Москва - Вашингтон: Дипломатические отношения, 1933 - 1936

Конгресс Коминтерна и позиция США

С 25 июля по 21 августа 1935 г. в Москве, в Доме Союзов, проходил VII конгресс международного форума руководителей и представителей компартий. В его работе принимали участие 513 делегатов от 65 компартий. Очередной конгресс был созван в обострившейся международной обстановке. Япония, оккупировав Маньчжурию, расширяла экспансию в Китае. Германия встала на путь ревизии Версальской системы: Гитлер заявил о пересмотре государственных границ с соседними странами насильственным путем; в марте он открыто провозгласил создание армии и флота для войны. С докладами выступили руководители Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала: Вильгельм Пик — о деятельности Исполнительного Комитета, Георгий Димитров — о задачах Коминтерна в борьбе за единство рабочего класса против фашизма, Пальмиро Тольятти (М. Эрколи) — о подготовке и опасности войны, Д.З. Мануильский об итогах социалистического строительства в СССР1. И.В. Сталин присутствовал лишь на открытии конгресса. В центре внимания собравшихся были вопросы об опасности фашизма и угрозе возникновения войны. Обстановка требовала усиления борьбы за мир и демократию. Выступавшие призывали к единству действий с социал-демократией и профсоюзами, к формированию единых действий и защите общенациональных интересов2. Решения конгресса, определявшиеся изменившейся обстановкой в мире, свидетельствовали о новой стратегической и тактической линии компартий, об отказе от установившихся и получивших широкое распространение в прошлом догм, подчас надуманных схем, шаблонов и стереотипов. Конгресс выдвинул идею создания Народного фронта, объединения демократических сил против фашизма и угрозы войны3. Вместе с компартиями многих стран в работе конгресса приняла участие и делегация Коммунистической партии США, которую возглавили генеральный секретарь Эрл Браудер и ее председатель Уильям Фостер. В своих выступлениях американские делегаты воздерживались от антиправительственных заявлений. Коммунистическая партия США в то время была малочисленна, ее влияние незначительно, в политической жизни страны она не играла заметной роли. На выборах в конгресс страны и в штатах она не поддерживалась избирателями. Американские власти, и в частности госдепартамент, категорически возражали против участия в конгрессе представителей компартии США. Само участие в его работе официальный Вашингтон расценивал как невыполнение советским правительством советско-американского соглашения от 16 ноября 1933 г., в котором было заявлено о невмешательстве во внутренние дела друг друга. В тексте соглашения, заметим, ничего не говорилось о Коминтерне и его деятельности. Во время переговоров 1933 г. нарком иностранных дел М.М. Литвинов убеждал президента Ф. Рузвельта в том, что советское правительство не ответственно за действия Коминтерна и не может брать никаких обязательств в отношении его. Трудно поверить, что президент разделял доводы и аргументы главы внешнеполитического ведомства СССР. Тем не менее он согласился вообще не упоминать в соглашении о Коминтерне. Однако в США впоследствии стали шире толковать это соглашение4. Уместно отметить, что при установлении дипломатических отношений Литвинов и Рузвельт подписали ряд важных документов, среди них ноты о нормализации отношений между двумя государствами, о невмешательстве во внутренние дела друг друга и воздержании от ведения революционной пропаганды. Стороны обменялись письмами по религиозным вопросам, правовой защите граждан, судебным делам. Было издано совместное коммюнике о переговорах по финансовым вопросам, желательности по возможности быстрее урегулировать все нерешенные проблемы касательно уплаты долгов и взаимных претензий5. Между тем жизнь внесла серьезные коррективы. Надежды Москвы на политическое сотрудничество двух крупнейших государств в деле сохранения всеобщего мира не оправдались. Переговоры об уплате долгов советским правительством выявили серьезные разногласия сторон. Неудача постигла переговоры как в Москве, так и в Вашингтоне. В начале февраля 1935 г. они были прекращены6. Американская администрация отказала Советскому Союзу в предоставлении долгосрочного кредита. Вашингтон сократил штат посольства в Москве, были отозваны помощники военного атташе по авиации и военно-морским вопросам. В течение более полутора лет не заключалось торговое соглашение. В целом как в Москве, так и в Вашингтоне были недовольны состоянием отношений между двумя странами. Серьезным препятствием на пути их развития явилась неурегулированность вопроса об уплате советским правительством долгов, хотя именно американская сторона отказалась от условий, зафиксированных в коммюнике, подписанном президентом Рузвельтом. Предвзято и односторонне госдепартамент интерпретировал и соглашение о пропаганде, в котором стороны обязывались воздерживаться от вмешательства во внутренние дела друг друга, от пропаганды, имеющей целью нарушение территориальной целостности государства либо насильственное изменение политического или общественного строя. Внимательно наблюдая за деятельностью Коминтерна, госдепартамент направил 14 августа 1934 г. в Москву телеграмму послу Буллиту, в которой обращал внимание на то, что, по сведениям, советское правительство нарушало 4-й пункт соглашения Рузвельта—Литвинова от 16 ноября 1933 г. касательно пропаганды7. Такие сведения, говорилось в телеграмме, в госдепартамент поступали от Американской федерации труда и других организаций, от отдельных лиц. Далее сообщалось, что в декабре 1933 г. на пленуме ИККИ обсуждался вопрос о работе американской компартии. В январе 1934 г. ИККИ, сообщал госдепартамент, призывал газету "Дейли уоркер" более энергично выступать на своих страницах за организацию борьбы рабочих в защиту их интересов. Отмечалось также участие Э. Браудера и У. Уинстона в работе 13-го пленума ИККИ, состоявшегося в декабре 1933 г. В связи с приближением VII конгресса Коминтерна госдепартамент поручал Буллиту обратить внимание наркома Литвинова на то, что созыв конгресса Коминтерна в Москве будет рассматриваться Вашингтоном как нарушение упомянутого соглашения. Глава госдепартамента К. Хэлл просил проинформировать его о беседе с Литвиновым8. Через две недели госдепартамент посоветовал Буллиту постараться узнать, когда намечается проведение конгресса Коминтерна и внимательно следить за его подготовкой.

Поступавшая в госдепартамент информация во многом отражала действительное положение. Коминтерн готовился к предстоящему конгрессу. 28 мая 1934 г. Президиум ИККИ определил повестку дня VII конгресса, порядок его открытия и подготовки. 9—10 июля им были рассмотрены задачи борьбы компартии Германии против фашизма, вопрос о едином рабочем фронте. 21 августа Политический секретариат ИККИ одобрил политику Французской компартии, призывая ее обеспечить проведение гибкой политики объединения всех сил против фашизма, единения ее с социалистами и профсоюзами. 5 сентября 1934 г. Президиум ИККИ принял решение о перенесении срока созыва VII конгресса Коминтерна на первую половину 1935 г.9 5 октября 1934 г. Буллит в беседе с Литвиновым по поводу предстоявшего созыва конгресса Коминтерна в Москве заявил, что если только на нем будут выпады против американского правительства или признаки управления из Москвы коммунистическим движением в США, то это может иметь серьезные последствия. Он выразил надежду на то, что Литвинов постарается воспрепятствовать деятельности Коминтерна, которая "противоречит обязательствам, зафиксированным в соглашении с Рузвельтом о пропаганде". Посол хотел бы иметь достоверную информацию о том, что советское правительство будет крепко держать в узде Коминтерн и не позволит ему делать то, что может ухудшить отношения Советского Союза с дружественными странами. По мнению Буллита, если Коминтерн выйдет из-под контроля, тогда правительство США, возможно, поставит вопрос о разрыве дипломатических отношений с правительством СССР. В донесении госдепартаменту посол спрашивал, насколько верны его суждения10. Пять дней спустя посол вновь затронул этот вопрос. В феврале 1935 г. в журнале "Коммунистический Интернационал" была опубликована статья о подготовке к конгрессу. В этой связи госдепартамент телеграфировал в американское посольство: постараться узнать, будет ли участвовать делегация от компартии США, ее состав и конкретные имена11. В последующие месяцы Буллит и его политический советник Уайли при встречах с сотрудниками НКИД неоднократно затрагивали вопрос о Коминтерне. В частности, в апреле 1935 г., по возвращении из отпуска в Москву, Буллит в беседах с официальными лицами советского руководства и коллегами по дипломатическому корпусу не раз спрашивал, когда состоится конгресс Коминтерна. Когда Буллит изложил свои возражения против созыва конгресса К. Радеку, тот решительно и возбужденно заявил: "Мы жили без США в прошлом и мы никогда не позволим вам и кому-либо еще диктовать нам, что мы будем делать в Москве"12. Один из старых большевиков, Павел Михалевский, также сделал характерное заявление послу: "Вы должны понять, что идея мировой революции — наша религия, и мы будем придерживаться ее и следовать ей. Никто нам не может воспрепятствовать". Так думали, пожалуй, многие участники конгресса.

Не все американские журналисты, аккредитованные в Москве, разделяли антикоминтерновскую активность Буллита. Так* корреспондент и публицист Льюис Фишер позвонил послу и сказал: "Едва ли подходящее время для подчеркивания разногласий между Советским Союзом и США. Ведь в Европе нарастает угроза войны, а Коминтерн намерен обсуждать проблему ее предотвращения". В начале июля он сообщил Буллиту, что конгресс Коминтерна состоится в конце июля или начале августа. И далее спросил, будут ли США заявлять протест НКИД, если лидеры американской компартии Браудер и другие примут в нем участие, подчеркнул, что он очень обеспокоен тем, что это может негативно отразиться на американо-советских отношениях14. Буллит, с недоверием относясь к Фишеру, уклонился от обсуждения этого вопроса. 22 июля Буллит в телеграмме жаловался Хэллу, как трудно добыть точную информацию о дате созыва конгресса. Это держится в глубокой тайне15. Несколько позже Буллит сообщал в Вашингтон, что, по его сведениям, Литвинов, Ворошилов и Молотов будто бы возражали Сталину при обсуждении вопроса о проведении конгресса. В депеше он писал: "Я считаю, что решение о проведении конгресса может быть отложено"16. Но он заблуждался. Вероятно, то была дезинформация. 3 июля госдепартамент инструктировал Буллита: если в Москве состоится конгресс Коминтерна и в нем будут участвовать представители американской компартии, выступать и одобрять резолюции, это явится нарушением взятых Литвиновым обязательств при заключении 16 ноября 1933 г. соглашения с Рузвельтом о пропаганде. В таком случае правительство США будет рассматривать это как вмешательство во внутренние дела американского государства. Необходимо довести это до сведения Литвинова17. Пять дней спустя Буллит спросил у Литвинова: "Верно ли, что открытие конгресса Коминтерна состоится в Москве 20 июля?" Улыбнувшись, нарком ответил: "Вы больше знаете о III Интернационале, чем я. Даже Сталин не знает этого". Посол понял, что Литвинов не желал продолжать разговор на эту тему. Хотя он, конечно, знал дату созыва конгресса. Когда же Буллит предупредил наркома, что участие делегации от компартии США в работе конгресса может отрицательно отразиться на советско-американских отношениях и иметь серьезные последствия, Литвинов в ответ сказал: "Я ничего не знаю об этом, и советское правительство не имеет никакого отношения к Коминтерну и его деятельности". Неудовлетворенный ответом Буллит проявил настойчивость. 13 июля в беседе с Литвиновым он вновь затронул эту тему. На сей раз нарком, напоминая о переговорах с Рузвельтом, категорично заявил: "Я помню, что я не мог давать каких-либо обещаний относительно III Интернационала". И это хорошо знал Буллит, присутствовавший во время бесед Литвинова с Рузвельтом. В беседах с Буллитом нарком постоянно уклонялся от обсуждения партийно-политических тем, особенно когда это касалось Коминтерна. Как дипломат, он был убежден в том, что его ведомство обязано заниматься только межгосударственными отношениями. Однако Буллит, проявляя повышенный интерес к Коминтерну, придерживался другого мнения. В эти дни в Москве шли переговоры с американской стороной о заключении торгового соглашения. 13 июля между Литвиновым и Буллитом состоялся обмен нотами о торговых взаимоотношениях между СССР и США. В них говорилось о признании Соединенными Штатами принципа наибольшего благоприятствования в торговле, установлении таможенных тарифов на основе торговых соглашений с другими иностранными правительствами. СССР обязывался принять меры к существенному увеличению закупок в США. Срок соглашения устанавливался в один год. Буллит воспользовался подписанием торгового соглашения, чтобы вновь заговорить о Коминтерне. 14 июля Литвинов в письме полпреду в США АА. Трояновскому отметил, что у него не проходило ни одной встречи, когда бы Буллит не спрашивал о дате созыва конгресса Коминтерна. "Вчера после подписания нот (о торговом соглашении. — Г.С.) Буллит уже со мной заговорил на эту тему, избегая угроз, сказал лишь, что этот вопрос не дает ему покоя и причиняет бессонницу. У меня создалось впечатление, что либо он действительно беспокоится по поводу последствий конгресса, либо же он преувеличивает их значение"20. Характерно, что 15 июля Буллит встретился с американскими корреспондентами, аккредитованными в Москве, и заявил, что со стороны советского правительства происходят, по его словам, нарушения ранее заключенных соглашений, и это может привести к крупным нежелательным последствиям. Он интересовался, знакомы ли журналисты с приготовлениями к конгрессу, рекомендовал узнать состав американской делегации21. Буллит подробно информировал Вашингтон о происходящих событиях в Москве и своих встречах с официальными лицами в связи с созывом конгресса. Подробно изложив свое видение американо-советских отношений, посол писал: "Некоторые люди в Вашингтоне полагают возможным прервать связи с Советским Союзом в случае нарушения даже по техническим причинам взятых Литвиновым обязательств. Для вас это покажется смешным, но это так". Такого развития событий Буллит опасался. Не исключая разрыва отношений с советским правительством со стороны Вашингтона, он предупреждал о последствиях такого шага. Советское правительство освободится в этом случае от принятых ранее обязательств, будет свободно в управлении коммунистическим движением; оно, несомненно, сократит закупки в США. Если в течение длительного времени не будет официальных дипломатических отношений, для Вашингтона это означает потерю важного наблюдательного пункта. Доверенной страной для представления интересов США в Москве могла бы быть Финляндия, которая аккуратно и вовремя уплатила долги; к ней большее доверие, чем к Норвегии. Нельзя доверять в этом вопросе крупным государствам. Если Вашингтон встанет на путь оскорблений, советское правительство, отмечал посол, ответит еще большими политическими упреками. Поэтому такая дипломатическая акция не принесет удовлетворения Соединенным Штатам. Следует также принять во внимание и предвидеть политическую реакцию американской общественности. Рассмотрев возможные последствия разрыва дипломатических отношений, Буллит в заключение рекомендовал, чтобы американское правительство при осложнении отношений между Москвой и Вашингтоном ограничилось устным протестом, высылкой из США советских консулов, а впоследствии, возможно, также военного и военно-морского атташе, лимитированием выдачи въездных виз советским чиновникам. При проведении такой линии и таких акций США, по мнению посла, следовало бы все же сохранить дипломатические отношения с Москвой. Это важно и необходимо, ибо через несколько лет Советский Союз, вполне вероятно, окажется втянутым в войну как на Дальнем Востоке, так и в Европе. В подобной ситуации желательно будет присутствие дипломатического представителя в Москве22. Как видим, накануне созыва конгресса Коминтерна посол информировал президента о возможных действиях в отношении СССР. Они были радикальными: американский дипломат советовал воздержаться от разрыва отношений между двумя странами, но подвести их к этой линии и держать в замороженном состоянии. Следует отметить, что не без активного участия Буллита еще в феврале 1935 г. между СССР и США возникла кризисная ситуация. 19 июля Буллит отправил пространное письмо государственному секретарю Хэллу с анализом внешней политики Советского Союза. Он отмечал, что руководители СССР глубоко верят в идею мировой революции и убеждены в претворении ее в жизнь. Но СССР пока слаб, поэтому советское руководство искренне желает мира и его сохранения, готовясь при этом к войне. В Европе, писал посол, для Советского Союза события развиваются неблагоприятно ввиду нарастания опасности со стороны Германии и Польши; на Дальнем Востоке Япония постоянно предъявляет к нему претензии и возможен военный конфликт. Дипломатия Кремля поэтому направлена на предотвращение войны. Но через десять лет ситуация решительно изменится в пользу Советского Союза, и Япония уже не в состоянии будет его атаковать. Франко-советский пакт о взаимопомощи преследует цель не допустить сближения Парижа с Берлином, удержать Европу расчлененной. Концепция Буллита сводилась к единению Европы, но без СССР. Он не разделял идеи о создании системы коллективной безопасности, активным проводником которой являлся Литвинов. Советские лидеры, отмечал Буллит, мечтают о столкновении Японии с США, поражении ее, установлении коммунистических режимов в Японии и Китае24. Содержание письма показывало, что посол был обеспокоен быстрым экономическим развитием Советского Союза и проходившей модернизацией его армии. Поэтому накануне созыва конгресса Коминтерна Буллит и изложил свои соображения о возможных ответных акциях официального Вашингтона. Американское посольство внимательно наблюдало за работой конгресса. На следующий день после его открытия Буллит телеграфировал в госдепартамент о составе президиума, повестке дня, кто из американской делегации избран в президиум и в редакционные комиссии. В депеше были изложены основные положения речи Вильгельма Пика на открытии конгресса. Отмечалось, что в ней и в последующих выступлениях нет никаких упоминаний о США и вообще ни одного слова об американцах. В последующие дни в Вашингтон поступали составленные на основе публикаций газеты "Правда" сообщения о содержании выступлений Браузера относительно движения безработных, забастовке в 1934 г. портовых рабочих в Сан-Франциско, а также о выступлении члена американской делегации Дарси, где он осветил положение черных в Америке. 2 августа У. Филлипс отправил телеграмму Буллиту с признательностью за интересную информацию о конгрессе, просил его и далее это делать. Он поручил ему представить немедленно после закрытия конгресса свои рекомендации, выявив, насколько нарушено соглашение Рузвельта-Литвинова о пропаганде и что следует предпринять25. Буллит пунктуально выполнил инструкцию госдепартамента. В тот же день посольством был передан в Вашингтон текст принятой конгрессом резолюции по докладу Пика. Через четыре дня были сообщены основные положения доклада Димитрова, а раздел доклада, посвященный США, — полностью26. 9 августа в госдепартамент по телеграфу было передано выступление на конгрессе члена делегации США Габриеля Грина о настроении американской молодежи, опубликованное в "Правде". Через два дня Браудер выступил по докладу Димитрова, посвященному положению в международном рабочем движении и созданию Народного фронта. Он говорил о возможностях объединения антифашистских сил в США, условиях возникновения рабоче-фермерской партии, борьбе демократических сил против фашизма и войны. Американская печать публиковала и комментировала поступавшие из Москвы материалы о работе конгресса, прежде всего все, что говорилось о США. Особую активность проявляли газеты Херста, настраивая общественность страны против СССР, обвиняя его в нарушении соглашения Рузвельта —Литвинова. В госдепартамент поступали многочисленные письма от американцев по поводу отношений с Советским Союзом и выполнения им принятых в соглашении обязательств. 16 августа Хэлл, информировав об этом Буллита, предложил ему немедленно после окончания конгресса сообщить свои предложения о том, какие акции госдепартамента желательно принять в отношении СССР. Спустя три дня Хэлл вновь потребовал ускорить присылку этих предложений, так как Рузвельт собирался на днях покинуть Вашингтон и хотел бы получить материалы до своего отъезда27. В другой телеграмме он просил информировать, когда и кто конкретно из советского руководства и от американской делегации участвовал в работе конгресса и выступал на его заседаниях. Такой список немедленно был представлен. Буллит, информируя госдепартамент о работе конгресса, 20 августа созвал совещание сотрудников посольства и сказал, что он "желает получить индивидуальные и коллективные предложения относительно действий, которые следует рекомендовать правительству в случае нарушения советским правительством обязательства не вмешиваться во внутренние дела США". Посол, изложив свои аргументы за и против разрыва дипломатических отношений, попросил каждого изложить личное мнение, насколько будет в интересах США разрыв дипломатических отношений. Только один из участвовавших в совещании выступил за разрыв отношений, остальные не видели для этого оснований. Совещание затянулось за полночь. Шли споры. Ответственные сотрудники посольства Джон Уайли и Лой Гендерсон призывали не проявлять поспешности и опрометчивости.

Как только конгресс закончил работу, Буллит, выполняя инструкции госдепартамента, начал составление рекомендаций, которых с нетерпением ждали в Вашингтоне. В жизни посла наступили ответственные дни. Ему надлежало показать себя как политика и дипломата, знатока американопсоветских отношений. Он, внимательно выслушав сотрудников посольства, приступил к докладу. Доклад начинался словами: "Вчера вечером завершил работу конгресс, являющийся вопиющим нарушением обязательств, данных Литвиновым президенту Рузвельту. Избрание в президиум Браудера и Фостера, включение американских делегатов в ряд комиссий, избрание американцев в исполнительные органы Коминтерна — все это, вне всяких сомнений, дает правительству США юридическое и моральное оправдание разрыва отношений с СССР. Такое юридически обоснованное заключение удовлетворит многих и будет правильным с точки зрения предотвращения распространения революционных идей, проповедуемых советским правительством, и их влияния на США. Однако при принятии окончательного решения нельзя руководствоваться эмоциями, необходимо принять во внимание и другие факторы, подумать о последствиях". Далее Буллит в значительной степени повторил мысли, ранее уже изложенные им в донесениях: "Разрыв отношений возможен, но в будущем не так легко будет их восстановить. К тому же надо иметь в виду, что в течение предстоящих десяти лет Советский Союз может превратиться в великую державу, подвергнуться атаке со стороны Европы и на Дальнем Востоке. В этих условиях для США важно будет иметь с Союзом дипломатические отношения с целью получения информации из Москвы в интересах Вашингтона. Возникает при этом одновременно вопрос: какова будет реакция американской общественности? Разумеется, президенту и госдепартаменту виднее, как поступить, но поскольку вы спрашиваете рекомендации, я считаю своим долгом изложить их". Он не советовал вставать на путь полного разрыва отношений с советским правительством и обращаться с письменным протестом, ибо обмен нотами, вероятнее всего, приведет к взаимным оскорблениям и будет бесполезен. Достаточно ограничиться, писал посол, устным заявлением полпреду А.А. Трояновскому в Вашингтоне и НКИД в Москве, отозвать советских консулов из Нью-Йорка и Сан-Франциско, сократить выдачу виз советским гражданам, особенно членам компартии СССР и работникам Коминтерна. Предусмотреть также отзыв в дальнейшем военного атташе Ф. Феймонвилла из Москвы, сокращение состава посольства с тем, чтобы и советские власти отозвали военного атташе В.А. Бурзина, помощника морского атташе капитана А.М. Якимишева. Это будет зависеть от реакции К.Е. Ворошилова. Если он не предпримет подобных шагов, тогда такую акцию можно отложить. Но Буллит этим не ограничился. Он настоятельно советовал Рузвельту выступить перед американским народом с заявлением о нарушении советским правительством, в частности Литвиновым, взятых на себя обязательств, об опасности действий Советского Союза и установок руководителя Коминтерна Димитрова в отношении объединения миролюбивых сил, создания Народного фронта, борьбы против фашизма и угрозы войны. Его призывы, по мнению посла, были направлены на подрыв американской демократии. Идея единого фронта вызывала у посла особое беспокойство, и он считал выступление Рузвельта чрезвычайно важным не только для Америки, но и для Европы29. Предложения Буллита были широкомасштабными. Их осуществление должно было привести к крайнему обострению американо-советских отношений, к кризисному их состоянию. В тот же день он отправил письмо лично Рузвельту: оно во многом повторяло уже высказанные им ранее взгляды. 25 августа Буллит в сопровождении советника Уайли по поручению правительства посетил заместителя наркома иностранных дел Н.Н. Крестинского и вручил ему конверт, сопроводив его следующей фразой: "В нем нота протеста в письменной форме от моего правительства. Вы, вероятно, ее ожидали. Она объемиста. Нужно время для ее изучения. Я не могу поэтому ожидать, что вы при мне ее прочтете и немедленно дадите ответ. Этот протест будет опубликован"30. Непривычное и подчеркнуто холодное поведение посла не вызвало удивления у Крестинского. Он сухо заметил: "Если речь идет о протесте, связанном с конгрессом Коминтерна, то мое правительство вынуждено будет этот протест отклонить. Официальный ответ вы получите по ознакомлении с содержанием вашего протеста"31. Буллит ушел недовольный. Нота госдепартамента не являлась неожиданностью. В официальных кругах Москвы предполагалось, что американские власти постараются использовать конгресс Коминтерна для выступления против СССР. Так и случилось. В Вашингтоне внимательно следили за деятельностью Коминтерна и терпеливо ждали удобного момента для того, чтобьг обвинить СССР в нарушении соглашения о пропаганде. В ноте выражался протест американского правительства против нарушения, по его мнению, обязательства, принятого на себя правительством СССР в соглашении от 16 ноября 1933 г. в отношении невмешательства Советского Союза во внутренние дела США. В ней был приведен текст письма Литвинова Рузвельту о пропаганде, которое в отечественной печати прежде не публиковалось. Ноту составлял руководитель отдела стран Восточной Европы госдепартамента Роберт Келли, она носила ультимативный характер. В ней говорилось о "серьезных последствиях"; эта фраза, по некоторым свидетельствам, принадлежала самому президенту. Ознакомившись с содержанием ноты, Крестинский немедленно направил Сталину, Молотову, Ворошилову и Кагановичу записку, в которой отмечал: "Последняя часть ноты составлена так, чтобьг у нас осталось впечатление о возможности разрыва американцами дипломатических отношений, если мы будем продолжать допускать вмешательство Коминтерна в американские дела, или даже, может быть, в том случае, если мы просто отклоним протест". Нота США по поводу конгресса Коминтерна явилась сигналом к широкой антисоветской кампании на Западе. Наиболее враждебные статьи появились в германской и польской прессе33. Большое количество их было и в американской печати. Противник признания Советской России сенатор Лестер призвал прервать всякие отношения с Москвой. Его поддержал член палаты представителей Джордж Тинкхэм. В конгрессе США постоянно происходила борьба сторонников и противников укрепления американо-советских отношений. Были либералы, центристы и консервативно настроенные члены конгресса. К последним в сенате и палате представителей относились А. Ванденберг, Р. Рейнолдс, Ф. Бриттен, Д. Тинкхэм, Т. Блэнтон, У. Барбур, У. Кинг, Г. Фиш, Р. Робинсон. Они активизировались и стали требовать от президента занять твердую негативную позицию в отношении СССР. Они настаивали на требовании роспуска Коминтерна и компартии США35. В связи с опубликованием в прессе текста соглашения Рузвельта—Литвинова газеты интервьюировали некоторых членов конгресса. Член палаты представителей Гамильтон Фиш заявил: "Америка должна проявить инициативу и порвать отношения с красной Россией. Другие нации последуют этому примеру"36. Сенаторы А. Ванденберг и Р. Рейнолдс солидаризировались с ним37. В эту кампанию включились и общественные организации, в частности "Американский легион" и "Ветераны иностранных войн". Они требовали разрыва дипломатических отношений с СССР. Еще 12 июня контр-адмирал Д. Стерлинг опубликовал в херстовской газете "Вашингтон Геральд" статью, в которой призвал к всеобщему крестовому походу против СССР с целью "уничтожить призрак большевизма и открыть плодоносные земли России для перенаселенной и индустриально голодной Европы". Статья привлекла внимание общественности США. Конгрессмены М. Маверик, Б. Скотт, Дж. Бойло, Д. Хоупил, В. Маркантино осудили её. Она оценивалась ими как нарушение соглашения Рузвельта—Литвинова. Конгрессмен Скотт высказал предположение о возможной причастности госдепартамента к выступлению Стерлинга40. Сенаторы М. Кларк и Д. Най внесли билль, предусматривавший получение предварительного разрешения для публичных выступлений официальных лиц вооруженных сил США41. Советская печать выступила с критикой взглядов Стерлинга, отметив недопустимость столь открытых враждебных высказываний42. Литвинов информировал Сталина о содержании статьи адмирала43. Послу Трояновскому 19 июня было поручено заявить протест госдепартаменту. Морское министерство США признало в печати, что такого рода статьи недопустимы для офицера американского флота. Международными делами обязан заниматься госдепартамент44. Оценивая ноту правительства США от 25 августа по поводу конгресса Коминтерна, Трояновский писал:"... можно считать, что эта нота была последней чертой в обострении отношений, за которой идет уже разрыв"45. "За ней возможен отзыв посла, либо прекращение отношений. Дистанция между ними небольшая", — с беспокойством отмечал Трояновский. По его мнению, слова ноты можно истолковать как угрозу войны46. В августе советник посольства Сквирский встретился с редактором внешнеполитического отдела "Нью-Йорк Тайме" Солцбергом. После их беседы газета выступила со статьей, в которой рекомендовала госдепартаменту не идти слишком далеко, ограничившись обменом нот. Что побудило президента Рузвельта пойти на такой шаг? По версии хорошо информированного журналиста Дрю Пирсона, пастор Уолш по возвращении из Европы передал президенту вырезку из французской газеты, в которой сообщалось, что будто бы Димитров советовал компартии США поддерживать Рузвельта на президентских выборах в 1936 г. Разумеется, это вызвало гневную реакцию президента. Ведь подобные утверждения могли бы негативно отразиться на президентской кампании, учитывая в целом антикоммунистические настроения американских избирателей.

Возможно, именно это и побудило президента занять и продемонстрировать перед общественностью страны жесткую позицию в отношении конгресса Коминтерна. Однако госсекретарь Хэлл и его помощник Мур проявляли осторожность. Мур, в частности, встречался с сенатором У. Бора и спрашивал его, целесообразно ли госдепартаменту направлять Москве резкую ноту протеста. Сенатор рекомендовал ничего не предпринимать.

Сам Буллит в беседе 12 декабря 1935 г. с политическим советником полпредства СССР Б.Е. Сквирским также подтвердил версию Дрю Пирсона о причине резкости и ультимативности ноты Рузвельта от 25 августа: когда в печати Херста появилось сообщение, будто бы Димитров рекомендовал компартии США поддерживать Рузвельта, президент решил продемонстрировать несостоятельность таких заявлений48. Крестинский и Трояновский по-разному оценивали мотивы ноты протеста американского правительства, побудившие Рузвельта к такой серьезной дипломатической акции. В частности, Крестинский объяснял это главным образом предстоящими президентскими выборами, а Трояновский полагал, что дело не в Коминтерне, а в накопившихся нерешенных вопросах в отношениях между двумя странами, в первую очередь в безуспешных переговорах о долгах и кредитах, что препятствовало росту торгового оборота49. Как нам представляется, столь необычная и категоричная реакция президента на созыв конгресса объяснялась в целом его неудовлетворенностью состоянием американо-советских отношений. Многие его надежды не оправдались, он был разочарован. Несомненно, на настроение и поведение президента оказывала влияние активность оппозиции, противников признания СССР и антисоветская позиция части прессы. Еще 3 августа в американских газетах были опубликованы материалы под заголовком: "Еще один шаг, и тогда разрыв". Стремясь ослабить нагнетание напряженности в печати, Трояновский выступил с заявлением по поводу внешней политики СССР. Он подчеркнул необходимость сотрудничества великих держав для поддержания мира. 26 августа в интервью американскому корреспонденту он выразил несогласие с позицией Вашингтона и отметил, что ему ничего не известно о нарушении и ущемлении прав американских граждан в СССР в сравнении с антисоветской пропагандой, которая систематически велась в печати США. Правительство СССР никогда и никак не вмешивалось во внутренние дела США50. Советское руководство готовило ответ на американскую ноту. 26 августа в НКИД было составлено два варианта ответа. Оба были выдержаны в примирительном тоне с отклонением протеста и со ссылкой на устное заявление, сделанное 12 ноября 1933 г. Литвиновым Рузвельту, когда нарком сказал, что невозможно запрещение пребывания Коминтерна на территории СССР, равно как и оказание влияния советского правительства на деятельность его и американской компартии. Первый вариант был коротким и более свободным от дипломатических условностей. В нем говорилось, что советское правительство не нарушило заключенное с Вашингтоном соглашение в связи с созывом в Москве конгресса Коминтерна и его проведение не является вмешательством во внутренние дела США. Оно никогда и ни в каких договорах не принимало на себя обязательства об уничтожении права убежища для революционных эмигрантов из других стран, как и права пребывания на территории СССР международной организации — Коминтерна. Поэтому советское правительство не может признать обоснованной ноту протеста51. Второй вариант был более пространным, отличался большей категоричностью, но содержал ту же аргументацию. В нем отмечалось, что в американской ноте не содержится никаких конкретных фактов, подтверждающих нарушение советским правительством обязательств, изложенных в соглашении от 16 ноября 1933 г. Правительство СССР не могло принимать никаких обязательств в отношении Коминтерна, ибо он ему не подконтролен, вследствие чего невозможно принять протест, и правительство вынуждено его отклонить. Строгое взаимное невмешательство во внутренние дела и выполнение взаимных обязательств является, отмечалось в проекте ноты, предпосылкой поддержания дружественных отношений между двумя странами, и этим руководствуется правительство СССР, способствуя обеспечению взаимопонимания и сотрудничества в интересах укрепления всеобщего мира52. В обоих вариантах ноты отклонялся протест госдепартамента. 27 августа Крестинский вручил Буллиту ноту. В ней указывалось, что правительство СССР не нарушило соглашения от 16 ноября 1933 г. и намерено на практике проводить политику дружественного сотрудничества с Америкой. Это важно для сохранения всеобщего мира53. Посол не стал читать ноту, пообещав только, что он срочно передаст ее по телеграфу в Вашингтон.

Перед советским руководством встал вопрос, публиковать ли ноту Буллита. Крестинский предлагал полностью не печатать американскую ноту по двум причинам: во-первых, она была выдержана в некоторых местах в излишне резкой форме и, во-вторых, и это было главное, в ней воспроизводился текст письма Литвинова о пропаганде от 16 ноября 1933 г., который в свое время в советской печати не был опубликован. Американцы, по его мнению, сознательно включили письмо Литвинова в ноту, дабы сделать его известным в СССР. В случае публикации письма нужно было сопроводить его комментарием о том, что при обмене письмами была сделана оговорка о Коминтерне, а это могло поставить в трудное положение Рузвельта и привести к еще большему обострению отношений с США. Поэтому целесообразно было воздержаться от публикации ноты полностью, а ограничиться помещением в газетах лишь коммюнике ТАСС. Иностранным же корреспондентам вручить полный текст ноты54, что уже поспешил сделать Буллит. Предложение Крестинского было одобрено руководством.

Нота НКИД не оказала воздействия на настроение сотрудников американского посольства, ожидавших крупного скандала, осложнений в двусторонних отношениях. 28 августа секретарь посольства Гендерсон устроил прием, на котором присутствовало около 100 человек, в том числе сотрудники посольства и представители прессы. Участники встречи открыто выражали несогласие с ответной нотой советского правительства, говорили о возможности разрыва дипломатических отношений с СССР, высылке ряда работников Амторга из США. Буллит в беседе с уругвайским послом в Москве Мессанесом сказал, что вероятен разрыв отношений СЕНА с СССР. Корреспондент "Крисчен Сайенс Монитор" Б. Демарш поспешно отправил информацию в свою газету о наступлении критической фазы в советско-американских отношениях. Высказывались предположения, что посол намерен в ближайшее время покинуть Москву. В телеграмме от 29 августа Буллит предлагал потребовать отзыва из США военного, морского и авиационного представителей СССР. Он писал: "Нельзя медлить. Нужна решимость. Мы никогда не найдем лучшего момента действовать против руководства коммунистическим движением в Соединенных Штатах из Кремля"55. Нота советского правительства, составленная в спокойном и миролюбивом тоне с призывом к нормализации отношений, поставила в затруднительное положение Белый дом и госдепартамент. Многие поняли, что американская дипломатия проявила поспешность, оказалась под влиянием излишних и необоснованных эмоций. Прежде всего это осознал Рузвельт. Он решил, что преждевременно становиться на такой путь. Ясно было, что нота его правительства не приведет к ликвидации Коминтерна. Рузвельту было известно, что многие американцы недовольны неурегулированностью вопроса о долгах. По их мнению, президент, признав Россию, совершил ошибку. Нотой протеста он рассчитывал несколько ослабить их недовольство, продемонстрировать общественному мнению, что Вашингтон не сидит сложа руки, а действует. Но его расчеты не оправдались. Получилось так, что противники Рузвельта, воспользовавшись ситуацией, подвергли его политику резкой критике. Газета "Нью-Йорк Тайме" 28 августа заявила, что она постоянно выступала против признания большевиков и требовала придерживаться "жесткой политики в отношении Москвы". Эта же газета двумя днями раньше опубликовала заявление члена палаты представителей Дж. Тинкхэма из штата Массачусетс, который настаивал на разрыве дипломатических отношений с СССР. За день до этого Уолтер Дюранти опубликовал статью под названием "Русская пресса игнорирует протесты США". 4 сентября секретарь ЦК ВКП(б) Л.М. Каганович писал наркому тяжелой промышленности Г.К. Орджоникидзе: "Самый умный из всех инкоров Дюранти написал: в Америке шумят о конгрессе Коминтерна и не видят самого главного, решающего, что опубликовано вчера в газетах — это рапорт Азово-Черноморского края об окончании хлебозаготовок"56. Между тем заведующий отделом стран Восточной Европы госдепартамента Келли, автор ноты от 25 августа, так же как и посол Буллит, ничего не нашли в резолюции конгресса Коминтерна о положении в США. «В опубликованной в "Правде" резолюции, принятой конгрессом, ничего не было сказано о США», — сообщал Буллит 30 августа государственному секретарю Хэллу57. Протест советскому правительству в связи с конгрессом Коминтерна выразили только итальянский поверенный в делах в Москве и латвийский посланник, британский посол сделал лишь устное заявление. Вопрос об ответе на советскую ноту от 27 августа обсуждался на заседании кабинета министров США. В этой связи глава департамента внутренних дел Гарольд Икес записал в дневнике: "Я не услышал ничего очень вразумительного или очень убедительного по этому делу. Если Россия официально или полуофициально поощряет коммунистическую пропаганду в нашей стране, то ничего не было представлено, чтобы доказать это, кроме общего заявления, что это так". По его мнению, критическая нота госдепартамента, отправленная через посла в Москву, дала повод говорить о возможности разрыва дипломатических отношений58. Икес полагал, что именно Буллит создал такую напряженность и инициатива исходила от него. Однако Вашингтон не последовал его рекомендациям о высылке советских дипломатов, закрытии консульств и др. И Рузвельт, и Хэлл посчитали их неразумными и несвоевременными. В телеграмме Буллиту Хэлл 30 августа сообщал, что он специально обсуждал с президентом план действий в отношении советского правительства, решено ограничиться лишь официальным заявлением в печати59. Президент дал понять, что не в интересах США обострять дальше отношения с СССР, и он не хотел ставить лично Буллита в затруднительное положение. Рузвельт не мог не считаться при этом с напряженным положением внутри страны. Его противники резко критиковали Новый курс, требовали его отмены. В мае Верховный суд признал закон об оздоровлении промышленности антиконституционным. Республиканцы и представители крупного капитала ликовали. Президент был серьезно обеспокоен. В начале июня полпред Трояновский в письме Литвинову сообщал, что вопросы внешней политики у президента отошли на задний план. Помощник госсекретаря Мур должен был обсуждать с Рузвельтом международные дела и американо-советские отношения, но президент откладывал свидание с недели на неделю60. Рузвельт занимался решением неотложных проблем, связанных с Новым курсом. Перед ним встала дилемма: либо уступить давлению "большого бизнеса", либо пойти навстречу требованиям народных масс. Учитывая настроения в обществе и тот факт, что разрыв с рабочим движением и сильный сдвиг вправо могли привести к политическому провалу его идей, Рузвельт выступил с новой программой реформ: увеличил ассигнования на общественные работы, оказание помощи безработным и низкодоходным группам сельского населения и — основное — поддержал закон Вагнера о трудовых отношениях, о введении коллективных договоров в промышленности, закон о социальном страховании. Наступил второй этап в борьбе правительства за Новый курс. Эти смелые прогрессивные шаги преследовали цель обеспечить победу демократов на предстоящих осенью промежуточных выборах в конгресс, и главное — президентских выборах в следующем году. Расчеты президента оказались правильными и дальновидными. Он не хотел также обострения американо-советских отношений, стремился не давать повода оппозиции для критики его внешнеполитического курса, хотя атака изоляционистов была сильна и в конгрессе, и в печати. В официальном Вашингтоне принимали во внимание также тревожное развитие политических событий в Европе. 29 июля 1935 г. американский посол в Германии У. Додд сообщал из Берлина Рузвельту о подготовке Германии к войне, форсированном создании Гитлером армии и флота, военном обучении молодежи, секретных переговорах Берлина с Токио. Лидеры третьего рейха с нетерпением ожидают выступления Муссолини против Абиссинии, писал он, что создаст выгодные условия для германской экспансии на Балканы. Положение может быть изменено только активными действиями Англии, Франции и, возможно, Соединенных Штатов против Италии, важно оказать давление на нее со стороны Лиги наций. Для избежания мировой войны нужно изолировать Германию и Японию61. Здравые суждения посла не вполне совпадали с тем, что в это время происходило в официальном Вашингтоне и на Капитолии, где поспешно разрабатывали и обсуждали законопроект о нейтралитете США. Тем не менее 19 августа советник американского посольства в Риме А. Кирк по поручению Хэлла вручил письмо госсекретаря США Муссолини, в котором настоятельно рекомендовалось воздержаться от вооруженного конфликта с Абиссинией и постараться урегулировать дела мирным путем. Ознакомившись с ним, Муссолини заявил: "Слишком поздно, война неизбежна. Италия уже мобилизовала миллионную армию, израсходовала 2 млрд лир; 200 тыс. солдат отправлены в Северную Африку и 150 тыс. готовы к посылке в любое время"62. Не согласившись с подобным утверждением, Рузвельт в записке Хэллу написал: "Никогда не поздно избежать конфликта"63. Неспокойствие в мире, неутешительные вести из Берлина и Рима, поспешное и удивительно единодушное одобрение конгрессом билля о нейтралитете, политическая борьба вокруг Нового курса заставили Рузвельта воздержаться от дальнейшего нагнетания напряженности в отношениях с СССР. Это было не в его интересах, особенно в канун промежуточных выборов в конгресс. 31 августа в пространном и довольно резком заявлении госсекретаря для печати подтверждалась позиция американского правительства, ранее изложенная в ноте от 25 августа. Он обвинил советское правительство во вмешательстве во внутренние дела США, предупредил о возможности ухудшения отношений между двумя странами. Их развитие зависит, отметил он, от действий Москвы64. Однако официально американская администрация предпочла не отвечать на ноту советского правительства. Это означало нежелание Вашингтона идти на дальнейшее обострение отношений и освобождало НКИД от необходимости давать официальный ответ. Советскому руководству это позволяло не привлекать более внимание общественности к данному вопросу. 3 сентября советские газеты опубликовали сообщение ТАСС из Вашингтона с кратким изложением выступления Хэлла. Буллит телеграфировал в госдепартамент: "Никаких подробностей и никаких комментариев по поводу заявления госсекретаря"65. 1 сентября 1935 г. Крестинский в докладной записке Сталину отмечал, что Хэлл в заявлении для печати отстаивал и защищал позицию своего правительства, обвиняя Москву в нарушении соглашения Рузвельта—Литвинова о пропаганде. Продолжение такой линии может нанести тяжелый удар по отношениям между двумя странами. Но так как Рузвельт избрал для ответа форму не ноты, а выступления в печати, это несколько облегчает ситуацию. Можно на это не отвечать и не разъяснять, что Литвинов во время переговоров с Рузвельтом сделал оговорку о Коминтерне, его самостоятельной и независимой деятельности. Это поставило бы в сложное положение президента. Другой вопрос: публиковать ли заявление Хэлла в печати, хотя бы в сокращенном виде? Трудность в том, что в ноябре 1933 г., напоминал Крестинский, не все письма Литвинова были опубликованы, в том числе и о пропаганде. Тогда мало кто из американцев обратил на это внимание. "Теперь же, поскольку пресса США и мировая печать напряженно следили за развитием советско-американского конфликта, целесообразнее и выгоднее поместить выступление Хэлла, хотя бы в виде краткого пересказа. Возможен к нему комментарий, но лучше этого не делать", — отмечал Крестинский. Особенность ситуации состояла в том, что мировая и особенно американская общественность ожидала публикации официального ответа советского правительства. Но его не было. Иностранные корреспонденты, аккредитованные в Москве, терялись в догадках. Они полагали, что нота госдепартамента и ответ на нее будут опубликованы одновременно. Советское руководство оказалось в несколько затруднительном положении. 3 сентября в коммюнике ТАСС констатировалось, что американское правительство исходило из неправильного толкования принятых СССР и США взаимных обязательств о невмешательстве во внутренние дела. Эти обязательства, по мнению советского правительства, не имели отношения к Коминтерну. Объясняя позицию советского правительства, Крестинский 14 сентября писал в Вашингтон Трояновскому: "Так как мы не хотели идти на дальнейшее обострение отношений, то мы пошли навстречу этому не высказанному, но ясному для нас желанию американского правительства, и никакого ответа ни в форме официального заявления, ни в форме статей Хэллу не дали"67. Он отметил, что Вашингтон воздержался от разрыва дипломатических отношений с советским правительством. "Этим, — подчеркивал Крестинский, — закончился наиболее опасный, острый период конфликта. Главное — не произошло бы нового взрыва"68. На этом дипломатический конфликт был исчерпан. Его исход оказался сравнительно благополучным, хотя негативные последствия имели место, так как Буллит продолжал пропагандистскую кампанию. Почти каждый день он в посольстве встречался с американскими корреспондентами и призывал их посылать депеши в Вашингтон с целью нагнетания напряженности в отношениях между Вашингтоном и Москвой69. Советское руководство избегало давать поводы к дальнейшим разногласиям; оно было заинтересовано в налаживании отношений с США. 5 сентября Крестинский писал Сталину, что скоро, 25 сентября, открывается в Москве конгресс Коммунистического интернационала молодежи. Если в отчетах о конгрессе появятся выступления американских делегатов, то правительство США может опять усмотреть в этом дальнейшее нарушение обязательств, изложенных в соглашении о пропаганде от 16 ноября 1933 г. Рузвельт и Хэлл могут встать на путь решительных действий, вплоть до отзыва посла. Поэтому освещение конгресса молодежи предлагалось давать в сокращенной форме, в виде кратких дневников и обзоров, а также воздерживаться от информации о нем по линии ТАСС, от публикации выступлений американских делегатов70. В Берлине, Риме и Токио враждебно встретили проведение конгресса Коминтерна. Это событие было использовано для усиления изоляции СССР на международной арене и консолидации сил против него. Именно в июле в Берлине начались секретные переговоры между высокопоставленными дипломатами Германии и Японии о заключении Антикоминтерновского пакта. 2 сентября 1935 г. японский посол в СССР Ота по поручению своего правительства выразил недовольство проведением конгресса Коминтерна в Москве и выступлением на нем японских коммунистов. По словам посла, это грозило разрывом японо-советских отношений. Заместитель наркома иностранных дел Б.С. Стомоняков в ходе беседы с послом отклонил его угрозы, показав их несостоятельность и заметив, что лидеры II Интернационала открыто проводят заседания на территории Англии, Франции и Бельгии и им никто не предъявляет ультиматумов71. "Представление Токио производит неблагоприятное впечатление по своему содержанию, — заметил заместитель наркома, — и оно сделано как бы по примеру Америки". Посол Ота не согласился с собеседником и уточнил свою позицию. Он признался, что его посольство все время занималось изучением работы конгресса Коминтерна, информируя свое правительство. Далее посол, в частном порядке, заявил: "Я знал, что Америка заявит протест, однако позиция Америки в этом деле иная, чем позиция Японии. Америка протестовала потому, что, по ее мнению, то, что происходило на конгрессе Коминтерна, противоречило заявлению Литвинова". Позиция Японии, заверил посол, определяется внутриполитическим положением в стране. Итак, реакция администрации США на созыв и работу конгресса Коминтерна в Москве была бурной, эмоциональной и негативной. Отношения между США и СССР пережили критическую стадию. Официальный Вашингтон обвинял советское руководство в нарушении соглашения Рузвельта—

Литвинова о пропаганде. Советское руководство указывало на несостоятельность и неправомерность одностороннего широкого толкования соглашения, в котором вообще не было упоминания о Коминтерне, и оно не брало на себя ответственности за его деятельность. Литвинов об этом говорил во время переговоров в ноябре 1933 г. и предупреждал президента Рузвельта. В их беседе речь шла только о межгосударственных отношениях. В американской ноте протеста от 25 августа не было приведено ни одного конкретного факта, подтверждавшего нарушение советской стороной соглашения. Поэтому она и была отклонена. Дипломатическая акция госдепартамента США оказалась несостоятельной. Специалист по американо-советским отношениям Эдвард М. Беннет справедливо отметил, что в то время, когда президент Рузвельт пристально всматривался в нарастание угрозы миру в Европе и Азии, американосоветские отношения становились все более напряженными. И это тогда, когда необходимость сотрудничества была императивной73. Это поняли как президент Рузвельт, так и госсекретарь Хэлл. Они не разделили экстремистские взгляды Буллита, понимая, что предлагавшиеся им рекомендации способствовали бы нагнетанию напряженности.

Оценивая активность посла в организации кампании против конгресса Коминтерна, заместитель наркома по иностранным делам Стомоняков отмечал, что американский протест был предпринят в значительной степени по настоянию Буллита, у него были личные мотивы. Он не мог примириться с тем, что "не сделал карьеры на сближении с СССР, и за последнее время стремился сделать карьеру на политике против СССР"74. Протест официальным Вашингтоном был предпринят в основном по внутриполитическим соображениям, в связи с предстоящими президентскими выборами, в силу большой активности противников признания СССР. В равной мере сказалось и неблагополучное состояние американосоветских отношений, неурегулированность многих проблем. В госдепартаменте рассчитывали на широкий международный резонанс. Американская дипломатия полагала, что примеру США последуют все крупные западные страны, но этого не случилось. Рузвельт как политик-реалист увидел серьезный просчет и дал указание далее не обострять отношений с СССР. В Москве это приветствовали. В результате острота конфликта быстро пошла на убыль. Буллиту трудно было примириться с таким исходом. Его все больше стали одолевать чувства неудовлетворенности и пессимизма, постепенно перерастая в неприязнь к Советскому Союзу. Отсюда проистекала необъективность в оценке американо-советских отношений. После конгресса Коминтерна Буллит пребывал в подавленном настроении. Он осознавал, что его постигла неудача: в Вашингтоне его не поддержали, не согласились с его рекомендациями. Ранее такого не было. Позднее, в беседе с советником полпредства в Вашингтоне Сквирским Буллит рассказал, что перед конгрессом Коминтерна он запросил президента, что делать, и тот ответил: нужно сделать решительное предупреждение. "Я это сделал, а мне ответили, что я занимаюсь угрозами"75. К нему все чаще стали приходить сомнения, иногда одолевали мрачные мысли о безрезультатности его миссии. Вскоре Буллит отправился в Берлин на отдых. Ему хотелось обдумать и проанализировать причину неудачи. Почему Белый дом не поддержал его предложения, недоуменно спрашивал он. Чем больше размышлял, тем сильнее им овладевало чувство неудовлетворенности пребыванием в Москве. Его покинула прежняя самоуверенность, охватил пессимизм. Многие его иллюзии рассеялись. В подавленном состоянии в Москве он встретился в ноябре 1935 г. с Трояновским и с горечью сказал, что все его планы оказались нереальными, ничего не достигнуто и американо-советские отношения находятся в неудовлетворительном состоянии. Услышанное вызвало удивление у Трояновского, не разделявшего столь суровой оценки действительности.