1936 год. Мир неспокоен



В первой половине 1936 г. в мире было тревожно. События обозначились недобрыми и неожиданными предзнаменованиями. В феврале в Японии военные экстремисты с целью захвата власти организовали государственный переворот. Пролилась кровь. Общественность была потрясена. В марте на европейском континенте разразился политический кризис. Гитлер ввел войска в демилитаризованную Рейнскую зону, бросив вызов всей Европе. В начале мая итальянская армия вступила в столицу Эфиопии Аддис-Абебу. Император покинул страну, которая превратилась в итальянскую колонию. Все эти события в той или иной мере оказывали влияние на развитие советско-американских отношений. Внешнеполитические акции Москвы и Вашингтона, в свою очередь, отражались на международном климате, расстановке сил в мире. В традиционном ежегодном послании конгрессу 3 января президент США Рузвельт изложил свое видение социально-экономических проблем в стране и положения в мире. Оно было кратким, но оптимистичным, с учетом настроений большинства американцев. Составители документа постарались не давать лишнего повода оппозиции для критики политики правительства, памятуя о предстоящих президентских выборах и о том, что у президента Рузвельта было предостаточно противников — явных и тайных. Международному положению в послании отводилось немного места. Говорилось о тревожной ситуации в мире и о нейтралитете Америки по отношению к делам Европы. Отмечался рост тенденций отдельных государств к агрессии, увеличению армий и вооружений. Президент осудил диктаторские режимы. Недвусмысленно было выражено недовольство политикой Японии. Послание президента внимательно изучалось государственными деятелями, политиками и дипломатами. В Берлине, Токио и Риме его восприняли неодобрительно. Немецкие газеты опубликовали речь президента не полностью и осудили ее. Японская печать почти не комментировала послание. В Москве аналитики в целом положительно оценили обращение Рузвельта, хотя и отметили, что оно мало обнадеживает в смысле перспектив сотрудничества с США. "Известия" напечатали заметку под названием "Предупреждение странам, угрожающим миру"1. Неделю спустя после выступления Рузвельта в конгрессе глава советского правительства В.М. Молотов выступил на сессии ЦИК СССР с докладом о внутреннем и международном положении страны. Он уделил значительное внимание вопросам внешней политики Советского Союза, указав на опасное развитие событий в мире. Не все спокойно, отметил он, во взаимоотношениях советского государства с непосредственными соседями, пограничными государствами. На Дальнем Востоке в связи с оккупацией Маньчжурии Японией создалась тревожная обстановка. Говоря о Европе, Молотов указал, что над Чехословакией нависла черная туча, угроза исходит от Германии. Учитывая это, советское правительство придавало большое значение заключению Восточноевропейского пакта о взаимопомощи. По проекту Франции этот пакт должны были подписать СССР, Франция и Чехословакия, а также Германия, Польша, Латвия, Эстония и Литва. Однако вследствие противодействия Германии, а за ней и Польши идея пакта не имела успеха. Касаясь США, Молотов заявил: "Отношения Советского Союза с Соединенными Штатами Америки развивались в общем нормально, главным образом в торгово-экономической области. Но нельзя пройти мимо повторяющихся попыток искусственно раздувать антисоветские кампании некоторой частью американской печати с целью подрыва политики сближения между двумя государствами. А оно имеет большое значение в деле сохранения всеобщего мира"2. Эти слова' подчеркивали заинтересованность советского руководства в сотрудничестве с официальным Вашингтоном. 15 января на сессии выступил заместитель наркома обороны маршал М.Н. Тухачевский, сообщив о происшедших изменениях в Красной Армии в 1935 г. Армия готова, сказал маршал, вести боевые операции одновременно на границах Дальнего Востока и на Западе. Военный бюджет значительно увеличен. Серьезные изменения произошли в ее составе. В дивизиях насчитывается 75% кадрового состава и 23% — пополнение из территориального набора. Это способствует укреплению армии с точки зрения военной подготовки. Возросло производство аэропланов. Военно-морская политика основана на создании подводного флота. Усилена береговая оборона. Увеличен выпуск гидропланов. В начале 1936 г. Красная Армия насчитывала 1300 тыс. человек. В стране было создано 13 военных академий и 6 военных факультетов в гражданских школах. В академиях обучалось 16 тыс. слушателей. Зарплата военнослужащих возросла на 57%. Возможными потенциальными противниками СССР Тухачевский назвал Германию, Японию и Финляндию. Нападение Германии ожидается через Польшу и балтийские страны. Японские железные дороги в Маньчжурии строятся со стратегической, а не с экономической целью. За последние четыре года японские военно-воздушные силы увеличились в пять раз, тяжелая артиллерия в три, а полевая — в десять раз. В Финляндии наблюдается увеличение сухопутных и военно-воздушных сил3. Основные положения речи Тухачевского были опубликованы в "Правде" 16 января и немедленно переданы в Вашингтон. В американском посольстве обратили внимание на анализ главой советского правительства международного положения и оценку им советско-американских отношений. Поверенный в делах США Лой Гендерсон информировал 17 января госдепартамент, что в речи Молотова отмечена важность торгово-экономических связей с США и выражена надежда, что официальный Вашингтон предпримет шаги к дальнейшему сотрудничеству между двумя странами. Однако поверенный в делах считал, что серьезным препятствием на этом пути является деятельность Коминтерна4. О тревожном положении в Европе свидетельствовала и корреспонденция, поступавшая из Берлина. 15 декабря 1935 г. посол У. Додд телеграфировал, что Германия быстро вооружается. Намерения Гитлера опасны. Рейхсканцлер говорил о нападении Германии на Ленинград, а Японии — на Владивосток. Едва ли можно представить себе последствия этого ужаса5. Министр внутренних дел Гарольд Икес записал в своем дневнике: "Между Германией и Японией наблюдается взаимопонимание и определяются действия против России"6. 30 декабря 1935 г. заместитель госсекретаря У. Филлипс встретился в Берлине с сотрудниками американского посольства для обмена информа цией. Военный атташе майор Смит заявил: "Германия — это единый огромный военный плацдарм". По словам торгового атташе, «через два года Германия с помощью миллионов долларов, предоставляемых "Стандарт Ойл Компани оф Нью-Йорк", будет производить из бурого угля нефть и бензин в количестве, достаточном для ведения длительной войны». "Производство заменителей хлопка в Германии, — сообщил капитан Крокет, — достигло такого уровня, что она может обойтись и без американского хлопка". Филлипс был изумлен и удручен услышанным, хотя подобная информация, по словам Додда, поступала в государственный департамент в течение двух лет7. 1 января 1936 г. У. Додд записал в свой дневник: "Начался новый тревожный год". Спустя месяц, оценивая европейскую ситуацию, он сделал следующий вывод: "Немцы жаждут новой войны. Германию может остановить лишь объединенный фронт европейских государств"

9. В поисках выхода из политического кризиса в Европе Додд решил встретиться с советским полпредом в Берлине Я.З. Сурицом и обменяться с ним мнениями о положении в Европе, выяснить возможности сотрудничества. В ходе беседы полпред заявил о готовности советского правительства к совместным действиям с Лигой наций в применении санкций против Италии. Со своей стороны Додд выразил надежду, что "наши страны научатся сотрудничать в области торговли и в деле поддержания всеобщего мира"10. Я.З. Суриц заверил посла, что он постарается сделать все от него зависящее в этом направлении. В то же время в Вашингтон от посла Джесса Страуса из Парижа поступило большое письмо о сложившейся ситуации во Франции. В нем констатировалось чрезвычайно тяжелое экономическое положение страны: "Дела здесь отвратительные. Цены очень высокие, непрерывно происходит девальвация франка. Бюджет не сбалансирован. В Национальном собрании горячие дебаты. Я нахожусь под их впечатлением. У меня подавленное настроение. В стране боятся быстрого перевооружения Германии. Военный министр Жан Фабри накануне нового года признался, что у Германии уже армия численностью в 800 тыс. человек, а во Франции в два раза меньше. Французские военно-воздушные силы незначительны в сравнении с Германией. К тому же они плохо экипированы и не подготовлены. У Франции нет будущего, у ее правительства нет четкой политической линии, финансовой и промышленной программы. Отсутствует сильное руководство. Слишком часто меняются правительства. Что ожидает Францию, никто не знает. Все опасаются угрозы со стороны Германии и возлагают большие надежды на помощь и поддержку США"11. Посол глубоко сожалел, что за два с половиной года своего пребывания в Париже ему не удалось сделать ничего существенного для развития двустороннего сотрудничества. Дипломат Норман Дэвис, глава американской делегации на Лондонской морской конференции, телеграфировал в Белый дом: "Почти все политические лидеры в Европе и даже здесь (в Лондоне. — Г.С.) теперь думают о том, как лучше подготовиться к войне, которую, по их мнению, Германия собирается навязать им. Мы возвращаемся к положению перед 1914 годом"12. 27 февраля из Осло посланник Антони Дрессел Биддл информировал Рузвельта о серьезной перегруппировке сил в мире. Экспансионистские страны — Германия, Италия и Япония, отмечал он, стремятся к объединению. В этих условиях Англия и Франция рассматривают Россию как баланс сил. Польша, представляющая буфер между Германией и Россией, вероятнее всего присоединится к германо-итальянской группировке13. Из Варшавы посол Джон Кудахи писал Рузвельту о неизбежности войны в Европе в случае, если Гитлер будет у власти. Изучая поступавшую корреспонденцию и оценивая ситуацию в Европе, Рузвельт 25 января 1936 г. писал посланнику в Румынии Л.У. Гаррисону: события на европейском континенте выходят из-под контроля. Трудно предсказать, в каком направлении они будут развиваться в ближайшем будущем14. Ежедневные новости из Европы, сообщал он послу в Риме Б. Лонгу, создают впечатление, что в этом регионе может произойти взрыв13. В середине января в Вашингтоне состоялось совещание представителей американской военной промышленности, штаба армии и правительства. Участники встречи констатировали интенсивную подготовку к войне крупных государств и попытались определить перспективы ее завершения. Для этого назывался двухлетний срок. Отмечалось, что Германия занята поисками союзников. Италия активна в Восточной Африке и Средиземноморье (ее военно-воздушный флот был способен нанести удар по Гибралтару и Суэцкому каналу — ключевым позициям Великобритании). Наступление Японии возможно против МНР и, вероятно, СССР. Англия, по мнению участников обсуждения, к войне не готова. Отсюда ее непоследовательность и нерешительность в действиях. Слабое место англичан — авиация и сухопутная армия. В Лондоне вынуждены с этим считаться при выработке и проведении политики. Для перевооружения ей необходимо не менее двух—трех лет. Франция также плохо подготовлена к войне. Перевес военных сил явно на стороне Германии. В случае военного конфликта между СССР и Германией, что наиболее вероятно, трудно предсказать исход войны. Что касается США, то они к войне вообще не подготовлены. Основная их внешнеполитическая линия — нейтралитет. Вашингтону следует укреплять свои силы на Тихом океане, где Япония претендует на доминирующую роль в Азии. Анализ международных отношений показывал, что Германия, Италия и Япония быстро вооружались, увеличивали армии, встав на путь передела мира путем применения силы. Англия и Франция пока не располагали достаточными средствами для оказания сопротивления. Важную роль мог бы сыграть Советский Союз, но в Лондоне и Париже надеялись на возможность продвижения Германии в направлении стран Восточной Европы, а Японии — на Север. Советское правительство видело опасное развитие событий и прилагало усилия к нормализации обстановки. Однако идея коллективной безопасности не давала ожидаемых результатов в Европе. Свидетельством тому было негативное отношение ряда государств к заключению Восточного пакта; неоправданно или точнее преднамеренно затянулась ратификация советско-французского пакта о взаимопомощи. Трояновский возвратился в Вашингтон из Москвы, когда в печати США обсуждалось ежегодное послание президента конгрессу, вопрос о нейтралитете страны в связи с итало-эфиопской войной. Полпред довольно долго отсутствовал — с октября 1935 по февраль 1936 г. За это время произошло много событий. 7 февраля он неофициально встретился с госу дарственным секретарем Хэллом. Они говорили о положении в мире и желательности сотрудничества двух государств. Каждый надеялся услышать что-либо новое в смысле улучшения отношений между двумя странами. "Германия и Япония, — сказал Хэлл, — готовятся к войне. Необходимо сотрудничество Великобритании и США". Трояновский, незамедлительно реагируя, прямо спросил: "Полезно ли сотрудничество с СССР?" Последовал неожиданный ответ: Хэллу неизвестно, готов ли Советский Союз к сотрудничеству и каковы его действительные намерения. Несправедливость слов Хэлла была очевидна. Ведь советское правительство уже более двух лет призывало к созданию системы коллективной безопасности, предлагало заключить многосторонние соглашения о ненападении или взаимопомощи. Это относилось в равной степени к Европе и Азии, но мало кто прислушивался к голосу здравого смысла. То же наблюдалось и в Лиге наций. И понятно, что полпред с удивлением воспринял слова Хэлла. "Мы готовы к реальному сотрудничеству", но готово ли к нему, вопрошал Трояновский, общественное мнение США?16 Как оно относится, в частности, к политике Англии? Хэлл заявил, что поведение Британии во время занятия японцами Маньчжурии и соглашение Хора—Лаваля, их закулисная сделка с Муссолини вызвали большое недовольство американцев и усилили изоляционистские тенденции в стране. Затем государственный секретарь перешел к вопросам, которые, вероятно, больше всего его интересовали. Он спросил о положении на Дальнем Востоке, в частности осведомился о будущем поведении Японии. Такой вопрос отнюдь не был случайным. Хэлл высоко ценил мнение Трояновского как знатока дальневосточных дел, к тому же только что прибывшего из Москвы. Япония вела себя провокационно, вызывающе в отношении СССР. Инциденты на границе в это время не прекращались. Советское полпредство в Токио находилось почти в изоляции. Поэтому Трояновский сказал, что хотя положение на Дальнем Востоке неспокойное и опасное, но, по его мнению, сила "Красной Армии заставит японцев быть благоразумными". Хэлл не преминул затронуть больной вопрос о перспективе переговоров о долгах. Этому он придавал большое значение и занимал твердую позицию, настаивая на непременной их уплате, причем на американских условиях. "Лучше для обеих сторон не поднимать этого вопроса, а думать о развитии торговли"17, — посоветовал Трояновский. Нетрудно заметить, что собеседники на самом деле не обсуждали конкретные предложения об улучшении советско-американских отношений. Они больше говорили о положении в мире. Обмен мнениями показывал отсутствие каких-либо надежд на сотрудничество двух государств на международной арене, что, очевидно, не входило в планы администрации США и вытекало из всего хода рассуждений Хэлла. Трояновский призвал госсекретаря к реальному сотрудничеству. Однако эту идею Хэлл не стал обсуждать. Другие вопросы также серьезно не рассматривались и остались открытыми. Опасное развитие событий в Европе конкретно не было затронуто. Собеседники ограничились лишь констатацией, что Германия готовится к войне и США не хотят расширять с ней торговлю, продавать ей хлопок. У Трояновского создалось впечатление об отсутствии реальной заинтересованности Хэлла в улучшении отношений с СССР и его нежелании устранить разногласия по неурегулированным вопросам. Ведь он не высказал ни одного конструктивного предложения, только намекнул на проблему долгов. У собеседников складывалось мнение, что не следует ждать серьезных изменений во взаимоотношениях двух государств. Таков был итог беседы Трояновского с Хэллом. Полпред видел один обнадеживавший путь сближения, а именно расширение торговли и экономических связей, но решил не форсировать события, а сначала более обстоятельно выяснить положение в стране и настроения деловых кругов. Ознакомившись с политической ситуацией в США, Трояновский 13 февраля информировал Литвинова о некоторых положительных сдвигах в настроении американцев по отношению к Советскому Союзу. Этому способствовали, отмечал он, внешняя политика Германии и Италии, действия Японии в Китае. Кроме того, полагал полпред, в предстоящей президентской избирательной кампании Рузвельт вряд ли позволит атаковать себя противникам советско-американского сближения. Это было не в его интересах. К тому же решения политбюро, принятые перед его отъездом из Москвы, давали основание Трояновскому говорить с американцами более уверенно в отношении развития торговли и получения кредитов18. Полпред излишне оптимистично оценивал будущее советскоамериканских отношений. После получения официальной информации о состоявшемся в феврале 1935 г. пленуме ЦК партии по вопросам усиления борьбы против шпионов-террористов и ужесточения контроля за деятельностью иностранных посольств оптимизм Трояновского уменьшился. Это осложняло работу советских дипломатов за рубежом. 3 марта Литвинов направил письмо Сталину (копии Молотову, Ворошилову, Кагановичу и Орджоникидзе). Он с недоумением и удивлением писал, что получил постановление ЦК, которое категорически запрещает полпредствам выдавать какие бы то ни было визы без разрешения центра. Литвинов с возмущением спрашивал, по чьей инициативе и по каким мотивам оно было принято. "НКИД не был даже запрошен по этому поводу". Он напоминал, что 15 сентября 1935 г. СНК и ЦК подписали указ об ограничении прав полпредств и миссий относительно выдачи местных виз при сохранении возможности выдавать визы дипломатам посольств и консульств, а также членам их семей. Новое же постановление противоречило международным нормам, и применение его могло привести к серьезным осложнениям в отношениях с государствами. "Отказ в немедленной выдаче визы иностранцу, занимающему высокое служебное положение, или дипломатам, возвращающимся к месту службы, дипломатическим курьерам и т.п. принимается зачастую как оскорбление и не практикуется ни одной страной"20. Литвинов предупредил, что иностранные посольства и миссии в Москве могут на основе взаимности применять такую же практику к советским дипломатам. Тогда невозможно будет работать. Он просил срочного разъяснения21. Заметим, что лично Литвинову приходилось работать в нелегких условиях. Он ощущал постоянный контроль за своими действиями и личной жизнью под предлогом необходимости охраны. Это вызывало возмущение. Свидетельством явилось его письмо от 9 сентября 1935 г., с которым он решил лично обратиться к ответственному работнику ЦК Н.И. Ежову, бывшему в то время председателем КПК при ЦК ВКП(б) и одновременно секретарем ЦК ВКП(б). Литвинов констатировал, что свыше десяти лет у него не было охраны и все было благополучно, хотя ГПУ неоднократно предупреждало о готовившихся покушениях. "Нарком внутренних дел СССР Г.Г. Ягода установил такой режим охраны, который дискредитирует и раздражает меня, раскрывает мое инкогнито, более того, делает меня иногда совершенно неработоспособным. У меня иногда появляется желание уединиться, погулять совершенно свободно, не чувствовать за собою шепота, шагов, только тогда я могу обдумать какую-нибудь проблему или необходимое выступление". Он убедительно просил не навязывать ему охраны там, где это абсолютно не нужно, к тому же сократятся огромные валютные расходы, требуемые на надуманные меры охраны22. Решения февральского пленума ЦК ВКП(б) не способствовали созданию нормальных условий для работы дипломатических миссий в Москве. Это отрицательно сказывалось на отношениях нашего государства с внешним миром, порождало недоверие у иностранных дипломатов и, надо полагать, вызвало недоумение у сотрудников полпредства в Вашингтоне. Но февраль принес им еще одно огорчение — они узнали об отзыве Б.Е. Сквирского из США, что лишало их умного, опытного и талантливого советника, доброго, скромного и прекрасного товарища. Бориса Евсеевича отзывали из Вашингтона и посылали полпредом в Афганистан. Таким образом, из центра мировой политики и дипломатии ему предлагали ехать в маленькую страну, где не требовались его обширные познания и огромный опыт. Разумеется, лучше было бы использовать его в центральном аппарате Наркомата иностранных дел. Дальнейшая судьба Б.Е. Сквирского весьма трагична. В ноябре 1938 г. он был арестован, а в 1941 г. расстрелян, впоследствии реабилитирован. Б.Е. Сквирский был человеком со сложной и необыкновенной судьбой. В жизни на его долю выпало много тяжелых испытаний. Родился он на закате XIX в., в 1887 г. Рано приобщился к политической жизни. Когда ему было восемнадцать лет, вступил в партию эсеров. В 1908 г. в Харбине был арестован по делу эсеровской военной организации. Три года находился в предварительном заключении. Затем суд приговорил его к лишению всех прав и к ссылке на поселение. В канун мировой войны, в 1913 г., Сквирский вместе с женой, политкаторжанкой, совершил из Якутии побег и оказался в Австралии. В эмиграции ему было нелегко. Наблюдал за жизнью австралийского народа, работал, овладевал английским языком и мечтал скорее возвратиться в Россию. Во время бурных социальных и политических потрясений в 1917 г. он возвратился во Владивосток. Опять включился в бурную политическую жизнь. Два года спустя порвал с эсерами. С момента образования Дальневосточной республики стал там товарищем министра и министром иностранных дел. В 1921 г. в составе делегации ДВР был послан в Вашингтон на конференцию по морскому разоружению, урегулированию послевоенных проблем Дальнего Востока и Тихого океана. Конференция работала с 12 ноября 1921 по 6 февраля 1922 г. Члены делегации ДВР в это время подготовили и распространили в США ряд брошюр о лесных, рыбных, угольных богатствах республики, в которой много было также пушнины и золота. Сквирский выступал в разных аудиториях перед американцами, рассказывал о широких возможностях сотрудничества в деле строительства железных дорог, мостов. Деловые люди верили ему, выражая готовность к заключению крупных сделок. Так, фирма "Марион" предложила сделку на изготовление драг для добычи золота на сумму 5 млн долл.. Однако политическая неустойчивость на Дальнем Востоке и отсутствие правительственных гарантий препятствовали установлению торгово-экономических связей. Многие представители делового мира заняли выжидательную позицию. Министр торговли Г. Гувер, получив от главы делегации А.А. Языкова письмо, направил его в госдепартамент, где оно было только принято к сведению.


14 ноября 1922 г. ДВР перестала существовать. Народным собранием было принято решение о ее ликвидации и вхождении в состав России. Японские войска покинули российский Дальний Восток. США вывели свой отряд с о. Русский. 29 ноября Б.Е. Сквирский известил госдепартамент о ликвидации ДВР. Ему было велено остаться в Америке неофициальным агентом НКИД для информации и связи. М.М. Литвинов писал ему: "Мы будем ждать от Вас продолжения информационных сообщений о меняющихся в Америке настроениях в отношении России, о предложениях, которые Вам будут передаваться официальными и полуофициальными лицами, на которые через Вас же будем передавать наши ответы. От нас Вы, конечно, никаких предложений без нашей санкции делать не будете. Таким образом, главной Вашей работой остается информационная"23. До установления дипломатических отношений с США он систематически информировал руководство НКИД и лично Литвинова о жизни американского народа, своих встречах с государственными, политическими и общественными деятелями, членами конгресса, представителями партий, профсоюзов, науки и культуры. Он изучал настроение общественности страны, наблюдал за ее барометром, показывавшим колебания в пользу признания и непризнания СССР. Его усилия были направлены на то, чтобы максимально способствовать восстановлению и нормализации отношений между двумя странами, устранить затянувшуюся аномалию. В архиве МИД хранится обширное и интересное эпистолярное наследие Сквирского, которое является свидетельством его незаурядных способностей, огромнейшего трудолюбия, исключительной наблюдательности тонкого аналитика и дипломата, который пробыл в Америке 15 лет. 13 февраля 1936 г. в американской печатиг появилось сообщение об отъезде советника Б.Е. Сквирского из Вашингтона и назначении его на дипломатическую работу в Афганистан. На эту новость немедленно реагировали представители официального Вашингтона, дипломатического корпуса, общественности и прессы. В тот же день поступило письмо от сенатора У. Бора. Он писал: "Сегодня утром мы прочитали в газетах, что Вы вскоре уезжаете, чтобы занять новый пост. Моя жена и я — оба сожалеем, что Вас и Вашей жены больше не будет среди нас. Вы увезете с собой наши пожелания. Я с удовольствием оглядываюсь назад на весь долгий период нашего знакомства". В тот же день Сквирский послал сенатору теплое письмо, поблагодарив его за ценнейшую помощь, которую он оказывал ему в течение трудных лет непризнания СССР Соединенными Штатами. "В минуты сомнений и колебаний Вы, — писал Борис Евсеевич, — старались высказать разумные советы и пожелания, признавая важность и необходимость установления нормальных отношений между нашими великими странами с тем, чтобы оказать благотворное воздействие на упрочение всеобщего мира на земле". Заканчивал он свое письмо словами: "Я всегда получал поддержку и взаимопонимание"24. Жена сенатора пришла потом попрощаться с Борисом Евсеевичем и прислала свой портрет с очень дружественной надписью. 15 февраля Сквирский написал Рузвельту письмо, поблагодарив американский народ и его правительство за гостеприимство, оказанное ему в течение почти пятнадцатилетнего пребывания в стране. Он подчеркнул важность для дела мира хороших отношений между США и СССР, заметив, что он не видел никаких оснований, которые могли бы мешать тому, чтобы обе страны являлись хорошими соседями в полном значении этого слова. "Я выразил удовлетворение, что я лично мог внести свою небольшую долю в создание фундамента для лучшего взаимопонимания, на котором могут быть построены искренние дружественные отношения". В день отъезда из Вашингтона (19 февраля) Сквирский получил "срочное" письмо президента через госдепартамент. Подписано оно было помощником госсекретаря У. Муром. По случаю отъезда Сквирского в полпредстве бьгл устроен прием. Присутствовало свьгше 500 человек, среди них были представители правительства и их жены, иностранньге дипломатьг, представители общественности. Прощание прошло в дружественной атмосфере. Накануне приема директор восточноевропейского отдела госдепартамента Р. Келли устроил официальный прощальный завтрак. На него бьгл приглашен один из дипломатов, бывший в Афганистане, который поделился увиденным в этой стране. После приема в полпредстве директор дальневосточного отдела госдепартамента С. Хорнбек позвонил Сквирскому и выразил пожелание увидеться, чтобы поговорить. Он пришел после 11 часов вечера и ушел во втором часу ночи, выразив сожаление, что они редко встречались. Хорнбек спросил Сквирского, насколько основательны были сообщения прессьг о возможности перемены позиции Японии в отношении СССР в вопросе о пакте ненападения. По его мнению, заключение такого пакта способствовало бы дальнейшему продвижению Японии в Китае. Сквирский ответил: "Да, действительно, в прессе говорилось об этом", но он лично считает, что если бы такой пакт бьгл заключен, то вред ли повлиял бы на дальнейшее продвижение Японии в Китае. "Лишь бездеятельность США и Англии на Дальнем Востоке способствовала развитию японской агрессии. Своевременное сотрудничество США, Англии и СССР могло бы многое изменить; оно было бы весьма полезно даже и теперь". С этим Хорнбек согласился и выразил надежду на возможность такого сотрудничества в будущем25. Накануне отъезда из Вашингтона Сквирский нанес прощальные визиты в госдепартаменте. Хэлл бьгл весьма любезен, говорил о желательности укрепления американо-советских отношений и трижды выразил надежду, что Сквирский вернется в США на дипломатическую работу. В таком же духе вел беседу заместитель госсекретаря У. Филлипс. Он взял карту и стал искать Афганистан, заметив, что американцам мало известно об этой стране. Ввиду отсутствия торговых интересов, они пока воздержались от посылки туда своего постоянного представителя. Помощники госсекретаря Мур, Карр и Келли заверили Сквирского в дружественном отношении к нему. В Нью-Йорке он сделал большой прием в генконсульстве. Прощание носило сердечный и дружественный характер. Широкий резонанс получило известие об отзыве Сквирского из США в американской прессе. Журналист Ф.В. Уайлв газете "Вашингтон Стар" писал 13 февраля: "На плечи Сквирского была возложена одна из наиболее тяжелых задач, какая только могла выпасть на долю иностранного представителя в САСШ, учитывая, что четыре администрации подряд отказывались вступить в сношения с его правительством. Благодаря своему такту и усилиям он сделал больше всех в деле подготовки почвы для переговоров Рузвельта и Литвинова, окончившихся признанием СССР в 1933 г." Пресса треста Скриппа—Говарда опубликовала в своих газетах, в частности в "Вашингтон Ньюс" 14 февраля, передовицу под заглавием "Хороший сосед". В ней были такие слова: "Борису Сквирскому, уезжающему из Вашингтона, чтобы вступить в исполнение своих новых обязанностей в качестве советского посла в Афганистане, мы обязаны в значительной мере за громадное улучшение в русско-американских отношениях. Сквирский приехал в США в 1921 г. в качестве представителя Дальневосточной Республики на Вашингтонскую конференцию по ограничению вооружений. Вскоре эта республики объединилась с СССР, и он остался неофициальным представителем Советов, правительства 150 миллионов людей, существование которого официально отрицалось нашим правительством. Лучшего человека нельзя было бы выбрать. Он работал без устали в пользу установления дружественных отношений между обеими странами. Многие американцы будут сожалеть об отъезде этого мудрого и любезного человека". Журналист Ф. Уалтман писал в "Вашингтон Пост" 17 февраля: «Уход из нашей среды общительного и уважаемого Бориса Сквирского, советника советского посольства, служит напоминанием о том, что высокие надежды, возлагавшиеся на развитие торговых отношений в результате признания Московского правительства, не осуществились. Администрация этим похвастать не может, но признание было необходимо, ибо оно базировалось на здравом смысле и в будущем даст свои плоды. Сквирский может уехать из нашей страны в полном удовлетворении того, как он выполнял свою миссию в течение почти 15 лет. Если в ранние годы его работы, когда Советы были анафемой для многих американцев, он испытывал неудачи, он мог вспомнить, что в аналогичном же положении был первый американский представитель в России, Франсис Дана, которого Екатерина Великая и русский двор игнорировали и третировали как "бунтовщика"». 16 апреля в передовице "Вашингтон Пост" под заглавием "Из Вашингтона в Кабул" отмечалось: «Назначение популярного советника русского посольства послом в Афганистан последовало после пятнадцати лет труднейшей работы в США. Со времен гражданина Жэнэ ни один иностранный дипломат не имел более трудной задачи в США, чем Борис Сквирский (Жэнэ был послан представителем революционной Франции в "свежую" американскую республику, но за пропаганду вынужден был вернуться во Францию по требованию американцев. — Г.С). Никто еще лучше него не выполнил своей работы при таких трудных условиях. В течение более 12 лет он был без официального статуса, и возобновление русско-американских отношений в 1933 г. обязано в большей мере его терпеливой и тактичной работе по созданию твердого фундамента». Возвращение Сквирского в Москву осталось незамеченным. Спустя ровно два месяца, 19 апреля, он направил наркому У\нггвинову докладную записку, в которой обратил его внимание на тот факт, что в Вашингтоне тепло и сочувственно прошли его проводы, с широкими откликами в американской прессе. Можно сказать о беспрецедентности подобного факта. Корреспондент ТАСС из Нью-Йорка отправил в Москву по данному поводу три телеграммы (14, 16 и 18 февраля). "Как это ни странно, но телеграммы эти, — отмечал Сквирский, — были, по-видимому, положены ТАССом в Москве под сукно, оставшись никому неизвестными, несмотря на политическое значение их содержания. Полное молчание нашей прессы на фоне дружественных выступлений американских газет не могло, вероятно, не броситься в глаза американцам"26. Недоумение и беспокойство Сквирского имели основания. Ему хотелось знать: случайно ли это было, по недоразумению или в силу каких-либо других причин. С тяжелым настроением и грустными раздумьями Сквирский покинул Москву и отправился в далекий Афганистан, отстраненный от участия в мировой политике и дипломатии. АА. Трояновский вскоре почувствовал отсутствие Сквирского, с которым он постоянно в течение нескольких лет советовался в минуты сомнений и при решении важных вопросов. В апреле он в одной из докладных записок в НКИД жаловался на чрезмерную нагрузку и напряженность в работе, выражая надежду на помощь только что прибывшего из Москвы нового советника К А. Уманского, которого посол представил госдепартаменту. Американская печать встретила Уманского в штыки27. Журналисты США, аккредитованные в Москве, помнили его в должности заведующего отделом печати НКИД. По своему характеру это был твердый и, пожалуй, излишне категоричный человек. В противоположность Трояновскому он знал США больше как журналист и меньше как дипломат. Будучи переводчиком во время интервью Сталина председателю крупного американского объединения Рою Говарду, он сумел обратить на себя внимание вождя. Буллит дал ему негативную характеристику. Р. Келли подготовил меморандум о последствиях назначения К. Уманского в Вашингтон. Рузвельт поручил У. Муру собрать больше сведений о нем, заметив, что "нам не следует оставаться пассивными". 15 апреля Трояновский представил К.А. Уманского как своего советника Хэллу, Филлипсу и Муру. Они приняли его сдержанно. К Уманскому со стороны официального аппарата Вашингтона проявлялось настороженное отношение. В госдепартаменте его невзлюбили. Американские журналисты распространяли о нем нелестные отзывы. В целом отзыв Б.Е. Сквирского из США не мог не сказаться негативно на уровне работы полпредства. Трояновский лишился своего ближайшего помощника и вдумчивого советника, у которого были обширные связи и знакомства в правительственных и общественных кругах. Как дипломат он был осторожен в действиях. В сложные и особенно критические моменты полпред всегда обращался к Сквирскому за советом и рекомендациями. Трояновский относился к нему с глубоким уважением, прислушивался к его мнению. Нового советника, Уманского, предстояло еще узнать как человека и дипломата. А что в это же время происходило в американском посольстве в Москве? 16 февраля Буллит возвратился из отпуска. В США он находился несколько месяцев, по пути в Москву посетил Лондон, Париж, Брюссель, Берлин и Варшаву. Ему хотелось самому узнать о политической обстановке и настроении в политических кругах европейских столиц. 12 февраля Буллит навестил посла У. Додда, поделился своими соображениями о событиях в ближайшем будущем. Оценивая обстановку в Европе, он "резко осудил сотрудничество между Англией, Францией и балканскими странами, направленное на то, чтобы принудить Германию к более умеренной политике и сохранить мир в Европе"28. Германия, заявил он, в ближайшее время может быстро оккупировать Австрию и Чехословакию и "установить контроль над всей Европой". С таким суждением Додд не согласился, ибо это означало бы потерю позиций и влияния Великобритании в Европе. В ответ Буллит ответил: "наплевать" ей на Англию29. В обоснование своей точки зрения он сослался на мнение Ллойда Джорджа и лорда Лотиана — сторонников направления экспансии Германии против балканских стран. 16 февраля Буллит неофициально встретился с Литвиновым, а Трояновский с Хэллом. Нарком был любезен, внимателен и предупредителен, ожидая, вероятно, каких-либо новых предложений или идей от посла. Буллит, видимо, предположил, что Сталин дал указание Литвинову быть обходительным с американским послом. Но вряд ли так было на самом деле. Скорее, советское руководство, учитывая неблагоприятное развитие международных событий, особенно в Европе, ожидало конструктивных предложений от Америки, направленных на улучшение советскоамериканских отношений, сближение двух стран. Однако Буллит по приезде в Москву не затрагивал вопрос о состоянии американо-советских связей. Это означало, что переговоры Трояновского с Буллитом в ноябре прошлого года не принесли желаемых результатов. Такое мнение складывалось у руководства НКИД. Литвинов только что возвратился из Лондона и Парижа. Там он встречался со многими государственными деятелями, политиками и дипломатами. Касаясь международного положения Советского Союза, Литвинов сказал, что до сих пор Япония не выступила против СССР лишь потому, что ожидала атаки со стороны Германии, которая пока не в состоянии выступить против Чехословакии или какойлибо другой страны Центральной Европы или против Советского Союза. Он обратил внимание Буллита на то, что советско-французский пакт о взаимопомощи будет наконец-то ратифицирован палатой депутатов, хотя есть сомнения во французском сенате. После ратификации договора Гитлер немедленно введет свои войска в Рейнскую зону. Английское правительство, подобно Франции, отказалось от заключения договора с Советским Союзом. Оно ведет политику, которая во многом напоминает канун 1914 г. Зная повышенный интерес Буллита к вопросу о возможном нападении Германии на Советский Союз, Литвинов считал нужным еще раз напомнить о том, что он говорил послу в мае 1935 г. Нарком подчеркнул, что Германия может атаковать СССР только через Польшу. Через Литву и Латвию ей сделать это гораздо труднее, так как этот путь полностью закрыт военными приготовлениями со стороны СССР. Такая же примерно картина и на юге, где Чехословакия, Венгрия и Румыния не открыты для Германии. Советские войска готовы будут оказать ей сопротивление. Посол Буллит не согласился с Литвиновым, отметив, что министр иностранных дел Польши Ю. Бек заверил его, что в случае войны Польша постарается остаться насколько возможно нейтральной. В заключение Литвинов заявил Буллиту, что при нападении Японии на МНР советское правительство окажет Монголии военную помощь. Понимая последствия надвигавшихся потрясений, Литвинов обратил внимание Буллита на желательность объединения усилий СССР и США в столь неспокойное время и высказал опасения относительно возможности обострения отношений между Германией и Францией, а также указал на малую вероятность военных акций Японии против Советского Союза без Германии. Буллит немедленно информировал о содержании беседы Вашингтон и Токио30. 22 февраля, находясь под впечатлением от встречи со многими европейскими политиками и беседы с Литвиновым, Буллит отправил большое письмо (лично и секретно) президенту Рузвельту. Он отмечал, что англичане много говорят о неспокойной обстановке в Европе и, разумеется, по литике Британии. Они обсуждают альтернативу: ориентироваться ли им на вступление в будущем в войну с Германией или же позволить ей установить господство над Чехословакией, Австрией, Венгрией и Румынией. Посол выражал удивление, что старые антибольшевистские фанатики, подобно Уинстону Черчиллю, начинают даже проповедовать и высказывать идеи сближения с Советским Союзом. Касаясь Франции, он констатировал, что в ней поднимается волна настроений против вступления в войну с Германией, растет сопротивление в отношении ратификации франко-советского пакта о взаимопомощи, французы не хотят спасать ни Чехословакию, ни Советский Союз. В Варшаве министр Ю. Бек доверительно поведал Буллиту о намерении Польши не позволять ни Германии, ни Советскому Союзу нарушать ее границы. Зато он приветствовал бы установление Германией контроля над Австрией, Венгрией, предоставив Польше решить проблему Тишинского района31. Письмо свидетельствовало о повышенном интересе Буллита к вопросам будущей германской экспансии в восточном направлении. Его занимала мысль: насколько реально вооруженное столкновение Германии с Советским Союзом и в каких конкретных условиях это может произойти. Не в меньшей степени его интересовала и ситуация на Дальнем Востоке, откуда в Вашингтон приходили малоутешительные известия. 26 февраля в Токио произошел мятеж. Утром путчисты неожиданно напали на официальную резиденцию премьер-министра, ворвались в дома министра хранителя печати, генерального инспектора военного обучения, главного камергера двора и министра финансов и убили их. В стране временно замерла политическая и экономическая жизнь. Радио хранило молчание. Мятеж сначала вызвал некоторую растерянность представителей высшего военного командования. Между тем военный министр Кавасима Есиюки распространил по всей армии воззвание мятежников, но оно не было поддержано. Народ, узнавший о мятеже, также не поддержал его инициаторов, как и флот. 29 февраля главари путча были арестованы, а мятеж подавлен. Убийство ряда видных политических деятелей потрясло общество. Народ решительно осудил насилие и террор. Среди генералитета и офицерского корпуса произошел раскол. После мятежа была проведена чистка армии, уволено более трех тысяч человек. Токийский военный трибунал, проходивший при закрытых дверях, вынес 5 июля решение о казни 19 главарей мятежа и приговорил 70 участников к разным срокам каторжных работ. Генералы (Хаяси, Мадзаки, Араки, Киси, Уэда и Дзютици) подали прошение об отставке, считая себя ответственными за февральские события. Их отставка была принята, за исключением Терауци Дзюцити, который вошел в состав нового кабинета, сформированного Хирота Хиротакэ. Пришедшие к власти лидеры приняли широкую программу перевода экономики на военные рельсы. Возрос военный бюджет. Резко увеличились налоги. В январе 1936 г. японский генерал Суэтцуги потребовал от Америки и Англии признания японских требований по установлению паритета в соотношении флотов, в противном случае Япония покинет Лондонскую конференцию. Вашингтон немедленно отреагировал. Председатель сенатского комитета по иностранным делам К. Питтмэн подверг критике внешнюю политику Японии в Китае и ее позицию по морским вооружениям. В марте он вновь выступил с обвинениями в адрес Японии в связи с нарушением ею договора 9 держав по Китаю. Недовольство Вашингтона усиливалось открьгтьгми призывами в Токио к созданию более мощного флота, расширению экспансии в Китае и вытеснению оттуда западных держав и США. Поэтому Хэлл, выступая в марте на заседании бюджетной комиссии сената, с беспокойством заявил о нарастании напряженности в японо-американских отношениях. Количество неразрешенных вопросов между двумя странами, отметил он, увеличивается. Это объяснялось тем, что между Англией, США и Францией бьгл подписан новый договор о соотношении морских вооружений. Однако Япония и Италия отказались подчиняться прежним договорным ограничениям. Японцы покинули конференцию. Рузвельт потребовал ускорить реализацию военно-морской программы. События свидетельствовали о быстром нарастании напряженности в Европе и на Дальнем Востоке. Ситуация складывалась неблагоприятно для Советского Союза. 1 марта Сталин дал интервью Рою Говарду32, председателю американского объединения Скриппса — Говарда Ньюспейперс, который за несколько дней до этого (26 февраля) взял интервью у Гитлера. Газеты Скриппса—Говарда — самые влиятельные в Америке ("НьюЙорк Уолрд Телеграмм", "Кливленд Пресс", "Роки Маунтейн Ньюс", "Питтсбург Пресс", "Вашингтон Ньюс", "Цинциннати Пост" и другие) — служили интересам общества и корпорации. Тресту принадлежало 19 газет. Активное участие в организации и подготовке встречи с Говардом в Кремле принимал посол Буллит. Он формулировал вопросы, которые следовало бы поставить во время беседы, на чем акцентировать внимание. Время было неспокойное и неблагополучное в отношениях СССР и США. Прошло более двух лет, как Сталин принимал корреспондента газеты "Нью-Йорк Тайме" У. Дюранти в связи с установлением дипломатических отношений с США. Тогда им были даны ответы на многие вопросы и выражена надежда на сотрудничество и дружественное взаимопонимание между двумя странами. Но жизнь показала другое. Переговоры по многим вопросам оказались безрезультатными. В 1935 г. советско-американские отношения пережили две кризисные ситуации. Камнем преткновения явились долги и вопросы пропаганды со стороны Коминтерна. Целью интервью было разъяснение позиции правительства по ряду международных вопросов. В подготовке интервью приняло участие руководство НКИД, и в частности заведующий отделом печати К.А. Уманский. Он бьгл переводчиком Сталина. Интервью продолжалось необычайно долго — три с половиной часа. Сталину было задано много вопросов. Они касались международных отношений, мировой революции, положения Советского Союза и его внешней политики, советско-американских отношений. Официальный Вашингтон прежде всего интересовала позиция Советского Союза в случае нападения Японии на Монгольскую Народную Республику. Последовал ясный и недвусмысленный ответ: если Япония нападет на МНР, то СССР поможет республике отстоять свою независимость, как это уже было г. в 1921 Это заявление оказало большое влияние на руководителей Японии. При обсуждении вопроса о войне Сталин указал, что она может возникнуть неожиданно: в мире налицо два очага опасности для мира — на Дальнем Востоке и в центре Европы. Есть государства, которые намерены переделить сферы влияния, территории, источники сырья, рынки. Все это может привести к мировой войне. Ее возникновение предсказать точно невозможно. На вопрос Говарда о том, оставил ли Советский Союз планы произвести мировую революцию, Сталин ответил: "Таких планов и намерений у нас никогда не было"34. Подобная категоричность не соответствовала действительности. Общеизвестно, что идея мировой революции вынашивалась и открыто и неоднократно провозглашалась в документах Коминтерна и выступлениях руководителей советского государства на протяжении многих лет. Однако жизнь показала ее утопичность. Поэтому со словами Говарда, назвавшего эту идею "трагическим недоразумением", Сталин вынужден был согласиться35. Во время беседы много внимания было уделено советско-американским отношениям. Говард упрекнул Сталина в том, что советское правительство при обмене нот по вопросу о пропаганде обязалось не допускать образования или пребывания на своей территории каких-либо организаций, имеющих целью свержение или изменение силой политического или социального строя. Литвинов подписал такое письмо президенту Рузвельту, но оно оказалось несовместимо с намерениями Советского Союза. Говард имел в виду деятельность Коминтерна, состоявшийся в Москве летом 1935 г. VII конгресс, участие в его работе руководителей американской компартии. В этой связи правительство США, о чем говорилось ранее, вручило резкую ноту союзному правительству. Это привело к критическому состоянию советско-американских отношений. Говард, по словам Буллита, прямо сказал, что если это повторится вновь, тогда автоматически последует разрыв отношений36. Между собеседниками развернулась полемика. Сталин доказывал, что советское правительство выполняло взятые на себя обязательства. США предоставляют право политического убежища русским белогвардейским эмигрантам, которые выступают против СССР и призывают к свержению его правительства. Американские коммунисты действуют легально в США, выставляют своих кандидатов на выборах, организуют митинги, демонстрации, забастовки. По конституции политические эмигранты имеют право проживать на советской территории, им предоставляется право убежища. Соглашение Литвинова и президента Рузвельта о пропаганде — документ, предусматривавший развитие отношений между двумя государствами. Не следует расширительно толковать подписанное соглашение. Говоря о советско-американских отношениях, Сталин сказал: "Мы можем мирно сосуществовать, если не будем придираться друг к другу по всяким мелочам"

37. Характерно, что в интервью не были затронуты вопросы сотрудничества двух стран по предотвращению угрозы войны и обеспечению всеобщего мира. Собеседники не касались торговли и экономических связей, неиспользованных возможностей в этой области. Ни Говард, ни Сталин не упомянули о долгах и кредитах. Не была дана общая оценка советскоамериканских отношений. Беседа ограничилась по существу обсуждением главным образом соглашения о пропаганде, которое, по мнению Сталина, трактовалось слишком расширительно. С юридической точки зрения он был прав. Вопрос об американской компартии и деятельности Коминтерна, о русских эмигрантах, по которому шла полемика между собеседниками, по существу не относился к соглашению. И Сталин подчеркивал именно эту мысль. Интервью Сталина осветило почти все спорные вопросы советскоамериканских отношений38, — отметил 13 апреля 1936 г. Трояновский в письме Литвинову. Оно было опубликовано почти во всех американских газетах и имело большой резонанс. Только пресса Херста дала его в сокращенном виде. Заявление Сталина об отказе от идеи мировой революции прозвучало сенсационно. В американской печати высказывались разные предположения и догадки, хотя большинство сомневалось в искренности его слов, считая, что они продиктованы тактическими соображениями. В целом ответы Сталина произвели впечатление на американскую общественность, особенно обещание о готовности советского правительства оказать помощь Монгольской Народной Республике в случае нападения Японии на нее. Газета "Вашингтон Дейли Ньюс" опубликовала 4 марта 1936 г. статью "Сталин готов вступить в войну с Японией в защиту Монголии". Через два дня "Морнинг Орегониен" в передовой писала по поводу интервью Сталина: "Теперь советское правительство объявило, что оно будет сопротивляться без уступок". В тот же день "Лос-Анджелес" отмечала, что Япония может встретить сильную армию в лице России. 3 марта Буллит отправил большое письмо Рузвельту, в котором выразил восторг поведением Роя Говарда, сосредоточившего столь большое внимание на невыполнении советским правительством соглашения о пропаганде. По его мнению, для Сталина важно было сделать заявление Говарду о решимости Советского Союза оказать помощь Монгольской Народной Республике в случае, если она станет жертвой японской агрессии. Этот вопрос привлекал многих государственных деятелей и политиков. Самого же Буллита в это время занимал также вопрос о возможном военном столкновении Германии с Советским Союзом. Поэтому Говард так настойчиво спрашивал у Сталина, с каких позиций и в каком направлении будут действовать германские войска против СССР, не имея с ним границ. Ведь Польша выступала против использования ее территории для этих целей. Буллит полагал, что германское командование могло бы для наступления на Советский Союз воспользоваться Прибалтикой. Но наиболее удобным плацдармом для немцев оставалась территория Польши. Буллит отмечал, что если немцы не будут иметь сотрудничества с поляками, то не смогут успешно атаковать Советский Союз. Берлину, по его мнению, нужно сначала аннексировать Австрию, установить контроль над Чехословакией, а после этого и поляки вынуждены будут изменить позицию и отношение к Германии39. Буллит высоко оценил интервью Сталина с Говардом. Особенно он был доволен предупреждением о том, что если в какой-либо форме произойдет еще раз история с Коминтерном, как в августе 1935 г., США немедленно порвут дипломатические отношения с СССР40. Литвинов в беседе с Говардом 2 марта сказал, что советско-американские отношения могут нормально развиваться, если только Буллит не будет столь враждебно относиться к деятельности Коминтерна41. 7 марта министр иностранных дел Франции Фланден сказал полпреду В.П. Потемкину, что заявление Сталина американскому журналисту Говарду является своевременным предупреждением Японии; оно спокойно и проникнуто уверенностью. Положительная оценка франко-советского договора Сталиным показала твердую решимость развивать сотрудничество с Францией в интересах безопасности и мира в Европе. Его слова о невмешательстве СССР во внутреннюю жизнь других стран опровергают распространяемые в прессе инсинуации противниками пакта о взаимопомощи.


Загрузка...