Москва - Вашингтон: Дипломатические отношения, 1933 - 1936

Переговоры Литвинова с Буллитом о долге СССР

По прибытии в Москву посол Буллит считал, что одной из первоочередных его задач является урегулирование проблемы долгов. В госдепартаменте полагали, и он был уверен, что ему удастся довольно быстро договориться с советским правительством об уплате долгов. Тем более, что принципы в ликвидации взаимных претензий были обсуждены и согласованы Рузвельтом с Литвиновым, обусловлены и зафиксированы условия и сумма уплаты долга советским правительством Соединенным Штатам, которые признали контрпретензии и предоставление займа. Поэтому предполагалось, что переговоры будут касаться конкретно лишь условий и сроков уплаты долгов, займа и претворения в целом в жизнь "джентльменского соглашения". В первые же дни Буллит стал добиваться немедленной встречи с Литвиновым, который в это время был болен. Американский посол всем говорил о неотложности дел, имея в виду прежде всего проблему долгов. Ему хотелось как можно быстрее доложить президенту Рузвельту о своих успехах и показать свои дипломатические способности. Но увы, его ожидало разочарование. Оказывается, многое он не предвидел. При встрече с Литвиновым 14 марта 1934 г. посол поставил вопрос об уплате долгов советским правительством. При этом он заметил, что за прошедшие месяцы произошла девальвация доллара, поэтому общая сумма долга теперь составит 150 млн долл. Об этом же он говорил, как отмечалось выше, в феврале и Трояновскому. Литвинов выразил категорическое несогласие. Он обещал президенту, что постарается уговорить свое правительство на уплату 100 млн долл. Дискуссия возникла по вопросу предоставления займа.

По словам Буллита, возможно предоставление только коммерческого кредита, а не займа. У наркома это вызвало недоумение. Равно обнаружились расхождения и относительно фиксации нормального и дополнительного процента долга и займа. Буллит, телеграфируя в Вашингтон о встрече с Литвиновым, отмечал, что ему пришлось убеждать наркома в невозможности предоставить заем Советскому Союзу и что "президент никогда не имел в виду предоставление прямого займа советскому правительству, а лишь в форме кредита". Литвинов остался при своем мнении и настаивал на том, чтобы Рузвельт нашел возможность решения этой проблемы. Если США будут твердо придерживаться своей позиции, сообщал посол в конце своей телеграммы, они смогут добиться в значительной степени удовлетворительного решения23.

17 марта из госдепартамента в Москву пришел ответ. На следующий день посол зачитал его Литвинову. Тон ее был однозначен, и он, разумеется, не устраивал наркома. Возможно, и сам Буллит не ожидал подобной депеши. В ней говорилось: "Президент телеграфирует, что во время разговоров с Вами мысль о предоставлении советскому правительству непосредственного займа никогда ни на минуту не приходила ему в голову... никогда не было самого малейшего шанса на возможность предоставления непосредственного займа... на сегодняшний день не существует даже отдаленной возможности подобного займа. По представлению президента, его переговоры с Вами основывались на мысли о займе в форме коммерческих кредитов". Конец телеграммы звучал предупредительно: "Катастрофически будет, если нам не удастся сотрудничество". Телеграмма огорчила наркома. Он обратил внимание на категоричность депеши и на явный отход Вашингтона от ранее достигнутой с президентом договоренности. Надежды на получение займа превращались в иллюзию, наступило время серьезных размышлений. Ситуация осложнялась и омрачалась тем, что в это же время Бюро Экспортно-импортного банка приняло резолюцию об отказе осуществлять какие-либо кредитные сделки на советские закупки до тех пор, пока советское правительство не предоставит гарантии уплаты долгов, приемлемой для президента24. Стремясь несколько ослабить излишнюю резкость телеграммы, посол выразил надежду, что даже при отсутствии торговли отношения между государствами могут все же сохранять дружественный характер. Литвинов справедливо заметил, что "мы можем остаться в дружеских отношениях, но США без взаимной торговли едва ли останутся в дружбе с Советским Союзом". Такое положение вызовет разочарование в определенных деловых кругах США. Быть может, следовало бы отделить вопрос о торговле от урегулирования претензий. Посол ответил, что это невозможно25. При встречах с Литвиновым Буллит затрагивал также вопрос об обмене долларов на червонцы на льготных условиях, сославшись при этом на обещание наркома финансов Г.Ф. Гринько. Консульства обычно взимали сборы в иностранной валюте или в червонных рублях по курсу черной биржи. НКИД возражал против этого. Тогда консульства стали взимать сборы в рублях по официальному курсу, а затем обменивали их в Госбанке. Буллит поставил вопрос о предоставлении американцам привилегий и исключений. Литвинов с удивлением ответил, что ему трудно представить, как можно менять кому бы то ни было доллары иначе, чем по официальному курсу, а тем более по курсу черной биржи. Все эти вопросы должны решаться на общих законодательных основаниях.

Сравнение текстов записей двух собеседников показывает, что Литвинов вел спор в более общей и спокойной форме, избегая остроты27. Буллит же, напротив, докладывал в Вашингтон эмоционально, сознательно не сглаживая разногласия. Нарком, предвидя серьезные негативные последствия, сказал послу, что пока он не докладывал обо всем Сталину и неизвестно, какое решение будет принято, возможно, это будет сделано до приезда из Нью-Йорка в Москву председателя Амторга П. Богданова. Буллит же высказал пожелание Хэллу, чтобы билль Джонсона был бы принят побыстрее, и тогда госдепартамент мог бы занять твердую позицию в отношении Трояновского и обратить его внимание на то, что политика сотрудничества между двумя странами потерпела неудачу28. 23 марта Буллит представил наркому К.Е. Ворошилову помощников военного атташе капитана Дэвида Ниммера и лейтенанта Томаса Уайта. В этот день нарком беседовал с послом полтора часа. Он спросил у него, насколько возможно получение 200 тыс. т железнодорожных рельсов, о которых в декабре 1933 г. Сталин говорил Буллиту. Посол ответил, что об этом не может быть речи, пока не будет урегулирован вопрос об уплате долгов Советским Союзом. Ворошилову стало ясно, что нельзя или трудно рассчитывать на техническую помощь от США29. Три дня спустя Трояновский позвонил Хэллу и интересовался причиной негативной позиции Экспортно-импортного банка в отношении кредитов и сотрудничества с советским правительством. Хэлл откровенно сказал, что президент, он, Мур, Буллит и другие сотрудники госдепартамента удивлены изменением позиции Литвинова по вопросу проблемы долгов в сравнении с тем, когда он был в Вашингтоне. Возникло серьезное разногласие сторон относительно предоставления банком кредитов, процентов и сроков их погашения30. Из этого следовало, что уплата долгов должна явиться предварительным шагом к сотрудничеству. Американская сторона не хотела считаться с реальностью: Советский Союз не платил долги царского правительства европейским государствам, в частности Франции и Великобритании, хотя они настойчиво этого добивались, а европейские государства, за исключением Финляндии, в свою очередь, отказались платить военные долги США. Таким образом проблема долгов носила международный характер. Буллит информировал Хэлла, что советское правительство, по его мнению, не намерено предпринимать каких-либо действий до приезда ПА. Богданова в Москву относительно выделения земельного участка под строительство здания посольства, несмотря на обещание Сталина. Также не выполняется заверение наркома финансов Г.Ф. Гринько об обмене доллара на рубли31. В беседах с Буллитом Литвинов обращал его внимание на существенное различие между займом и кредитом. Объем займа может быть неограниченным, и советская сторона готова взять товаров на желаемую сумму. При товарном же кредите объем его определяет кредитор по своему усмотрению. Но посол настаивал на своем, проводя линию госдепартамента на односторонний порядок выполнения соглашения и на отказ от обещанного займа. 23 марта обеспокоенный Литвинов направил в ЦК ВКП(б) докладную записку о встречах с Буллитом. Он констатировал наметившиеся разногласия и предлагал пути их преодоления. Американцы, писал он, вместо займа, как было обещано Рузвельтом и зафиксировано в коммюнике, готовы дать товарные кредиты, причем 50% остаются за поставщиками и 50% — за Экспортно-импортным банком. На кредиты при этом насчитывается 10% в погашение американских претензий. О сроках кредитов не говорится. Претензии должны быть погашены в течение 20 лет. Литвинов считал, что эти условия принять невозможно, и настаивал на предоставлении именно Экспортно-импортным банком денег, необходимых для расплаты наличными по заказам. Рузвельт, отмечал он, требовал уплаты 150 млн долл. вместо ранее обусловленных 75 млн долл. Вероятно, придется согласиться на уплату 100 млн долл., но отклонить требование начисления процентов на сумму претензий. При этом заем он предлагал увеличить в два раза от суммы долга, согласившись с уплатой 8% годовых сроком в 20 лет. Буллит, информировал нарком, запугивает прекращением торговли. Надо проявить выдержку и показать, что мы не боимся подобной перспективы32. На следующий день, 24 марта, Литвинов, анализируя переговоры о долгах в Вашингтоне и Москве, еще раз обращал внимание советского руководства на выявившиеся разногласия в отношении суммы уплаты долга, сроков и процентов на эту сумму, о которых ранее не было речи, по вопросам срока погашения и оформления сделок. Американцы, подчеркивал нарком, пытаются подменить заем товарным кредитом с возложением на поставщиков 50% риска. Кроме того, они хотели бы обложить советские закупки в США 10-процентным налогом в течение 20 лет. Это абсолютно неприемлемо33. Литвинов серьезно был озабочен возникшими требованиями посольства. 27 марта, учитывая настойчивость Буллита, он направил Сталину (копии Молотову и Кагановичу) письмо о приобретении американским посольством червонцев для нужд посольства и сотрудников34. Буллит даже подготовил по этому вопросу инструкцию, утвержденную Хэллом. Сотрудникам посольства запрещалось пользоваться червонцами, приобретенными на черной бирже, а получать их официально по "справедливому курсу" — 50 руб. за один доллар. По мнению Литвинова, нельзя делать исключения для американских дипломатов. Он предлагал поручить Торгсину и Интуристу обслуживать американское и другие посольства в Москве на общих основаниях с расчетами в валюте. Касаясь порядка консульских сборов, Литвинов отмечал, что консульства ввели в практику взимание сборов на территории СССР в иностранной валюте или в червонных рублях по курсу черной биржи. НКИД неоднократно возражал против этого. В результате вопрос о сборах стал спорным и не был решен. Буллит поставил непременным условием, чтобы американское консульство производило сборы в долларах, либо в рублях по курсу 55 руб. за доллар. Можно согласиться: 1) либо на взимание американцами сборов в иностранной валюте; 2) либо на установление курса черной биржи; 3) либо на взимание в рублях по твердому официальному курсу с последующим обменом в Госбанке этих рублей на доллары. Литвинов предлагал третий способ и распространение его на все без исключения иностранные консульства35. 31 марта Литвинов направил докладную записку Сталину (копии Молотову и Ворошилову) с просьбой незамедлительно рассмотреть ряд вопросов, поставленных Буллитом, об американском займе или кредитах, о консульских сборах, обмене валюты, относительно участка для здания американского посольства, порядке взимания консульствами сборов в рублях по твердому официальному курсу с последующим их обменом на доллары36. 1 апреля 1934 г. политбюро приняло решение о снабжении сотрудников американского посольства продовольствием через Торгсин (с расчетом в валюте), Интурист и Бюро по обслуживанию иностранных дипломатов, а также об условиях получения кредитов в Америке. В нем говорилось: 111. Отклонить условия кредитов, изложенные в проекте письма госдепартамента и разъясненные Буллитом. 2. Предложить Буллиту следующую схему долгосрочных кредитов: Экспортно-импортный банк предоставляет в наше распоряжение сумму в 150 — 200 млн долл. для непосредственной полной оплаты нами производимых в США за наличный расчет закупок. Кредиты предоставляются на срок в 20 лет из 4-х процентов. По истечении 4-х лет после использования всей суммы кредитов процентная ставка повышается на 3% для погашения претензий по долгу Керенского, определяемой суммой в 75—100 млн долл. Сумма кредитов должна превышать в 2 раза сумму претензий, а именно против 75 млн долл. претензий предоставляется 150 млн, а против 100 млн претензий 200 млн кредитов"37. То было непременное условие и требование советской стороны. 2 апреля нарком иностранных дел встретился с Буллитом и сообщил ему предложения советской стороны. Литвинов вручил ему памятную записку, в которой говорилось, что долгосрочный кредит в сумме 150 млн долл. рассчитан сроком на 20 лет. Эта сумма должна быть депонирована в Экспортно-импортном банке или в другом банке, находиться в распоряжении советского правительства и использоваться для оплаты наличными закупок, производимых в США. В первые четыре года оплата в 4% и 4 — 3% в течение последующих 16 лет. Причем никаких процентов за этот долг Советский Союз не платит. Если придется довести сумму уплаты долга до 100 млн долл., то долгосрочный кредит должен быть повышен до 200 млн, но пока правительство соглашается на 75 млн долл. Об этом был проинформирован Трояновский38. Буллит проинформировал Хэлла, что 2 апреля советское правительство решило получить кредит от американского правительства вместо займа, но на условиях, что он будет предоставляться Экспортно-импортным банком сроком на 20 лет в сумме, превышающей в 2 раза сумму уплаты долгов. Советское правительство готово делать покупки на этот кредит только в США и за наличный расчет. Госдепартамент отклонил эти предложения по урегулированию проблемы долгов39. Когда 8 апреля Литвинов встретился с послом Буллитом и спросил его об отношении госдепартамента к предложениям советского правительства относительно долга и кредитов, посол ответил: госдепартамент категорически возражает и "в столь сильных выражениях, что он даже не решается передать его мнение... госдепартамент настаивает на схеме, которую он предложил Трояновскому"40. Имелся в виду меморандум, врученный 20 февраля. Американский посол У. Додд, узнавший о позиции госдепартамента, записал в дневнике, что Германия не собиралась вообще расплачиваться с США за свои долги. "Получить сто миллионов от Москвы и потерять миллиард в Берлине!" — с недоумением заметил Додд послу Буллиту41. Американцы предложили советскому правительству платить по всем кредитам дополнительно к сумме, обусловленной в каждом случае контрактом, 10% в год. Причем Экспортно-импортный банк получал фактически право контролировать торговлю между двумя странами. Литвинов отклонил подобный проект, отметив, что данный проект "предполагает не заем или кредит, а обложение налогом торговли Советского Союза"42. Итак, двухмесячные переговоры в феврале и марте выявили подлинные намерения американцев. Отклонение госдепартаментом новых предложений советского правительства об уплате долгов и получении кредитов и процентов заставляли серьезно задуматься о судьбе дальнейших переговоров. Стремясь найти выход из создавшейся неблагоприятной ситуации, Литвинов информировал Трояновского о решении политбюро ЦК от 1 апреля43. Кроме того, советская дипломатия, увидев серьезность обнаружившихся разногласий на первом этапе переговоров, решила разъяснить свою позицию самому президенту. В Кремле полагали, что возможно расхождение во взглядах между главой Белого дома и госдепартаментом. У руководства возник вопрос: что побудило госдепартамент занять такую позицию? Было высказано много предположений. В частности, нарком Литвинов, оценивая поведение американских ведомств и причины изменения позиции правительства США, записал в своем дневнике: "Видимо, после моего отъезда он (Рузвельт. — Г.С.) убедился, что провести заем через конгресс невозможно. Поэтому вместо займа он стал предлагать нам товарные кредиты сроком лет на 5 и представляемые нам не правительством, а частными фирмами"44. Литвинов поручил Трояновскому посетить Рузвельта и постараться убедить его в достаточности признания суммы долга Керенского в 75 млн долл., как это было зафиксировано в "джентльменском соглашении". Объясняя позицию правительства, Литвинов подтвердил его готовность отвечать за ту часть долга, которую Керенский получил, а не за деньги, расходованные Б.А. Бахметевым и агентом СА. Угета. Как выяснилось, на 1 января 1920 г. осталось около 79 млн долл. Значит, эта часть должна быть вычтена из долга Керенского. Кроме того, сам Угет в докладе от 10 января 1921г. госдепартаменту признал, что после 1917 г. у него находилось военных и других материалов на сумму 171 млн долл.45 Американское правительство, запретив их ввоз в Советскую Россию, позволило Бахметеву и Угету снабжать материалами армии Колчака и Деникина. "Если бы эти факты мне, — сообщал Литвинов, — были известны при переговорах с Рузвельтом, то я не соглашался бы и на 75 млн долл., но я от своего слова не отказываюсь, и эту сумму мы готовы уплатить на базе предложенной Буллиту схемы"46. Для Литвинова становилось все более очевидным, что получить долгосрочный кредит вместо займа также трудно. Переговоры принимали затяжной характер и были перенесены в плоскость обсуждения условий предоставления кредитов Экспортно-импортным банком, их суммы, срока и процентов. Советское правительство было заинтересовано в получении долгосрочного кредита в сумме 200 млн долл. и уплаты соответственно долга в 100 млн долл. Буллит же решительно отказывался от такого предложения, а госдепартамент активно в этом его поддерживал. 5 апреля Хэлл телеграфировал Буллиту о том, что советскому правительству не будет предоставлен кредит, если оно не предложит президенту приемлемое соглашение об уплате долгов. 7 апреля госсекретарь прислал Буллиту проект об уплате долга, врученный Трояновскому 20 февраля, и послу поручалось официально передать Литвинову его от госдепартамента47. Это подчеркивало неизменность позиции официального Вашингтона и являлось ответом на памятную записку от 2 апреля. Негативную роль в переговорах играли заведующий отделом восточноевропейских стран в госдепартаменте Р. Келли и председатель Экспортно-импортного банка Дж. Пик, связанный с "Интернэшнл Хорватер Компани". Они выступали против предоставления кредитов СССР. На следующий день это указание было исполнено. Буллит сообщил Литвинову, что госдепартамент отклоняет советские предложения о кредитах. Далее Буллит заявил, что принятие закона Джонсона означало прекращение торговли с Америкой. Рынок ее может оказаться открытым только для Японии. Внимательно выслушав рассуждения Буллита, Литвинов сожалел, что Экспортно-импортный банк не изъят из закона Джонсона, и ему не предоставлена свобода действий для торговли с СССР. Напротив, она будет ограничена и затруднена. Но давление госдепартамента не достигнет цели. У Англии и Франции, констатировал Литвинов, хотя и имеются большие претензии к Советскому Союзу, однако они ведут с ним торговлю, предоставляя кредиты и займы. Американские претензии, заметил нарком, незначительны, и в беседах с Рузвельтом была достигнута договоренность об их урегулировании и подписано соглашение. Казалось, все благополучно и налицо взаимопонимание. Но, увы, это далеко не так. После восстановления отношений по торговле мы оказываемся отброшенными назад. Схема госдепартамента неприемлема и недискутабельна. Москва может получить кредиты и разместить заказы вне Америки. Твердость суждений Литвинова смутила Буллита. Нарком решил в дальнейшем вести себя бескомпромиссно. "Необходимы и в дальнейшем твердый тон и выдержка", — записал он после беседы с Буллитом48, которая состоялась сразу после принятия 4 апреля палатой представителей закона Джонсона. А 6 апреля его одобрил сенат. Закон требовал от администрации принятия решительных мер в отношении стран-должников. Билль запрещал этим странам размещение займов на американском рынке и предоставление им займов со стороны правительства США. За нарушение билля предусматривался штраф. Акт запрещал США вести торговлю с государствами, которые имели задолженность. Торговлю разрешалось осуществлять только через Экспортно-импортный банк путем наличного расчета. В законе говорилось, что государствам, не выполнившим своих долговых обязательств по отношению к США, не могут быть предоставлены кредиты. Это распространялось и на СССР. Госдепартамент переслал в конгресс письмо Экспортно-импортного банка, в котором сообщалось, что банк решил не кредитовать операции с СССР до урегулирования вопроса о долгах. 9 апреля Буллит в беседе с заведующим 3-м Западным отделом Рубининым сказал, что закон Джонсона может негативно отразиться на советско-американских торговых отношениях. После принятия его конгрессом в Вашингтоне "никто и слышать не хочет о займе". Ведь Франция, говорил он с раздражением, отказалась платить четыре миллиарда долларов по военным займам. Сумма советского долга ничтожна, но для США — это крупный принципиальный вопрос, и надо постараться найти приемлемое решение. Рубинин заметил, что Великобритания ведет торговлю с Советским Союзом, не связывая это с претензиями о долгах49. Законопроект Джонсона был представлен в конгресс еще в 1933 г., и о нем Буллит информировал Литвинова во время его пребывания в Вашингтоне. Когда законопроект обсуждался в конгрессе, журналисты спрашивали Буллита, как может его одобрение отразиться на советскоамериканской торговле. В Америке, ответил он, негативно относятся к предоставлению займов иностранным государствам-должникам. 13 апреля закон Джонсона подписал президент Рузвельт, и он вступил в действие. Закон запрещал предоставлять странам-должникам займы и кредиты со стороны правительства США и был распространен на СССР, хотя и предусматривал исключение из правил. В частности, учреждения федерального правительства, в том числе Экспортно-импортный банк, могли предоставлять кредит государствам, не выполнившим финансовые обязательства перед США. Однако совет директоров банка не воспользовался такой возможностью. Более того, он поспешил опубликовать резолюцию об отказе в кредите Советской России50. Такой акт был расценен Москвой как скрытое давление на советское правительство, но Советский Союз, сказал Литвинов в беседе с Буллитом, никогда не запугать такой угрозой51. "Подобное давление на нас оказывали со всех сторон в течение десятилетий европейские страны, и они, убедившись в бесполезности подобных средств, от них отказались. Несмотря на гораздо большие размеры претензий со стороны Англии и Франции и других стран, мы с ними ведем торговлю, получаем кредиты и займы, притом без всякого обеспечения"52. Напомнив послу о переговорах с президентом Рузвельтом, о его обещании предоставления займа, Литвинов отметил, что трудно понять такую линию поведения госдепартамента, тем более с ней согласиться. Следовало бы учесть, что закон Джонсона не сильно затрагивает торговые интересы СССР, так как заказы возможно без труда разместить вне Америки. Предложения европейских партнеров выгодны и значительны, они превышают спрос. Странно и досадно, что после восстановления дипломатических отношений торговля между двумя странами не улучшилась, а оказалась отброшенной назад. Приходится только сожалеть об этом. Базы для дальнейших дискуссий совершенно нет. Предложения госдепартамента абсолютно неприемлемы. Услышав эти бескомпромиссные слова, посол Буллит был смущен. Он не ожидал такого ответа. Разногласия сторон четко определились. После принятого политбюро решения по поводу возможности получения от Америки вместо займа долгосрочного кредита Сталин ждал дальнейшего развития событий. Он не склонен был проявлять поспешность. Надо было выяснить, какую позицию займет Рузвельт. Литвинов возлагал надежды на положительное отношение президента, но полной уверенности не было. Беспокойство не покидало наркома, ибо он лично вел с Рузвельтом переговоры и поставил свою подпись под соглашением. В то же время Литвинов обязан был неукоснительно добиваться выполнения решения политбюро. 10 апреля он направил письмо Трояновскому, в котором подчеркивал, что прекращение торговли с Америкой не должно нас пугать. Разумеется, Амторг обязан по возможности заключать сделки с американскими фирмами на выгодных условиях. От этого не стоит отказываться, но и нельзя исключать в перспективе прекращения под давлением США торговых отношений на длительное время. В этих условиях никаких разговоров об открытии и статусе торгпредства в Америке не должно быть53. Позиция правительства в переговорах с американцами, отмечал нарком, предельно ясна: верность соглашению с Рузвельтом. Германия и другие страны предлагают кредиты на более выгодных, чем США, условиях. Союзное правительство готово получить кредит от Экспортно-импортного банка для оплаты закупок на 100% за наличный расчет. Никаких промежуточных торговых звеньев. "Если этот принцип будет усвоен Рузвельтом, то нам останется только договариваться относительно процентной ставки и суммы займа"54. Что касается займа, предоставленного администрацией США царскому и Временному правительству, то он использовался не по назначению. Конгрессмен Макфадден, в свое время сторонник непризнания СССР, заявил 4 апреля 1934 г. на заседании в палате представителей: "Я откровенно заявляю вамг что расследование, произведенное мною и другими членами комиссии, показало, что очень мало из 187 млн долл. пошло в Россию". Они были использованы для заключения контрактов на закупку военного снаряжения, которое затем продавалось с помощью махинаций Б .А. Бахметева и С А. Угета55. На 1 января 1920 г. у них была значительная сумма денег — около 79 млн долл., и она должна быть вычтена из долгов. Кроме того, у агента С.А. Угета после 1917 г. находилось военных и других материалов на сумму 171 млн долл. Ввоз их в Советскую Россию был запрещен американским правительством. Исходя из этого, по мнению Литвинова, Советский Союз не обязан платить по долгу Керенского56. Поэтому он рекомендовал полпреду заявить президенту, что если и отвечать за долг Керенского, то лишь за ту часть, которая действительно дошла до России, а не за деньги, которые растранжирили агенты Временного правительства в то время, когда оно уже не существовало. "Американское правительство имело возможность признанием советского правительства заставить Угета передать ему все имущество либо же секвестрировать имущество и употребить на покрытие долга Керенского"57. Как видно, проблема долгов и переговоры о них оказались гораздо сложнее, чем представляли Литвинов и Рузвельт в момент установления дипломатических отношений. 16 апреля Трояновский посетил госсекретаря Хэлла и сообщил ему о намерении довести до президента соображения советского правительства об уплате долга Керенского. Оно готово признать сумму в 75 млн долл., но не более. К этому заключению привело внимательное изучение документов, ранее неизвестных. О них нужно проинформировать самого президента. Хэлл спросил: "Значит, больше чем о 100 млн долл. не может быть речи?". Последовал утвердительный ответ: "Ни в коем случае". Госсекретарь, недовольный услышанным, задал вопрос: за какое время будут покрыты долги? Для этого, заметил полпред, потребуется не менее 20 лет. Далее он пояснил, что при предоставлении займа предусматривались проценты на долги, а поскольку речь идет о кредитах, то это исключено58. Расхождения в подходе к урегулированию проблемы долгов у собеседников были очевидны и серьезны. Многое зависело от встречи Трояновского лично с президентом Рузвельтом. Литвинов возлагал некоторые надежды на благоприятный исход этого свидания. 20 апреля 1934 г. он направил полпреду депешу, которая гласила: держитесь строго предложенной мною 2 апреля Буллиту схемы, не отступайте. После встречи с Рузвельтом получите дополнительные указания59.

Понимая ответственность и сложность поручения, Трояновский обдумывал, как более аргументированно и ясно доложить вопрос о долгах президенту. Он собирался упомянуть о сумме, оказавшейся у финансового агента С.А. Угета и бывшего посла Б А. Бахметева на 1 декабря 1917 г. Хотел предложить также временно отказаться от претензий советского правительства к американским гражданам, включая компании, ассоциации, корпорации. Трояновский заранее информировал об этом Литвинова60. Сам Рузвельт не очень склонен был втягиваться в переговоры. В свое время он намеревался решить все проблемы долгов с Литвиновым, но нарком не использовал удобный момент. Как уже отмечалось, Рузвельт считал наиболее разумным вести переговоры о долгах и претензиях в Вашингтоне под своим руководством, но по просьбе полпреда пошел на уступку и теперь, по-видимому, сожалел об этом.

Кроме того, в апреле для Рузвельта сложилось неблагоприятная внутриполитическая ситуация. Его деятельность была подвергнута острой критике со стороны республиканцев. Некоторые сенаторы и члены палаты представителей усомнились в правильности курса президента в отношении СССР. Противники его признания критиковали Рузвельта за либерализм. 1 апреля доктор Уильям Уэфт опубликовал памфлет, в котором обвинял президента в "красном заговоре". Эти измышления были подхвачены прессой и стали предметом обсуждения в конгрессе, который даже создал комиссию для расследования обвинений в адрес Рузвельта. В нее вошли три демократа и два республиканца. В конце апреля они представили доклад, в котором демократы отвергли обвинения, а республиканцы поддержали их61. В сложившейся ситуации Рузвельт не хотел привлекать внимание к американо-советским отношениям. Посол Буллит, напротив, стремился в переговорах с Литвиновым ускорить решение проблемы долгов, настойчиво добиваясь их уплаты как можно быстрее. Его позиция была бескомпромиссной. Госдепартамент поощрял его твердость и решительность, ожидая от него дипломатического успеха. Когда советская сторона поставила вопрос о том, чтобы доложить Рузвельту о сложившейся ситуации в ходе переговоров, госдепартамент направил запрос Буллиту: действительно ли беседы Рузвельта с Литвиновым касались вопроса займа? В ответе Буллит признал, что в переговорах этот вопрос имел место, но президент предупредил Литвинова, что соглашение о долгах должно быть детально разработано после установления дипломатических отношений62. Американский исследователь Дональд Бишоп также признал, что во время переговоров Рузвельта с Литвиновым термин "заем" был использован обеими сторонами как устно, так и письменно63. В связи с предстоявшей встречей президента Рузвельта с Трояновским помощник госсекретаря Мур подготовил меморандум, в котором констатировал, что в составленной Буллитом записи бесед президента с Литвиновым трижды употреблялись слова "кредит или заем", и правительство США обещало их предоставить Москве64. 27 апреля Трояновский писал Литвинову, что президент не спешит его принять, сознательно откладывая встречу. Для этого было немало причин. Прежде всего Рузвельт испытывал противодействие оппозиции. Тем не менее полпред возлагал большие надежды на президента, считая, что с ним можно договориться. Признавая возникшие разногласия в переговорах о долгах, он предлагал Литвинову пойти на некоторые уступки, например, согласиться на 7% годовых; увеличить заем или кредит до 300 млн долл., если, как он выразился, "переварим" его, сроком на 20 лет; пока не ставить вопрос о сумме претензий, объявив их ликвидированными. Это вариант на будущее в целях достижения соглашения65. Но Литвинов не согласился с предложениями Трояновского, так как считал их малореальными. Трояновскому было поручено попытаться убедить президента в возможности уплаты долга в 75 млн долл., как это было зафиксировано в "джентльменском соглашении". Госдепартамент хотел предварительно узнать, какие аргументы намерен изложить Трояновский президенту по поводу претензий. В самом госдепартаменте, а также между ним и Белым домом не было единого мнения о ходе переговоров по вопросу суммы и сроков уплаты долгов. Лично Рузвельт был недоволен возникшими разногласиями. Ему хотелось их устранить, найти компромисс, но его советники придерживались другого мнения. Вероятно, он сожалел, что согласился с Трояновским на перенос переговоров в Москву, тем самым лишив себя возможности непосредственно на них воздействовать. К тому же внутри страны обострилась борьба вокруг Нового курса. Республиканцы атаковали его с разных сторон. Некоторые сенаторы и члены палаты представителей, ранее поддерживавшие его, стали выступать против. Президент иногда терялся, маневрировал, выжидая. Эти причины побуждали его не спешить встречаться с Трояновским. Полпред, размышляя над поведением и тактикой президента, успокаивающе писал наркому М.М. Литвинову: "Возможно, что он выжидает более благоприятное время. Нам надо считаться с фактом, что судьба наших отношений с США в известной степени связана с судьбой самого Рузвельта. Если он потеряет свое влияние, отношения ухудшатся и договориться будет трудно. Если он укрепится, отношения улучшатся, и можно будет скорее достигнуть договоренности. Положение не безнадежное, и договориться будет возможно"66. Однако это не подтвердилось. Предположения Трояновского были основаны на том, что билль Джонсона не будет распространен на СССР. Но этого не произошло. Заявление Экспортно-импортного банка об отказе кредитовать торговлю с Советским Союзом также было недооценено. Ведь вся торговля СССР с США фактически была поставлена под вопрос. Его предложение о возможности получения займа с 7% годовых тоже являлось нереальным, ибо позиция Вашингтона еще до этого была резко негативная. Никто и никогда официально не предлагал ни займа, ни долгосрочного кредита. Несостоятельность и малая убедительность всех этих аргументов выявилась в беседе с Рузвельтом. 30 апреля 1934 г. Рузвельт принял Трояновского в присутствии Хэлла и Мура. Полпред объяснил президенту суть возникших разногласий относительно взаимных претензий. За последнее время, отметил он, выяснилось, что значительная часть денег и имущества была израсходована Бахметевым и Угетом. В США осталось материалов на 122 млн долл. Рузвельт не стал обсуждать затронутые вопросы. Он заявил, что частные претензии американцев составляют 400 млн долл. Их нужно удовлетворить. Согласие советского правительства уплатить долг Керенского в сумме 75 млн долл. не сможет удовлетворить конгресс. К тому же с октября прошлого года доллар упал. Это надо учитывать. "Литвинов тогда полусоглашался на 100 млн долл., теперь он отступил"67, — с неудовольствием заметил президент. Не соглашаясь с доводами полпреда, президент счел обоснованным отказ Экспортно-импортного банка предоставлять кредиты до соглашения о долгах68. Рузвельт подчеркнул, что советское правительство обязано выплатить долги и претензии частным лицам. Полпред напомнил, что в соглашении сказано о взаимных претензиях. Но Рузвельт остался при своем мнении. В оправдание своей неуступчивости Рузвельт обычно ссылался на конгресс, на то, что он вынужден оглядываться на него. В этом была доля истины, так как оппозиция при всяком удобном случае обвиняла президента в симпатиях к СССР69. Ради справедливости отметим, что президент понимал необходимость и важность поддерживания нормальных отношений с такой крупной державой, как Советский Союз. Ведь по его инициативе были установлены с ним дипломатические отношения. В конце беседы Рузвельт порекомендовал Литвинову и Буллиту продолжить переговоры в Москве и постараться договориться. Визит полпреда в целом оказался неудачным. Рузвельт, по словам Трояновского, заупрямился и дал понять, что желательно бы урегулировать вопрос о долгах в мае — до закрытия конгресса. Полпред не ожидал такого исхода встречи. Его аргументы оказались неубедительными для президента70. Трояновский переживал безрезультатный исход визита, хотя он заранее был обречен на провал, но Литвинов, к сожалению, не предвидел этого. Получив телеграмму об итогах переговоров с Рузвельтом, Литвинов направил полпреду сердитую депешу, упрекая его в недостаточной продуманности аргументации, в слабой защите своей позиции71. Он считал, что во многом повинен Трояновский, который в беседе с Рузвельтом слишком много говорил об архангельской интервенции, а не о главном. На самом деле упрек был не совсем обоснованным. Ведь суть разногласия состояла в том, что Рузвельт в ноябре 1933 г. обещал Литвинову заем, а затем отказался. Тем более, долг Керенского, как оказалось, составлял не 150 млн долл. Подтверждением тому явилось расследование комиссии конгресса. Надо было добиваться решения вопроса о предоставлении займа или долгосрочных кредитов на определенных условиях72. Нарком поручал полпреду еще раз обсудить эту проблему в госдепартаменте. Встреча Трояновского с Муром и Келли 8 мая тоже не дала результатов73. Обе стороны остались при своем мнении. Было очевидно, что переговоры по существу зашли в тупик. Выхода из него пока не намечалось. И дело было вовсе не в слабой аргументации Трояновского, как считал Литвинов, а в линии госдепартамента.

Разочарование постигло советскую дипломатию и в другом случае. В апреле в НКИД решили послать в Вашингтон Е.В. Рубинина, чтобы ознакомить Трояновского с ходом переговоров, позицией советского правительства и получить от него информацию о результатах бесед с официальными лицами, об их отношении к проблеме долгов и вообще о состоянии отношений с США и условиях работы полпредства. В его задачу не входила, но возможно, и не исключалась, встреча с Рузвельтом. В госдепартаменте заинтересовались целью визита Рубинина. 10 апреля Буллит сообщил, что он является влиятельным лицом при принятии решений по советско-американским отношениям, более примирителен в сравнении с другими официальными лицами. Посол просил уделить ему больше внимания и, если возможно, организовать встречу с Рузвельтом74. Через три дня Буллит вновь телеграфировал Хэллу, что Рубинин намерен проинформировать Трояновского о взглядах и позиции Литвинова в отношении долгов и претензий, так как он не участвовал в переговорах и, вероятно, хочет получить сведения о намерениях госдепартамента75. Президент оттягивал встречу с Рубининым. Свидание с ним он откладывал, ссылаясь на чрезмерную занятость. К тому же он не знал точно, какие вопросы подлежат обсуждению. Госдепартамент также терялся в догадках. Сам Рубинин вел себя скромно, на вопросы отвечал уклончиво, заявляя, что его интересуют условия, в которых живут и работают сотрудники полпредства. По просьбе Буллита госдепартамент оказал максимум внимания Рубинину, но предложение встретиться с президентом им было воспринято настороженно и с некоторым недоумением. Вероятно, в госдепартаменте полагали, что его приезд, возможно, имеет целью информировать Рузвельта о каких-либо новых предложениях Литвинова. Рубинин пробыл в США девять дней. Находясь в Вашингтоне и НьюЙорке, он встретился со многими официальными лицами. 24 апреля Рубинин посетил госдепартамент и беседовал с Филиппсом, Муром, Келли, Мак Дермотом, Петерсоном. Встречи носили скорее протокольный характер. Вопрос о долгах не поднимался. Затем Рубинин встретился с вицепрезидентом Экспортно-импортного банка Ч. Стюардом. Речь шла о перспективах торговли. Рубинин заметил, что одобренный конгрессом билль Джонсона запрещает даже частные сделки Амторгу. Адвокаты банков в Нью-Йорке советуют клиентам пока воздерживаться от финансирования Амторга, так как не совсем ясно толкование этого билля. К тому же при его обсуждении Экспортно-импортный банк принял резолюцию не давать СССР кредитов до соглашения о долгах. Таким образом, в советскоамериканских торговых отношениях положение оказалось даже хуже, чем при президенте Гувере. Перед отъездом в США Буллит передал госдепартаменту 12 рекомендательных писем, в том числе руководителю Администрации по оздоровлению промышленности генералу Джонсону, директору бюджета Дугласу, известному публицисту Уолтеру Липпману, полковнику Хаузу, сенатору Питмэну, банкирам Варбурпубу, Ламмонту и другим. По рекомендации У. Мура Рузвельт принял Рубинина. Беседа носила протокольный характер, продолжалась несколько минут и никаких деловых вопросов не касалась. Президент даже не затронул проблемы о долгах76. Поездка Рубинина оказалась бесполезной. Она заставила его задуматься над причинами расхождений советско-американских отношений. 16 мая он откровенно поделился своими неутешительными мыслями с Буллитом: "В США мало интересуются вопросами внешней политики и мало в них понимают. Эти вопросы являются уделом лишь узкого круга людей, которые ими практически занимаются", что неблагоприятно отражается на сотрудничестве обеих стран. "В Америке нас еще очень мало знают. Для подавляющего большинства американцев СССР является каким-то чисто географическим понятием, и мало кто разбирается в той богатой и насыщенной фактами истории, которую представляют собой 16 с лишним лет существования Советского Союза". Он обратил внимание Буллита на тот факт, что "вся история с биллем Джонсона является образцом самой неуклюжей тактики, какую только можно представить. В самом деле, если американское правительство при проведении билля Джонсона с самого начала предполагало трактовать СССР наравне с Францией и другими странами, не выполняющими заключенные ими с США соглашения, то незачем было вводить в билль специальный пункт, который всеми с полным основанием рассматривался как открывающий дверь для предоставления кредитов СССР, независимо от хода переговоров по вопросу о долгах. Об этом неоднократно говорилось в американских газетах, об этом совершенно ясно и недвусмысленно заявил сам автор билля сенатор Джонсон. Между тем при обсуждении билля в конгрессе эта дверь была с шумом захлопнута, к великому удовольствию Гамильтона Фиша и его друзей". Об этом же он говорил во время беседы с директором Экспортно-импортного банка Джорджем Пиком и вице-директором Стюартом. Но они заявили, что билль продиктован главным образом общественным мнением страны. В ответ Буллит сказал, что он "давно уже убедился в наличии глубоких принципиальных расхождений между американской и советской позициями в вопросе по урегулированию проблемы долгов и чувствует себя бессильным что-либо придумать". Конгресс не даст никому кредитов. Франция, Англия и Германия отказались платить долги. А Франция уже после войны взяла кредит 2 млрд долл. на восстановление разрушенных областей и не возвращает его. Но ведь СССР, возразил Рубинин, не занимал у США ни одного доллара. Он спросил Буллита, насколько удовлетворяет США схема, выдвинутая Литвиновым. Немедленное ее принятие открыло бы возможность расширения советско-американской торговли и принесло бы выгоду американской промышленности. Буллит в этом случае внес бы свой вклад в нормализацию советско-американских отношений. Посол ответил, что не может не учитывать настроение американской общественности.

Президент при встрече с Трояновским и тем более с Рубининым предпочел пока не вмешиваться в переговоры, хотя Буллит, возможно, рассчитывал на другое — на перенос их в Вашингтон. Надежды и ожидания Литвинова не оправдались. Полпред Трояновский также был удручен уклончивой позицией президента, который как будто разуверился в Литвинове. Нарком же строго придерживаясь буквы соглашения о долгах и претензиях, не желал идти на компромисс. Юридически он был прав. Однако у президента складывалось впечатление, что советское правительство не хотело повысить долг до 100 млн долл., придерживаясь условленной суммы 75 млн долл., зная, что конгресс с этой суммой не согласится. Доводы и аргументы, приводимые Трояновским, звучали слабо и неубедительно. Да и сам он в беседе был несколько скован, возможно, не уверен в дипломатической акции. Как нам представляется, советская дипломатия потерпела неудачу не потому, что полпред не совсем продуманно вел беседу с президентом. По нашему мнению, причины были другие. Прежде всего двухмесячные переговоры отчетливо выявили и обозначили расхождения сторон по вопросу долгов, взаимных претензий и кредитов, их неуступчивость. Казалось бы, в поисках компромисса, сближения и взаимопонимания Литвинов мог бы посетить Вашингтон, встретиться там с госсекретарем и президентом для устранения разногласий. Однако этого не было сделано. Более того, он не пожелал написать письмо Рузвельту с изложением изменившейся ситуации, побудившей его к новым предложениям по урегулированию долгов. Визит Трояновского в Белый дом также не был всесторонне продуман и подготовлен. Приезд заведующего отделом НКИД Е.В. Рубинина в США был непонятен для госдепартамента. Рубинин уклонялся от ответов, не проявлял желания встретиться с президентом Рузвельтом. Сам Трояновский информировал руководство НКИД о том, что в США напряженная политическая обстановка, оппозиция активно выступает против президента и он, исходя из этого, постоянно откладывает встречу с ним, не желая привлекать внимание общественности к американо-советским отношениям. В госдепартаменте знали о твердой и непреклонной позиции Литвинова, проявленной в ходе переговоров с Буллитом, о нерешенных вопросах в отношении обустройства американского посольства. В своих эмоциональных телеграммах посол постоянно жаловался на то, как трудно ему работать в Москве. Все это не создавало доброжелательного настроения среди сотрудников госдепартамента.

Рузвельт одобрял действия Буллита. Поэтому когда полпред Трояновский сказал Рузвельту, что зафиксированная в соглашении подлежавшая уплате США сумма долга 75 млн долл. достаточна, президент решительно и с раздражением возразил. С ним согласились госсекретарь Хэлл и его помощник Мур, который в своем отчете о беседе сердито записал, что Литвинов повел себя, как "торговец". Отклонив доводы Трояновского, президент посоветовал продолжать переговоры в Москве