Монарх VI

Глава 21

Величественный зал Зимнего дворца был наполнен мягким светом, льющимся через витражи с изображением звёздных путей. На стенах, украшенных гербами Российской империи и портретами предков, висели карты новых земель — тех, что лежали за пределами изведанного мира. За массивным столом из черного дерева, покрытым скатертью с золотым шитьём, сидел Николай Годунов, бывший император, чьи шрамы и проницательный взгляд выдавали в нём человека, видевшего рождение и закат эпох. Рядом, в креслах поменьше, расположились его сыновья — Борис и Андрей. Оба были молоды и энергичны, но в их глазах читалась глубокая преданность отцу и делу, которое он им завещал.

Николай медленно развернул пергамент с картой иномирья, его пальцы скользнули по контурам долины, отмеченной киноварью.

— Смотрите, сыновья, — голос его звучал как гул далёкого грома, спокойный и властный. — Здесь, за Рекой Теней, наши люди воздвигли форпост. А эти земли… — он ткнул в точку, где на карте извивались горы, похожие на спинки драконов, — богаты рудами, которых нет в нашем мире. Скоро там зажгутся плавильни.

Борис, действующий государь, слегка наклонился вперёд. Его тёмные волосы, собранные в аккуратную косу, контрастировали с расшитым серебром кафтаном. В руках он вертел перьевую ручку, словно уже готовясь подписать указ о начале добычи.

— Помнится, отец, как мы боялись первых переходов через портал… — он усмехнулся. — А теперь даже дети в школах учат, как обращаться с кристаллами иномирья. Глеб… он будто подарил нам второе небо.

Андрей, младший, всегда более эмоциональный, вскинул голову. Его темные локоны, небрежно собранные под медным обручем, будто пламенели в лучах заката.

— Он не просто подарил, брат. Он взорвал границы возможного! — он вскочил, едва не опрокинув кубок с вином. — Мы правим империей, которая простирается через миры! Это же… сказка!

Николай хмыкнул, но в уголках его глаз заплясали морщинки — знак сдерживаемой улыбки.

— Сказка, но которая всё же требует железной воли, — произнёс он, строго глядя на сына. — Не забывай, Андрей, даже в иномирье законы империи нерушимы. Твои «сказки» должны опираться на порядок. Русский порядок!

В этот момент дверь распахнулась, и слуги внесли поднос с дымящимися блинами, мёдом и икоркой, привезённой с берегов Серебряного Океана иномирья. Аромат ванили и свежего хлеба смешался с запахом старых книг и воска. Николай взял блин, аккуратно намазал его мёдом и протянул Борису — жест, ставший ритуалом ещё с тех пор, когда сыновья были малышами.

— Ешьте. Сегодня праздник, — сказал он неожиданно мягко. — День, когда Глеб стёр границы реальности.

Борис принял блин, кивнув. Андрей, уже наложивший себе икры, добавил:

— А ещё сегодня день, когда ты, отец, впервые разрешил мне вести переговоры с туземцами Туманых Долин. Помнишь? Они чуть не умерли со смеху, когда я назвал их «светящимися грибами».

Зал наполнился смехом. Николай, обычно сдержанный, позволил себе расслабиться. Он откинулся на спинку трона, наблюдая, как сыновья спорят о том, чей вклад в освоение иномирья важнее — инженерные механизмы Бориса или дипломатические прорывы Андрея.

— Оба — глупцы, — проворчал он, но в его голосе не было упрёка. — Без Глеба мы бы до сих пор мерили владения вёрстами, а не мирами.

Внезапно он поднял кубок, и серебряные звенья его мантии загремели, как церемониальные колокола.

— За Глеба! За того, кто превратил Российскую империю в межпланетную!

— ЗА ГЛЕБА! — подхватили сыновья, и их голоса слились с гулким эхом зала.

А за окнами, в саду, где цвели цветы с лепестками из хрусталя — ещё один дар иномирья — придворные шептались, глядя на свет из дворцовых окон:

«Император и наследники… Словно три солнца. Одно — мудрое, другое — яркое, третье — неукротимое. И все они горят благодаря той искре, что зажёг Глеб».

Николай, услышав через открытое окно этот шёпот, усмехнулся. Он наклонился к сыновьям и сказал тихо, чтобы не слышали придворные:

— Без него… мы были бы просто людьми. А теперь — мы легенды.

— Но он забрал нашу Настеньку. — делано надул губы Андрей.

— Чтобы сделать ее еще счастливее. — кивнул отец, и по его щеке скатилась скупая слеза.

И в этом зале, где смешивались запахи земного и неземного, где карты показывали невозможное, а смех сыновей напоминал о самом важном, Николай Годунов понял: счастье — это не власть, не богатство, не слава. Это момент, когда те, кого ты любишь, разделяют твою мечту.

Я стоял на краю скалы, вглядываясь в горизонт. Воздух пах дождем и свежесрубленным деревом — так пахло возрождение. Мир после Первых… Он больше не стонал под пятой тирании. Небеса, когда-то разодранные войной, теперь сияли чистым лазурным светом. Реки текли, не отравленные магией угнетателей, а леса шептались листьями, будто благодарили за свободу.

Я прошел через все миры — каждый, что когда-то сковали Первые. От планет, где города висели в кольцах газовых гигантов, до измерений, где время текло вспять. Освобождал, восстанавливал, давал шанс начать заново. Некоторые миры встречали меня слезами, другие — песнями. Но все они теперь были свободны.

Порталы… Я сплел их паутиной между реальностями. Золотые врата, мерцающие у истоков рек, в сердце гор, на площадях столиц. Они соединяли миры не как цепи, а как мосты. Торговцы из кристального царства Элириум везли самоцветы в джунгли Зеркальных Змеев, а мастера с Земли учили жителей Туманных Островов строить корабли. Центром этой сети стала Земля. Мой новый дом. Наш дом.

Я не стремился к трону, но вселенная сама склонила голову. Совет Мудрейших из каждого мира приходил ко мне, но я лишь давал советы. Они правили сами. Я же… стал стражем баланса. Тем, кто следил, чтобы больше никто не возжелал стать «богом».

А потом я вместе с Анастасией вернулся туда, где всё началось.

Родной мир встретил меня пеплом на ветру. Города лежали в руинах, дороги заросли чертополохом, но люди… Они выжили. Когда корабль с алыми парусами — подарок повелителей Огненных Морей — приземлился у стен Первограда, меня ждали.

Либенек, седой, с шрамом через левый глаз, обнял меня так, что хрустнули рёбра. Руагар, всё такой же ехидный, швырнул флягу с пневмопойлом: «Держи, герой, заслужил». Агрета стояла с потертым дамским романом в руках. Риаэль толкал Глена в бок: «Говорил же, вернётся». А он, мой старый друг, просто улыбался, качая головой. Их число сильно поредело, но я был рад и тому, кто остался цел.

Но главное — она. Мирра. Анастасия. Её пальцы вплелись в мои, когда мы поднялись на утёс, где когда-то стоял замок Монархов. От него остались лишь основания стен, поросшие мхом.

— Восстановим? — она прижалась к плечу, и её голос звучал как обещание.

— Не просто восстановим. — Я обнял её за талию, чувствуя, как её дыхание смешивается с моим. — Построим новое. Для всех.

Её губы встретили мои — мягко, как первый снег, и жарко, как вспышка сверхновой. В этом поцелуе была вся боль разлук, вся радость побед и тихая уверенность: мы выстояли.

Внизу, у подножия утёса, уже звенели кирки и смеялись мужчины, таская камни для новой стены. Мир больше не дрожал под сапогами тиранов. Он жил.

А я наконец понял, ради чего прошёл через ад. Не ради власти. Не ради мести.

Ради этого момента. Ради права сказать:

— Мы свободны.

И вселенная, как эхо, ответила ветром, наполненным запахом весны. Это был добрый знак. Близилась новая заря. Я взял жену за руку и открыл портал в домен. Пространство дрогнуло золотой каймой и мы прошли в мой внутренний мир.

Я собирался спуститься с Миррой к замку, когда из-за холма донесся знакомый грохот — смех Ребелла, перекрывающий даже стук молотка.

— Да что ты понимаешь в люльках, старик? — Ребелл, обернувшись в человеческий облик (но с львиным хвостом, который никак не хотел исчезать), тыкал пальцем в эскиз детской комнаты, который Марк держал в руках. — Здесь нужен не розовый цвет, а золотой! Чтобы ребёнок с пелёнок знал: он потомок великих воителей!

— Золотой? — Мила, стоявшая на стремянке с кисточкой в руке, фыркнула. — Ты хочешь, чтобы наш малыш ослеп в первый же день? Марк, не слушай его.

Марк, в фартуке с надписью «Папаша», отхлебнул пива из кружки… Его некогда вечно хмурый лоб теперь был гладким, а в глазах светилась та самая «деформация», о которой он когда-то ворчал — спокойствие.

— Ребелл, если ты ещё раз предложишь повесить над кроваткой меч, я тебя сам в стену забью. — Он бросил взгляд на Веррагора, который, примостившись на бревне, сосредоточенно разглядывал игрушечного дракончика. — И ты, вождь, хватит молчать. Твой совет про «обсидиановые пелёнки» я тоже забраковал.

Веррагор, в нелепом домашнем свитере с оленями (подарок Милы), поднял голову. Его клыки блеснули в улыбке:

— Пеленки — ерунда. Вот тренировочные когти с первого месяца — это важно. — Он протянул Марку крошечные латные перчатки. — Мои кузнецы сделали. Безопасные, но прочные.

— О, спасибо, — Мила спрыгнула со стремянки и забрала перчатки. — Пригодятся, когда он начнёт драться с тобой за печеньки.

Ребелл скрестил руки на груди, явно обидевшись:

— Никто не ценит классику. Ладно, но ковёр из шкуры горгоны я всё равно принесу. Для акустики.

Марк закатил глаза, но вдруг рассмеялся — громко, искренне, как не смеялся раньше.

— Ладно, старина. Только горгону выбирай помягче. А то мой сын… — Он запнулся, впервые произнеся это слово вслух, и потёр переносицу. — Он, наверное, будет упрямым, как ты.

Ребелл хмыкнул, но вдруг обнял Марка одной лапой, чуть не сломав ему рёбра:

— Твой ученик тебя перерос. — кивнув в мою сторону, сказал лев. — Теперь сам отцовство потянет. А я… — Его голос дрогнул. — Я буду учить его охотиться на дурацких трёхглазых кроликов.

— Только не на моём участке! — Мила пригрозила кисточкой, но глаза её светились.

А я стоял в стороне, обняв Мирру, и думал: вот оно — настоящее чудо. Не титаны, не боги, а вот эти кривые стены, смех и пререкания о коврах из горгоны.

Марк обернулся, поймав мой взгляд, и поднял кружку:

— За Глеба. Который, видите ли, всю вселенную спас, а нам тут с горшками разбираться.

— За Глеба! — подхватили остальные, а Веррагор добавил:

— И за то, чтобы его правление было справедливым и мягким.

Я только рассмеялся. Пусть ругаются, строят, спорят. Ведь это и есть мир — не идеальный, не сказочный, но наш.

На рассвете, когда первые лучи солнца пробивались сквозь туман над тренировочным полем, Артур уже стоял в центре площадки, затянутый в кожаную броню. Его меч, старый верный клинок, сверкал в утреннем свете, а глаза горели привычной решимостью.

— Снова встал раньше всех, — раздался голос Лиры. Она подошла к нему, перекидывая винтовку через плечо. Её волосы были собраны в высокий хвост, а на губах играла лёгкая улыбка. — Ты бы хоть кофе выпил перед тем, как всех муштровать.

— Кофе — для слабаков, — парировал Артур, но уголок его рта дрогнул. — А ты, как всегда, опаздываешь.

— Я не опаздываю, я создаю интригу, — она подмигнула ему и бросила мешок с тренировочными мечами на землю. — Ну что, командир гвардии, готов показать новобранцам, как надо драться?

Артур фыркнул, но уже через минуту они стояли друг напротив друга, мечи в руках, а вокруг них собрались молодые воины — те, кто мечтал служить в личной гвардии Императора Вселенной.

— Смотрите и учитесь, — сказал Артур, делая первый выпад.

Лира парировала с лёгкостью, её движения были точными и грациозными. Они сражались, как танцоры, каждый удар, каждый блок — часть давно отрепетированного спектакля.

— Не думай, что я тебе поддамся, — проворчал Артур, отбивая её атаку.

— А я и не прошу, — она улыбнулась и сделала неожиданный манёвр, заставив его отступить.

Новобранцы смотрели на них, затаив дыхание. Это было не просто сражение — это был урок. Урок того, как два человека, которые доверяют друг другу на поле боя, могут стать непобедимыми.

Когда тренировка закончилась, Артур и Лира сели на скамейку у края поля. Он вытер пот со лба, а она протянула ему флягу с водой.

— Спасибо, — он сделал глоток и посмотрел на небо. — Знаешь, иногда я думаю о них.

— О ком? — спросила Лира, хотя уже знала ответ.

— О родителях. — Артур опустил взгляд. — Они бы гордились, наверное. Видели бы, как их сын стал капитаном гвардии Императора Вселенной.

— Они бы гордились, — Лира положила руку на его плечо. — И не только этим. Ты стал сильным, Артур. Не только телом, но и душой. Ты теперь доверенное лицо Монарха.

Он улыбнулся, но в его глазах мелькнула тень грусти.

— Иногда мне кажется, что я всё ещё тот мальчишка, который потерял всё. Но потом я смотрю на тебя, на Глеба, на всех нас… и понимаю, что мы создали что-то большее.

— Мы создали дом, — сказала Лира, обнимая его. — И он крепче любого замка.

Артур обнял её в ответ, и на мгновение они просто сидели так, наслаждаясь тишиной.

— А знаешь, что самое смешное? — он вдруг рассмеялся. — Глеб, этот безумец, стал Императором Вселенной. Кто бы мог подумать? А ведь я когда-то пытался его задирать!

— Вот это было настоящим безумием. — усмехнулась Лира. — А что до Глеба, он, действительно, всегда был немного сумасшедшим, но именно это и сделало его великим.

— Да уж, — Артур встал и протянул ей руку. — Ну что, капитан, готовы к новому дню?

— Всегда, — она взяла его руку, и они пошли к замку, где их ждали новые задачи, новые вызовы и, конечно, новые покои.

Но не пройдя и половины пути, они остановились. Несколько солнц стремилось к зениту. Они смотрели друг на друга не как коллеги, не как учителя гвардии, а как двое людей, которые нашли друг друга в этом безумном мире.

— Ты знаешь, — сказал Артур, обнимая Лиру за талию, — я счастлив.

— Я тоже, — она прижалась к нему. — И знаешь что?

— Что?

— Завтра я тебя снова обыграю.

— Мечтай, — он рассмеялся, и их смех разнёсся над полем, сливаясь с шёпотом ветра.

Артур знал, что его родители смотрят на него откуда-то сверху. И он знал, что они гордятся. Но больше всего он гордился собой — тем, что смог найти своё место в этом новом мире.

И, конечно, тем, что у Глеба всё получилось. Ведь если бы не он, ничего этого бы не было.

Величественный храм, возвышающийся над окрестностями, казался воплощением божественного замысла. Много дней потребовалось, чтобы его возвести. Его купола, украшенные золотыми узорами, сверкали под лучами солнца, а стены, вырезанные из мрамора, источали холодное величие. Внутри царила атмосфера спокойствия и умиротворения, нарушаемая лишь тихим шёпотом молитв и редким шорохом шагов послушников. В центре зала, на возвышении, стоял сам Радомир Боярский — вселенский жрец, человек, чьё имя теперь знали даже в самых отдалённых уголках вселенной.

Он был одет в длинную белоснежную робу, расшитую золотыми нитями, которые символизировали его связь с высшими силами. Его волосы, собранные в аккуратный пучок, и борода, ниспадающая до груди, придавали ему вид мудрого старца. Однако его лицо, обычно спокойное и сосредоточенное, сейчас было слегка искажено лёгким раздражением. Он размахивал рукой, отгоняя назойливую муху, которая, казалось, решила, что именно сегодня будет испытывать его терпение.

— Итак, братья и сёстры, — начал он, обращаясь к послушникам, собравшимся перед ним. — Заповедь монарха номер сорок два: никогда не доверяйте свои секреты тем, кто любит слушать больше, чем говорить. Ибо язык — это меч, который может разрушить даже самое крепкое королевство.

Его голос, глубокий и бархатистый, заполнил зал, заставляя послушников затаить дыхание. Однако в этот момент муха, словно решив бросить вызов самому жрецу, снова закружилась вокруг его головы. Радомир, не прерывая речи, начал отмахиваться от неё, словно это было частью ритуала.

— И запомните, — продолжал он, слегка прищурившись, — последователь Сириуса, который не умеет слушать, подобен кораблю без руля. Он… Ох, проклятая муха! — он резко махнул рукой, чуть не задев одного из послушников.

В этот момент в храм вошёл мальчик-сирота, одетый в потрёпанную одежду. Его глаза, широко раскрытые от изумления, скользили по величественным стенам и высоким сводам. Он явно не ожидал оказаться в таком месте. Мальчик, не замечая, что происходит вокруг, облокотился на массивную деревянную дверь, которая, как оказалось, была ещё не до конца укреплена.

Раздался громкий треск, и дверь, с грохотом рухнув на пол, разлетелась на несколько частей. В зале воцарилась тишина. Все взгляды устремились на мальчика, который стоял, ошеломлённый, с куском двери в руках.

Радомир, который только что отгонял муху, замер на месте. Его глаза, полные слёз, устремились на обломки двери. Он медленно спустился с возвышения, подошёл к мальчику и, опустившись на колени, начал собирать осколки.

— Моя дверь… — прошептал он, его голос дрожал. — Я так долго её делал… Она должна была быть прекрасной… надёжной…

Послушники, стоявшие за его спиной, переглянулись. Один из них, молодой парень с рыжими волосами, прошептал своему соседу:

— И этот плакса — один из сильнейших людей на планете?

— Тише, — ответил другой, — он может услышать.

Радомир, однако, казалось, не обращал внимания на шёпот. Он продолжал собирать обломки, его руки дрожали. Мальчик, поняв, что натворил, опустил голову.

— Простите, господин жрец, — прошептал он. — Я не хотел…

Радомир поднял голову и посмотрел на мальчика. Его глаза, ещё полные слёз, вдруг смягчились. Он улыбнулся, положив руку на плечо мальчика.

— Не переживай, дитя, — сказал он. — Двери можно починить. А вот сердца… их сломать куда проще. Пойдём, я покажу тебе, как мы здесь живём.

Он поднялся, взяв мальчика за руку, и повёл его вглубь храма. Послушники, всё ещё перешёптываясь, последовали за ними. А муха, словно решив, что её миссия выполнена, улетела прочь, оставив Радомира в покое.