Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара

Где-то в начале 1992 г., когда Егор Гайдар лишь разворачивал свои похоронившие социализм рыночные реформы, журналисты задали ему коварный вопрос: «Как полагаете, что бы сказал о Вашей сегодняшней деятельности дед — Аркадий Петрович?».

Ну как на такой вопрос ответишь? Глупо ведь делать вид, будто пламенный коммунист, герой Гражданской войны, известный писатель, прививавший детям 30-х гг. ценности, весьма далекие от рынка, частной собственности и конкуренции, поддерживал бы реформы своего внука. Но в то же время глупо признавать перед всей страной, что ты изменил заветам деда. Не будешь же объяснять в маленьком телеинтервью, как изменились времена, как расширились наши знания, как жизнь доказала ошибочность коммунистической идеи, в которую раньше верили миллионы честных людей по всему миру.

Гайдар не стал растекаться мыслью по древу. «Я полагаю, — заметил он, — дед бы сказал: "Не трусь!"».

Команда камикадзе

На первый взгляд кажется — удачный ответ, остроумная находка. Гайдар увел разговор в сторону, причем так что не придерешься. Однако, возможно, ко всему этому стоит относиться как к комментарию, вполне соответствующему сути дела. Сегодня, когда власть дает колоссальные привилегии и доступ к многомиллионным состояниям, не так-то легко мысленно реконструировать интеллектуальную атмосферу ноября 1991 года.

Осенью того, ставшего уже далеким от нас года президент Борис Ельцин формировал правительство, в котором Гайдар как вице-премьер, а также одновременно министр экономики и финансов получал карт-бланш на реформы. Трудно представить сегодня, что в то время о новом кабинете говорили, как о команде камикадзе, приходящих во власть лишь на месяц-другой для проведения самых радикальных преобразований, таких как либерализация цен, освобождение торговли, предоставление реальной самостоятельности предприятиям, открытие внешних рынков. Не вполне понятными представляются сегодня те опасения социального взрыва, которые были общим местом в интеллектуальных дискуссиях 1992 г., когда цены взлетели на недоступную многим кошелькам высоту.

Главный анекдот той осени звучал следующим образом: «Новое правительство как картошка: либо зимой съедят, либо весной посадят». Команда Гайдара готовилась к тому, чтобы сосредоточить на себе всю ненависть людей, не вписавшихся в новую жизнь, и в этом смысле слова «Не трусь!» вполне отражают повестку дня того весьма необычного времени.

Нормальный стандарт поведения для людей начала 90-х годов отнюдь не предполагал хождения во власть. Создать свой бизнес, быстро срубить бабок на перекачке государственных ресурсов в частный карман, а затем при нужде свалить с этими деньгами за кордон — так размышляли десятки и сотни тысяч людей, стремившихся подняться из грязи в князи.

Гайдару не надо было подниматься «из грязи». По своему рождению он принадлежал к московской золотой молодежи. Внук двух известных писателей — Аркадия Гайдара (Голикова) и Павла Бажова, сын крупного журналиста-международника, контр-адмирала Тимура Гайдара. Часть своего детства Егор Тимурович провел за границей — на Кубе и в Югославии, — что для обычного советского ребенка было совершенно немыслимо. Еще мальчишкой он встречал знаменитых людей своего времени (поэтов Давида Самойлова и Юрия Левитанского, журналистов Егора Яковлева и Отто Лациса, шахматистов Бориса Спасского и Михаила Таля). Возможно, уже это определило нестандартность его ранних устремлений. Стандартный путь был бы для такого человека, пожалуй, несколько скучноват.

Скучноват, наверное, был бы для Гайдара и стандартный путь поиска экономической истины, которым проходило большинство советских студентов. В университетские годы они изучали Маркса, в постуниверситетские (при наличии ума и любопытства) склонялись к рыночному социализму югославского типа, к старости, возможно, начинали понимать, что коллективистский экстремизм неразумен в любых его формах.

Гайдар же Маркса прочел еще школьником, Югославию изучил на практике, будучи совсем юным. Пользуясь имеющимся в Белграде доступом к запрещенной в СССР литературе (Ота Шик, Милован Джилас, Роже Гароди), Егор Тимурович быстро прошел через увлечение рыночным социализмом и рабочим самоуправлением. И наконец, он взялся за либеральную научную мысль в лице Адама Смита, а также неоклассический синтез, воплощенный в неувядающем по сию пору учебнике экономики Пола Самуэльсона.

В студенческие годы Гайдар в большом количестве читает зарубежную экономическую классику и параллельно с этим приходит к выводу об ограниченности югославского опыта, т.е. к пониманию того, что рыночный социализм обрекает югославов на безработицу и быстро ускоряющуюся инфляцию. Наиболее толковые советские экономисты в это время (середина 70-х годов) в лучшем случае отстаивают общие ценности товарного производства в борьбе с откровенными сталинистами и догматиками. Тех, кто наряду с Гайдаром быстро ушел вперед, было на всю страну, возможно, лишь несколько десятков. Разрыв между ними и основной массой становился все более осязаемым.

Больший объем знаний, естественно, не гарантировал молодым экономистам правоты. Многого они тогда еще не понимали, поскольку, хорошо зная чужой опыт, сами не могли на практике погрузиться в реформирование. Однако между собой ученые новой генерации уже говорили на языке, сближающем их с западной наукой и отделяющем от широкой массы советских политэкономов.

В 1986 г. на базе нового осмысления стоящих перед страной задач формируется московско-ленинградская группа ученых, неформальными лидерами которой постепенно оказываются Егор Гайдар и Анатолий Чубайс. К осени 1991 г. группа становится зрелым коллективом, имеющим за плечами большой опыт изучения тех проблем, к которым общество в целом только лишь стало подходить.

Впрочем, до этой судьбоносной осени было еще лето 1990 г. с программой «500 дней» и формированием российского правительства, где трудились Григорий Явлинский и Борис Федоров. Егор Тимурович тогда получил предложение занять пост министра труда, но отказался. Федорову такая позиция показалась «мягко говоря, довольно странной». Сам же Гайдар объясняет отказ нежеланием оставлять Горбачева в тяжелое для него время.

Впрочем, думается, что мотивы лояльности президенту СССР были тогда не столько этическими, сколько прагматическими. Гайдар не воспринимал российскую власть в качестве реальной силы, имеющей реформаторские перспективы. И действительно, чутье не подвело его. Эффективные отношения с Ельциным он наладил лишь год спустя, но именно тогда президент России стал по-настоящему мощной фигурой, способной преобразовать страну.

Вопрос о том, почему Ельцин сделал ставку именно на него, Егор Тимурович в своих мемуарах обходит. Сам же Борис Николаевич, напротив, объясняет все весьма обстоятельно. «Гайдар прежде всего поразил своей уверенностью. Причем это не была уверенность нахала или уверенность просто сильного, энергичного человека, каких много в моем окружении <…> Сразу было видно, что Гайдар — не то, что называется "нахрапистый мужик". Это просто очень независимый человек с огромным внутренним, непоказным чувством собственного достоинства. То есть интеллигент, который в отличие от административного дурака не будет прятать своих сомнений, своих размышлений, своей слабости, но будет при этом идти до конца в отстаивании принципов…».

Ельцин пишет также, что «научная концепция Гайдара совпадала с моей внутренней решимостью пройти болезненный участок пути быстро». Однако, думается, не стоит преувеличивать способность президента понять суть этой концепции. Скорее все же он сделал выбор в пользу Гайдара потому, что в тот момент сильно доверял своему земляку Геннадию Бурбулису, который поддерживал молодого экономиста, хорошо понимая его реформаторские идеи.

Подстилать ли соломку?

Экономическая реформа Гайдара вызывала в первой половине 90-х гг. чрезвычайно сильную полемику. Казалось, что вся страна поделилась на гайдаровцев и антигайдаровцев, тогда как остальные проблемы отошли куда-то на задний план. Сторонники Гайдара придерживались мнения, согласно которому реформы можно проводить только одним способом: быстро и резко, по принципу «нельзя научиться плавать, не бросившись в воду». Противники же уверяли, что природа не терпит резких переходов, что требуются постепенные преобразования и что любой реформатор должен сначала «подстелить соломку», на которую народу не больно было бы упасть с зияющих высот социализма.

Сегодня такого рода полемика уже не подхлестывается страстями ушедшей эпохи. В итоге создалась парадоксальная ситуация. Общество в основной своей массе уверено, что Гайдар все сделал неправильно, но редко кто способен высказать об эпохе гайдаровских преобразований какое-либо конкретное суждение. В то же время с чисто профессиональных, социально-экономических позиций трудно сформулировать конкретные возражения против избранной Егором Тимуровичем модели реформирования страны.

Напомним, что суть коренного поворота 1992 г. состояла в следующем. Быстрая либерализация основной массы цен и предоставление предприятиям реальной самостоятельности избавили страну от дефицитов, очередей, карточек, продуктовых талонов и прочих признаков советской экономики. Инфляция при этом резко усилилась, и для многих россиян удорожание товаров оказалось поистине страшным шоком. Но истинной причиной возникновения данной проблемы были не гайдаровские действия, а та политика безудержной денежной эмиссии, которая осуществлялась в последние годы существования СССР. Скрытая инфляция (проще говоря, дефицитность) переросла в открытую.

Вряд ли хоть один грамотный экономист способен против этого возразить. Другое дело — нужно ли было переводить «скрытое» в «открытое» столь резко? На этот счет имеются разные мнения. Сам Гайдар в обоснование своей позиции обычно приводит множество фактов, свидетельствующих об ограниченности имевшихся в стране запасов продовольствия и, соответственно, о том, что без либерализации цен мы просто не выжили бы (даже по талонам раздавать было нечего). Но кроме этого, думается, следует принять во внимание еще два аргумента.

Во-первых, сохранение системы, при которой часть дефицитных благ раздается по талонам почти за бесценок, тогда как другая продается частниками на рыночных условиях, порождала бы чудовищную коррупцию. Чиновники наряду с предпринимателями могли наживаться, перекачивая и без того чахлые государственные запасы в коммерческую торговлю, а силовики, вместо того чтобы с этим бороться, кричали бы на всех углах о неэффективности правительства Ельцина-Гайдара и о необходимости твердой руки, которая в итоге действительно пришла бы со всеми вытекающими для молодой российской демократии последствиями. Резкая либерализация цен, несмотря на все свои минусы, данную разновидность коррупции пресекла в корне.

Во-вторых, «подстилание соломки», как уже показал опыт работы последних советских правительств, не сработало бы из-за давления сильных лоббистов. Административное повышение цен, осуществленное премьером Валентином Павловым весной 1991 г., провалилось. Власть поначалу намеревалась тогда защитить народ от шока ограниченными денежными компенсациями, но в итоге по причине начавшегося со всех сторон давления выплеснула в экономику столько денег, что резко усугубила проблему дефицита.

Теоретически можно было искать альтернативы гайдаровскому подходу, но практически они тогда вряд ли имелись. Поэтому критиковать его за первый этап осуществления реформы вряд ли стоит. Все было сделано грамотно, причем правильность сделанного подтверждается зарубежным опытом осуществления похожих реформ. Решительная либерализация цен произошла и в Польше, и в Чехословакии, и в странах Балтии.

Как ни противно использовать пафосные выражения, но все же приходится констатировать: Гайдар спас страну от многих страшных последствий хозяйственной политики советских правительств конца 80-х-начала 90-х годов. Экономические ошибки (порожденные, впрочем, не отсутствием знаний, а слабостью политического положения Гайдара) начались не осенью 1991, а весной 1992 г.

Тяготы пореформенного экономического развития стали пытаться сглаживать раздачей денег направо и налево. В основном этот новый курс связывается с именем главы Центробанка Виктора Геращенко, который, похоже, искренне не понимал опасностей неумеренной денежной эмиссии. Однако, следует признать, что налегать на «печатный станок» стали «при живом Гайдаре». Он не ушел в отставку, чтобы выразить таким образом свой протест. Более того, смягчение кредитно-денежной политики наметилось даже до появления Геращенко во главе ЦБ.

Ельцин давал понять Гайдару, что жесткость его курса порождает врагов реформ. Борис Николаевич начал искать компромисс, и Егор Тимурович пошел ему навстречу. В итоге денежная эмиссия породила высокую инфляцию, опасность которой Гайдар вполне осознавал, но предотвратить которую не сумел. Фактически именно он наряду с Ельциным и Геращенко несет политическую ответственность за неутешительные итоги 1992 г., хотя ответственность моральную на него возложить трудно. Скорее речь здесь должна идти не о провальном выборе экономического курса, а о слабости Гайдара как лидера или же о его неудачном политическом маневрировании.

В отличие от Польши, Чехословакии и стран Балтии Россия надолго вошла в состояние высокой инфляции, парализующей деловую активность, и тем самым затянула выход из кризиса. А Гайдар к концу 1992 г. все равно вынужден был уйти в отставку. Ельцин его сдал ради попытки достижения очередного компромисса.

Тем не менее можно считать, что значение всего, сделанного Егором Тимуровичем в 1992 г., гораздо больше значения несделанного. Сегодня мы живем в стране, созданной именно им. Гайдар-92 может считаться победителем. Но в чем этот реформатор потерпел явное поражение, так это в политической борьбе, последовавшей за осуществленными им экономическими реформами.

Рождение мифа

Сегодня принято считать, что либералы были объективно обречены на неудачу, поскольку народ не принял предложенный ими подход к преобразованиям. Однако подобные взгляды не столько отражают реальную действительность первой половины 90-х годов, сколько являются позднейшей мифологизацией истории.

По результатам парламентских выборов декабря 1993 г. возглавляемый Гайдаром блок «Выбор России» получил наибольшее количество мест в Государственной думе.

«Контрольного пакета», правда, у него не было, и это во многом обусловило принятое Ельциным решение сохранить внепартийное правительство во главе с Виктором Черномырдиным. Тогда многими это воспринималось как серьезное поражение Гайдара. Ведь ожидания были большими. Но глядя из дня нынешнего, создание крупнейшей парламентской фракции представляется таким успехом, которого впоследствии либералы уже ни разу не добивались.

Фактом является то, что в самый тяжелый период реформ, когда уровень жизни многих избирателей сильно упал, народ скорее все же поддерживал Гайдара, нежели других лидеров. Более того, следует признать, что в 1993 г. еще не существовало тех способов манипулирования общественным сознанием, которые имеются сегодня у власти. Если тогда кто-то и манипулировал, то Жириновский, а уж никак не Гайдар или, скажем, Зюганов. Сумей «Выбор России» в 1990-х годах применить методологии, использованные «Единой Россией» в 2000-х годах, либералы, возможно, еще и правительство могли бы свое сформировать.

Впрочем, не это главное. Важнее то, что впоследствии уровень поддержки либералов в России все время падал, хотя у власти они не стояли и разочаровывающих народ реформ не проводили. Иными словами, в своем отношении к политическому курсу Гайдара народ определялся не по реформам как таковым, а по чему-то иному — проявившемуся позднее.

Чтоб разобраться в этом парадоксе, рассмотрим, какой могла быть стратегия «Выбора России» в середине 90-х годов? Теоретически Гайдар имел возможность выбрать, наверное, один из двух подходов.

Первый — формировать «Выбор России» в качестве партии власти примерно по тому сценарию, по какому впоследствии формировалась «Единая Россия». Ведь в середине 90-х годов многие из тех, кто лет десять спустя последними словами ругал либерализм, еще не прочь были присоединиться к Гайдару, благо именно он стоял тогда «на раздаче» всяческих благ.

Второй же сценарий состоял в жестком переходе в оппозицию. Ведь если Ельцин не захотел отдать власть представителям доминировавшей в парламенте партии, то с какой стати эта партия должна поддерживать президента? Тем более такого, который допустил черный вторник октября 1994 г., а также предновогоднее вторжение российских войск в Чечню.

Теоретически возможны были оба подхода, хотя на практике каждый из них «златых гор» не обещал.

Формирование партии власти, наверное, было бы эффективно в плане продвижения рыночных реформ. Гайдару надо было побыть какое-то время эдаким протоГрызловым 90-х годов. Молчать до поры до времени, а там, где молчать невозможно, демонстрировать полный одобрямс. И относительно чеченской войны, и относительно развала финансового хозяйства страны. Тогда в момент достижения полного развала у него был бы шанс вновь перескочить в реальную власть и довести до конца реформы, не передоверяя их игривому гению Черномырдина.

Чубайс ведь смог в известной мере сохранить свои позиции во власти на протяжении всей середины 90-х годов. А насколько успешнее был бы на этом месте Гайдар, если бы за ним еще и стояла мощная парламентская сила!

Проблема, правда, сводилась к тому, что, как показал опыт Черномырдина и его движения «Наш дом Россия», в условиях экономического спада и низких реальных доходов населения партия власти не выстраивается столь же легко, как в период подъема и роста благосостояния. Но главным для Гайдара, наверное, все же было не это. Не всем ведь легко дается полный одобрямс. У некоторых на него развивается аллергия.

Для человека, сформировавшегося в рамках западной политической традиции, психологически проще было бы уйти в жесткую оппозицию. Тем более что, как уже показывал к тому времени опыт стран Центральной и Восточной Европы, разочарование народа, возникающее в ходе преобразований, приводит со временем оппозиционеров к власти. Собственно говоря, отставка Гайдара с поста первого вице-премьера, на который Ельцин вдруг поставил его в середине 1993 г., представляла собой движение именно в этом направлении. В январе 1994 г. Егор Тимурович окончательно расстался с исполнительной властью, оставшись лишь лидером парламентской фракции. Однако вести себя как настоящий оппозиционер Гайдар так и не смог.

По каким-то вопросам он резко выступал против действий президента и правительства. По другим он, скорее, поддерживал их. Как человек умный, Гайдар всегда понимал, что власть может быть гораздо хуже ельцинской. А как человек интеллигентный, он старался не раскачивать ситуацию, дабы стране в конечном счете не стало от такого раскачивания хуже. Люди, которые так себя ведут, всегда проигрывают в политике. И Гайдар-95 действительно проиграл.

В 1995 г. его партия с треском провалилась на парламентских выборах. С этого момента Егор Тимурович фактически перестал быть политиком, оставшись лишь ученым и неформальным консультантом властей. А в 2000-х годах он потерял не только свое политическое настоящее, но даже политическое прошлое.

На фоне роста благосостояния в народе стало формироваться представление о том, что трудные 90-е годы были временем сплошных неудач. Соответственно, и политики 90-х стали постепенно окрашиваться преимущественно в черные тона. Гайдар ничего не смог противопоставить такой трансформации сознания, и вот уже люди стали считать, будто либералов вообще никто никогда не поддерживал. Миф XXI века изгладил из памяти представления о сложностях преобразований конца века XX, о перипетиях политической борьбы и о том, что в 1993 г. многие россияне считали именно партию Гайдара своим наилучшим выбором.

Тем более изгладились воспоминания о том, как в ходе неудачной парламентской кампании 1995 г. Гайдар пытался предстать перед избирателями в образе железного Винни-Пуха. В символике его партии использовался рисунок, на котором Егор Тимурович обнимается с симпатичным сказочным медвежонком, немножко напоминающем Гайдара внешне.

Медвежонок этот не пришелся электорату по вкусу. Народ ждал прихода других медведей. Ведь интеллигенция у нас всегда проигрывала. Проиграл и Гайдар. С середины 2000-х годов он уже не мог всерьез влиять на политику даже как консультант. А 16 декабря 2009 г. Гайдар скончался, не дожив даже до 54 лет.