КАРЛ МАРКС. СИМВОЛ ПЕРЕМЕН

Классик — это тот, которого все почитают, но никто не читает. Наверное, именно к Карлу Марксу это популярное в СССР ироничное выражение можно было бы отнести в наибольшей степени. Официальная идеология его почитала больше кого-либо другого, но на деле люди читали его меньше, чем любого автора, включенного в школьные и университетские программы.

С тех пор читать больше не стали, а почитать стали явно меньше. При этом любой ученый-обществовед согласится с тем, что этот мыслитель может быть включен в десятку самых влиятельных интеллектуалов за всю историю человечества. Так что же все-таки открыл Карл Маркс? За какие заслуги он признан фигурой первостепенной важности?

Концы с концами не сходятся

Советских студентов в период расцвета нашего отечественного марксизма учили, будто Маркс заложил основы той административной экономики, которая была выстроена в сталинскую эпоху и просуществовала до конца 80-х гг. Однако в подобном подходе концы с концами откровенно не сходились.

Для того чтобы считать Маркса основоположником советского социализма, требовалось быть либо упертым фанатиком, либо откровенным пофигистом. Иначе говоря, в советскую интерпретацию марксизма верили, во-первых, сталинисты, полагавшие в глубине души, что Иосиф Виссарионович обладает чем-то вроде мистической связи с Карлом Генриховичем и строит социализм по схеме, которую Маркс, возможно, держал в голове, но ни разу не записал на бумаге, а во-вторых, люди безразличные, в «Капитал» не заглядывавшие и лениво соглашавшиеся со всем, что им говорили на уроках политэкономии. В 30-50-х гг. у нас в стране доминировал первый человеческий тип, затем его постепенно сменил второй. В итоге марксизм худо-бедно держался.

На самом же деле Маркс вообще мало интересовался вопросом, как выглядит будущее общество. Все свои силы он обратил на то, чтобы интерпретировать современный ему капитализм. Никакой теории социализма (или научного коммунизма) у этого классика при всем желании найти невозможно. Она была сконструирована «марксистами» на основе цитат, надерганных из разных книг и статей Маркса (а в большей мере даже Энгельса). Под ту экономическую систему, которая существовала в СССР, при желании можно было заложить не марксистскую основу, а, скажем, сенсимонистскую или какую-нибудь еще, причем само здание от такой замены фундамента нисколько не пошатнулось бы.

Итак, советская система не была марксистской, но, может быть, Маркс заложил теоретические основы деятельности западной социал-демократии? Ведь ее представители (а также представители еврокоммунизма) довольно долго утверждали, что ориентируются в своей реформистской социально-экономической политике именно на этого великого классика.

По всей видимости, Маркс, доживи он до XX века, действительно склонился бы скорее к западной системе государства всеобщего благосостояния, нежели к сталинскому ГУЛАГу. Однако можно ли утверждать, что его теория имеет какую-то ценность для нынешней социал-демократии?

Капитализм сохранился. Сохранилась, если следовать марксовой терминологии, эксплуатация человека человеком. Сохранилось присвоение прибавочной стоимости. Сохранилось отчуждение продуктов труда рабочего. И социал-демократия борется сегодня не за изменение социального строя, а за увеличение той доли общественного пирога, которая в рамках капитализма достается трудящимся.

Впрочем, даже это утверждение, скорее, можно отнести лишь к прошлому, лишь к той эпохе, когда между левыми и правыми партиями существовали качественные различия в экономической политике. Сегодня же при определенных обстоятельствах правые оказываются даже большими популистами, чем левые. Ведь и тем и другим приходится бороться за электорат, состоящий из лиц наемного труда.

В итоге на характер социально-экономического курса гораздо большее воздействие имеет текущая политическая конъюнктура, чем историческое происхождение партии. «Красные», прослеживающие свои марксистские корни, могут на деле гораздо меньше давать рабочим, нежели их оппоненты, считающие Маркса представителем враждебной идеологии.

Не надо читать «Капитал», чтобы прийти к простенькой мысли о необходимости обещать электорату как можно больше всякого рода благ. Так какое же тогда значение имеет «Капитал»?

Как стать великим

Сам по себе, увы, никакого. И подавляющее большинство людей, любящих ссылаться на авторитет Маркса, этой книги не читало. Те же, кто читал, наверняка ограничились отдельными отрывками. Возможно, осилили первый том, но не стали копаться во втором и третьем. Есть, конечно, редкие ценители, освоившие все Марксово наследие, но сделали они это отнюдь не потому, что желали вооружиться для борьбы за интересы пролетариата «единственно верным учением», а исключительно из любопытства, из интереса к печатному слову Те, кто борются за чьи-нибудь интересы, вообще мало читают и уж точно не добираются до столь замысловато изложенных теорий.

«Капитал» — это символ. И Маркс получил всемирную известность тоже скорее как символ, нежели как теоретик. Революционеры в своей деятельности никогда не применяли его теорию, но обязательно использовали образ бородатого мудреца, который, как до поры до времени верили широкие массы, объяснил мир.

У Маркса есть знаменитая фраза: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Парадоксально то, что сам он мира так и не объяснил, но изменить его действительно сумел.

Или, точнее, то, как он интерпретировал капитализм, есть лишь один из возможных вариантов интерпретации. Не лучше других — буржуазных. Но вот те изменения в жизни общества, которых добились с именем Маркса социал-демократы, — это настоящая реальность. Ее уже не вырубишь топором из истории.

На деле системы социального обеспечения государства всеобщего благосостояния гораздо в большей степени обязаны своим возникновением Отто фон Бисмарку, нежели Карлу Марксу. Но 99 из 100 человек, что-либо знающих об этих вещах, наверняка увяжут пенсионные системы, бесплатное здравоохранение, пособия по безработице и т.п. именно с основателем теории научного социализма, тогда как про Бисмарка вспомнят лишь в связи с войнами 60-70-х гг. XIX века.

Когда Маркс умер, на его похоронах присутствовало лишь 11 человек. В 1883 г. мало кто предполагал, что в мир иной ушел столь великий человек. Репутация Маркса сформировалась посмертно. Его биограф Жак Аттали чрезвычайно точно указал на шесть условий, формирующих такого рода репутации:

— наличие произведения, создающего целостную картину истории и проводящего ясное различие между ужасным настоящим и светлым будущим;

— сложности и неясности, допускающие разные трактовки этого произведения;

— двусмысленность практической деятельности нашего героя;

— существование друга, являющегося «законным хранителем» творческого наследия и сводящего всю его сложность к набору довольно простых тезисов;

— появление харизматического лидера, способного донести состоящее из этих тезисов «послание», опираясь на преданную ему организацию;

— возникновение политической обстановки, позволяющей этому харизматическому лидеру прийти к власти.

В случае с Марксом все шесть условий у нас налицо. Его труды в совокупности создали представление о якобы существующем движении общества к светлому коммунистическому будущему. Однако целостная картина истории нарисована им не столько в «Капитале», сколько в десятке отдельных статей и набросков, допускающих в силу своей краткости какие угодно толкования. Да и практическая деятельность Маркса, как основателя «Интернационала», могла быть истолкована по-разному: кто-то считал его революционером, а кто-то реформистом. Энгельс на правах друга сформулировал в нескольких работах марксизм «для чайников». А Ленин создал организацию, которая стала использовать очищенный от Маркса марксизм в практической деятельности. И, наконец, политическая обстановка, сложившаяся в России в 1917 г., сделала такой квазимарксизм официальным учением одной из наиболее мощных держав XX века.

Пассионарий

Впрочем, понятно, что даже при наличии всех шести отмеченных выше условий, далеко не из каждого отвлеченного мыслителя можно сделать символ практической борьбы. Из Маркса сделали. И произошло это во многом потому, что всей своей жизнью он фактически не столько работал на будущее мирового пролетариата, сколько на посмертную символизацию своего имени.

Карл Маркс, появившийся на свет в 1818 г. в небольшом западногерманском городке Трире, был с рождения личностью пассионарной. Имелось в нем что-то такое, что привлекало людей, а порой даже заставляло подчиняться.

Дочь Маркса Элеонора передавала рассказ своих теток — сестер Карла, о том, как в детстве этот «домашний деспот» забирался на них верхом и заставлял сбегать с холма, а затем есть «пирожки», слепленные его грязными руками из соответствующего теста. Несчастные девчонки вынуждены были ему подчиняться, поскольку страстно желали послушать те истории, которые юный Карл им рассказывал.

Вряд ли это были рассказы про прибавочную стоимость и экспроприацию экспроприаторов. Однако чувствуется, пожалуй, определенная связь между простенькими детскими байками, с помощью которых мальчик очаровывал своих родственников, и теми сложными диалектическими построениями, что через много лет заставляли различных весьма неглупых людей признавать не только лидерство Маркса в интеллектуальной сфере, но даже его гениальность.

Самый яркий пример человека, подпавшего под влияние Маркса, — это Фридрих Энгельс. Он без всяких околичностей признавал величие своего старшего друга, был уверен в непреходящей ценности его идей, много лет помогал ему материально, чтобы тот мог, не отвлекаясь на житейские мелочи, писать свои научные труды, и даже признал своим сыном ребенка, которого, судя по всему, родила именно от Карла служанка семьи Марксов.

«Я просто не могу понять, — писал Энгельс в 1881 г., спустя почти сорок лет после их первой встречи, — как кто-то может завидовать гению; это нечто настолько особенное, что мы, лишенные его, с самого начала знаем, что он недосягаем; но чтобы завидовать чему-то подобному, нужно быть ужасно ограниченным».

Сохранилось множество описаний того впечатления, которое производил на людей Маркс. Кто-то отмечал его властность и безграничную самоуверенность. Кто-то характеризовал его, как человека, у которого есть право и сила требовать уважения к себе. Кто-то с содроганием вспоминал взгляд владельца львиной головы с черной, как вороново крыло, гривой. Но сильнее всех этот взгляд пронзил соседку Карла — Женни, дочь барона фон Вестфалена: «От волнения я не могу сказать ни слова. Кровь перестает бежать по сосудам, и моя душа трепещет».

Юная аристократка влюбилась в человека без рода и племени. Точнее, с родом и племенем, но еврейским, не слишком уважаемым в Германии середины XIX века. Более того, Женни не только влюбилась, но и вышла замуж за Карла, терпела много лет отвратительную, унизительную нищету, терпела его тяжелый характер, терпела пьянки-гулянки и многое другое. Неужто она это делала из любви к пролетариату, который Маркс с помощью своего пера готовился наделить бессмертным учением о капитале — самым страшным оружием против буржуазии?

Нет, конечно. Просто этот человек обладал удивительной способностью возвышаться над окружением, а потому все, им написанное, этим самым окружением воспринималось в качестве божественной истины вне зависимости от того, насколько писания соответствуют фактам. Редкие читатели Маркса, не знакомые с ним лично, с трудом пробивались сквозь сотни страниц, написанных тяжелейшим языком и непонятно для чего предназначенных. Большинство же потенциальных читателей вообще не покупало книг этого малоизвестного маргинала. Но ближайшее окружение мыслителя, убежденное в гениальности каждой его строки, полагало, будто это буржуазные критики специально расправляются с Марксом при помощи заговора молчания.

Обычно такие харизматики, как Маркс, становятся полководцами или публичными политиками, что дает им возможность вести за собой толпы. Однако для нашего героя такой путь был абсолютно закрыт, как по причине скромного еврейского происхождения, так и — что гораздо важнее — по причине унаследованной от предков раввинов склонности к книгам и абстрактным рассуждениям.

Теоретически можно, наверное, представить себе Маркса вождем масс. Его современник Бэнджамин Дизраэли оказался таковым, несмотря на еврейство. Но Маркс мог выразить свой мощный дух лишь в тексте. И именно этому он предавался со всей той страстью, какая содержалась в его не слишком мощном теле. «Я — машина для пожирания книг, — заметил он как-то раз, — извергающая их затем в иной форме на навозную кучу истории».

Без определенного рода занятий

Формальным карьерным достижениям он никогда не придавал сколько-нибудь серьезного внимания. Маркс с грехом пополам поучился в Боннском, а затем в Берлинском университете. Этот студент не уделял большого внимания профессорским лекциям, но к тем книгам, которые сам выбирал для учебы, относился серьезнейшим образом.

Он даже защитил диссертацию в Иене. Однако мог вполне и не защищать, поскольку быстро отказался от государственной службы. Практически всю свою жизнь Маркс, если мог что-то заработать, то делал это при помощи журналистики, в которой нашли отражение его реальные, чрезвычайно богатые знания, а не формальные статусы. А вообще-то он практически всю жизнь (после не слишком удачных попыток издавать собственную газету) оставался лицом без определенного рода занятий.

Нисколько не интересовали Маркса и формальные моменты, связывающие его с людьми. Покинув семейный очаг и отправившись на учебу, он обычно не отвечал на письма родителей и не справлялся об их здоровье, хотя при этом охотно тратил присылаемые «стариками» деньги, да еще в таком количестве, какое не могли растранжирить даже более обеспеченные студенты. А много лет спустя, столкнувшись с серьезной нуждой, Маркс написал Энгельсу по поводу смерти его возлюбленной такие весьма откровенные слова: «Меня осаждают требованиями оплатить школу, аренду… Не лучше бы было, чтобы вместо Мери умерла моя мать, которая в любом случае жертва разных физических недугов и уже достаточно пожила на этом свете».

Отец в отличие от матери умер, когда Карл был еще весьма молод. На похороны Маркс не приехал. Один из его биографов (Жак Аттали) оправдывает юношу, ссылаясь на то, что извещение о кончине запоздало. Но другой (Фрэнсис Уин) приводит слова самого Карла, отметившего, что из Берлина ехать слишком далеко, да к тому же у него есть более важные дела.

Означает ли его отношение к родителям редкостную бесчувственность? Означает ли его отношение к обреченной на нищету жене полное безразличие? Вряд ли. К детям своим Маркс относился с большой любовью и охотно тратил на их воспитание время, отрываемое от написания «бессмертных творений».

А вот и еще более яркий пример искренней привязанности — отношение к тестю, барону фон Вестфалену. Тот был, по сути дела, его духовным отцом, поскольку, приметив в Трире маленького умного мальчугана, посвящал беседам с ним немало времени. И Маркс показал, что способен быть благодарным. Он в свою очередь посвятил Людвигу фон Вестфалену докторскую диссертацию.

Впрочем, хорошие, теплые отношения с окружающими были для Маркса скорее исключением, нежели правилом. По большей части контакты с теми, кто не падал ниц перед его гением, сводились к жесткой, переходящей в грубость полемике, к откровенным издевательствам над оппонентом и к презрительным выпадам в адрес теории, отличающейся хоть чем-то от его собственной.

Издаваемая Марксом «Новая рейнская газета» как-то раз обвинила Михаила Бакунина в том, что он — агент царизма. Это была очевидная глупость — пришлось потом публично извиняться.

На труд своего потенциального союзника Жозефа Прудона «Философия нищеты» Маркс откликнулся работой с весьма характерным названием — «Нищета философии». После чего одним союзником стало меньше.

Некий офицер, захаживавший на заседания «Союза коммунистов», был назван «безграмотным дураком и четырежды рогоносцем». Если состояние умственных способностей этого «коммуниста» Маркс, наверное, мог адекватно оценить, то насчет рогов, скорее всего, преувеличил. В итоге был вызван на дуэль, но рисковать своей драгоценной жизнью отказался, поскольку противник прекрасно стрелял.

Примеров подобного рода можно приводить множество. Вильгельма Либкнехта Маркс окрестил «известным болваном» и «бестолочью». Фердинанда Фрейлиграта он назвал «говнюком». Арнольда Руге — человеком, похожим на хорька. А в адрес Фердинанда Лассаля наш герой умудрялся даже направлять резкие антисемитские выпады, как будто бы сам по происхождению был истинным арийцем.

Такого рода своеобразный пиар Маркса являлся, по всей видимости, продолжением его пассионарности. Харизма и грубость — две стороны одной медали для интеллектуала. Точно так же как для диктатора, этими двумя сторонами являются харизма и жестокость. Маркс был настолько уверен в себе, в собственном величии и в величии собственных трудов, что никак не мог уважать оппонента. Если бы он допускал хоть на миг чужую правоту, если бы позволил промелькнуть сомнению во взоре, ореол славы мигом рассыпался бы и Маркс предстал перед Фридрихом, Женни и десятком-другим своих искренних обожателей всего лишь старым неудачником, безродным космополитом и нищим евреем-попрошайкой, страдающим от страшного фурункулеза из-за плохого питания и нервного напряжения.

Жизнь после смерти

Нетерпимость привела к тому, что кружок «марксистов», несмотря на харизматичность его лидера, всегда был чрезвычайно узок. Маркс оказался не способен «раскрутить» себя как великого мыслителя. Однако как только он умер и из живого человека с тяжелым характером стал превращаться в легенду, тесный кружок наследников его идей сумел обеспечить такую раскрутку, какой не имелось до тех пор ни у какого европейского властителя дум.

Помимо целенаправленной раскрутки еще одним камнем, заложенным в основание посмертной известности нашего героя, стало недоразумение, спровоцированное журналистами. В 1871 г. некая французская газета, искавшая сенсаций и стремившаяся возложить на кого-то ответственность за бунты, приведшие к возникновению Парижской коммуны, свалила всю вину на Маркса. Теория заговора, как часто бывает в таких случаях, оказалась наиболее приемлемой для обывателя. Поскольку других подходящих объяснений не имелось, французскую утку перепечатали в «Тайме».

В итоге герой этих публикаций, возглавлявший малоизвестную и не слишком влиятельную организацию под названием «Интернационал», стал в один миг известен всей Европе. Благодаря этому народ вдруг стал читать написанный им много лет назад «Манифест Коммунистической партии» и даже делать вид, будто читает «Капитал». Именно делать вид. В экземпляре, который Маркс лично со специальным посвящением послал Чарльзу Дарвину, разрезанными оказались 104 страницы из 802. Большего великий ученый осилить, видимо, не смог, хотя ему должно было льстить внимание автора.

Маркс ненадолго стал популярен. Во всяком случае, до тех пор, пока Европа тряслась от страха перед восставшими. Сама по себе такая «популярность», конечно, великое имя создать не смогла бы. Однако когда после смерти Маркса наследники идей стали уверять мир в том, что покойный открыл все законы, заложил все основы и объяснил все происходящее, известность времен Парижской коммуны сыграла свою роль.

Энгельс был не только блестящим популяризатором. Он так препарировал идеи Маркса, чтобы читатели могли их хоть как-то воспринять. В СССР вплоть до начала 90-х гг. рядовые студенты узнавали Маркса именно через работы Энгельса, а в труды самого отца-основателя заглядывали крайне редко.

Для почитания Маркса вполне достаточно было его портретов. Кстати, Энгельс — не только популяризатор, но и талантливый пиарщик — успел заказать тысячу двести фотографий старшего друга и заставил его их подписать: «С дружеским приветом, Карл Маркс». А уж сколько изображений появилось потом…

Без научных трудов Маркса и без его революционной деятельности мир запросто смог бы измениться. Но без портретов вождя мировой революции, без памятников ему и без мифологизации этой весьма нестандартной личности человечество вряд ли прошло бы через трансформации XX века. Тем, кто строил социализм во всех его формах, требовался символ, требовался явный знак того, что их путь измерен, просчитан, продуман. И люди действительно получили символ, вдохновивший их на перемены. А уж насколько символический бородатый мудрец соответствовал реальному Марксу сегодня не столь важно.


Загрузка...