самых диких фантазиях он не мог себе представить, что станет таким подонком. Тем более с ней, с Нелей…

– Женя, неужели я действительно такой? – с трудом проговорил он.

Женька пожала плечами.

– Увы, братец, таким ты был последние пятнадцать лет. Теперь ты часто цитируешь нашего папу. И говоришь, как он был прав, что всем бабам только деньги и нужны…

Олег закрыл глаза. Такого просто не может быть. Он ненавидел отца, его корежило от скандалов, всегда было жалко маму… Он мечтал, что будет самым нежным и самым любящим мужем и отцом. Что же с ним стало, если он превратился в такого урода? Почему?

– Маму когда похоронили… – тихо продолжала Женька.

– Что?! – заорал Олег так, что его скрутило от боли.

– Тише, ты, тише, – бросилась к нему Женька. – Ты что же, и этого не помнишь?

– Что? Что ты о маме сказала, – Олег задыхался.

– Умерла мама. Два года назад. Ты на похороны не приехал, отдыхал в Швейцарии, катался на горных лыжах…

Олег сжал зубы и отвернулся к стене. Он изо всех сил старался скрыть слезы, но они предательски сползали по щекам из-под плотно сжатых век.

Женька молчала. Потом осторожно погладила Олега по плечу.

– А отец жив. Он живет с женщиной. Она моложе его лет на пятнадцать. Он к ней ушел сразу же после вашей драки и с тех пор с нами не общается.

Женька ушла глубоко за полночь. Воздействие денежных знаков на медперсонал было таким же, как и двадцать лет назад, поэтому никто не мешал им разговаривать. Но это единственное, что осталось неизменным.