Money БЖИГ

Глава 32

Заир шел спокойно, отец перестал выкабениваться, и повис на его руке как плюшевая игрушка. На четвертом этаже показалась баба Люда, при виде отца она отошла в сторону, нахмурилась, кожа вокруг правого глаза отдавала синевой.

— Раскольников объявился.

— Теть Люда, случайно я, не рассчитал силы, молоток и отлетел.

— Конечно, Вовочка, хорошо повернулась вовремя, а ты гляжу, в сопровождении.

— Вы полицию вызовите, теть Люд, скажите, что меня насильно упечь хотят.

— Раз так Вовочка, то телефон сломан мой, а уши совсем не слышат, кому позвонить?

— В полицию, — громче произнёс отец.

— Что старость делает, ничего не слышу. — Сказала уже баба Люда мне и улыбнулась. — Не смотри так, и правда случайно отлетел, надо же, так удачно, — она показала пальцем на глаз и засмеялась.

— Как бабушка? — Спросила украдкой, с надеждой.

— Всё так же, девочка моя, — она погладила меня по руке, и я поняла, всё вернулось к своему началу.

Не понимаю. Врачи говори о семейной обстановке, но неужели она должна строиться вокруг отца, он никогда не являлся её центром, он был сбоку. Может для неё всё выглядит по-другому? Она заботилась обо мне, воспитывала, вкладывала силы, а отец остался один. Может именно это так сильно связало её память, что теперь она могла видеть только его. Вина перед сыном, что остался утопать в горе один. И его злость, что просачивается через каждое слово. Почему я не думала об этом раньше?

— Большая, ты идёшь?

Кивнула, постучала пару раз, пока не послышались шаги и щелчок замка.

— Бабуль?

Посмотрела в голубые глаза, ища поддержки, воспоминания, что связали бы нас в голове, отблеск радости, понимания, что меня ждали, меня помнят. Ничего. Холодный взгляд прошёлся по мне с головы до ног, мазнул в бок, к драгоценному.

— Вовочка, родной, что они с тобой сделали, — Она потянула свои теплые руки в его грязному, заплывшему лицу, погладила по щекам, словно ребёнка.

— Мам, в полицию, звони быстро! Это риелторы чёрные, хотят квартиру отжать, что встала!

— Что же такое делается, — бабушка ахнула, посмотрела на меня, потом на Заира. — Сыночка моего, квартиру.

Резким движением она схватилась за ручку двери, надавила, попыталась закрыть, я вовремя подставила ладонь, металл врезался в кожу, мизинец больно укололо. Сжала зубы, пискнула, Заир надавил на дверь, высвобождая мою руку. Бабушка сдалась, отступила и понеслась к телефону.

— Ада, давай поедем ко мне. Твоя рука. — Заир поставил отца к стене, тот сразу сполз, и аккуратно взял мою ладонь. — Нужно в больницу.

— Это просто ушиб, ничего страшного.

Лицо Заира говорило о другом, он беспокоился, не понимал что происходит, был в бешенстве, все это смешивалось, приобретало незнакомые мне черты. Тень падала на глаза, делала зрачок черным, скулы заострились, брови приподнялись. Он навис надо мной, а я отвернулась к двери, слабость, с ним проявлялась именно она. Подбородок дрогнул, сглотнула, проходя в квартиру.

— Ада, — окликнул меня Заир и поспешил за мной.

Мотнула головой. Бабушка уже звонила в полицию, называла адрес, бубнила про риелторов, что стоят на пороге, направила на меня палку. Прочистила горло, вспоминая слова.

— Ходики с кукушкой, ходики с кукушкой что-то очень-очень доброе поют. — Голос дрожал, пела я паршиво, но именно тогда она стояла в толпе родителей, хлопала, толкала их локтями, и заставляла делать так же, а потом выступить дома на бис.

— Мама, не слушай, звони, квартиру же отожмут, посмотри, что со мной сделали!

— Ходики с кукушкой, ходики с кукушкой весточку из детства нам передают, — трубка в её руке покосилась, она смотрела сквозь меня, слова уносили её в то время, давай же, ты должна вспомнить.

— Адочка, внучка, как же я тебя измотала, — Бабушка осела в кресло, прикрыла глаза руками, плечи содрогнулись, я опустилась рядом и положила голову на её колени.

— Ты вспомнила, нас связывает много воспоминаний, не бойся, — улыбнулась, мне стало смешно от тщетных попыток отца. От того, как раз за разом мне удаётся это сделать, пусть не сразу, но она меня узнаёт.

Нам потребовалось время, чтобы успокоиться, прийти в себя. Бабушка вытирала глаза платком, рассказывала истории из прошлого, бегала на кухню за чайником, чашками и вазочками с печеньем. Отец боролся со сном, он тайком подслушал разговор Заира на балконе, и теперь боялся даже моргнуть. Заир же тем временем обработал мне руку, которая уже припухла, попытался настоять на больнице, но я только качнула головой.

— Шишку кто поставил?

— У грузчика спроси.

— У Заира?

— Тебе-то он имя сказал.

Всё моё внимание привлекала синяя чёрточка на обоях, начало её было положено жирно, немного смазано у самого края, плоскость была ровной, и только конец её мельчал, словно чернил не хватало продолжить дальше, обрывалась тускло. Именно это происходило сейчас, всё стиралось, менялось на новое, грифель перестал чертить, и только царапал, оставляя невидимую полосу. Теперь если надавить будет новая черточка, не старая, и повторить её уже не удастся.

— Эй, не уходи так далеко, — мягкий голос у самого уха, горячее дыхание опалило щёку, сжалась, становилось щекотно.

— Прости, ты, должно быть, находишься в недоумении.

— С чего бы? Думаешь настолько мягкотелый. — Заиру понравилась моя реакция, он ещё раз легонько дунул в ухо, шею, вызывая у меня улыбку и новый приступ щекотки.

Отодвинулась от него. Бабушка довольно косилась на Заира, играла бровями, давая понять, что мужчина вполне её устраивает.

— Нет, твоя семья другая.

— Большая, открою тебе секрет, — он придвинулся ближе, как кот, растянулся и улёгся на моё плечо, — думаю, в твоём возрасте пора бы уже это знать. Каждая семья другая, нет похожих.

— Ты понял, о чём я. — Заиру нравились прикосновения, да и я стала привыкать к теплоте его кожи, к касаниям.

— Нет, объясни.

— Ты невыносим.

Засмеялся. Мне понравился звук его голоса, хотелось записать на диктофон и пересушивать, этот бархатный низкий голос с высокими скачками, уходящие в приглушенные вибрации, пока смех вовсе не стих.

— Месяц, а дальше закодируется.

Отец не мог нас слышать, но открыл глаза, сощурился и попытался удержать взгляд. Зевнул.

— Там, кажется, добровольное согласие нужно.

— Будет.

— Ты так уверен.

Заир кивнул, почувствовал мою сжатость, отстранился, посмотрел в глаза. Меня накрывало волной спокойствия, скорее всего от того, что оно мне было необходимо, а рядом с ним приобретало дурманящий эффект.

— Бить его никто не собирается, там всё направлено сугубо на мозги.

Кивнула. Посмотрела на его приоткрытые губы, облизнулась, Заир поддался чуть вперёд, остановился, боковым зрением замечая проснувшегося Вовчика. Глубоко выдохнул, и поднялся на ноги.

— Тогда я пошёл его грузить, вещи не нужны, халат, тапочки и бельё выдадут, остальное ему не понадобиться.

— Сегодня? — Опешила, как можно так легко определить человека в рехаб, ещё и насильно, хорошо, однако, иметь таких друзей.

— Хочешь сторожить его ночью?

Ответ был очевиден. Заир щелкнул по моему носу пальцем, как бы говоря «всё будет хорошо». Было бы неплохо, только расценивала я это как ещё один шанс, за который можно было ухватиться, но уже без особого энтузиазма. Месяц и кодировка, поможет ли ему?

Отец порядком устал, морщины на его лице огрубели, щетина на щеках выглядела небрежно, лицо заметно опухло, алкоголь раздувал его изнутри. С последней нашей встречи он выглядел заметно хуже, оно и понятно, с таким образом жизни. Ещё и Заира в это втянула, всё шло на самотёк, управлять подобным было невозможно. Старый не особо сопротивлялся, что-то пробубнил, замахал руками и повис на плече Заира.

— Было приятно с вами познакомиться, — Заир напоминал деда мороза, лучезарный, добродушный, только вместо красного мешка, алкоголик со стажем.

— Ой, мне-то как приятно, Заирушка, — дернулся глаз, бабушка исковеркала имя, но тот даже бровью не повёл. — Приходи обязательно ещё, можно даже без Ады.

— Бабуль, — вмешалась.

— А ты не смотри так, давай тоже собирайся, а то разлеглась тюленем.

— Отвезу отца и вернусь. Можем сериал посмотреть, о котором ты говорила. — Поплелась следом, идти никуда не хотелось, тело тянулось обратно к дивану.

— Хорошо, но особо не жду, дело молодое.

— Бабуль, — закатила глаза, бабушка придержала меня за предплечье, нежно, еле касаясь.

— Хорошо-хорошо, не лезу, считай, бабка ничего не говорила, — смолкла, подождала пока я обуюсь, и обняла. — Ты только не тяни всё на себе, не получится, мы с отцом взрослые, негоже нам на шее у ребёнка сидеть.

Стало тепло на душе от её рук, но в груди защемило. Она говорила это часто, но сейчас по-особенному, сжала меня посильней, потом ещё раз, что кости захрустели, будто на прощание. Становилось не по себе, начала было уже раздумывать, как остаться, но бабушка расцепила руки и отошла.

— Иди уже, ждёт.

— Скоро буду, — отвернулась, потом кинула через плечо, — и хватит это повторять, я уже давно не ребёнок.

Пальцы дрожали, глина была горячей, кожу жгло, правая рука изнывала от боли. Всё это было далеко, ощущалось слабее, чем должно было быть — становилось неважным.

Два похожих элемента позволяющих нам смотреть на мир, распознавать, не касаясь формы и цвета. Дар позволяющий влюбиться за секунду, оценить масштаб мира, понять свою причастность к нему, возродить в душе что-то большее, чем сама суть себя. Оно же проклятие, лицезреть себя в лицах других, видеть, как старость рассыпает тела, соприкасаться с жестокостью, холодной реальностью, что обрушивается в миг.

Прощание, это было именно оно. Больше твои глаза меня не узнают, разум затуманился, и хитрости не спасали.

Два похожих элемента, один принадлежал тебе, другой твоему сыну. Один смотрел с былой надеждой и выдержкой, прямо перед собой, где его ждало забвение, одиночество обрекаемое памятью. Второй упрямый, печальный, злой на себя и других тоже смотрел перед собой, прямо перед ним было всё, но он этого не замечал.

— Вот тут, да, подправь, — Мастер ходил рядом, его начинала интересовать моя работа. — Ты касаешься её, но не радуйся, работы ещё много.

— Касаюсь чего?

— Жизни, чего же ещё. — Роман Иванович обошёл скульпт торса, приподнял белую ткань, — Слышал, что сказала? Глупые вопросы молодёжь задаёт.