Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара

В последние годы у американцев стал популярен следующий анекдот. Сидит бабушка и рассказывает внуку старую как мир библейскую историю. «В начале Бог сотворил небо и землю. Затем он сказал: "Да будет свет!". Затем Господь разделил твердь земную и воду, водрузил на небо светила, создал тварей больших и малых. И наконец произвел человека по образу и подобию своему… Ну а с тех пор все остальное производят в Китае».

В XX столетии не было иной страны, кроме Китая, которая прошла бы столь яркий и сложный путь от полной нищеты и массовых голодных смертей до многолетнего, бессменного лидерства по темпам экономического роста. Эта страна стала всемирной мастерской, заполнившей все «щели и трещинки» человечества, в которые могли «затечь» дешевые китайские товары. К середине XXI века Китай, скорее всего, окажется второй по мощи державой мира после Соединенных Штатов. Мир вновь станет биполярным. Китайское «экономическое чудо» коренным образом изменит все происходящие в мире процессы. И мы не раз еще вспомним, что у истоков этого «чуда» стоял человек по имени Дэн Сяопин.

Ванька-встанька

Дэн Сисянь (позднее получивший прозвище Сяопин) появился на свет в 1904 г. Детство свое он провел в Китае, но очень рано, уже в 15 лет, отправился на учебу во Францию. Соблазнительно представить себе будущего великого реформатора человеком, рано впитавшим в себя западную культуру и поэтому превратившимся через много лет в мудреца, ведущего свою страну по рыночному пути. Однако, скорее всего, если Дэн что и впитал из западной культуры во время своего пребывания в Европе, так это только марксизм.

Юному китайцу приходилось не столько учиться, сколько зарабатывать себе на жизнь собственными руками. Дэн вкалывал на железных рудниках и на автозаводе «Рено», постепенно проникаясь пролетарским сознанием. Среди работяг этот низкорослый (152 см) паренек с яйцеобразной головой и обрел свое прозвище, означающее «маленькая бутылка». Небольшой пузырек с китайской водкой нельзя завалить набок. Он поднимается вновь, как русский ванька-встанька. В будущем Дэну пришлось, подтверждая свое прозвище, дважды подниматься на ноги, когда, казалось бы, его уже полностью уложили на лопатки.

Впрочем, начало большого пути не предвещало вроде бы столь трагических катаклизмов. Уже в 17 лет он стал коммунистом, а в 22 года перебрался для продолжения образования в Москву, где значился для простоты интернационального общения под фамилией Дроздов. Парторг группы, в которой числился Дэн, отмечал его хорошие организаторские способности. «Товарищ Дроздов» вполне мог быть использован для того, чтобы превратить отсталый, «феодальный» Китай в прогрессивную страну по типу советской России.

Выбор был сделан, и вскоре Дэн оказался на родине, где занялся профессиональной революционной деятельностью. Карьера его была поистине блестящей. Через некоторое время после победы маоистов Дэн занял пост генерального секретаря компартии Китая (КПК). При этом он сумел блестяще проявить свои «организаторские способности», столкнув Мао Цзэдуна с Гао Ганом — быстро набиравшим вес кандидатом на пост генсека.

Нашему герою в тот момент было лишь 52 года. И хотя для Китая пост генсека в отличие от СССР был далеко не определяющим, Дэн Сяопин стал фактически одним из ключевых руководителей страны. Большую роль в этом сыграл Чжоу Эньлай, покровительствовавший Дэну еще с тех времен, когда они были во Франции.

Став генсеком, он, увы, столкнулся с серьезными трудностями. В китайском руководстве выявились различные взгляды на перспективы развития страны. И победили отнюдь не те, которых придерживался наш герой.

У Председателя Мао Цзэдуна «распалилась голова» (как лаконично объяснил это впоследствии Дэн). Он полностью опростоволосился со своей политикой «большого скачка». Без удержу внедряя антирыночные формы управления экономикой, он довел Китай до голода и нищеты. В начале 60-х гг. Мао на некоторое время отошел в тень, давая другим лидерам возможность хоть как-то выправить положение. Одним из таких лидеров стал Дэн Сяопин.

На промышленных предприятиях были снижены невыполнимые плановые задания. Рабочим начали выдавать премии. Крестьяне стали работать не в коммунах, а на маленьких индивидуальных участках. На улицы городов вышли лоточники, восстановившие «мелкобуржуазную» торговлю.

То ли природный здравый смысл заставил Дэна пойти по пути преобразований, то ли в ситуации полного краха маоизма руководители страны объективно обречены были соглашаться на послабления в коммунистической политике, но, как бы то ни было, в начале 60-х гг. наш герой вступил на скользкий путь ревизионизма. «Не важно, какого цвета кошка, белого или черного, — заявил Дэн в одной из своих речей. — Главное, чтобы она ловила мышей».

Не стоит думать, будто это было открытым противостоянием Мао Цзэдуну. Восточная политика не предполагает такого рода отношений. Отходя от «большого скачка», Дэн полагал, что Мао поддерживает корректировку курса. Однако тот оказался безразличен к народному благосостоянию. Напротив, Мао считал, что голодный народ более революционен, а ведь именно развитие революции имело для него приоритет. Как только это выяснилось, Дэн мигом начал каяться и повелел убрать пассаж об аполитичной кошке из опубликованных текстов речи.

Коротышка с большим будущим

Тем не менее продержался он недолго. В стране был провозглашен лозунг «Огонь по штабам», и одним из обстреливаемых штабов оказался тот, в котором восседал Дэн Сяопин. Его сняли с должности и отправили в провинцию, где он несколько лет жил под охраной и трудился простым рабочим на тракторном заводе, вспоминая, по-видимому, свое «босоногое» французское детство. Впрочем, это был еще очень хороший исход. Наш герой выжил и смог в дальнейшем вновь взлететь по карьерной лестнице.

Гораздо хуже обошлись с сыном Дэн Сяопина. Хунвейбины избили его, а затем выбросили из окна четвертого этажа. Бедняга выжил, но на всю жизнь остался инвалидом. Подобные события были рядовым явлением китайской «культурной революции». По сравнению с этими жестокостями унижения, через которые прошел сам Дэн, были «сущей ерундой». Старому революционеру, герою освободительной войны и ведущему партийному лидеру пришлось «всего-навсего» постоять перед хунвейбинами в покаянной позе ласточки — согнувшись вперед с расставленными широко ногами и заломленными назад руками.

Трудно сказать, почему Дэн Сяопин тогда уцелел. Ведь со многими другими лидерами компартии Китая Мао Цзэдун расправился без всякого сожаления. В отношении же нашего героя он как-то раз в беседе с иностранцами произнес загадочную фразу: «Этого коротышку ждет великое будущее». Надо признать, что хотя бы в данном своем предсказании диктатор не ошибся.

В конечном счете Чжоу Эньлай сумел вернуть Дэна во власть и сделать своим заместителем. Любопытно, что заступаться за своего протеже премьер Госсовета КНР стал лишь тогда, когда для этого нашелся подходящий момент. Несколько раньше, в период обострения репрессий, Чжоу столь же активно его топил, как и другие. Впоследствии Дэн Сяопин полностью оправдывал поведение своего патрона, поскольку, отмечал он, в противном случае общая ситуация лишь ухудшилась бы. В общем, Восток — дело тонкое.

Поскольку Чжоу Эньлай из-за рака был уже не жилец, фактически дело шло к тому, что в недалеком будущем (после смерти Мао) Дэн Сяопин окажется самым опытным из высокопоставленных китайских лидеров и, значит, к нему перейдет реальная власть в стране. Больше ни на кого диктатор сделать ставку не мог. Остальные яркие кадры были выбиты многочисленными репрессиями, а Дэн все-таки, по словам самого Мао, был «человеком редких дарований».

В середине 1974 г. Чжоу Эньлай надолго угодил в клинику и семидесятилетний Дэн Сяопин возглавил работу правительства. Наконец-то, пройдя через все возможные тернии, он поднялся к звездам.

Впрочем, нет. Ему предстояло пройти еще одно суровое испытание. Перед самой своей кончиной подозрительный и уже плохо соображавший Мао метался, не зная, как ему обустроить Китай на долгие времена. Дэн вновь оказался в опале, а на освободившийся после смерти Чжоу Эньлая пост премьера Госсовета назначили безликого бюрократа Хуа Гофэна — эдакого китайского Маленкова, неспособного удержаться во главе страны без поддержки вождя.

А поддержки вождя вскоре не стало. В сентябре 1976 г. Мао Цзэдун скончался. Наступил период борьбы за власть, в которой именно опытный, прожженный Дэн оказался наиболее сильной фигурой. Сначала Хуа Гофэн ликвидировал так называемую «банду четырех», состоящую из наиболее упертых догматиков во главе со вдовой Мао. А затем Дэн перехватил реальную власть у этого слабого преемника тирана. Из всех многочисленных китайских должностей наш уже немолодой герой взял себе лишь одну, причем вроде бы не главную — председатель Военного совета. Однако на деле именно его линия восторжествовала при пересмотре идейного наследия Мао Цзэдуна.

В декабре 1978 г. на III пленуме ЦК КПК был взят курс на осуществление реформ.

Ловля мышей с китайской спецификой

У нас в стране китайские экономические реформы многим представляются в качестве гениального плана, возникшего в голове великого реформатора Дэна. Он, мол, не пустил дело на самотек, не отдал народ на откуп страшной шокотерапии, не вывел преобразования из-под контроля Коммунистической партии, а медленно, постепенно вводил рынок, сочетая его с государственным регулированием. Такого рода представления, увы, весьма далеки от действительности.

Заслуга Дэна состоит в том, что он понял необходимость преобразований и оказался готов вытягивать Китай из той пропасти, в которую его столкнула безумная политика Мао. Однако вряд ли реформатор толком представлял, куда следует идти стране. Вряд ли он желал получить именно тот Китай, который мы видим сегодня, — капиталистический по сути, с чудовищной степенью эксплуатации трудящихся и со столь резким неравенством, какое в иных странах мира еще следует поискать. Этот продукт реформ функционирует намного эффективнее, чем в самых радужных снах мог себе представить Дэн, однако там нет уже ничего коммунистического, кроме «бумажки», в которую Китай завернут.

Первое, что попытался сделать Дэн, это реализовать десятилетний план экономического развития страны, принятый еще в 1975 г. Документ сей был логичен, хотя и не умен.

Речь в нем уже не шла о каких-либо авантюрах типа «большого скачка». План сводился к широкомасштабному импорту. Руководителям страны казалось, что если закупить за рубежом оборудование в большом количестве, можно будет наладить производство, ничего по сути не меняя в административной системе управления экономикой. Расплачиваться за импортируемое имущество предполагалось нефтедолларами, которые должны были поступить от экспорта топлива с активно разрабатывавшихся месторождений.

Когда выяснилось, что продуктивных пластов нефти найдено не слишком много, от ряда проектов решено было отказаться. Однако и те, которые все же были реализованы, не дали практически никакого эффекта.

Возможно, если бы нефтедолларов у Китая было бы много, лидеры страны и по сей день экспериментировали бы с коммунизмом, объясняя миру, почему в силу «объективных причин» у них ничего толком не получается. Однако ресурсов для всяких глупостей уже не было, и Дэн оказался вынужден искать способы реального выживания. Его историческая фраза о кошке довольно точно отражала сложившуюся ситуацию. Идеологическая расцветка ушла на второй план по сравнению со способностью ловить мышей в интересах роста благосостояния страны.

Дэн привлек к реформированию экономики крупного эксперта — Чэнь Юня, а тот, не мудрствуя лукаво, порекомендовал высвободить инициативу крестьян, скованных по рукам и ногам коммунами, введенными во времена Мао Цзэдуна. И впрямь, с 1979 г. крестьяне получили право частично пользоваться плодами выращенного ими урожая, а не просто передавать продукцию в общее пользование. Несмотря на то что земля оставалась государственной, продуктивность сельского хозяйства возросла за пять лет примерно на треть.

Китай и Россия

Именно развитие ситуации в сельском хозяйстве во многом объясняет успехи преобразований времен Дэн Сяопина.

При сравнении китайских реформ с реформами, осуществленными в России и других европейских странах, обычно упускается из виду одна чрезвычайно важная вещь. Китай конца 70-х гг. был на 80 процентов крестьянской страной. То есть все ключевые вопросы реформ, стоявшие перед европейцами, для китайцев оказывались маргинальными.

Можно ли проводить либерализацию цен или это приведет к обнищанию населения, к потере народных сбережений? В Китае четыре пятых населения должно было как-то само кормиться со своей земли, а потому либерализация могла оказать воздействие лишь на одну пятую. Что же касается сбережений китайского крестьянства времен Мао Цзэдуна, то таковыми в лучшем случае являлись скромные собственные домики. Ведь все остальное обобществлялось в коммунах.

Или другой вопрос: можно ли было допустить большой трансформационный спад в экономике? В китайской экономике все что можно упало еще до реформ, а потому даже самые примитивные начинания обеспечивали рост.

А вот вопрос насчет пенсионеров: как обеспечить достойное содержание старикам? В Китае пенсионной системы вообще не имелось. Достойное содержание старикам обеспечивали их дети, если, конечно, могли прокормить семью с маленького клочка земли.

По-настоящему актуальный для китайской реформы вопрос виден из следующего примера. В декабре 1978 г. 21 крестьянин из бригады Сяоган уезда Фэнъян провинции Аньхой решился на отчаянный по тем временам шаг: разделить по дворам землю, которая раньше находилась в ведении коммуны. Дело в том, что положение крестьян было безвыходным. Число жителей уезда, вынужденных искать себе пропитание где придется, возросло с 6-7 до 20-30 тысяч. Сельское население Фэнъяна сократилось с 468 до 378 тысяч человек. В бригаде Сяоган за несколько лет от голода скончалось 60 человек, а 76 — покинули родные места в поисках лучшей доли. Ясно было, что раздел земли и работа на своем участке позволят хотя бы остановить голодные смерти.

В Китае такого рода бригад было великое множество. У нас же в России почти никто не хотел уехать из города и «сесть на землю», чтобы кормиться по китайскому образцу. Более того, кормиться «по-китайски» не хотели и многие сельские жители, которые имели возможность потихоньку пропивать пенсии своих стариков-родителей, разворовывать остатки колхозного имущества и дачи «понаехавших тут» горожан. Так что вопрос о китайском пути мог быть в 90-х гг. актуален для Вьетнама или Камбоджи, но никак не для России или Украины.

В той мере, в какой китайцам удалось после реформ Дэн Сяопина поднять свое сельское хозяйство, они смогли решить свои жилищные проблемы. Как вопрос очередей на квартиры, так и вопрос ипотеки были для них мало актуальными по той простой причине, что четыре пятых всех средств, выделяемых на жилищное строительство, в первой половине 80-х гг. выделялись самими крестьянскими семьями. То есть после того, как людям удалось за счет интенсивного труда на своем земельном участке снять проблему голода, они стали строить новые и ремонтировать старые домики. Таково было китайское экономическое чудо.

Кстати, представление о том, что в Китае большую роль при осуществлении реформ Дэн Сяопина играло государственное регулирование, не слишком соответствует действительности. Оно основывается в основном на том, что КПК не отказывалась от власти, не проводила демократизации, не осуществляла массовой приватизации и постепенно передавала государственным предприятиям право на свободное осуществление хозяйственной деятельности.

Все это действительно так. Однако важнейшим признаком государственного управления экономикой является доля ВВП, которую власти перераспределяют через бюджет, т.е. отнимают в виде налогов, сборов и пошлин у непосредственного производителя продукции. В Китае эта доля на протяжении реформ постоянно снижалась, причем с самого начала оказалась значительно ниже, чем в России, а также в странах Центральной и Восточной Европы.

В узкоэкономическом смысле китайские реформы были даже более либеральными, чем преобразования, осуществленные в странах Запада, хотя, конечно, корыстное и некомпетентное вмешательство в дела бизнеса многих чиновников, наряду с партийными функционерами, оказалось в Китае достаточно сильным. Дэн Сяопин постоянно говорил о необходимости борьбы с бюрократизацией, однако, увы, не сильно преуспел в этом деле.

На встречу с Марксом

Аграрные преобразования, о которых сказано выше, были только началом больших перемен, осуществленных в эпоху Дэна. Вслед за деревней к рынку тронулся город. «Лев выскочил из клетки» — так китайцы характеризовали состояние дел на государственных промышленных предприятиях, получивших свободу деятельности. «Тигры спустились с гор» — а так обозначали конверсию военного производства, переход к выпуску товаров, имеющих рыночный спрос.

Что же произошло с «львами» и «тиграми»? В западных районах страны, на территориях, примыкающих к Гонконгу и Шанхаю, стали создаваться компании, которые де-юре оставались социалистическими, но де-факто превращались в капиталистические фирмы. Просто слово «коллективный» стало теперь трактоваться по-новому. Под коллективом подразумевалась не безликая масса трудящихся, а группа влиятельных лиц или даже отдельное частное лицо.

Постепенно появилась возможность участвовать в акционировании предприятий. И вот люди стали замечать, что именно в этом принципиально новом секторе экономики начали быстро создаваться рабочие места. Именно там стал резко увеличиваться объем произведенной продукции. И это неудивительно. При той крайне низкой зарплате, на которую с радостью соглашались вчера еще умиравшие с голоду китайцы, продукция по цене оказывалась намного конкурентоспособнее большинства зарубежных аналогов.

Продвижение вперед по пути преобразований во многом зависело от предприимчивости «новых китайцев» и от инициативы местных властей такой огромной страны, как Китай. Заслуга Дэна состояла прежде всего в том, что он не дал консерваторам из компартии прикрыть капиталистические эксперименты.

По словам самого реформатора, инициатива в создании специальных экономических зон (СЭЗ), куда активно вкладывали средства иностранные инвесторы и китайцы-эмигранты (хуацяо), составившие за рубежом крупные состояния, принадлежала провинции Гуандун. Там возникло три СЭЗ уже в 1980 г. Еще одна появилась в провинции Фуцзянь. А в 1984 г. для иностранных инвесторов открылось 14 китайских городов, в т.ч. такой крупный, как Шанхай.

Вскоре в этих «открытых городах», где проживало менее 8% населения Китая, уже производилась почти четверть всей промышленной продукции и 40% продукции, отправляемой на экспорт. Производительность труда там превысила средний по стране уровень на 66%.

Если взять не только одни лишь СЭЗ, но все территории, на которых были созданы особые, благоприятные для инвесторов условия хозяйствования, то там проживала в 80-х гг. примерно седьмая часть всего населения страны (160 млн. человек — больше, чем Россия). В одной лишь провинции Гуандун возникло 140 тыс. мелких предприятий, работающих на экспорт. Фактически сформировалось два Китая — один традиционный, сельский, где масса людей, хотя и не голодает, но по сей день живет в нищете, а другой — динамичный, капиталистический.

Впрочем, Дэн до последних лет своей жизни распинался в своей любви к Марксу и навешивал на капитализм социалистическую ширму. Делая это, правда, не слишком убедительно. «Социализм, — говорил он, — отличается от капитализма тем, что при нем все живут зажиточно и нет поляризации». По таким мягким критериям выходит, что Евросоюз — это просто социалистический лагерь, а Япония — светоч освобожденного от эксплуатации Востока.

В чем Дэн резко выступал против использования капиталистического опыта, так это в политике. Демократии он не принимал и во время событий весны-лета 1989 г. на площади Тяньаньмэнь взял курс на жесткое подавление беспорядков. В ответ митингующие демократы били маленькие бутылки, явно давая понять «маленькой бутылке», каково их к нему отношение.

Впрочем, каким бы ни было отношение Дэна к демократии, в 1989 г. он ушел в отставку. Его политические позиции ослабли, да и возраст начал сказываться. Последний раз он проявил политическую активность в 1992 г., совершив поездку по расцветшим благодаря ему регионам Китая и выступив в прессе (правда, под псевдонимом) в поддержку реформ.

А в 1997 г. Дэн Сяопин, достигший глубочайшей даже по восточным меркам старости, отправился на встречу с Марксом, о готовности к которой давно уже поговаривал при встречах с зарубежными гостями.